Читать книгу Живец. Хитрец. Ловец - Борис Георгиев - Страница 5

Чёрный раструб. Я не сразу вспомнил, что это такое, полезли в голову какие-то граммофоны, репродукторы на столбах, и только потом выскочило слово «энтенглер». Почему запутыватель? А, ну да. Я вылез из-под раструба энтенглер-проектора и сел, мучительно пытаясь восстановить в памяти, куда и зачем телеперекинулся. По ногам дуло, на меня напала икота. «Спешил ведь куда-то. Или откуда-то бежал? Вся жизнь наша состоит из суеты. Суета су… А! На пульте надо глянуть».

Я прочёл название конечной станции: «альфа Большого Пса», – икнул, вдумчиво изучил надпись «начальная станция: альфа Малого Пса», узрел предупреждение «счёт заблокирован» и тут всё стало на свои места. На Землю путь закрыт. Я изгой. С точки зрения землян – предатель. И у меня чешется затылок.

Почёсываясь и всё ещё икая, я слез со стола, нашёл дверной пульт, но открыл не сразу. Надо было обдумать положение. Предатель – громко сказано. Глеб, а не я поддался на провокацию Гелиани и дал добро на уничтожение глобальной нашей Сети. Глеб, а не я своими руками настучал на пишмашинке признание и оставил его у Малого Пса, на пересадочной станции. С какого перепуга я от безопасников бегаю?

Мне захотелось вернуться на Землю и сдаться властям, но… Счёт заблокирован. «Э, друзья, а дело-то ведь нешуточное. Там у меня было…»

– Чёрт! – выкрикнул я, когда в полной мере осознал ужас своего положения. Дело даже не в том, что плакали мои денежки и нечем оплатить обратный прыжок. Счёт в «Гэлэкси-банке» заблокирован, значит, меня объявили во вселенский розыск. За старые делишки? Что у меня там было?.. Вздор, мелочёвка. Участки под застройку в Европе, которые внезапно оказываются не «в», а «на». На астероиде Европа, 1948 LA. Это недалеко, всего-то четыреста с лишним миллионов километров в афелии. И что? Смотреть надо, господа, что подписываете. Чепуха, детские шалости. Джефф Питерс и Энди Такер. За такое не счёт надо блокировать, а медаль давать. «Иосиф Циммерман, гражданин Земли, за просветительскую деятельность награждается…» К чёрту медали, в кабине у себя повесьте. Бежать надо. Только куда? Затравили, с-собаки…

Я сунул пальцем в «шоколадку» дверного пульта, пригладил волосы, ожидая пока отъедет в сторону шторк…

– А-а!

Чудище, вставшее на задние лапы, ощерилось, вывалив язык, жарко дохнуло, глянуло на меня четырьмя глазами. Ящер? Слюна капала с его клыков. «У него бакенбарды! – мелькнула у меня паническая мысль. – Да что бакенбарды… Вторая голова!»

Вторая голова монстра, похожая на кокосовый орех с глазами, высунулась из-за левого уха головы первой, потом из-за правого… «Первый раз вижу, чтобы разные головы», – ужаснулся я, ища кобуру. Её на поясе не было. Пояса не было тоже. Откуда взяться оружию сразу после прыжка? Подстерегли… как Глеб говорил? В чём мать родила, в халате и шлёпанцах. Мама! Хочу обратно!

– М-ма! – Я потянулся к пульту: «Закрыть!» – но чудище поставило нижнюю лапу в шнурованном сапоге на дверной рельс и зарычало, брызжа слюной.

«В сапогах, но не кот. Больше всего похож на… Или похожа?»

На меня напрыгнуло что-то, обхватило, перебралось, цепляясь когтистыми лапами, выше. От него воняло зверем. Глазастый кокос… Я пошевелиться боялся, думал: «Это не вторая голова, их двое. По два глаза на каждого. Большой и маленький. Ребёнок? Разведчик? Воняет от него, как от обезьяны». Крупный монстр рычал и подскуливал, стаскивая с меня за поводок мелкого зверя. Я ничего не имел против; вот ещё бы этот большой не хватал меня за руку.

Четырёхпалая когтистая лапа. Один противостоящий палец. Что он мне хочет дать? Я принял сверкающую горошину. Что?!

Он, ворча, указывал на ухо. Разумный он, что ли? Одет. Но обрядить можно и мартышку в цирке. Может, это не одежда, а лепестки псевдоподобия? «Нет, на ящера не похож. Скорее на огромную собаку, которую побрили и заставить ходить на задних. Чего он от меня хочет?»

– Когтем в ухо – так мы не догова!.. – возмутился я. Потом понял: «А! Он хочет, чтоб я в ухо сунул шарик?»

Я повертел в пальцах сверкающую каплю и с опаской сунул в ухо. Горошина стала расти. Захоти я выковырять обратно, ничего бы не вышло. Зачем?..

– Привет, – приятным баритоном воркотнула у меня в ухе «капля» в тон рычанию собаковидного монстра.

– Что это?

– Вы-ыр, – услышал я правым ухом собачье рычание.

– Толмач, – подсказал в левом ухе шарик, удачно передав интонацию.

Ага. Толмач, значит. Переводчик. Слыхал я о чём-то подобном от младшего Глостера, не придал значения. Не всякой же чепухе верить! Кроме того, говорили мы, сколько мне помнится, про бету Эридана, а вовсе не про альфу Пса, пусть даже Большого. Система Сириуса – такие задворки!

– Дружище, что это мы с тобой, как двоюродные?! Вылезай из конуры! – Баритон в ухе звучал радушно, ворчание собаковидного собеседника больше не казалось угрожающим. Когда он взрыкивал, толмач похохатывал: «Хо! Хо-хо!» Я подумал: «Только что хвостом не виляет», – и вышел из кабины. Украдкой посматривал на чудище. Хвоста у него не было или под одеждой прятал.

– Монк! – гавкнул собаковидный. Я собрался ответить: «Очень приятно. Иосиф», но хорошо – не успел. Оказалось, это он прикрикнул на дружка своего мелкого. И за поводок дёрнул.

Мистер Монк взобрался, ловко цепляясь за белую ткань комбинезона, на собачий загривок, затем уселся на покатом наплечнике, свесив хвост. На мистере Монке были бриджи и курточка военного образца. Неудивительно, что монстр в первый миг знакомства показался мне двухголовым и четырёхглазым. У страха глаза велики и многочисленны.

– Хорт! – рыкнул собакголовый. Я огляделся.

– Хорт! – с неудовольствием повторил он, и тут я заметил, что он тянет ко мне лапу.

– Иосиф Циммерман. Можно просто Иосиф… Ёся.

– Хо! Хо-хо! Ёся! Двигай за мной, парень. Дело есть.

Я двинул. Куда было деваться? По дороге рассмотрел Хорта лучше. Был он выше меня, поджарый, сутулый, если не сказать изогнутый, но двигался на задних лапах не без изящества. Длинной мордой целился в горизонт, будто что-то высматривал. Его шикарные бакенбарды и брови браво топорщились, больше никакой растительности на бурой коже головы не было, между острыми большими ушами красовалась солидная плешь. В левом ухе посверкивала затычка. «Ну да, ему тоже ведь нужен толмач. Куда он меня ведёт? Вообще-то не время сейчас для болтовни. Нагрянут безопасники… А! Дурак я. Чужие отсеки пересадочной станции вне земной юрисдикции. До тех пор пока меня не опознали как лицо, находящееся во вселенском розыске, можно не дёргаться. А когда опознают, попрошу политического убежища. Вот прямо у этого пса в скафандре и порошу. Зря я ему представился. Куда он меня ведёт?»

Идти было легко. Сила тяжести – процентов семьдесят земной, судя по ощущениям. Мы покинули зону углеродцев; неспешно миновали епархию силикатных форм жизни; оставили позади шлюзовые переборки бестельников, как высокого, так и низкого давления; повернули за угол возле броневого портала кристалловирусов и остановились в тупичке перед узкой дверкой. «Служебное помещение, – прочёл я на унилингве. – Только для кинодов».

– Я не кинод, – предупредил я Хорта.

– Хо! Монк тоже не кинод, – отозвался тот, прикладывая лапу к четырёхпалому контуру на магнитном замке.

«Надеюсь, он пошутил», – подумал я и выдавил смешок. Должно быть, толмач Хорта перевёл тоскливую эту фонему как неуверенное поскуливание.

Я протиснулся следом за Хортом в узкий собачий лаз, прищурился в полутьме и понял, куда попал. Зал стыковочных узлов, портал местного сообщения.

– Ёся! Пр-рошу! – пролаял Хорт. – Добро пожаловать на «Дикую обезьяну».

Он дышал мне в лицо, вывалив из пасти язык, мистер Монк на его плече пустился вприсядку от нетерпения. Я подумал: «Дикая обезьяна – это корабль его так называется? А недурно было бы затеряться среди местных кинодов». Подумавши так, взошёл на борт.

Корабль Хорта вполне соответствовал дикому названию. Судя по хрустевшим под ногами остаткам декоративных стеновых панелей и по планировке кормового отсека, он когда-то был туристическим лайнером, но теперь больше походил на обломок кораблекрушения. Я захотел выразить восхищение тем, что увидел, но как обратиться к Хорту, чтобы он не обиделся? Мне он «тыкал»…

– Бардак у тебя на борту, капитан, – сказал я. – Дал бы экипажу задание прибрать в конюшне.

– Какому экипажу?

«Он тут один».

– Ну, мистеру Монку, если больше некому.

– Хо! Монк охотничья обезьяна, а не уборщик, – заявил Хорт, пропустив меня в рубку. Всемилостивый Случай, что там творилось! Пустые банки, обрывки упаковочной бумаги, на обшивке пятна. Коридор выглядел нежилым, зато в рубке жили на полную катушку. Спали, жрали, и хорошо ещё, если чем похуже не занимались. Убийственный запах.

– Располагайся! – пригласил Хорт. Он очистил для меня кресло штурмана, сбросив на пол неузнаваемое барахло.

Я осторожно расположился. Какое удобное сиденье!

Хорт ворча устраивался на командирском месте. Это было непросто. Попробуйте усадить в человеческое кресло тощую собаку-переростка, поймёте почему. Толмач транслировал ворчание капитана «Дикой обезьяны» в мелодичный свист. Я слушал и удивлялся: «Чего он мучается? Почему не подберёт себе мебель по заднице?»

– Послушай, Хорт, мне бы хотелось…

– Сафари? Тур по национальному парку? Секс-тур?

– Чего?!

– Что не так, парень? Ты не думай, у меня всё породисто, борзо и законно. С легавыми занюхано, можешь быть спокоен. Я тебе не какой-нибудь Вуйк, я Хорт в седьмом поколении. Сукой моей клянусь…

– Погоди-погоди. – Я постукал пальцем по горошине. То ли толмач не справлялся с обязанностями, то ли я чего-то не понял.

– А чего тут годить? Дешевле, чем я, никто тебе секс-тур не сделает.

Я на секунду представил себе сначала суку, которой клялся Хорт, потом сукс-тур и, помотав головой, выдавил:

– Э-э… нет. Лучше я по национальному парку.

– Хо! А зря. Гомиды вроде тебя обычно выбирают секс-тур.

– Гуманоид гуманоиду волк.

– Это правда, – Хорт понурился, часто и мелко дыша. – Вуйку, паршивому сыну обезьяны, с гомидами снюхаться легче. Это потому что нет в нём ни на кончик когтя борзости, зато верхнее чутьё как у дворни. Тварь шерстистая! Увёл клиента…

– Какого клиента? Когда?

– А!.. – Хорт махнул лапой. – Парня, вроде тебя. Полчаса не прошло. Не успел я. Понимаешь…

Он стал жаловаться на некого Вуйка, который постоянно перехватывает жирных туристов, пользуясь их тугонюхостью, а я размышлял: «Полчаса не прошло. Собачий конкурент перехватил у него Глеба. Догнать?» Я перебил Хорта на полуслове:

– Куда он его повёз?

– Кого? А, понятно. Ты опять про Вуйка. Вынюхиваешь? Дешевле, чем у меня, не будет.

Надо было решаться. Ясно как день – Хорта заботила исключительно коммерческая сторона вопроса, мне же следовало правдой или неправдой поспасть на Киноду и попробовать отыскать там Глеба. И с пересадочной станции смыться не помешало бы. Юрисдикция юрисдикцией, а безопасники превышают полномочия сплошь да рядом.

– Хорт, – осторожно начал я. – С наличными у меня туго.

– К фелидам реалы, давай кредиты.

– Но с кредитом у меня тоже паршиво.

– Лизинг? – деловито предложил сын собаки, высунув язык дюймов на шесть.

Как-то слишком рьяно он лизинг предлагал, аж слюна с языка капала, но выбирать не приходилось, и я вытащил из рукава козырь:

– Оплата по возвращении на пересадочную станцию?

«Куш, дружок! Чёрта с два я сюда вернусь, дай только до планеты добраться».

– Хо! Хо-хо! Идёт! Схвачено! – без раздумий согласился собакоголовый. – Желаешь лизинг, будет тебе лизинг. Договор… где он тут у меня? Ты уверен, что хочешь в национальный парк? Секс-тур…

– После. Сначала парк.

– Для затравки? – кося глазом, поинтересовался Хорт. При этом он что-то делал с главным экраном навигатора. – А, вот он. Значит, хочешь лизинг. Тогда подпиши.

Я глянул на экран. Шрифт незнакомый, хвостатые буквы. «Не подавать виду, что не понимаю».

– А ты как же? Со своей стороны подписать не собираешься? – спросил я, пролистав договор до конца.

– Это не нужно. С моей стороны давно подписано.

Я пожал плечами и приложил палец к светлому пятну на экране – месту подписи.

– Хо! Спасибо, хозяин, – Хорт оскалился. Непонятно, с издевкой или приветливо. Пёс их знает, этих кинодов.

– Почему хозяин?

– Потому что отныне и до полного исполнения договора лизинга ты хозяин «Дикой обезьяны». Ремень пристегни.

Я едва успел последовать его совету; корабль, с места заложив умопомрачительный вираж, отчалил от пересадочной станции. Меня садануло по лбу какой-то картонной дрянью, рекламные проспекты, разбросанные по полу, бабочками запорхали по кабине.

– Полегче! – пропыхтел я и тут заметил, что Хорт и не думает управлять. Сидит, как статуя Анубиса на крышке саркофага, Монка на коленях держит, а тому, похоже, дикие фортели роботизированного корыта не в диковину.

– Кто будет вести корабль? Мистер Монк?

Хорт сарказм пропустил мимо кончиков своих великолепных ушей, спокойно ответил:

– Вести? Это не нужно, парень. «Дикая обезьяна» знает дорогу.

«Зачем же ей тогда капитан?» – спросил я себя, но ответа не придумал. Устал.

Перелёт на Киноду я перенёс хорошо. Спал, пока меня, как бревно во время лесосплава по бурной речке, болтало и ворочало в штурманском кресле одичавшего туристического лайнера. Когда проснулся, чувствовал себя соответственно: не голова на плечах, разбухшее дерево. Не знаю, что видят во снах своих сплавляемые брёвна, лично мне снилась всякая мерзость: хвостатые женщины в бриджах и курточках военного образца, как у мистера Монка. Они играли в футбол бароскафом Гелиани, а сам Нетяж XXVI-ой Бездетный клубился рядом со мною, принявши вид грозового облака, шваркал молниями и рокотал громом: «Бр-родяга! Проходимец! Ты за это ответиш-шь!» «За что?» – спросил я во сне. «За обезьяну ответишь!» – зловеще шепнул Гелиани.

– …ответишь? – услышал я, пробудившись от дрёмы. Толмач не дремал, переводил разговор Хорта с диспетчерской.

– Ну и ладно, отвечу, – беспечно отвечал диспетчеру Хорт. – Есть чем. Честное борзое слово, удачно поохотился.

Я потянулся, продрал глаза. «Дикая обезьяна» заходила на посадку по дикой траектории. Даже мне, человеку привычному к безумным манёврам челноков местного сообщения, и то стало не по себе. «Даст козла, собака. Шлёпнет брюхом», – думал я, вцепившись в подлокотники и нащупывая ногой педаль накачки. Чего только спросонок не сделаешь. Не было подпятника, педали накачки тоже не было. Чёртова обезьяна задрала нос. Меня вдавило в кресло, затрясло. Я услышал, как Хорт лязгнул зубами и заворчал. Толмач ругнулся: «Чтоб тебя…» – затем сделал паузу, выдал бесцветным тоном: «Перевод невозможен», – после чего беззлобно продолжил: «… и щенков твоих до седьмого колена, в нюх мартышкой безмозглой трахнутых».

– Кому это ты?

– А? – Хорт смутился. – Извини, вырвалось. Лезет иногда под язык всякое, нахватался от дворни. Охота дело борзое, но без дворни какая охота? Баловство.

– Ты охотник?

– Я Хорт в седьмом поколении, – высокомерно заявил Хорт.

Я счёл за благо замять разговор. Представил себе, как борзый мой собеседник выходит на охоту… С кем? Пусть Мистер Монк – охотничья обезьяна, но причём здесь дворня? Ладно, пёс с ней, с дворней. На кого Хорт охотится?

– На тебя… – шепнул толмач. Почудилось?

– На тебя поступила жалоба от консула, – скрипнул в динамиках командирского пульта голос диспетчера.

– Это Вуйка штучки, он натравил, – весело пролаял Хорт. – Пошлите его к фелидам. Щенок, обезьяний ублюдок. Консул тоже хорош, слушает всякую непородную сволочь.

– Я тебя предупредил.

– Ладно, с меня причитается. Умеешь ты, Бруд, испортить настроение.

– Есть что портить? Тебя можно поздравить?

– Говорю же, есть, – Хорт скалился, косил глазом. – Нужен трап. Подавайте, да побыстрее.

Пока они переговаривались, тряска прекратилась.

– Прибыли! – сообщил Хорт.

Меня мутило. Надо было встать, пройтись, дохнуть свежим воздухом после провонявшей чёрт знает чем кабины. Пригоден ли он для дыхания? «Дурак, – обозвал я себя. – Хорт без скафандра дышит тем же, чем дышишь ты. Атмосфера Киноды, стало быть, тебе не повредит. Отстёгивай ремень».

– Секс-тур? – спрашивал у Хорта диспетчер.

– Национальный парк.

– Значит, сначала питомник, – скучно бормотал диспетчер.

Я представил себе, как он делает пометки в журнале регистрации приезжающих – такой же остроухий пёс, только не в комбинезоне, а в кителе. Кажется, Хорт назвал его Брудом. Интересно, это имя или фамилия? Похоже, фамилия. Капитан мой говорил о себе: «Я Хорт в седьмом поколении».

– Трап у борта, – услышал я. – Можешь выводить.

Мне не понравилось это «выводить». Огрех перевода? Не надо меня выводить, сам выйду.

Я поднялся, размял ноги и двинулся к выходу. После вони в рубке воздух кормового отсека показался приятнее морского бриза. Из шлюзовой камеры дунуло прохладой. «Национальный парк. Реки, леса. Лучше чтобы субтропики. Растения, живность всякая… Прогуляюсь, отдохну».

– Сюда, – гавкнул Хорт и подтолкнул в спину.

Я не сразу понял, где оказался. По глазам резануло светом, ослепило. Над головой лязгнуло, за спиной я услышал мерзкий скрежет. Щурясь оглянулся. Хорта и меня разделяла решётка.

– Что это?

– Трап, – ответил Хорт, по-волчьи скаля жёлтые зубы. Сомнений быть не могло, он улыбался. – Это трап, парень. А я траппер.