Читать книгу Обречённые на бессмертие. Освобождение. Книга, которую ждали 20 лет! Романы из цикла «Великая Душа» - Брайан Толуэлл - Страница 10

Огромный вороной жеребец горделиво прошествовал через ворота гостиницы «Быки Офира». Следом за ним во внутренний двор вступили еще две лошади – белая в яблоках и пегая. Владелец вороного, крупный мужчина, чьи мускулы не могли скрыть многочисленные богатые одежды, как-то: широкая шляпа с плюмажем из ярких павлиньих перьев, шелковый сюртук с кожаной накидкой поверх его, обтягивающие лайковые колготы и сапоги из черной кордавской кожи, доходящие до колен, – с откровенно брезгливым выражением на лице оглядел добротное двухэтажное здание гостиницы.

– Клянусь Митрой, едва ли эта помойка стоит того, чтобы в ней останавливались благородные гранды! – громко сказал он, обращаясь к своей спутнице, восседающей на белом в яблоках скакуне.

Это была хрупкая женщина с лицом миловидным, приятным и отмеченным печатью доброты. Впрочем, по-видимому, черноволосая красавица попыталась испортить это впечатление, скривив алые губки в презрительной усмешке.

– И всё же это лучше, чем ничего, мой дорогой Хосе.

Навстречу приезжим выбежал сам хозяин заведения – человек средних лет, тучный, как и все, живущие чужим трудом, но достаточно подвижный, чтобы заставлять работать других. Опытным взглядом оценив приезжих, он приветливо возгласил:

– Добро пожаловать в мою гостиницу, благородные господа! Клянусь Митрой, вы останетесь довольны…

– Ты богохульник, как я вижу, любезный, – сказал Хосе. – Как тебя зовут?

– Ральдрик, – поспешил ответить тот, по давней привычке не обращая внимания на оскорбление. – Дозволено ли мне будет узнать имена благородных господ?

Здоровяк на вороном измерил Ральдрика долгим взглядом, как бы решая, стоит ли доверять этому ничтожному свое имя. Отчего-то под этим взглядом хозяину стало немного не по себе.

– Мое имя дом Хосе, маркиз дель Сантос, – пробурчал наконец он, точно делал одолжение Ральдрику. – А это моя супруга, благородная домья Карлита, и сын мой Рикардо, двух с половиной лет от роду.

Ральдрик испуганно попятился: мальчуган, горделиво восседавший на пегом жеребце, никак не соответствовал названному возрасту; скорее, ему можно было дать вдвое больше.

– Скажи, любезный, как там тебя…

– Ральдрик, ваше сиятельство, – подобострастно подсказал хозяин.

– Вот, Ральдрик, не найдется ли в твоем заведении комната для меня и моей семьи?

– Три лучшие комнаты моей гостиницы в распоряжении вашего сиятельства…

– Когда я говорю: мне нужна комната, значит, мне нужна одна комната, а не три комнаты! – проревел дом Хосе, да так, что у Ральдрика заложило уши, а слуги, готовые по первому знаку хозяина помочь гостям сойти с коней, встревоженно переглянулись. – Вот тебе пять золотых песет за первый день, – маркиз дель Сантос бросил деньги, которые Ральдрик ловко подхватил, – и чтоб ты, безродный, больше не смел возражать мне, чей род заложен был в пору основания древней Кордавы!

Ральдрик, посчитавший, что пять полновесных золотых, изображавших профиль некоего носатого старика с короной на голове, являются сверхщедрой платой не только за лучшую комнату, но и за вспыльчивый нрав нового гостя, расплылся в доброжелательной улыбке, приглашая проследовать за ним. Слуги подскочили к вороному, чтобы помочь спуститься благородному гранду, но тот так взглянул на них, что они сочли за лучшее ретироваться. Маркиз ловко спрыгнул с коня, тем демонстрируя также свою отменную форму, и помог спуститься супруге. Затем он одной рукой снял с пегого сына и рывком поставил (Ральдрику даже показалось, что бросил) его на землю.

– Ну, пошли, – насуплено сказал Хосе хозяину, – и я сам погляжу, достойно ли твое заведение милостей Митры.

Не дожидаясь Ральдрика, маркиз дель Сантос решительно двинулся внутрь гостиницы; жена его и сын проследовали за ним, так и не осчастливив Ральдрика ни единым словом.

Еще час хозяин занимался устройством капризных грандов. А когда они наконец изволили принять обед и отослали его, Ральдрик, уставший угождать прихотям заезжих нобилей, дал волю гневу. Он заперся в своем кабинете, прогнал слуг и велел не беспокоить его.

Вопреки этому приказу, спустя всего лишь несколько минут в дверь раздался стук, и в кабинет вошел его секретарь – тощий незаметный человечек с длинным крючковатым носом. Неприязненно покосившись на него, Ральдрик проворчал:

– Вот таковы вы все, зингарцы. Каждый из вас мнит себя королем в чужой стране. И чуть что не по-вашему, сразу хватаетесь за меч.

Секретарь покраснел и смиренно заметил.

– Да я-то что, хозяин, я человек маленький.

Ральдрик вздохнул.

– Я не имел в виду тебя, Гильмо. Но эти маркизы! Ка бы они не распугали всех прочих моих постояльцев… Хотя, с другой стороны, если за каждый день они будут платить по пять золотых… Гм. Это может быть даже очень выгодно…

Гильмо помялся немного у двери и сделал шаг к хозяину.

– Мой господин…

– Ты хочешь что-то сказать мне, Гильмо?

– Да, господин.

– Об этих зингарцах?

– Да, господин.

– Ты знаешь о них что-то, чего не знаю я?

– Нет, господин.

– Так что ж ты мне голову морочишь? Убирайся.

Тощий секретарь опустил голову и сделал шаг к двери. Вдруг он снова повернулся лицом к хозяину и окрепшим голосом заметил:

– До того как в Зингаре началась гражданская война, я служил писцом в королевском архиве Кордавы…

– Ну и что? – раздраженно перебил его Ральдрик. – Что с того? Какой мне от этого прок? Я и сам знаю зингарский не хуже твоего. Убирайся, Гильмо.

Однако секретарь упрямо покачал головой.

– Я служил писцом в королевском архиве Кордавы, – повторил он, – и переписывал генеалогические книги древних родов. Маркиз дель Сантос…

– Ну?!

– …Был убит на поединке за три года до смерти короля Фердруго! – разом выпалил Гильмо.

Ральдрик нахмурился.

– А ты ничего не путаешь?

– Клянусь Митрой, хозяин, я сам переписывал завещание маркиза после того, как королевский уполномоченный огласил его!

– Вот как… – Ральдрик задумчиво почесал затылок. – А может, это сын его? Или брат?

– Нет, господин, у дель Сантоса не было ни сыновей, ни братьев. Он оставил этот мир, не имея семьи. По завещанию все земли маркиза отошли герцогу Гварралидскому, его другу и покровителю.

– Так ты хочешь сказать, Гильмо, что этот благородный дом – вовсе не маркиз дель Сантос?

– Выходит, так, мой господин, – смиренно ответствовал бывший королевский писец.

– А кто же он, по-твоему? – растерянно вопросил Ральдрик.

– Не могу знать, господин. Я очень сомневаюсь, что его род столь древний, как он утверждает. По-зингарски он говорит отменно, но вот его акцент…

– А что акцент? Может, он и не зингарец вовсе?

В ответ Гильмо только виновато развел костлявыми руками.

– Один лишь Митра ведает, кто есть кто, мой господин.

Ральдрик покачал головой: новый поворот дела ему решительно не нравился. Гостиница «Быки Офира» пользовалась в Ианте хорошей репутацией, и ее хозяину вовсе не хотелось принимать у себя подозрительных личностей. Тут Ральдрик вспомнил о пяти золотых, и мысли его закрутились совсем в другую сторону. Митра добр; вряд ли он послал преступников своему преданному почитателю. В конце концов, какое ему, Ральдрику, дело до того, кто на самом деле эти люди? Может, у них есть веская причина, чтобы скрывать себя?

– Ты вот что, Гильмо, – сказал Ральдрик, – держи язык за зубами. И наблюдай. Если заметишь что подозрительное, сразу говори мне. А если нет, так пусть себе живут, как хотят. Да будь они хоть кхитайскими кайбонами иль жрецами Ханумана – лишь бы деньги платили!

От этой мысли Ральдрик почувствовал себя гораздо лучше.

– Я не чуть не умерла от смеха, мой дорогой, когда ты в гневе пнул сапогом этого несчастного Ральдрика лишь за то, что простыни на кроватях показались тебе несвежими! – прошептала Зенобия.

– Не стоит жалеть мошенника, – Конан криво усмехнулся, приглаживая тонкий, на манер зингарских грандов, ус. – Я вволю повидал таких. Чем их больше пинают, тем они более услужливы.

– Всё было просто чудесно! И как натурально! Я сама едва было не поверила, что твой ты ведешь свою родословную со времен основания Кордавы.

– Я варвар и сын кузнеца, – напомнил жене киммериец. – А зингарские нобили – они бывают и похуже, чем маркиз, которого я изобразил. Так что этому Ральдрику еще повезло!

– А мне понравилось быть маркизом, отец, – подал голос маленький Конн.

Конан нахмурился и сурово сказал сыну:

– Ты принц Аквилонии, Конн, помни об этом. Мы еще вернемся в Тарантию, клянусь Кромом!

Идея скрыть истинные лица короля и королевы Аквилонии, а также их наследника, под личинами зингарских грандов принадлежала самому Конану. Жизнь его была насыщена встречами с самыми разными людьми – от тщедушных узкоглазых кхитайцев до рослых, подобных гориллам дарфарцев. Не единожды киммерийцу приходилось прятаться под маской человека иного племени. Бывало, перевоплощения эти удавались на славу, ибо к числу талантов киммерийца относился и несомненный актерский дар. Однако чаще всего личину Конана рано или поздно раскрывали – подчас в самый неподходящий момент. Выдавали варвара его высокий рост и редкая для большинства народов Хайбории комплекция; пронзительные синие глаза, глаза не цивилизованного человека, но, скорее, хищного зверя; наконец, сам гордый характер киммерийца и манеры его поведения. Как ни наряжайся, к примеру, почтенным купцом из Кофа, фигура и осанка выдадут свирепого воина, глаза – варвара, а единственного упоминания о хвосте (или копытах) Нергала в задней части тела собеседника окажется достаточно, чтобы распознать, кто ты есть на самом деле. Конан мог позволить себе оставаться собой, когда был владыкой Аквилонии. Кто возьмет на себя смелость учить «хорошим манерам» человека, который добыл себе престол не кровью предков, а собственным умом и старанием, собственной – и чужой – кровью? Однако теперь, когда свергнутый король Аквилонии вынужден был покинуть свою страну, ему как редко когда прежде нужны были хорошая личина, под которой невозможно было бы признать знаменитого Конана из Киммерии, и приличная легенда.

Зингарские гранды подходили как нельзя лучше. Скверный характер этих господ был общеизвестен, их заносчивость, вспыльчивость и дурные манеры давно стали притчей во языцех на всем пространстве от Пиктлэнда до Вендии. А с тех пор, как умер старый король Фердруго и в Зингаре разгорелась гражданская война, местные нобили всё меньше напоминали благородных домов, коими себя продолжали считать, и всё больше – обыкновенных разбойников. Никого не удивит, если зингарский гранд при случае (и без случая) в сердцах помянет Нергала, Сета, Аримана и прочих недобрых богов. «Зингарец», – всего лишь пожмут плечами окружающие.

Еще в Тарантии, в тайном храме Асуры, Конан – с помощью верного Хадрата, ибо без нехитрой магии асурского жреца здесь никак нельзя было обойтись – отрастил себе усы и бородку по зингарской моде; некий настой, который дал выпить ему Хадрат, придал синим глазам темный цвет. Хадрат уверял, что новая чаша этого же настоя вернет глазам киммерийца исконную синеву. Конан, относившийся с подозрением ко всякой магии, как к черной, так и к белой, лишь неодобрительно хмыкнул.

Легенда же была такова. Богатый маркиз дель Сантос (верный Просперо, большой знаток по части генеалогии, трижды побожился Митрой, что в действительности нет такого), которому надоело сидеть в своем родовом замке, в один прекрасный день отправился путешествовать по свету, с женой и с сыном.

Конечно, странствующий по дорогам Хайбории без свиты и охраны состоятельный нобиль не может не вызвать подозрения у умных людей. Но, во-первых, в нынешние времена умные люди не так уж часто встречаются. А во-вторых, какой умник может угадать, что творится в голове сумасбродного зингарского маркиза? Судя по комплекции маркиза, решит умник, человек это храбрый, готовый постоять за собственную честь и честь своей семьи. Зная же преувеличенные понятия о чести, бытующие у этой благородной братии, лишь самый тупой – или бесшабашный – разбойник отважится злоумышлять против странствующей троицы. А отважившийся – нарвется на меч.

Так или иначе, но легенда работала отменно. Даже в Аквилонии, где короля Конана, его жену и сына знали в лицо, трое странствующих зингарцев не вызвали никаких подозрений – только презрительные усмешки в спину. В гостинице города Шамара Конан походя проткнул мечом какого-то негодяя, имевшего глупость прилюдно посетовать на то, что иноземные свиньи заполонили собой добрую Аквилонию. Чем еще более подтвердил свою легенду человека грубого, вспыльчивого и опасного.

Конан, Зенобия и Конн держали путь на восток – туда, где в Карпашских горах, невдалеке от покинутого Великой Душой Замка Синих Монахов (сами монахи, как известно читателю, не по своей воле остались там стальными истуканами), находилась тайная обитель загадочного чародея Милиуса, по прозвищу Скучающий Маг. В том, что маг сей вовсе не скучает, а плетет свои интриги, Конан уже успел убедиться сполна. С помощью Милиуса киммериец добыл волшебный Светоч Истины, амулет Небесного Народа. Правда, Конана не покидало ощущение, что помощь Милиуса была вынужденной и что с большим удовольствием Скучающий Маг просто угробил бы его. Того, что киммериец уже знал о Милиусе, было более чем достаточно, чтобы проникнуться глубочайшим недоверием к этому странному – даже для магов – типу. И никаких богатств мира не хватило бы, чтобы соблазнить Конана вновь посетить чудесную обитель со светящимися серебристо-серыми стенами – если бы не проклятые обстоятельства! Они, обстоятельства, а вернее, коварные боги, создавшие эти обстоятельства, и направляли теперь путь свергнутого властелина Аквилонии.

Ибо кроме бесчисленных недостатков, имелось у Милиуса одно уникальное достоинство – он был чрезвычайно сведущим человеком. Настолько сведущим, что Конан поневоле задавался вопросом: а человек ли он, этот самый Милиус? Скучающий Маг знал всё, что происходило в подлунном мире – или почти всё. Но, главное, Милиус мог подсказать, что и как делать. Отчего-то Конан был уверен, что, при всей своей несомненной лживости, этот маг не откажется подсобить ему и на этот раз. А откажется – так есть верный меч, чтобы заставить. И если меч не поможет (такое с магами бывает, хотя и редко), то найдутся иные средства, чтобы его разговорить.

Проблем, которыми Конан собирался озадачить Скучающего Мага, было две: собственно, Джейк и Тхутмертари. Джейк Митчелл, двойник Конана, захватил его престол в Тарантии. Головорезы Джейка, пришельцы из Будущего, хозяйничают в его столице, обижая честных аквилонцев. И хотя сам Джейк, по глубокому убеждению Конана, выказал себя тупой, трусливой и бездарной скотиной – ему, Конану, и его друзьям так и не удалось столкнуть Джейка с престола и прогнать захватчиков из Тарантии. Напротив, бежать пришлось не Джейку, а Конану. Что ж, во всяком случае, киммериец надеялся, что Милиус поведает ему, как одолеть пришельцев, и по возвращении истинного короля в Тарантию полоса везения для Джейка закончится.

С Тхутмертари дело обстояло куда хуже. То есть, совсем никак. О том, что черная волшебница захватила власть в Стигии и пускает кровь своему и чужим народам, Конан знал из умозаключений Хадрата. Если и в самом деле так, значит, придется поспешить, чтобы скорей отправить прекрасную злодейку на Серые Равнины. К тому же Конан дал клятву именем Крома, что за всё расквитается с ведьмой – и за подлое убийство Пелиаса, и за обман, и за предательство. Но чтобы покончить со стигийской змеей, следует знать, как это лучше всего сделать; он понимал, что это наверняка не окажется более простой задачей, чем уничтожение Джейка и его банды. Конан чувствовал, что у Милиуса вряд ли есть основания любить Тхутмертари, и на его помощь в этом деле также очень рассчитывал.

Кроме прочего, донимала киммерийца еще одна загадка. Куда исчез главный его противник в последние две луны – карлик Тезиас, Великая Душа? Неужто вправду нет его на свете? Тогда, в Зале Военных Трофеев, Митра поразил его своим солнечным лучом – может быть, и убил? Слишком просто. Хотя и не исключено. Джейк утверждает, что собственноручно прикончил карлика. Этому Конан верил меньше всего. Не таков Джейк и не таков Тезиас, чтобы подобное могло случиться. Загадка! И снова киммерийцу казалось, что Милиус знает разгадку. А коли знает Милиус – узнает и он, Конан.

Конан спешил. Очень спешил, понимая, что каждый день, проведенный им в пути, означал еще целый день владычества Джейка и Тхутмертари. И тем не менее взял с собой жену и сына, хотя без них успел бы быстрее. Почему он это сделал, Конан сам до конца не знал. Просто почувствовал, что если он оставит Зенобию и Конна в Тарантии, скорее всего, больше никогда их не увидит. Не захотел Конан и прятать их у друзей и верных подданных, которых еще немало осталось в провинции. Ибо в теперешние времена нельзя быть уверенным ни в ком – кроме разве что самых близких. А против черного колдовства и коварства не всякая преданность устоять сумеет. И поэтому Конан был счастлив, что видит жену и сына рядом с собой целыми и невредимыми. Что ж до тягот опасного и непредсказуемого путешествия, Зенобия выносила и не такое. А Конн – пора и ему привыкать к походной жизни!

Из Тарантии в Коринфию, к Карпашам, вели две большие дороги. Первая, и основная, называлась Дорогой Королей. Она брала начало в Мессантии и пронизывала континент с запада на восток до самого Аграпура. По ней обычно двигались купеческие караваны, посольства, армии, то есть все те, кому не было нужды скрывать свое истинное лицо. Это была первая причина, почему Конан не поехал Дорогой Королей. Вторая причина заключалась в том, что Дорога Королей проходила через Немедию, некоторые жители которой имели дурное свойство узнавать киммерийца под самыми разнообразными личинами. И еще там очень не любили зингарцев – куда больше, чем их не любили в Аквилонии, Офире или Кофе; разве что в Аргосе зингарцев не любили еще больше, чем в Немедии. К счастью, в Аргос мнимый маркиз дель Сантос не собирался. Наконец, четвертая причина состояла в том, что Зенобия была немедийкой.

Другая дорога вела в Коринфию через Офир. Конечно, какие-то опасности существовали и на этом пути, но Конан выбрал именно его. И пока Митра и Кром миловали отважную троицу. Киммериец надеялся, что обличие зингарских грандов позволит им благополучно миновать населенные места.

Гостиницу «Быки Офира» он также избрал не случайно. О неуемной жадности Толстого Ральдрика рассказывали в тавернах аквилонской столицы, куда король любил иногда захаживать. Конан надеялся, что вид золотых зингарских монет отобьет у Ральдрика охоту глубоко вникать в обстоятельства странствий вспыльчивого маркиза. Кроме того, заведение Ральдрика относилось к числу приличных, то есть таких, где появление благородного нобиля почти так же обыденно, как и появление какого-нибудь головореза в шадизарском кабаке пройдохи Абулетеса. Разумеется, в стольной Ианте существовали заведения и побогаче, и поприличнее, нежели «Быки Офира», но в таковых обычно трудно было обойтись без пристального внимания к своей персоне.

Правда, здесь имелся недостаток иного рода. Через дорогу напротив гостиницы располагалось аквилонское посольство. Не то чтобы Конан боялся быть узнанным, просто ему было как-то неуютно взирать со стороны на пламенное знамя с гордым аквилонским львом, и видеть людей, еще совсем недавно считавших его своим властелином, а теперь служащих другому хозяину. Впрочем, он не собирался задерживаться в Ианте надолго. Главной целью его был даже не отдых, а сбор информации. Вернее, слухов. Поздно вечером киммериец оставил Зенобию и Конна и отправился на Ночной Рынок.

Ночной Рынок считался достопримечательностью офирской столицы. Это был как бы отдельный городок на юго-западной окраине Ианты. Здесь можно было не только прикупить разнообразного товара, но и обменяться последними новостями, узнать свежие сплетни о проделках царственных особ и коварных чародеев и даже насладиться обществом красоток легкого поведения в специально подготовленных для этих целей кабинках. Впрочем, последним Конан заниматься не собирался, так как был верным мужем своей жены и получал от нее всё, что делает мужчину счастливым. Новости же его интересовали чрезвычайно, и мало где они присутствовали в таком избытке, как в Ианте, которая лежала в самом сердце Хайбории…

– Ушел? – Ральдрик удивленно поднял правую бровь.

– Ушел, мой господин. Один, на ночь глядя, – доложил Гильмо.

– Странно… Какое дело может быть у зингарского гранда в Ианте, да еще и ночью?

Тощий секретарь пожал плечами: мол, не могу знать.

– Чем больше я думаю об этом деле, тем меньше оно мне нравится, – поглаживая гладенький подбородок, проговорил Ральдрик. – Темные эти люди какие-то, нехорошие. И на зингарца этот дом Хосе не похож, если уж на то пошло. Я их немало повидал на своем веку, зингарцев. Одна кожа да кости, не в обиду тебе будет сказано. А этот – этот словно медведь! Ой, боюсь, будут нам с ним одни неприятности…

– Слава Митре, хоть деньги платят, – вставил Гильмо, желая подбодрить хозяина.

– Да, платят… – Ральдрик достал из кармана полученный от Конана золотой и в десятый уже раз попробовал его на зуб. – Настоящий, клянусь Митрой! – сообщил он свое заключение Гильмо.

– Дайте его мне, хозяин, – сказал зингарец.

– Это еще зачем? – насупился Ральдрик, сжав золотой в ладони. – Разве мало я тебе плачу?

– Дайте его мне, хозяин, – упрямо повторил Гильмо. – До того, так стать писцом в королевском архиве Кордавы, я служил при монетном дворе.

Офирец нехотя протянул золотой секретарю. Гильмо внимательно исследовал монету, однако на зуб пробовать не стал. Когда он закончил осмотр и застыл с многозначительной миной на лице, Ральдрик не выдержал:

– Ну?! Что ты в ней нашел?

– Это покойный король Фердруго, мир его памяти, – сказал зингарец, указывая на профиль носатого старика.

– Я и без тебя вижу, – огрызнулся Ральдрик. – Дальше-то что? Что не так в этой монете?

– Не наша она, – коротко резюмировал Гильмо.

– Как это – не ваша? А чья же?

– Говорят, прежний владыка Аквилонии Вилер – ну тот самый, что был убит жрецом-расстригой, – велел как-то отчеканить десять тысяч вот таких золотых песет, чтобы купить некоторых зингарских нобилей и тем самым ослабить власть Фердруго. Вот только не успел он, а преемнику его, Нумедидесу, не было до того никакого дела. А вскоре Фердруго умер, и Зингара сама ослабла, без аквилонского золота…

– Куда ты клонишь, чего-то я не пойму? – тяжелый день начисто отнял у Ральдрика способность к связному мышлению.

– Мнимый маркиз расплатился с вами фальшивыми песетами.

– Ты уверен?

– Вполне.

– Ты хочешь сказать, в них меньше золота, чем в настоящих?

– Скорее напротив. Зингара никогда не была такой богатой страной, как Аквилония.

– Ну вот и ладно, – облегченно вздохнул Ральдрик, не желая более вникать в малозначащие подробности. – Давай сюда золотой, Гильмо. Можешь идти спать.

Секретарь обиженно отдал монету и вышел из кабинета. Что ж, тем хуже для хозяина. Он, Гильмо, не такой тупой, как этот толстяк. И не такой жадный. И свою долю получит. Потому что знает, как подступиться к этому делу.

Двадцатью минутами спустя в таверне Глухого Пью зингарец беседовал с восемью крепкими мужчинами, сам вид которых не оставлял сомнений в роде их занятий.

Возвращался Конан под утро. Поход на Ночной Рынок оказался более чем успешным – если само слово «успех» может быть применимо к разузнанным киммерийцем новостям. Кроме припасов, необходимых в пути (Ианта была последним крупным городом на дороге в Карпаши), он уносил с собой бездну впечатлений. И если за припасы плачено было звонкой монетой, то новости и впечатления он получил совершенно бесплатно. Даже не пришлось ставить чарки словоохотливым купцам. Да и не купцы то были, а скорее, беженцы.

Из путаных рассказов этих людей Конан уловил: на юге действительно происходит что-то страшное, какой-то невиданный, неслыханный ужас. Ни один из собеседников киммерийца, впрочем, не видел этого ужаса своими глазами, а рассказывал о нем со слов других. Первый рассказчик, ювелир из Хоршемиша, слышал, будто на шемитов с юга нахлынула орда говорящих змей, и змеи эти не брезгуют человечиной. Второй, воин какого-то шемитского царька, дезертировал вскоре после того, как в его городе прошел слух о нашествии невиданных дотоле полчищ стигийцев. Третий, странствующий лицедей, божился именем Митры, что самолично наблюдал эти самые полчища и что, да, действительно, то были стигийцы, но никаких говорящих змей при них не было, а были жмурики, восставшие из могил, и чудовища с мечом в каждой из четырех рук. Следующий, бывший корсар, осевший в Ианте, рассказывал (со слов одного своего знакомого), будто стигийцы напали не только на Шем, но и на Туран, и вот-вот возьмут Кутхемес. Пятому, вендийскому факиру, удалось удрать из Ахнабала едва ли не из-под самого носа стигийцев, и он утверждал, что те грабежом и разбоем не занимаются, а только убивают. Еще вендиец клялся, что сам видел, как убитые защитники города спустя несколько мгновений поднимались с земли и принимались воевать на стороне стигийцев. Однако последнему Конан не склонен был верить, так как вендиец был пьян и малость не в себе.

Наиболее полную информацию Конан получил из уст одного старика, назвавшегося странствующим астрологом. Этот самый астролог пророчествовал, что час всеобщей погибели, о котором его давным-давно предупреждали звезды, уже близок. На предложения говорить конкретнее странник отвечал: напавшие на Шем стигийцы – лишь малая часть Армии Тьмы. Дочь Сета, захватившая власть в Стигии, мечтает утопить весь мир в людской крови и выпустить своего темного властелина из Бездны, куда он был заключен светлыми богами. Сама королева-жрица сидит в Луксуре и лишь изредка навещает свои войска, каким-то особым чародейским образом умудряясь в течение одного дня оказываться в четырех или пяти разных частях света. На вопрос Конана, кто же командует наступающими на Шем полчищами, астролог ответил, что имя этого человека Джосер, он принц Стигии, брат новой королевы. И что в воинстве Джосера сперва действительно были змеи, вернее, люди-змеи, но потом принцу удалось от них отделаться, и последние, ведомые собственным царем, напали на Туран. Астролог также подтвердил, что на стороне змеепоклонников сражаются мертвецы и монстры.

Услышав имя Джосера, Конан помрачнел, хотя куда уж больше. Втайне он надеялся, что Тхутмертари уже прикончила второго братца, равно как и первого, Ктесфона, прежнего короля стигийцев. Но если здесь замешан Джосер и он жив, командует стигийскими войсками, все еще хуже, чем казалось. Конан спросил у странствующего астролога, нет ли рядом с Джосером женщины по имени Камия. Тот ответил, что об этом ничего не знает, но видел ее символ, черное солнце Атлаи, в звезде Сепедет (Сириус. – авт.), «госпоже звезд». Правда, там у нее было другое имя, и восходила звезда Сепедет не на востоке, как положено этой звезде, а на западе. Конану, впрочем, было недосуг разгадывать еще и астрологические шарады, так что он на время выкинул принцессу Камию из головы.

Ничего путного от старика-астролога киммерийцу больше добиться не удалось. Тот заладил свою песнь о всеобщей погибели, что неизбежно грядет в самое ближайшее время…

Значит, Хадрат оказался прав, думал Конан по дороге в гостиницу. Киммериец не склонен был верить всему, что ему рассказали. Он не раз становился свидетелем того, как совершенно невинные события, обрастая в рассказах «очевидцев» ужасными подробностями, становились леденящими душу «страшилками». Но он также знал: не бывает дыма без огня! И даже если предположить, что три четверти услышанного – враки перетрусивших обывателей, оставшейся четверти будет достаточно, чтобы понять главное: Тхутмертари живет и действует во зло людям. Ее аппетиты простираются на весь мир; да она это никогда и не скрывала. Конана взяла лютая досада. Ведь он мог десятки раз прикончить стигийскую ведьму – а он вместо этого спасал ее от верной смерти! И вот теперь за его грехи расплачиваются другие…

Мрачный и злой, обуреваемый тревожными думами, он поднялся на второй этаж, где была его комната, и постучал. Никто не ответил ему. Сердце Конана сжалось в тоскливом предчувствии. Пинком ноги он взломал дверь. Комната была пуста, вещи исчезли, а в середине комнаты на полу сажей было что-то коряво нацарапано. С трудом разбирая зингарские и офирские слова, следующие вперемешку, киммериец прочитал:

«Твои у нас. Приготовь по тысяче золотых монет за каждого. Постучишь наверх – получишь головы жены и сына. Жди здесь. Мы сами выйдем на тебя».