Читать книгу Власов: восхождение на эшафот - Богдан Сушинский - Страница 4

В этой камере-одиночке блока смертников генерал-майор Леонов был не впервые. Когда в самом начале допросов командарм начал артачиться, заявляя, что не станет отвечать на вопросы, пока ему не позволят «встретиться лично с товарищем Сталиным», начальник СМЕРШа комиссар Абакумов[6], которому министр госбезопасности поручил лично курировать «дела обер-власовцев», сказал Леонову:

– Во всем этом деле слишком много неясностей, слишком много. Поговори-ка ты с ним прямо в камере; доверительно так поговори.

– А что, собственно, не ясно? Власов – он и есть Власов; «власовец», одним словом….

– Поначалу мне тоже казалось, что из него выпотрошат все нужную информацию и прямо в камере позволят повеситься. Но кто-то там, наверху, все усложнил, и теперь уже ходят слухи, что командарма-предателя хотят судить не где-нибудь, а в Октябрьском зале Дома Союзов[7]. Пригласив туда несколько сотен генералов и офицеров, по особому списку, естественно.

– Для устрашения, что ли? – не сдержался тогда Леонов, и хотя разговор происходил во внутреннем дворе МГБ, где их вряд ли кто-либо мог подслушать, и без свидетелей, все равно тут же попытался как-то сгладить свою неосторожность, да подправить сказанное. Но Абакумов спокойно уточнил:

– Как говорится в подобных случаях, пригласят на процесс в воспитательно-профилактических целях; исключительно в воспитательно-профилактических….

– Но ведь неизвестно, как Власов поведет себя во время суда. Однажды он уже самым наглым образом заявил: «Изменником не был, и признаваться в измене не буду, я русскому народу не изменял. Что же касается Сталина, то лично его ненавижу. Считаю его тираном, и заявлю об этом на суде».

– Совсем оборзел, тварь фашистская! – повел массивным прыщеватым подбородком Абакумов. – Пропустить бы его через твоих костоправов, причем основательно, так ведь велено довести до суда в свежем виде.

– Представляете, что произойдет, если Власов и в самом деле заявит об этом в присутствии высшего командного состава армии? А глядя на командарма, точно так же поведут себя и другие подсудимые?

– Если это произойдет, на следующий день в «расстрельной» камере Власова будете стоять на коленях уже вы, генерал Леонов. Не исключено, что по соседству со мной. И никакие раскаяния нам не помогут. Поэтому-то Власов и нужен не просто сломленным, но глубоко, а главное, искренне раскаивающимся; на коленях молящим суд и любимого вождя о пощаде. Обещайте, что там, – указал начальник СМЕРШа в пространство над собой, – готовы учесть его признания и раскаяние, вспомнив при этом, что он являлся защитником Киева и спасителем Москвы; так сказать, героем обороны столицы.

– Как готовы учесть и то, – возбужденно ухватился за эту линию подхода генерал, – что в немецком тылу он спас десятки тысяч военнопленных красноармейцев от смерти в лагерях военнопленных и в «крематорных» концлагерях СС, – подсказал Леонов.

– Ну, эту-то мерзость следственную зачем обещать? Чтобы на суде потом вместе с ним в дерьме политическом барахтаться?

– Очень уж сам обер-предатель нажимает на этой своей услуге народу русскому, – пожал плечами следователь.

Абакумов криво ухмыльнулся и смерил Леонова таким уничижительным взглядом, словно тот сам надоумил подследственного прибегнуть к подобной «следственной мерзости».

– Услуги народу русскому, говоришь? Самую большую услугу народу этому самому окажем мы, когда вздернем его. Но пока что обещай ему все, на что фантазии хватит, – поиграл желваками Абакумов, – лишь бы он гордыню усмирил, прежде чем на эшафот взойдет.

– Считаете, что все-таки взойдет, товарищ комиссар второго ранга?[8] – поспешил воспользоваться случаем Леонов, чтобы для самого себя прояснить будущее обер-предателя, а заодно и собственное будущее. Уж он-то знал, как в подвалах госбезопасности умеют порождать очередного жертвенного барана.

И был немало озадачен, когда вдруг услышал:

– По-моему, в Кремле сами еще до конца не разобрались, а главное, не решили, что с ним делать. Может случиться и так, что он предстанет в роли агента Секретной службы стратегической разведки[9], которого специально внедрили в структуры вермахта для работы с пленными, а под нож пустят нас, как знающих много лишнего.

Леонов пытался встретиться с Абакумовым взглядом, чтобы убедиться, что он шутит, однако комиссар упорно смотрел куда-то в сторону.

– Неужели подобный поворот событий тоже возможен?! Такого попросту не может быть!

– А чтобы сам вождь народов, да не сумел своевременно рассмотреть врага в лучшем красном командире Власове, прославленном в ипостаси «спасителя Москвы», такое, по-твоему, генерал, может быть?!

Леонов знал, что его считают «человеком Абакумова» и ценил особое расположение к нему комиссара. Но теперь он вдруг почувствовал, что Абакумов намертво пристегивает его к своей «связке», причем делает это в момент, когда сам уже зависает над пропастью.

– Словом, ублажи слух этого своего обер-предателя. Скажи: все, что его, «усмиренного», ожидает – так это понижение в звании до полковника, да армейская ссылка в какой-нибудь таежный дальневосточный гарнизон, подальше от населения бывших оккупированных территорий. В самом же худшем случае – год-второй исправительных лагерей, с мягким режимом и последующей реабилитацией. Чтобы приговором этим гнев народный, «власовщиной» спровоцированный, хоть немного пригасить.