Читать книгу Власов: восхождение на эшафот - Богдан Сушинский - Страница 14

Лагерь этот, прозванный «Чистилищем», находился на окраине города. Он состоял из несколько неприметных зданий, разбросанных по небольшой возвышенности вокруг старинного двухэтажного особняка и обнесенных колючей проволокой. Как и несколько других «особых» лагерей, «Чистилище» подчинялось абверу, поэтому здесь все было пропитано духом военной разведки. Здесь допрашивали в интересах разведки, проверяли на пригодность к использованию в разведке, и, наконец, преподавали основы этой самой разведки в двух выстроенных в перелеске бараках, в которых располагались учебные классы по радиоделу, шифрованию, минированию и сбору информации. Здесь же находились спортивный зал по отработке приемов рукопашного боя и камера для допросов, которую называли «Храмом последней исповеди».

Обитателей в «Чистилище» было не так уж и много, чуть больше двух сотен, однако все они – генералы, старшие офицеры и комиссары всех родов и видов войск[20], бывшие партийные, политические и хозяйственные работники высоких рангов – принадлежали к когорте «высокопоставленных русских пленных, изъявивших желание сотрудничать с командованием вермахта». Но даже в кругу этой лагерной элиты появление генерала Власова стало событием почти что эпохальным.

– Идея русского освободительного движения, которую вы так лелеете, господин генерал, здесь, в лагере, уже вынашивается, – предупредил его штурмбаннфюрер фон Шелвиг, как только доставил Власова в «Чистилище». – Основным идеологом его является полковник Владимир Боярский[21].

– И он до сих пор не арестован вами? – иронично вскинул брови Власов.

– Пока что мы лишь внимательно следим за ходом мыслей Боярского и его сподвижников. В принципе идея не столь крамольная, как может показаться на первый взгляд. Все зависит от того, какое развитие она получит.

– И получит ли вообще? – осторожно усомнился Власов.

– Но даже при полном восприятии ее становится понятно, что полковник Боярский – не тот человек, который действительно способен возглавить все русское движения, русские войска.

– Я должен встретиться с ним.

– Говорят, он уже набросал черновик письма фюреру.

– Полковник решил вступить с ним в переписку? – мрачно пошутил Власов. Однако похоже, что фон Шелвиг юмора не воспринимал – ни в какой форме и ни при каких обстоятельствах.

– Завтра же вы поможете ему работать над этим письмом.

– Считаете, что фюрер нам ответит?

– Уверен, что нет, – поспешно парировал штурмбаннфюрер СС.

– Тогда зачем фюреру понадобилось это письмо?

– Оно нужно не фюреру, а Кейтелю и моему непосредственному шефу, начальнику Главного управления имперской безопасности. Эти господа хотят знать ваши помыслы и воззрения; к чему вы стремитесь и чего хотите достичь, пребывая на службе рейху. Но адресовано письмо должно быть фюреру, они не желают выглядеть людьми, которые ведут переговоры о зарождении русского освободительного движения за его спиной. Впрочем, об этом еще будут говорить люди, которые специально прибудут для работы с вами.

– То есть вас рядом уже не будет? – с легкой тревогой спросил Власов. Характеры Шелвига и лейтенанта Пельхау ему уже известны, а вот кто предугадает, как станут налаживаться отношения с новыми людьми?

– Я всегда буду неподалеку, но никогда – рядом.

– То есть к работе со мной вас привлекать уже не будут?

– Как офицера СД меня привлекут к работе с вами только тогда, когда понадобится отправить вас в концлагерь, в крематорий, как государственного преступника рейха. Или же решат пристрелить прямо здесь, – невозмутимо и предельно доходчиво объяснил штурмбаннфюрер.

Очевидно, он переговорил и с полковником Боярским, потому что не успел Власов обосноваться в отведенной ему комнате одного из флигелей двухэтажного особняка, как тот уже стучался в дверь.

– Блудный полковник Боярский, если позволите, генерал.

– Теперь мы все блудные, полковник, входите. Заочно мне вас уже представили, поэтому излагайте коротко, откровенно и без всяких там лагерных опасок перед новичком, в стремени, да на рыс-сях.

– Тогда так и начну, без «забулдонов». Предполагаю, что сработаться нам будет нелегко, господин генерал-лейтенант, но придется, обстоятельства вынуждают.

«Блудному полковнику» было чуть больше сорока. Невысокого роста, некстати располневший, с круглым, расплывчатым лицом, на котором не просматривалось ни одной запоминающейся черты, и в расстегнутом кителе, между полами которого просматривалась не первой свежести солдатская рубаха, – Боярский походил на неосторожно поднятого с постели, не до конца протрезвевшего тыловика.

– Ну, разве что обстоятельства вынуждают, господин Баерский, – четко выговаривая каждый звук, произнес он ту, настоящую фамилию, от которой полковник старательно открещивался. Но именно это упоминание заставило полковника напрячься и выжидающе уставиться на лагерного новичка, дескать: «К чему это ты вдруг начал вытаскивать на свет божий мои метрические записи?!»

С минуту полковник топтался у двери, набыченно опустив голову. Раскрасневшийся, он издавал странные звуки – сопение, подкрепленное всхрапыванием, – свидетельствовавшее как минимум о том, что озабочен и что у него что-то не в порядке с дыхательными путями.

– Понятно, что от нас потребуют доклада, в котором мы должны будем изложить свое понимание борьбы с коммунистическим режимом, – проговорил полковник, явно заминая тему своего псевдонима. И, не дожидаясь ответа, предложил генералу оставить комнату и пройтись.

Генерал понял, что тот опасается прослушивания, поэтому неохотно, но все же согласился, хотя еще несколько минут назад намеревался поспать.

– Хотите сказать, что кое-какие заготовки у вас уже есть?

– Я бы назвал это «обличительной основой», благодаря которой можно легко составить хоть доклад, а хоть листовку. Но, прежде всего, важно составить очень убедительное письмо фюреру и штабу Верховного командования.

Власова сразу предупредили, что ни под каким предлогом не позволят ему выйти за колючую проволоку, но в пределах лагеря он может передвигаться без опаски. В этом и заключается привилегированность их положения. Вот и теперь, пользуясь своим правом, под осуждающе презрительными взглядами часовых, стоявших на вышках или прохаживавшихся между двумя рядами «колючки», они брели по тропинке, ведущей мимо учебного корпуса в сторону небольшой рощицы.

– Неужели нас заставят писать еще и листовки, в стремени, да на рыс-сях?

– Непременно заставят, уж поверьте мне, блудному полковнику. Власов – это такое имя, которым не грех и поспекулировать. И в листовках, которые рассчитаны на лагеря пленных, и особенно на тех, кто еще продолжает сражаться против вермахта. Если уж сам Власов сдался в плен и призывает переходить линию фронта, чтобы сражаться под его знаменами за свободную от большевиков Россию – это как знак небес!

– Я хотел бы ознакомиться с вашими наметками, полковник. При этом уверяю, что все бумаги будут появляться за нашими двумя подписями, дабы не умалять вашего участия в этой работе.

– Считайте, что по одному принципиальному пункту нашего сотрудничества, господин генерал, мы уже договорились, – как-то сразу же взбодрился Боярский.

– Уверен, что точно так же договоримся и по остальным. Когда вы говорили, что наше обращение к руководству рейха должно быть убедительным, что вы имели в виду?

* * *

Увлекшись, они не заметили, как приблизились к колючей проволоке, что было категорически запрещено. Часовой, проходивший неподалеку, между рядами «колючки», тут же обратил на них внимание, ускорил шаг и, вскинув автомат, в жесткой форме потребовал, чтобы они убирались прочь от ограды. Власова это задело, он попробовал возмутиться, однако Боярский мгновенно побледнел, тут же на немецком попытался успокоить охранника и, беспардонно рванув генерала за рукав кителя, почти прохрипел от ярости:

– Вы что, генерал?! Забыли, где находитесь?! Это пропагандисты вермахта да вербовщики абвера пытаются заигрывать с нами, – почти силой развернул он командарма спиной к ограде, – а все остальные относятся к нам с таким же презрением, с каким наши, красные то бишь, обычно относятся к пленным немцам в своих лагерях.

– Но я потребую, чтобы нижние чины тоже относились к нам с надлежащим уважением.

– С каким еще «надлежащим»?.. Вы не гордыню лелейте, генерал, а поскорее учите язык, обзаводитесь влиятельными друзьями из числа штабистов, а главное, добивайтесь того, чтобы нас с вами перевели в Берлин, в лагерь отдела пропаганды вермахта, а попросту – в «пропагандистский» лагерь. Абвер к нему никакого отношения не имеет, условия там значительно мягче, кормят лучше, а главное, считается, что человек, попавший туда, уже прошел проверку и испытание винницким «Чистилищем». К тому же там мы будем куда ближе к руководству вермахта и рейха.

– От кого этот перевод зависит?

– Ясно, что не от коменданта лагеря. Нам нужно хорошо подготовить бумаги, которые от нас потребуют немцы, а затем нажимать на каждого, кто прибудет к нам на переговоры из Генштаба. Выходить, прежде всего, нужно на сотрудника отдела армейской пропаганды генштаба Николая фон Гроте. Запомните это имя. Из латвийских немцев, аристократ, прекрасно владеющий русским языком и письменным слогом, поскольку давно забавляется журналистикой. К тому же не помнит зла на нас, русских, за все те преследования, которым подвергся его род при большевиках. А уж через него попробуем выйти и на начальника отдела полковника фон Ренне.

Власов остановился посреди залитой солнечными лучами низинной лужайки, благоговейным взором язычника осмотрел густую траву, посреди которой кое-где «прорастали» плешины скальных выходов породы, и молитвенно повторил названные полковником имена.

– Если я правильно понял, вы тоже не особенно пытаетесь лебезить перед немцами? – спросил он, все еще стоя посреди травяного ковра и подставляя серое изможденное лицо солнцу.

– Ни в коем случае. Зарождая Русское освободительное движение, я хочу служить России, относясь к немцам как, выражаясь языком дипломатов и генштабистов, к ситуационным союзникам.

– Вот видите, второй принципиальный барьер мы с вами тоже прошли бескровно, – подтвердил Власов, оставаясь довольным сговорчивостью Боярского.

– А теперь остается основной и самый сложный вопрос. Ну, хорошо, настрочим мы одну-две листовки, сочиним обращение к красноармейцам и к русскому народу, и все… Фашисты тут же потеряют к нам интерес.

– Потеряют, факт, – согласился Власов с мнением Боярского, которого так и решил называть про себя Блудным Полковником.

– Поэтому с самого начала нужно требовать в свое подчинение «живую силу» из русских пленных, перебежчиков и добровольцев из занятых вермахтом советских территорий. Сотни тысяч потенциальных солдат нашей с вами Русской Освободительной Армии пока еще томятся в лагерях, десятки тысяч уже служат в различных частях войск в качестве добровольных помощников, созданы даже отдельные сугубо русские подразделения, которые подчинены различным штабам и родам войск…

– Уверен, что к нам потянутся и бывшие белогвардейцы. Ухо с ними, понятное дело, нужно держать востро, но, учитывая военную безграмотность нашего младшего комсостава, штабной опыт многих белых офицеров нам бы очень пригодился. Очень даже согласен с вами, полковник, что немцам не составляет особого труда сформировать с нашей помощью русскую армию тысяч на двести-триста штыков.

Реакция Власова полковнику, в общем-то, понравилась, тем не менее он задумчиво посопел. Генерал уже обратил внимание, что всякий раз, когда Боярский впадал в раздумья, он начинал сопеть и фыркать, как встревоженная, волков зачуявшая лошадь.

– Тут, видите ли, в чем дело, генерал. Поговаривают, что фюрер пока что не очень полагается на русских добровольцев, рассчитывая расправиться с красными своими силами. Что же касается независимой России, то об этом и слышать не желает. Так что сразу же замахиваться на армию в сотни тысяч штыков в нашем положении опрометчиво. Для начала нужно создать организационный штаб, под командование которого собрать хотя бы несколько доселе разбросанных от Волги до Ла-Манша русских подразделений, и добиться разрешения на сотворение первой дивизии РОА. Как только мы добьемся этого, к нам попросятся тысячи и тысячи пленных.

В тот же день Власов ознакомился с записками Блудного Полковника и обрадовался: сам-то он таким слогом, как его компаньон, не владел. Понятно, что кое-что там еще нужно было бы агитационно подправить, с чем-то могут не согласиться немцы, но основа листовки уже просматривалась довольно четко: хватит проливать кровь за режим большевиков, угнетающий русский народ и презирающий его историю. Пора повернуть штыки против внутренних поработителей, разворачивая борьбу при поддержке Германии.

Чтобы приложить и собственную руку, он тут же дописал к воззванию Блудного Полковника несколько фраз и вернул сочинение автору. Тот явно был не в восторге от генеральского дополнения, однако примирительно рассудил:

– Все равно окончательный вариант писать придется под диктовку немцев, это уж поверьте мне, блудному полковнику…