Читать книгу Земля чужих созвездий - Артур Василевский - Страница 4

Почти два месяца спустя, в середине сентября, небольшое исследовательское судно «Фалькон» отправилось из Нью-Йорка в Браззавиль, вернее, в порт Пуэнт-Нуар.

При капиталах Гатлингов, и наследственных, и благоприобретенных, купить такой корабль не составило особых забот. Куда труднее оказалось подготовить экспедицию. Экипаж, научный персонал, силовой персонал – этот личный состав требовалось подобрать, скомплектовать наилучшим образом. В столь сложном путешествии любая мелочь важна, а общая атмосфера в коллективе – это совсем не мелочь.

Впрочем, к экипажу каких-то особых требований не предъявляли, хотя, разумеется, и не набирали первый попавшийся портовый сброд. Поступили умнее: сначала Гатлинг нашел капитана: не из резерва, а действующего, более пяти лет имеющего капитанскую лицензию и ходящего на сухогрузе в том числе и в Африку, и в тот самый Пуэнт-Нуар тоже. Обстоятельно побеседовав с капитаном Эдвардом Морреллом и выяснив, что он опытный, серьезный и даже лишенный чувства юмора человек, Реджинальд без колебаний предложил ему оклад в полтора раза выше, чем на сухогрузе. И тот не устоял. Да и зачем?..

Дальнейшее было делом техники – что вовсе не значит «легко и просто». Капитан, прекрасно знающий морской и портовый мир, потратил немало времени на то, чтобы набрать безупречный экипаж – хороший матрос на дороге не валяется. Тем не менее Моррелл отыскал и матросов, и боцмана, и помощника капитана: почти все уже в возрасте, солидные, семейные люди. Реджинальд счел нужным сам повидаться с ними и решил, что капитан не ошибся.

Что касается «силового блока», то это было отдано на откуп Симпкинсу. Он выбрал среди своих сотрудников двоих, знавших толк в задержании, стрельбе и тому подобном. «Двое маловато…» – возразил было Гатлинг, но детектив самоуверенно заявил, что дополнительный состав можно будет набрать и в Леопольдвиле, желающих там хоть отбавляй. Какого качества будет этот контингент? И на этот вопрос у Симпкинса ответ был готов:

– А хоть бы и сброд! Нам от них многого не надо. А держать их жесткой хваткой мои ребята смогут. У них не забалуешь. Там, в джунглях, кто сильнее, тот и шериф. А парни мои пулю в лоб влепить не постесняются, если что не так!

Ребята Симпкинса на самом деле были из тех, кого лучше не сердить – это супруги поняли после первого же разговора с ними. Оба производили впечатление людей, которым куда проще сидеть в засаде, преследовать, стрелять, нежели думать, говорить, тем более читать.

– Так и должно быть, – делился с женой Реджинальд. – Думать у нас другие будут…

Эти двое, Спесер Гринвуд и Джек Дэвис, были, кстати, похожи друг на друга лишь крепким сложением, каменными подбородками и ледяными взглядами. Во всем прочем они были совершенно разные.

Гринвуд – рыжеватый, бледный, с глазами настолько светло-голубыми, что на ярком солнце они казались почти белыми. Дэвис – смуглый, похожий на араба. Выяснилось, что бабка у него негритянка, мать мулатка, а отец и вовсе поляк, уже в Америке сменивший какую-то чудовищно непроизносимую польскую фамилию на английскую. Симпкинс, выросший в семье с закоренелыми американскими традициями, к чернокожим относился без восторга, мягко говоря, однако Дэвиса терпел ради пользы дела: тот мог гнаться за преступником как ищейка, а догнав, вцеплялся как бульдог… Словом, глава агентства уверял, что оба его «волкодава» – именно те, кто нужен, и Гатлинги решили ему поверить.

Научный состав подбирали особо вдумчиво. Поразмыслив, пришли к выводу, что нужны будут специалисты типа географа-метеоролога-климатолога; искали долго и наконец нашли такового в лице перспективного молодого ученого Генри Редуотера. От суммы контракта, предложенного супругами, у молодого доктора наук голова пошла кругом, и он осторожно спросил: а не потребуется ли организаторам экспедиции еще несколько научных единиц?.. На вопрос ему ответили вопросом: вы кого-то конкретно имеете в виду?

Оказалось – да, имеет. Своего товарища по университету, норвежца Торлейфа Йенсена, биолога, успевшего уже поучаствовать в нескольких экспедициях – в Южную Америку, Индию, – но тем не менее не нашедшего места в американской научной системе. В Норвегию же ему возвращаться не хотелось, не те масштабы… Пригласили и Йенсена, побеседовали. Он оказался типичным норвежцем, рослым блондином с небесно-голубыми глазами, спокойным, обстоятельным. По-английски говорил почти безупречно, разве что чуть замедленно и с какими-то необычными словесными оборотами, что, разумеется, не помеха. Профессиональная же компетенция его оказалась вне сомнений. Приняли.

Ну и какая же экспедиция без врача! На объявление в газете откликнулись столько претендентов, что Гатлинги немного опешили. Но делать нечего, стали проводить собеседования, кого-то отсеяли сразу, кого-то с некоторым сожалением после. Так осталось с десяток опытных, в расцвете сил докторов, в основном специалистов по военно-полевой медицине; к их проверке подключили Симпкинса – на предмет прошлого. И дошлый детектив нашел у некоторых темные пятна в биографии, а один вдруг нашел место и отказался от конкурса… Так осталось пятеро, все достаточно молодые, холостые (от женатых отказались раньше), все отличные специалисты. Реджинальд бесконечно тасовал их резюме, думал, думал, чуть мозги не вывихнул. И додумался нагрузить этой проблемой жену.

– Дорогая, знаешь, моя мужская логика объявила бойкот. Попробуй-ка взять задачу женской… – И передал бумаги претендентов.

Женская логика превосходно справилась с задачей. Вивиан просмотрела документы, без труда воспроизвела в зрительной памяти всех пятерых и уверенно указала на № 3 в списке, доктора Уильяма Хантера:

– Рекомендую вот этого.

– Так. Почему?

Ответ прозвучал совершенно неотразимо:

– Я его хорошо запомнила. У него глаза добрые и веселые. И смелые. И фамилия подходящая.

Против таких аргументов не возразишь. Реджинальд напряг память – и хоть убей, не смог вспомнить веселых смелых глаз у этого Хантера. А насчет фамилии – «охотник» – и правда, самое то.

– Ну что ж, решено.

Так женская логика определила судьбу доктора Хантера.

Когда с личным составом все стало ясно, взялись за материальную часть. Продукты, оружие, боеприпасы, медикаменты… Супруги завертелись в деловом вихре, их все время теребили то Симпкинс, то Хантер, то Моррелл, дни летели так, что оглянуться не успеешь – и вот она, вечерняя заря, и скоро новый день, что пролетит так же быстро, как этот…

В этом вихре промчалось лето, осень тронула огромный город, даже цвет неба изменился, стал светлее и как-то прозрачнее – и вот наконец настал день отплытия. Шестнадцатое сентября.

Пока вертелись в кругу хлопот – казалось, конца-краю этому не будет. А вот отошли от пирса, качнулись на волнах, пошли, сначала осторожно пробираясь вслед за лоцманским судном, а потом, выйдя из акватории, дали полный вперед, берег с небоскребами пропал из вида, и с ним вместе прошлое ушло куда-то вдаль, точно не час назад оно было, а месяц.

Реджинальд и Вивиан постояли на палубе, посмотрели в голубой простор неба и бирюзовый – моря, затем взглянули друг другу в глаза.

– Что, – сказал супруг, – с надеждой смотрим в будущее?..

– И с любовью, – ответила жена.

* * *

«Фалькон» шел по маршруту без приключений, погода была прекрасная, океан вел себя мирно, даже дружелюбно, так что обошлись без морской болезни. В пути участники экспедиции приглядывались, притирались друг к другу, понимая, что они, очень разные люди, должны сладиться в команду, поскольку от этого зависит жизнь каждого.

По вечерам в каюте Вивиан и Реджинальд вели долгие обстоятельные разговоры, обсуждая спутников. Сошлись на том, что Хантер и Йенсен производят наиболее приятное впечатление, а Дэвис и Гринвуд… Впрочем люди такого типа – гроза, если они противники. А если союзники, напротив, лучше не придумаешь. К тому же вести с ними задушевные беседы вовсе не обязательно, для того есть доктор Хантер, да и тот же Симпкинс.

Вскоре после того, как прошли острова Зеленого мыса и до Пуэнт-Нуара, по расчетам Моррелла, осталось около двух суток ходу, супруги вздумали организовать в кают-компании ужин для «ближнего круга»: они сами, Симпкинс, капитан, помощник, научный персонал. Выпили, закусили – чинно, благородно, под вежливые светские беседы… Затем вино развязало языки побольше, Хантер невесть с чего взялся подшучивать над Йенсеном: дескать, биолог пошел по стопам своих давних предков-викингов, беспокойных странников. Не успел он это сказать, как мигом ввязался Симпкинс, вспомнив дела совсем недавних дней:

– А Нансен? Амундсен?! И нынче им на месте не сидится! – воскликнул, разумея норвежцев. Воскликнул с явной похвалой, должно быть, желая враз и эрудицией блеснуть, и спутнику приятное сделать… Однако невозмутимого потомка варягов этим было не пробить.

Он как будто и не понял, что ему сделали комплимент, неторопливо перевел ясный взор на сыщика и серьезно ответил:

– Да. Это очень правда, но наполовину.

– То есть как? – весело удивился Хантер, которого чрезвычайно забавлял характер английской речи скандинава.

– То есть мы имеем две разности. Норвежца либо с места не сдвинешь, либо его на край Земли тянет. Один засел у себя в хуторе и будет там вечный век сидеть, как гвоздь в доске. Зато другой… как будто кто-то гонится за ним, не остановишь.

Тут он неожиданно улыбнулся, оживился, даже засмеялся – но почему-то никому смешно не стало.

– Знаете, я когда последний раз был дома, познакомился с одним человеком. Коллега, зоолог. Немного моложе меня. Его имя Хейердал. И вот он сказал некоторые интересные слова. Я, говорит, чувствую, что должен стремиться куда-то совсем далеко, на край Земли. И дальше говорит: если я не буду стремиться, плохо мне будет. Жить не смогу. Вот как сказал. Потом мы с ним переписывались, я последнее письмо получил, читаю: я, говорит, отправился в Полинезию, делать исследования. Тихий океан, край света. Но вот прошло время, и я отправился. Тоже, наверное, край света. И я спросил себя: а почему же мы, в самом деле, так стремимся?..

– Почему? – переспросил Хантер без всякой иронии, как-то сам собой этот вопрос у него вырвался.

– Я ответил так: а не бежим ли мы от смерти? Ведь мы хотим вечной жизни! Так вот и ищем ее, гонимся заглянуть за горизонт с надеждой там найти то, что отменит смерть. О, я понимаю, это философия, да. Но что делать! Так вот, да.

Этой философией зоолог ввел общество в кратковременный ступор. В кают-компании повисла тишина. Супруги переглянулись: да-а, неожиданный монолог…

Выручила Вивиан: совершенно непринужденно она заговорила о пустяках, о том, как накануне отъезда они с мужем пошли в Центральный парк, да какая там красота… Реджинальд немедля подхватил, и вышло элегантно, уместно и в сторону от суровых мыслей Йенсена. На лицах замелькали улыбки, разговор легко развернулся дальше, перетек в другие русла, и неловкость исчезла, точно не было ее.

Однако вечером в каюте Реджинальд дал волю беззлобному ворчанию:

– Ну, высказался, мыслитель! Уж если ты биолог, то о биологии и толкуй, о пестиках-тычинках. А в философию не лезь, не твоя это весовая категория!..

Вивиан примирительно возражала:

– Ну что ты, милый! Разве не знаешь, что ученые – люди наивные и искренние, у них что на уме, то и на языке. Мистер Йенсен настоящий ученый, это же ясно…

– Вот пусть бы на уме и держал, а на языке не надо…

Реджинальд и вправду чувствовал себя раздосадованным, и досаднее всего было то, что слова норвежца чем-то царапнули его. Вивиан давно уснула, а он все ворочался в неясном беспокойстве. Потом, правда, оно приобрело более конкретный характер, став мыслью о том, что не стоило, черт возьми, Йенсену вообще трогать эту тему, будить лихо, пока оно тихо… Но тут уж мистер Гатлинг рассердился, приказал себе выбросить суеверный вздор из головы, решительно повернулся на правый бок и вскоре уснул.

* * *

Остаток плавания прошел безоблачно и в прямом, и в переносном смысле. Небосвод над Атлантикой сиял так, будто был новорожденный, а не миллиарды лет царил над планетой – и трудных разговоров никто больше не затевал. А вечером третьего дня, в точном соответствии с прогнозами капитана Моррелла, «Фалькон» бросил якорь на внешнем рейде Пуэнт-Нуара, чтобы завтра при свете дня пришвартоваться без осложнений.

Сложный на первый взгляд маршрут Пуэнт-Нуар – Браззавиль – Леопольдвиль на самом деле был самым скорым, учитывая особенности здешних акваторий и железных дорог. Граница же для состоятельных обладателей американских паспортов, можно сказать, не существовала.

В течение недели все административные вопросы решились, причем главным решалой стал, естественно, Симпкинс. Искушенный в таких темах, он в поте лица бегал по кабинетам, и подогретые зелеными купюрами браззавильские чиновники все делали почти сразу, улыбались и говорили разные приветливые слова, правда, по-французски – английский язык они даже если и знали, то демонстративно делали вид, что не знают. Поэтому Симпкинса везде сопровождала Вивиан, знавшая французский в совершенстве. Приветливые слова адресовались большей частью именно ей.

Итак, все разрешения были получены, и члены экспедиции, временно распрощавшись с экипажем «Фалькона», погрузились на катер и переправились через широкую, мутную, грязную Конго.

Жара стояла знатная, но местные в один голос уверяли, что в джунглях будет полегче. Путешественники теоретически это знали, знали и то, что сезон дождей закончился… но одно дело – в книжке прочитать, другое – на себе почувствовать. Все понимали, что просиживать штаны в отеле «Беатриса» и стирать подметки на леопольдвильских улицах никакого резона нет.

Столица бельгийского Конго оказалась гораздо большим городом, чем столица французского, но по сравнению с Браззавилем – заметно более запущенным и грязным. Вообще, бельгийцы были куда худшими колонизаторами, чем французы: размах державы не тот, что ли. И порядка нет, и продавались здешние чиновники за суммы, для французов неприличные. Это было и хорошо, и плохо: Симпкинс, по-прежнему работавший административным мотором команды, возвращался в отель весь взмокший, не столько от жары, сколько от общения с обитателями здешних служебных кабинетов.

– Ф-фу!.. – бушевал он по вечерам. – Ну что за типы?! Дела не знают и знать не хотят. Какие документы оформлять – первый раз в жизни слышат. Какими законами и указами руководствоваться – понятия не имеют… Рабочий день у них до шести – так после пяти никого с собаками не найдешь!

Вивиан, по-прежнему сопровождавшая детектива в качестве переводчика, относилась к головотяпству чиновников много снисходительнее, лишь иронически посмеиваясь. Реджинальд тоже устало улыбался, хорошо, впрочем, понимая Симпкинса.

Он возложил на себя обязанность набора местных кадров – и столкнулся с той же самой проблемой бестолковости и некомпетентности. Понятно, что и он свел знакомство с местными чинушами, через них хотел выяснить, как лучше набирать негров: из какого племени, да и просто хотел узнать, чем эти племена отличаются друг от друга… но выяснил лишь то, что леопольдвильские служащие очень смутно представляют страну, которой руководят. Более или менее они владели информацией о южной богатой провинции Катанга, где добывалось множество полезных ископаемых, включая алмазы. А что творится в северных, северо-восточных, восточных землях… Для них здесь все было покрыто туманом. Обычно после мучительного раздумья горе-администраторы отправляли за информацией к военным – те и в самом деле получше знали обстановку; но с военными, с их квадратно-гнездовым способом мышления Реджинальду связываться не хотелось.

Примерно так же обстояли дела с «белым» контингентом, который намеревались набрать на месте в качестве рядового и младшего командного состава, под начало Гринвуда и Дэвиса. Слух о богатых американцах, прибывших с экспедицией и расположившихся в одном из лучших отелей, понятно, облетел город за пару дней, и в номер Гатлингов ринулись оравы бездельников, прибывших сюда в надежде на улыбку Фортуны и внезапно обнаруживших, что богиня удачи здесь ничуть не ближе к ним, чем в родных Льеже или Антверпене. Реджинальд беседовал, видел, что люди это пустые, никчемные, он вежливо говорил им: «Хорошо, мы подумаем… если понадобится, свяжемся», но связываться не спешил.

Вскоре слухи достигли высших сфер, а именно генерал-губернаторского дворца. И вот «Беатрису» навестил лощеный офицер с галунами и аксельбантами, вручив письменное приглашение на вечерний прием к генерал-губернатору Пьеру Рюкмансу. На две персоны. В программе: концерт, фуршет, развлечения. Мужчины – в смокингах или парадной форме, дамы – в вечерних платьях. Пришлось брать напрокат смокинг и платье и идти.

* * *

Нельзя сказать, что прием был посвящен именно супругам Гатлинг, представлявшим экспедицию, – нет, это было протокольное рутинное мероприятие, тем не менее американских гостей приняли с особым почетом, сам мсье Рюкманс в белом мундире с позументами подошел, поздоровался, с изысканной любезностью сказал несколько слов об Америке и роли науки в современном мире… после чего гостям предоставили возможность свободно общаться с кем душа пожелает.

Вивиан окружили дамы, затеяли светскую болтовню, пустились расспрашивать про Нью-Йорк. Реджинальд временно оставил ее и отошел к мужской компании.

Здесь не все знали английский, Реджинальд же владел французским с грехом пополам – в итоге разговор не склеился. Мистер Гатлинг приготовился было уже заскучать, как неожиданно с ним рядом оказался человек необычного вида.

Что необычного? Да все. Одежда, например.

Нет, формально строгий генерал-губернаторский этикет нарушен не был: человек был облачен в превосходно сшитые смокинг и брюки. Но белые. Все в черном, а он во всем белом, включая изящные туфли и, разумеется, пластрон, что дополнялось ярко-синим галстуком-бабочкой и того же цвета шелковым платочком, небрежно сунутым в нагрудный карман.

Во всем этом чувствовался веселый дерзкий вызов «существующему порядку» – ага, мол, в смокинге велено быть?.. Ну вот вам смокинг, и попробуйте придраться. Некое утонченное озорство было и в ультрамариновых аксессуарах: они отлично гармонировали с живыми, умными, чуть прищуренными глазами точно такого же ярко-синего цвета.

И совершенно седые волосы – как платиновый шлем.

Он подошел, заговорил свободно, с легким приятным акцентом. Реджинальд охотно отвечал, а сам терялся в догадках: сколько же этому человеку лет?.. Слово за слово, выяснилось, что зовут носителя белых одежд мсье Ланжилле. Нет, он не валлон, не франкоязычный бельгиец. Он француз. Нормандец, из Руана. Что?.. О нет, он живет не во французском Конго, а именно здесь, в бельгийском. Да-да, не бельгиец, а француз, не из французского Конго, а из бельгийского. Очень просто.

Реджинальд оценил юмор, удачно сказал что-то в тему, посмеялись вместе. Разговор стал почти дружеским, Гатлинг узнал, что Морис Ланжилле – владелец нескольких алмазных копей в Катанге, а по натуре – человек риска, игрок, верящий в свою звезду. Звезда не подвела, сделала его богатым, но это не суть. Суть в чем-то ином, а деньги… деньги только средство, должное привести к цели. Что за цель? О, ну вот вопрос! Мсье Ланжилле сам еще не знает, что это за цель, но знает, что на верном пути. А цель сама себя покажет, надо лишь идти, куда ведут подсказки, и в какой-то миг она, цель, сама внезапно предстанет перед тобой, как прекрасная незнакомка, случайно вышедшая из-за угла. Очень просто!

Гатлинг слушал эту околофилософскую трепотню, смотрел в синие глаза и превосходно сознавал, что обладатель этих глаз, во-первых, способен на самые отчаянные плутовские проделки, а во-вторых, сейчас он совершенно открыт и искренен перед собеседником в силу минутного каприза, оттого что вдруг пришла блажь распахнуть душу перед пришлым американцем.

Реджинальд решил этим воспользоваться.

– Послушайте, мсье Ланжилле, – произнес он тоном человека, решающегося на ответную откровенность, и лицо мсье мгновенно отразило живейшую готовность слушать. – Я вижу, вам здесь все знакомо. Хочу просить вашего совета…

– О да, друг мой, буду рад помочь!

Видно было, что это не пустые слова, он в самом деле рад помочь гостю. И Реджинальд кратко и ясно изложил свои трудности с набором личного состава, по ходу рассказа отмечая, как развязная веселость сходит с лица охотника за незнакомой целью, оно становится серьезным и сочувствующим.

– О, как я понимаю вас! – Таковы были первые слова, слетевшие с губ мсье. – Как трудно здесь найти дельного человека! Не проще, чем кимберлитовую трубку, простите мне профессиональное сравнение… Но, впрочем, вы правы. Я, кажется, знаю, где искать, и, надеюсь, смогу вам помочь.

– Буду весьма признателен.

Ланжилле назвал адрес и подробно описал, как добраться туда, где проживает некий марокканец Бен Харуф, торговец сувенирами и антиквариатом. Вот он-то и есть тот, кто сможет подобрать стоящих людей («правда, с незнакомым человеком он слова лишнего не скажет, но я дам рекомендательное письмо… хоть прямо сейчас, хотите?»).

Реджинальд захотел. Перо, бумага в генерал-губернаторском доме нашлись немедля, приятели перешли в соседнее помещение, где мужчины рассаживались за ломберные столы в предвкушении острых чувств. Реджинальд заметил, как блеснули сдерживаемой страстью синие глаза алмазного магната, он заспешил, стал быстро, но на диво четко и чисто писать. Написал, сложил плотный белый лист вчетверо, вручил Гатлингу.

– Прошу! По-английски, правда, он не очень…

– Моя супруга французский знает как родной.

– О, это сразу снимает все вопросы! Ну и, конечно, не забудьте ему сделать приличный подарок, серебряные часы, например. Здесь, знаете ли, свои обычаи вежливости.

– Так и сделаю.

– Превосходно. Партию в вист?

– Благодарю, но воздержусь. Не испытываю подобного рода азарта.

– Так, так… Тогда я, с вашего позволения, вас оставлю… Ах нет, простите! Еще минуту.

Морис кинул взгляд на компанию военных и штатских, собравшихся близ одного из столов, но удержал себя, торопливо заговорил:

– Вы знаете, от себя хочу порекомендовать одного человека. Вам ведь специалист по топографии лишним не будет?

– Разумеется! Если хороший топограф…

– О да, хороший.

И мсье рассказал, что к нему с рекомендательным опять же письмом прибыл от парижского знакомого русский эмигрант Борисов, когда-то студент географического факультета, человек средних лет, оставивший Россию юношей в годы тамошней Гражданской войны. Эмигрантская доля невеселая, она и загнала недоучившегося картографа в Центральную Африку к мсье Ланжилле. Тот письмо прочел, но сокрушенно развел руками: увы, друг мой, ничем помочь не могу, вакансий нет. Но не отчаивайтесь, что-нибудь подыщем. Ну и как будто подыскалось?..

– С удовольствием побеседую с ним, – заверил Гатлинг. – И если сочту возможным, то воспользуюсь его услугами.

– Превосходно! Вы остановились?..

– В «Беатрисе».

– Так ему и сообщу, и в ближайшие дни он вас навестит. Ну, а я все-таки откланяюсь. Прошу передать наилучшие пожелания вашей очаровательной супруге.

На том расстались. Реджинальд вернулся к Вивиан, супруги еще недолго отбыли номер присутствия, после чего вежливо распрощались с хозяевами. По пути в отель Реджинальд оживленно говорил о знакомстве с бойким французом – и решено было воспользоваться его советами как можно скорей.

* * *

Назавтра супруги Гатлинг были в сувенирной лавке Бен Харуфа. Хозяин – пожилой худощавый араб в европейской одежде, да и внешне мало чем отличающийся от южного европейца, какого-нибудь грека или турка, – внимательно прочел письмо Ланжилле, вернул его, бесстрастно спросил:

– Значит, вам нужны люди для экспедиции?

– Да. – Вивиан поспешила разъяснить, что потребуется контингент двоякого рода: «силовики» и «рабочие»; для первой роли желательны белые, для второй годятся и туземцы.

Марокканец без эмоций выслушал и это. Задал следующий вопрос:

– Куда вы собираетесь идти?

Карта у него нашлась, супруги показали предполагаемый маршрут. «По реке пойдете?..» – на всякий случай уточнил Харуф, явно ожидая ответ «да», который и получил.

Длинным, остро заточенным ногтем он коснулся точки на карте сильно севернее Леопольдвиля:

– Вот здесь находится деревня…

В этой деревне, как выяснилось, проживает племя, с вождем которого у антиквара давние деловые связи. Ну, писать-читать ни сам вождь, ни его подданные, конечно, не умеют, поэтому в качестве ключа к сердцу предводителя торговец предложил медную брошь, пестро разукрашенную разноцветными ограненными стеклами:

– Вот. Презент для него. Будет рад, не сомневайтесь.

Тут настал момент Реджинальду расстаться с дорогим швейцарским хронометром, купленным в Нью-Йорке перед отъездом: благо искать не пришлось, а для пользы дела не жалко.

Бен Харуф был заметно доволен подарком, хотя постарался остаться невозмутимым. Узнав, что для «силовой составляющей» потребуется четыре-пять человек, он взялся отыскать таких в течение нескольких дней.

– Парни серьезные, решительные; обойдутся недорого, работу здесь найти нелегко…

– Это мы уже поняли…

Беседа завершилась на мажорной ноте, местный бизнесмен пообещал также помочь с приобретением речных судов, очень любезно проводил до выхода – словом, план сработал. Супруги вернулись в «Беатрису» в приподнятом настроении.

А в холле отеля их ожидал средних лет малоприметный человек в светлом полотняном костюме, заметно поношенном.

– Миссис Гатлиг, мистер Гатлинг? – вежливо поинтересовался он.

– Да, – Реджинальд слегка поклонился. – А вы, очевидно, мистер Борисов?.. Очень приятно. Прошу к нам в номер, там и потолкуем.