Читать книгу Свидетельство Данте. Демистификация. Ваше Величество Поэт. Книга 3. Рай. Серия «Свидетели времени» - Аркадий Казанский - Страница 7

La Commedia
di Dante Alighieri
Рай – Песня V
Первое небо – Луна (окончание). – Второе небо – Меркурий. – Честолюбивые деятели. Путешествие вглубь космоса продолжается.

Оглавление

«Когда мой облик пред тобою блещет

И свет любви не по-земному льет,

Так, что твой взор, не выдержав, трепещет, 3


Не удивляйся; это лишь растет

Могущественность зренья и, вскрывая,

Во вскрытом благе движется вперед. 6


Уже я вижу ясно, как, сияя

В уме твоем зажегся вечный свет,

Который любят, на него взирая. 9


И если вас влечет другой предмет

То он всего лишь – восприятий ложно

Того же света отраженный след. 12


Ты хочешь знать, чем равноценным можно

Обещанные заменить дела,

Чтобы душа почила бестревожно». 15


Поэт вкладывает в уста любимой песнь торжествующей любви. Блещет и льёт свет любви её облик не по-земному, так, что его взор не выдерживает. В уме зажигается вечный свет, глядя на который его любят. Любой другой предмет любви – ложное восприятие отраженного вечного света. Так она отвечает на его вопрос: – «Можно ли другими делами заменить прерванный обет?» Точнее: – «можно ли ему, Данте, получить прощение Беатриче и вернуть обратно любовь, нарушив все обеты?»

Могущественность зрения, вооруженного телескопом, растёт и позволяет достичь вечных объектов, расположенных выше Луны.

Так Беатриче в эту песнь вошла

И продолжала слóва ход священный,

Чтоб речь ее непрерванной текла: 18


Она, начав отвечать на сформулированный ею самой безмолвный вопрос поэта, продолжает речь свою, не прерывая. Видно, что в сердце и душе её много невысказанного.

«Превысший дар создателя вселенной

Его щедроте больше всех сродни

И для него же самый драгоценный, – 21


Свобода воли, коей исконú

Разумные создания причастны,

Без исключенья все и лишь они. 24


Отсюда ты получишь вывод ясный

Что значит дать обет, – конечно, там,

Где Бог согласен, если мы согласны. 27


Бог обязаться дозволяет нам

И этот клад, такой, как я сказала,

Себя ему приносит в жертву сам. 30


Где ценность, что его бы заменяла?

А в отданном ты больше не волён,

И жертвовать чужое – не пристало. 33


Ты в основном отныне утверждён

Но так как церковь знает разрешенья,

С чем как бы спорит сказанный закон, 36


Не покидай стола без замедленья

Кусок, который съел ты, был тугим

И требует подмоги для сваренья. 39


Не забываем, что влюбленные находятся на Луне. Её длинная речь, уместная под Луной, где всё тленно, потоком примеров объясняет разницу между свободной волей, договором и обетом, жертвующим и жертвой. Свобода воли даётся Богом и почитается превысшим даром Создателя, поэтому, когда мы даём обет, мы даём его перед Господом и жертвуем Ему свою свободу воли. Пожертвовав её, мы в ней больше не вольны, так что заменить нам её нечем.

Это – основное утверждение, но Церковь знает разрешения этого закона, хотя сам закон с этим спорит. Прежде чем дать обет Господу, надо подумать, прежде чем нарушить данный тобою обет – подумать вдвое, чтобы не подавиться съеденным куском.

Открой же разум свой словам моим

И в нем замкни их; исчезает вскоре

То, что, услышав, мы не затвердим. 42


Две стороны мы видим при разборе

Подобных жертв: одну мы видим в том,

Чем жертвуют; другую – в договоре. 45


Последний обязателен во всём

Пока не выполнен, как изъяснялось

Уже и выше точным языком. 48


Открой свой разум и крепко запомни мои слова, говорит она – что не затвердишь, вскоре забываешь. Обет равнозначен договору, в котором есть две стороны: – одна – жертва, другая – договор, обязательный к исполнению. В договоре указаны точные условия и пределы исполнения.

Вот почему евреям полагалось, —

Ты помнишь, – жертвовать из своего,

Хоть жертва иногда и заменялась. 51


Зато второе, то есть существо

Бывает и таким, что есть пределы,

В которых можно изменить его. 54


Но бремя плеч своих и самый смелый

Менять не смеет и обязан несть,

Пока недвижны желтый ключ и белый. 57


По обету Господу, евреям полагается жертвовать исключительно из своего, например, когда Исаак приносит в жертву своего сына. Господь, видя, что обет Исааком соблюден, заменяет его сына на барашка.


Существо договора бывает и таким, что в нём заложены пределы его изменения. То, что давший обет, возлагает себе на плечи, он обязан нести, пока недвижны желтый ключ и белый – до самой смерти, пока не предстанешь перед Апостолом Петром – ключарем врат Рая.


Белый и желтый, серебряный и золотой ключи – символ папской власти, которые папа получает при короновании тиарой – два ключа от Рая, их Святой апостол Пётр получил от Господа – Бога-Сына Иисуса Христа. Договор необходимо исполнять до того, как предстанешь перед Господом, до тех пор, когда перед тобой апостол Пётр, достав два ключа, отомкнёт ворота Рая.


Вспомним сакраментальную фразу, произносимую при заключении брачного союза: – «Пока смерть не разлучит нас».

Да и обмен нелепым надо счесть

Когда предмет, имевшийся доселе,

Не входит в новый, как четыре в шесть. 60


А если ценность – всех других тяжеле

И всякой чаши книзу тянет край,

Ее ничем не возместить на деле. 63


Новый обет никогда не заменит старый, так как часть обета уже утрачена, чаша грехов перевешивает чашу добрых дел, и новый обет не равен старому, как четыре не равны шести.

Своим обетом, смертный, не играй!

Будь стоек, но не обещайся слепо,

Как первый дар принесший Иеффай; 66


Он не сказал: «Я поступил нелепо!»,

А согрешил, свершая. В тот же ряд

Вождь греков стал, безумный столь свирепо, 69


Что вместе с Ифигенией скорбят

Глупец и мудрый, все, кому случится

Услышать про чудовищный обряд. 72


По библейской легенде, Иеффай, судья израильский, обещает Богу: – «Если Тот пошлет ему победу над аммонитянами, принести в жертву первое, что выйдет из ворот его дома, навстречу ему». Навстречу Иеффаю первой выходит его единственная дочь, которую он и предаёт смерти по обету.

Точно так же, вождь греков Агамемнон, приносит в жертву свою дочь Ифигению, чтобы получить от богов попутный ветер для похода против Трои. Такие чудовищные обеты и обряды, кроме скорби, не вызывают никаких других чувств ни у мудреца, ни у глупца.


Интересно созвучие имён дочерей, принесенных в жертву: – Ифигения – Иеффаем рождённая, но это тема другой книги.

О христиане, полно торопиться

Лететь, как перья, всем ветрам вослед!

Не думайте любой водой омыться! 75


У вас есть Ветхий, Новый есть завет

И пастырь церкви вас всегда наставит;

Вот путь спасенья, и другого нет. 78


Христиане могут разобраться в вопросах обета, для этого им дан Ветхий и Новый Заветы, переполненные поучительными примерами. Да и пастырь Церкви всегда посоветует, как поступить в данном случае – вот истинный путь спасения, и другого нет.

А если вами злая алчность правит

Так вы же люди, а не скот тупой,

И вас меж вас еврей да не бесславит! 81


Не будьте, как ягненок молодой

Который, бросив мать, беды не чуя,

По простоте играет сам с собой!» 84


А если вами злая алчность правит, как жажда победы управляет Иеффаем и Агамемноном, то не обижайтесь на то, что вас бесславят евреи (’l Giudeo – Иудей). Не уподобляйтесь тупому скоту и не будьте, как молодой ягнёнок, бросивший матку, не стерегомый пастухами. Конец у него один – на зубах волков.


Приводим статью о поэте, которого Данте упоминает здесь. Это – его 100% современник и ровесник, которого также следует переместить в XVIII век. Может быть, это – одно из его отражений, сравните фамилии: Романов – Римский!


Иммануэль Римский (1265—1330 годы, якобы (строго по годам жизни Данте!)) — явление уникальное не только в еврейской, но и в мировой литературе: мало писателей, столь органично сочетавших в своем творчестве Запад и Восток. Когда говорят о межкультурных связях в позднем Средневековье, всегда упоминают его имя, и не напрасно: будучи плотью от плоти Израиля, Иммануэль является в то же время совершенно современным и светским человеком, для которого гуманистическая культура проторенессанса – естественная среда обитания. Творчество Иммануэля уходит корнями и в почву мавританской Испании, и в почву итальянскую, а выращивает он на этой почве розу саронскую – еврейскую поэзию.

Иммануэль получает как традиционно еврейское, так и европейское образование, владеет, кроме иврита и итальянского, арабским и латынью, возможно, знает и греческий язык.

Макамы Иммануэля отличает александрийское изящество и тематическая широта. Еще одна отличительная особенность: – многие из стихов в Махбарот – сонеты. Сонет – форма итальянская, изобретает ее сицилийский поэт Якопо да Лентини в первой половине XIII века, якобы, и сонет сразу становится популярнейшей формой. Во времена Иммануэля сонеты пишут такие поэты «сладостного нового стиля», как Гвидо Гвинцинелли, Гвидо Кавальканти, Чино да Пистойя и, конечно, великий Данте Алигьери. Иммануэль Римский первым вводит сонет в еврейскую поэзию и вообще станет первым, кто начинает писать сонеты не на итальянском языке; поэтому иврит, благодаря Иммануэлю Римскому, становится вторым языком, на котором существует сонет. Многие сонеты Иммануэля Римского написаны в «сладостном новом стиле», другие же довольно фривольны по содержанию.

Среди тем Махбарот – и красноречие, и эротика, и жалобы на злой рок, и бытовые истории о неверных женах или врачах-обманщиках, моралистические рассуждения и притчи о смерти, рассказы о мудрецах и глупцах, о чесноке и о поэзии, о ремеслах – чего там только нет! Многие сюжеты Махбарот заимствованы из фольклора или из сочинений других писателей. Так, например, сюжет стихотворения о рае и аде из шестнадцатой макамы заимствован из французской повести «Окассен и Николетта», а макама «Ад и Рай» написана, разумеется, по мотивам «Комедии» Данте.

Перу Иммануэля Римского принадлежат также четыре сонета и одна поэма на итальянском языке, которые входят в сравнительно небольшой корпус поэзии раннего итальянского Возрождения, дошедшей до нашего времени. Любопытно, что вообще довольно циничный, Иммануэль особенно циничен в итальянских стихах, в них «сладостный новый стиль» сочетается с грубоватостью замечательного поэта Чекко Анджольери, противника Данте и «сладостного нового стиля», о желчности и скверном характере которого рассказывает Боккаччо в «Декамероне».

Так, сонет Иммануэля Римского «Амор Аве-Марию не творит», как будто пародирует строку из «Божественной комедии» (Рай, XXXII):

И дух любви, низведший этот хор,

Воспев: «Ave Maria, gratia plena»,

Свои крыла над нею распростер.

(Пер. М. Л. Лозинского)


Иммануэль считает Данте величайшим из христианских поэтов – он напишет на его смерть один из своих итальянских сонетов. Именно поэтому Иммануэль вслед за Данте отправляется в Ад и Рай в своей двадцать восьмой – впрочем, наиболее слабой макаме. Существует также предположение, будто Иммануэль Римский упомянут в «Божественной комедии»:

А если вами злая алчность правит,

Так вы же люди, а не скот тупой,

И вас меж вас еврей да не бесславит! (Рай. V. 79:81).


Так Беатриче мне, как здесь пишу я;

Потом туда, где мир всего живей,

Вновь обратила взоры, вся взыскуя. 87


Ее безмолвье, чудный блеск очей

Лишили слов мой жадный ум, где зрели

Опять вопросы к госпоже моей. 90


И как стрела спешит коснуться цели

Скорее, чем затихнет тетива,

Так ко второму царству мы летели. 93


Дивный свет очей любимой дарит поэту ответы быстрее, чем он задаёт вопросы. Он очень точно сравнивает это со стрельбой из огнестрельного оружия, когда пуля долетает раньше, чем доносится звук выстрела; никогда не слышит убитый на войне выстрела, который обрывает жизнь его. В таком состоянии они летят ко второй цели – планете Меркурий. Направление движения определено точно: – где мир всего живей – в сторону Солнца. Второе царство – небо Меркурия, где поэту предстанут души честолюбивых деятелей добра.

Пробуем понять, почему вторым небом поставлен Меркурий, а не Солнце?


Птолемей не включает, в созданную им Геоцентрическую систему ни Меркурия, ни Венеры, так как они не вращаются вокруг Земли, подобно Юпитеру, Марсу и Сатурну, а совершают непонятные движения по небу, то приближаясь к Солнцу, то удаляясь от него. На второе место после Луны Птолемей закономерно ставит Солнце.


Если бы не наблюдаемые людьми часто и повсеместно затмения Солнца Луной, показывающие напрямую, что Луна располагается к нам ближе Солнца, логично поставить именно Солнце на первый круг, вместо Луны. Меркурий же и Венера ничем для невооруженного глаза не отличаются от других планет и звёзд, что не даёт им ни малейшего права вставать на Сферу, ближе Сферы Солнца. И если сравнивать их между собой, то яркая Венера имеет больше прав на следующую за Луной Сферу Геоцентрической системы, чем еле заметный глазу Меркурий.

О том, что Меркурий или Венера, как планеты могут находиться к Земле ближе Солнца, и также затмевают его свет, станет окончательно ясно только в XVIII веке. Великий Михаил Ломоносов, при наблюдении прохождения Венеры по диску Солнца в 1761 году, открывает атмосферу на ней, а целая бригада учёных, вооруженных телескопами, в 1769 году наблюдает это явление у берегов Таити, в составе специально организованной экспедиции на корабле «Индевор».

Его Величества Корабль «Индевор» (Усилие) – первый корабль, которым командует британский исследователь, картограф и первооткрыватель XVIII столетия капитан Джеймс Кук (1728—1779 годы). Этот корабль Кук использует в своей первой экспедиции.

Индевор – первое судно, с которого смогут точно измерить долготу места (благодаря изобретенному в 1741 году хронометру).

Пока хронометра в арсенале моряков нет, определить долготу места, где они находятся, они не могут. По этой причине Христофор Колумб, приплыв в Америку, считает её Индией, совершив ошибку в долготе в 180(половина окружности Земли!) Этой ошибке обязано именование коренных обитателей Американского континента индейцами.

Эти строки пишутся 5 июня 2012 года, перед тем, как в ночь на 6 июня 2012 года учёный и любительский мир готовится наблюдать очередное прохождение Венеры по диску Солнца, перед более чем столетним перерывом этого процесса; эта планета дважды подряд, с разрывом в восемь лет проходит по диску Солнца, с периодом повторения 124 года.

Если располагать какую-то планету на втором небе, для этой цели, скорее всего надо выбрать Венеру, которая, к тому же, огибая Солнце со стороны Земли, приближается к ней гораздо ближе, чем Меркурий. Соображение о том, что расстояния до планет и звёзд в те времена не измерены, тем более не приводит к постановке Меркурия на второе небо после Луны. Думается, ответ на этот вопрос столь же прост, сколь и неожиданен.

В логике Гелиоцентрической системы, Меркурий является первым небом, находясь ближе всего к Солнцу, в то время как Венера – вторым небом, Земля – третьим небом (Луна не может претендовать на «небо», являясь спутником Земли).

Скорее всего, учёные, создававшие модель Мироздания, правильно определяют именно Солнце в центр Гелиоцентрической системы, вслед за которым совершенно справедливо поставлен Меркурий. Луна также поставлена на своё место спутника Земли. Следует отметить, что Луна, наряду с Солнцем, отличается от других планет радикально тем, что не имеет «попятного движения» в проекции на Сферу звёзд для наблюдателя с Земли.

Однако, под давлением Церкви, которая монополизирует сферу образования в те века и имеет аппарат инквизиции, учёные вынуждены на бумаге изобразить Геоцентрическую систему, как наглядное пособие для обучения. Поколебать авторитет Церкви в те века никто не смеет. Вспомним сожженного на костре Джордано Бруно, утверждавшего, что Земля вертится, и Галилео Галилея, представших перед судом инквизиции за высказывание аналогичного утверждения.

Лёгким изменением Гелиоцентрической системы, всего лишь переставив Землю, с обращающейся вокруг неё Луной, в центр Геоцентрической системы, сместив Солнце на место Земли, учёные получают такую полную курьёзов модель.

Существуют даже изображения Геоцентрической системы, где Юпитер изображен с четырьмя спутниками, открытыми Галилеем только в 1610 году, якобы, что делает Геоцентрическую систему мироздания издевательски курьёзной. Уж не сам ли Галилей, после суда инквизиции, издевается таким образом над своими судьями? Однако в этой системе Меркурий действительно попадает на второе небо, после Луны.

Именно в 1743 году, 15 февраля сожжен на костре друг и учитель Данте – великий Джордано Бруно. В своих сочинениях он не показывает знакомства с трудами Галилея и наблюдениями в телескоп, что удивительно для учёного, объездившего много стран и долгое время жившего в Англии. Думаю, что время открытий Галилея ещё впереди. Расставляя эти события в логике времени, получим, что Галилей изобретает телескоп и делает открытие спутников Юпитера после казни Джордано Бруно или незадолго до неё. Не исключена вероятность и того, что труды Джордано Бруно, где он пишет о Галилее, просто не доходят до нас.

Если сместить даты жизни Галилео Галилея на «сдвиг Данте», он совпадёт со знаменитым английским астрономом Эдмундом Галлеем (1656 – 1742 годы) не только по датам жизни, но и по фамилии (Галилей = Галлей). А псевдоним Галилео переводится, как «Звёздный Лев». И всё встанет на свои места. Да и святая инквизиция не может достать учёного в Англии, где он находится под защитой короля и англиканской Церкви.

Такая радость в ней зажглась, едва

Тот светоч нас объял, что озарилась

Сама планета светом торжества. 96


И раз звезда, смеясь, преобразилась

То как же – я, чье естество всегда

Легко переменяющимся мнилось? 99


Долетев до Меркурия, путешественники погружаются в него, как и раньше в Луну, не вызвав возмущения состава планеты.


Меркурий (Гермес) совершенно верно назван легко переменяющимся естеством. Обычно он изображается в облике двуликого бога Януса. Это связано с тем, что Меркурий выглядывает из за Солнца то с одной, то с другой стороны, никогда не отдаляясь от него дальше, чем на один знак Зодиака.


Поэт сравнивает себя с Меркурием не случайно. Он сам, по своей природе, имеет скрытный, переменчивый характер. Современники сообщают: – никогда нельзя было узнать, как император Пётр II поведёт себя в конкретной ситуации, и всегда дрожат от страха, не зная, какое он примет решение. Эта скрытность и переменчивость позволяет ему уцелеть в горниле событий своего времени и прожить долгую и насыщенную жизнь. И мы должны быть безмерно благодарны именно этим его свойствам, ведь он находит способ и возможность передать нам через века грандиозное послание о себе, своём времени и истории человечества, не сгоревшее в кострах инквизиции.

Как из глубин прозрачного пруда

К тому, что тонет, стая рыб стремится,

Когда им в этом чудится еда, 102


Так видел я – несчетность блесков мчится

Навстречу нам, и в каждом клич звучал:

«Вот кем любовь для нас обогатится!» 105


И чуть один к нам ближе подступал

То виделось, как все в нем ликовало,

По зареву, которым он сиял. 108


Суди, читатель: оборвись начало

На этом, как бы тягостно тебе

Дальнейшей повести недоставало; 111


И ты поймешь, как мне об их судьбе

Хотелось внять правдивые глаголы,

Едва мой взгляд воспринял их в себе. 114


Путешественников обступает несчётный сонм душ, даже в Раю души скучают, не имея новостей с Земли, хотя и знают о её будущем, и радушно встречают каждого нового встречного. И сам поэт жаждет услышать что-то от знакомых ему людей, безвременно покинувших наш мир.


Он иронично замечает: – если он сейчас оборвёт начало этой повести, то читатель останется неудовлетворенным. Так и он сам страстно желает внять правдивые глаголы от душ, несущих ему свою любовь, и желающих обогатиться от его любви.

«Благорожденный, ты, кому престолы

Всевечной славы видеть предстоит,

Пока не кончен труд войны тяжёлый, – 117


Тот свет, который в небесах разлит

Пылает в нас; поэтому, желая

Про нас узнать, ты будешь вволю сыт». 120


Так молвила одна мне тень благая

А Беатриче: «Смело говори

И слушай с верой, как богам внимая!» 123


Одна из теней называет поэта благорожденным, кому предстоит увидеть престолы всевечной славы, предрекая ему самый высший в иерархии Великий папский престол и престол посмертной славы. Души желают излить для него свет, пылающий в них, рассказать ему досыта всё, что он захочет. Беатриче призывает его смело и с верой говорить с этими душами, как с Богами.

«Я вижу, как гнездишься ты внутри

Своих лучей и как их льешь глазами,

Ликующими пламенней зари. 126


Но кто ты, дух достойный, и пред нами

Зачем предстал в той сфере, чье чело

От смертных скрыто чуждыми лучами?» 129


Так я сказал сиявшему светло

Тому, кто речь держал мне; и сиянье

Его еще лучистей облекло. 132


Как солнце, чье чрезмерное сверканье

Его же застит, если жар пробил

Смягчающих паров напластованье, 135


Так он, ликуя, от меня укрыл

Священный лик среди его же света.

И, замкнут в нем, со мной заговорил,

Как будет в следующей песни спето. 139


Но саму душу не даёт разглядеть сияние звезды – Меркурия. На просьбу поэта открыться, душа ещё плотнее одевается сиянием и начинает говорить с ним. Душа одевается чуждыми лучами – Меркурий не светит сам – свет ему даёт Солнце. В свете близкого Солнца Меркурий постоянно теряется сам, так что наблюдать его трудно. Свет Меркурия, неясный и сумрачный, не даёт поэту рассмотреть священную душу, которая говорит с ним, подобно тому, как, глядя на яркий свет Солнца, ничего нельзя увидеть в нём.

Свидетельство Данте. Демистификация. Ваше Величество Поэт. Книга 3. Рай. Серия «Свидетели времени»

Подняться наверх