Читать книгу Обречённые на бессмертие. Освобождение. Книга, которую ждали 20 лет! Романы из цикла «Великая Душа» - Брайан Толуэлл - Страница 14

Налитое ультрамарином небо колыхалось над аккуратными глинобитными хижинами Турхана, величаемого Заоблачным. Пылающее Око Митры медленно поднималось из-за высоких холмов, ограждающих тайанскую столицу. Рослые, покрытые темно-бронзовым загаром люди, невзирая на подступающий зной, дежурили на этих холмах, за приземистыми стенами из грубо отесанных известняковых глыб. Мужественные лица их обращались на север, где в песчаном мареве смутно угадывались очертания вражеского лагеря. Волосы тайанских воинов скрепляли льняные повязки с вышитыми на них изображениями солнечного диска и расходящихся от него лучей.

В самом городе, в древнем храме Митры, заново восстановленном после обретения Тайей свободы, в огромном зале тысячи тайанцев внимали тихому, но могучему затаенной душевной силой голосу верховного жреца Парасана. Жрец был стар, очень стар; темная кожа его напоминала высушенный пергамент, лицо съежилось под сеткой морщин, руки едва заметно дрожали. Но ясные, добрые глаза Парасана смотрели прямо, старость не смогла одолеть силы его ума.

– Двадцать пять лет тому назад вы, ваши отцы и ваши братья отстояли независимость Тайи, – вещал Парасан; бросив короткий взгляд на стоящую рядом с ним правительницу Дарис, он добавил: – И ваши сестры также были вместе с вами. Вы раздавили змею, и Тайя обрела свободу. Мир и счастье пришли на нашу землю; наша Родина процветает с тех пор. Всеблагий Митра вознаградил тайанцев за веру, страдания и труды. Но нынче, – Парасан возвысил голос, – всем вам вновь придется взяться за оружие. Ибо настал день, когда стигийский змей вспомнил о свободной Тайе и возжаждал обвить ее своими кольцами. Мы знали, что рано или поздно этот черный день придет и готовились к нему. Нам есть чем встретить темное воинство змеепоклонников. Пусть вера в Солнечного Митру укрепит ваши сердца, братья и сестры. Я убежден, вы отстоите свободу Тайи, как четверть века тому назад. Идя на бой, вспомните великого вождя Авзара; он покинул Мир, завещав нам беречь свободу Тайи. Вспомните ваших близких, которые столетие за столетием отдавали жизнь этой прекрасной цели. Не посрамите их светлой памяти! Тайе более никогда не быть провинцией стигийской империи!

– Никогда! – взорвался стройным ревом могучий хор.

Парасан окинул взором огромный зал. Внезапно глаза его непроизвольно закрылись, и умело скрытая в глубинах сознания боль едва не выплеснулась наружу. Верховный жрец попытался овладеть собой, и это удалось ему; минутной слабости не заметил никто, даже Дарис.

– Ступайте же, сыны и дочери Тайи, и да пребудет с вами Митра! – возгласил Парасан.

– Митра и Тайя! – отозвались те и с этим девизом отправились на защиту своей страны.

– А ты задержись, Конан, я должен кое-что сказать тебе, – добавил Парасан, обращаясь к высокому, сильному юноше, стоявшему справа от него, подле своей матери.

Дочь Авзара сдержала слово, данное ею четверть века тому назад бесстрашному воину с Севера, волею Митры возглавившему их восстание. Тогда, после их общей победы над армией короля Ментуфера, дочь Авзара пообещала назвать своего первенца именем Конан. И вот двадцатилетний Конан-тайанец, удивительно напоминавший правительнице того самого, знаменитого Конана-киммерийца, ее сын, закономерно стал военным вождем своей страны. Как тогда Конану-киммерийцу, теперь Конану-тайанцу предстояло возглавить битву за свободу Тайи. И, с гордостью глядя на своего сына, Дарис не сомневалась в его победе.

– Я слушаю тебя, почтенный Парасан, – сказал молодой Конан.

Верховный жрец кивком головы указал Конану и Дарис следовать за ним. Они прошли несколько пустынных залов и попали в небольшую комнату, посреди которой на скромном алтаре Митры лежала Секира. Парасан подошел к алтарю и поднял Секиру. В сгустившейся тишине он услышал взволнованное дыхание юного вождя.

– Это Секира Варуны, сынок, – негромко молвил жрец, хотя прекрасно знал, что сказанное им не станет новостью для правительницы и ее сына. – Небесная Секира… Когда-то Варуна, основатель нашей страны, принял ее из рук самого Солнечного Митры. Злая магия стигийских чародеев не смогла повредить вождям с Секирой в руках. Но даже Секира бессильна против предательства… – старый прелат замолчал, вспоминая уроки минувшего.

– Наша история известна мне, о почтенный, – взволнованно произнес молодой Конан. – Ты хочешь, чтобы Секиру взял я?

Парасан покачал головой. Этот вождь слишком юн, горяч и неопытен, чтобы проникнуться истинной сутью момента. Впрочем, подумал жрец, таким же был и тот, первый, Конан двадцать пять лет тому назад, Конан-победитель. Сумеет ли юный Конан повторить его подвиг? Парасан знал ответ на этот вопрос.

– Да, сын мой, – сказал он. – Возьми ее, Секиру Варуны, и пусть она оживет в твоей руке, как ожила в руке другого Конана. Рази ею стигийцев, и верь в нашу победу. Тогда не будут страшны тебе ни люди, ни демоны, ни гули, ни чары нечестивые… Иди, сын мой, и помни, ты – наш вождь!

Молодой Конан принял огромную Секиру из старческих рук Парасана. Непривычное тепло разлилось по его телу. Конан понял, что обрел не только надежное и могучее оружие – он обрел преданного друга. Секира рвалась в бой, как рвался в бой сам юный Конан. Оба мечтали окропить блестящую голубовато-серебристую сталь кровью врага. А еще они мечтали каждый о своем: Секира – о возвышенном, о вечной своей миссии нести Свет Митры в этот жестокий мир, а человек, принявший ее, – о вечной славе победителя стигийцев, о земной славе, которая далеко превзойдет славу того, легендарного Конана, в чьей тени ему приходилось жить с самого его рождения…

– Митра и Тайя, – поклялся юный вождь и, поклонившись старому жрецу и своей матери, вышел из чертога.

Дарис собиралась последовать за ним – приготовления к решающей битве со стигийцами требовали личного присутствия правительницы – как вдруг выражение лица Парасана остановило ее. В глазах старика стояли слезы. Правительница обняла его и тепло, равно любящая дочь, промолвила:

– Ну же, Парасан, укрепи дух свой! Негоже тебе лить слезы перед битвой! Мы победим, ты сказал верно…

Старый жрец отшатнулся от нее, и она ужаснулась внезапной перемене, произошедшей с ним. Страдальческий голос, голос несчастного человека, раздавленного злой участью, прозвучал подле алтаря Солнечного Бога:

– Я обманул! Я обманул их, понимаешь?! Впервые в жизни я обманул доверившихся мне!

Дарис побледнела, ибо не ждала услышать такие слова.

– Что ты говоришь, почтенный?! Кого ты обманул? И в чем?

Слезы текли по каналам морщин, когда Парасан говорил:

– Я обманул всех, обманул сознательно, ибо правда явилась бы непосильным испытанием для их душ. Я обманул тайанцев. Я обманул твоего сына, Дарис. Я солгал… Но тебя я не хочу обманывать. Ты росла на моих глазах, ты дочь Авзара, ты признанная государыня нашей земли. Ты должна знать правду и принять свою участь осознанно, как принял свой жребий я.

Настроение Парасана передавалось Дарис, она с тревогой вопросила:

– О чем ты? Я не понимаю…

Бросив печальный взгляд на алтарь Солнечного Бога, верховный жрец укрепил свой дух и проговорил:

– Мы обречены. Нас ждет не победа, а погибель. Я знаю это наверняка, ибо ни кто иной как Митра послал мне сие ужасное видение.

– Мы потерпим поражение?! – с трепетом воскликнула правительница. – Митра поведал это тебе? Так ты хочешь сказать, что мы будем разбиты и Тайя снова станет провинцией Стигии?!

Парасан с грустью посмотрел на нее. Дарис была зрелой женщиной, но годы сохранили ей красоту. Волосы цвета вороного крыла ниспадали на плечи, а на волевом лице с резкими чертами не было ни единой морщинки. Фигура правительницы Тайи еще не потеряла девичьей привлекательности.

– Нет, дочка, – тихо молвил Парасан. – Я сказал именно то, что сказал. Всё гораздо хуже. Мы не будем разбиты. Мы будем уничтожены, все тайанцы до последнего человека. И Тайя не станет более стигийской провинцией. Наша страна просто исчезнет с лица земли…

Дарис взмахнула головой, стараясь избавиться от злого наваждения. Слова Парасана казались ей безумными, и она подумала, сохранил ли рассудок старый жрец или всё же годы взяли свое, не позволив ему закончить жизнь в уме ясном и чистом…

– Это так, дочка, – повторил Парасан. – Я в здравом уме и надеюсь сохранить его до последнего вздоха, хотя и непросто будет это…

– Я не верю тебе, жрец, – глухо сказала правительница. – Твои видения не более чем колдовской морок. Я не верю, что Митра причастен к ним. Может быть, демоны Стигии задумали заморочить тебе голову, чтобы лишить нас веры.

– Я жрец Митры и сумел бы отличить мистерии Митры от видений, посылаемых силами Тьмы, – сурово молвил старик. – Нет, Дарис, нам никуда не уйти от правды. И ты должна знать ее, эту горькую правду, ибо только так сумеешь достойно встретить свой конец.

– Но почему?! – в отчаянии возгласила Дарис. – Почему обязательно должно случиться худшее?! У нас сильная армия. Наши люди сражаются за свою свободу. В руках моего сына Секира Варуны, вечный талисман Тайи. Наше дело правое, и сегодня мы сильны так, как не были сильны никогда за века нашей истории – так почему мы должны проиграть?! Неужели из-за того, что нам противостоит не человеческая армия, а полчище змеелюдей? Так наши тайанцы не страшатся их, этих чешуйчатых демонов! Они сильны и выносливы, это правда, но их можно убить человеческим оружием. Змеелюди сражаются пешими; им не устоять против нашей кавалерии. У них нет луков, а у нас есть, и каждая стрела, пущенная тайанцем, берет жизнь врага. Мы раздавим голову гадине, ты еще увидишь это, Парасан! – убежденно заявила правительница. – И если ты не возьмешь себя в руки, я вынуждена буду заключить тебя под стражу. Я не могу допустить, чтобы ты смущал сердца наших воинов своими безумными пророчествами!

Старый прелат сокрушенно покачал головой. Он взял Дарис за руку и подвел к самому алтарю.

– Что ты чувствуешь, дочка?

– Ничего, – пожала плечами Дарис. – А что я должна чувствовать?

Парасан ничего не ответил ей. Он ждал. Они молчали. Спустя некоторое время Дарис проговорила, и голос ее звучал несколько иначе, чем прежде:

– Давай выйдем отсюда, Парасан. Мне трудно дышать…

Старик скорбно наклонил голову.

– Ты чувствуешь то же, что и я, дочка. Хотя ты не чародейка и не жрица, и мистерии божеств чужды тебе.

– Что это было? – с трепетом спросила женщина, отойдя от алтаря.

– Дыхание Смерти. Смерть окружает нас, и нет от нее спасения… – затворив очи, молвил Парасан. – Я ощущаю, как крепнет и разрастается сила Зла, спешащего раздавить Тайю. Ты права, мы сильны, как никогда прежде, но и Зло еще никогда прежде не было столь могуче.

– Тхутмертари… – прошептала Дарис.

– Да. Ее чудовищная воля движет событиями. Демон не успокоится, пока не уничтожит Тайю. Это не только ее личная месть за отца, но и месть Сета Митре.

– А что же Митра? Неужели он даст нам погибнуть?!

– Митра, Податель Жизни, велик и могуч, – вздохнул Парасан. – Однако за величие и могущество богам приходится расплачиваться свободой. Они более ограничены в своих поступках, чем мы, люди. Я уверен, если бы Митра мог нам помочь, он бы сделал это. Но он не может. Мы должны принять свою участь такой, какова она есть.

Правительница Тайи почти что с ненавистью посмотрела на алтарь Солнцеликого.

– Зачем же нужен нам такой бог, который не может защитить своих детей от черного колдовства?!

– В тебе говорит обида, – задумчиво молвил жрец. – Но грех обижаться на светлого бога. Митра дал понять мне: ваша жертва не станет напрасной. Вы погибнете, и погибнет ваша страна, но на Весах Судьбы ваши души займут достойное место. Вослед вам, поведал он мне, явятся другие, и совладают со Злом…

– Ах, если бы Конан был с нами… – прошептала Дарис, и Парасан без лишних слов понял, какого Конана она имеет в виду.

– Конан еще придет, я верю, дочка, и одержит победу. Ему на роду написано побеждать.

– А что делать нам, отец? Властны ли мы что-то изменить в своей судьбе?

– Тайанцы будут сражаться и умрут, как подобает героям, – сказал Парасан. – Только так мы сможем приблизить торжество Митры и оправдать жертву, которую Солнцеликий обречен принести на Алтарь Судьбе. А от нас с тобой потребуется особое мужество, дочь моя, ибо смерти нашей назначено быть особенно ужасной… Впрочем, у тебя всегда найдется иной выход.

Глазами он указал на кинжал, висящий на поясе правительницы. Дарис поймала его взгляд и отстранилась.

– Нет, Парасан, – твердо молвила она. – Я останусь с моим народом. Я буду сражаться до конца, до победы, как сражалась бы, не скажи ты мне всего этого. Но я благодарна тебе. Пусть двое несут тяжкую ношу; это всё лучше, чем один… Можешь быть уверен, отец, Митре за меня не будет стыдно!

– Я знал, что ты это скажешь, дочь Тайи и Авзара, – тепло заметил Парасан и обнял Дарис.

Горячие слезы снова брызнули из старческих глаз. Очи Дарис были сухи, ибо она была правительницей гордой Тайи и не имела права на слабость.

– Проклятые тайанцы дерутся, точно свора демонов! А мои подданные мрут один за другим, сотня за сотней, тысяча за тысячей!

Тхутмертари с усмешкой взирала на беснующегося подле нее царя змеядов. Она восседала на огромном и черном, как сама Ночь, жеребце; очи коня пылали алым, и напоминал он более не верное животное, а зловещего слугу из Преисподних Миров. Роскошные золотые волосы девушки были схвачены на затылке блестящей серебряной лентой. Из одежды на ней были только нагрудные чашечки, сделанные в форме ухмыляющихся человеческих черепов, узкий пояс, оставляющий открытыми бедра, и легкие сандалии с вытянутыми носками, напоминающими морды змей. Голову ее венчала стигийская корона со вздыбившейся золотой змеей и бесчисленными рубинами, пылающими в лучах заходящего солнца, как капли крови. От золотой фигуры королевы исходил яркий свет, ее было видно издалека.

Видели ее и тайанцы, всё еще удерживавшие холмы вокруг своей столицы. Стрелы то и дело падали вокруг Тхутмертари, а иные чуть не задевали ее. С откровенным презрением повелительница змеепоклонников игнорировала их. Вот еще одна стрела понеслась с вершины холма, целя прямо в горло девушке. Но взметнулась золотая рука и поймала летящую стрелу. Ледяная усмешка ни на мгновение не исчезла с неотразимых рубиновых губ. Танатос, проследивший полет стрелы и втайне надеявшийся, что она, стрела, достигнет своей цели, на пару мгновений запнулся. Но, увидев, как верховная жрица одной рукой переломила тайанскую стрелу, поспешил забыть о своих тайных помыслах и вновь переключился на проклятых солнцепоклонников.

– Так что ж ты хочешь от меня, Танатос? – проговорила королева, когда проклятия змеядского царя стали утомлять ее. – Ведь это твои подданные терпят поражение от солнцепоклонников.

Акках задохнулся от бешенства. Ростом и силой он превосходил любого из людей. Пеший он доставал головой до головы Тхутмертари, которая сидела на коне. На поясе у царя змеядов висел длинный волнистый меч, настолько огромный, что его, наверное, не смогли бы поднять двое здоровых мужчин, не то что сражаться им.

– Примени свою магию, Святейшая, – с трудом сдерживая гнев, проговорил Танатос. – Ты можешь разметать их! Докажи, что сила Отца Сета могущественнее силы проклятого Митры!

Королева поймала левой рукой очередную стрелу и показала ее аккаху.

– Разве тайанцы дерутся с нами магией? – с издевкой вопросила она. – Ты должен гордиться, что я столкнула тебя с сильным врагом. И не Сет, а дети его должны доказывать нынче свою силу.

– Почему тогда здесь нет твоих людей, которых ты называешь приемными детьми Вечного Отца?! Ты оберегаешь их! А мои змеяды для тебя – мишени для тайанских стрел!

Тхутмертари презрительно повела точеными плечами.

– Всё очень просто, Танатос. Стигийцы уже воевали против Тайи – и проиграли. Я не настолько великодушна, чтобы давать им еще один шанс. Достаточно. Теперь всё проще. Сет против Митры, Тьма против Света, змеи против людей. И если твои змеяды не победят сейчас, они недостойны носить имя детей Сета.

Огромный акках содрогнулся, вспомнив, чем королева награждает «недостойных». Смерть от стрелы была много лучше этого.

– Мы победим, клянусь чешуей Сета! Дозволь мне самому возглавить новую атаку.

Золотая девушка на черном скакуне кивнула. Она с иронией наблюдала, как змеядский царь собирает свои войска на решающий штурм холмов Турхана. Тайанские стрелы свистели, собирая свою кровавую жатву. Ей было нисколько не жаль этих тупых животных, все достоинства которых заключались в животной силе и животной же злобе. У них не было ума, способного мыслить и нести знания. Потому и победил когда-то человек змей, что был умнее их. Но человек слишком слаб и слишком мягкосердечен. Человек – творение Митры, как змеяд – творение Сета. А вот если объединить их, природный ум человека соединится с природной силой и природной злобой змеяда – и родится воистину замечательная смесь! Новая раса могучих змеелюдей, ее, Тхутмертари, творение. Скоро, очень скоро первые осемененные змеядами женщины человеческого племени обрюхатятся зародышами новой расы. И скоро первые змеяды, осемененные мужчинами-людьми, снесут яйца, и первенцы новой расы тоже вылупятся из них. Да, это будет вскоре – а пока великая владычица обоих народов с усмешкой наблюдала за атакой змеиного племени на тайанские холмы.

Юный вождь дрался с громадным и отвратительным чудовищем, которого другие чудовища называли своим аккахом. Впрочем, все грязно-серые чудовища были громадны и отвратительны. К тому времени его Секира отняла жизнь у многих из них. Молодой Конан потерял счет убитым врагам; они слились в его сознании в одну злобную чешуйчатую морду с оскаленной пастью, где метался черный раздвоенный язык. Его товарищам также сопутствовала удача: на одного убитого человека приходились три мертвых змеяда. Но чудовища напирали, не считаясь с потерями.

Сражение началось в полдень, инициаторами его выступили люди. Уже первый залп с холмов лишил жизни десяток хвостатых чудовищ. У змеядов не было луков, и они вынуждены были пойти на штурм. Близко их тогда не подпустили, но теперь, когда сгустилась ночь, на многих холмах вовсю шел ближний бой. Волнистые, как змеи, клинки чудовищ схлестывались с прямыми мечами, пиками и кинжалами тайанцев. Дрались теперь все силы змеядов, и юный Конан с радостью отмечал, что у врагов рода человеческого нет больше резервов. Военный вождь тайанцев чувствовал себя на пороге победы. Скоро, совсем скоро Тайя победит, как и пророчествовал мудрый Парасан.

Лишь одно по-настоящему бесило его – стройная золотая фигурка на черном, как Тьма, скакуне. Молодой Конан явственно ощущал злую силу и уверенность, источаемую ею. Как-то в разгаре боя глаза его встретились с пронзительными синими очами этого существа. В них юный вождь увидел непонятное ему могущество, тем особенно пугающее, узрел какие-то неясные мысли, почувствовал такую энергию, которая легко могла сжечь без остатка его неокрепший разум. Это были не глаза женщины, а две жадные, голодные бездны. Для них юный Конан значил не больше, чем крохотный кролик для могучей змеи. Отважный вождь внезапно ощутил себя таким кроликом – и чуть не пропустил удар волнистого клинка. Неимоверным усилием воли он оторвал взгляд от этих бездн. Последнее, что довелось увидеть ему – насмешку страшных синих глаз. Они как будто не отпустили его – они с ним попросту играли…

Злость на себя придала новые силы молодому Конану. Секира жила в его руке. Здоровенное чудовище вынуждено было пятиться назад. Громадный волнистый меч с жалобным воем отскакивал от сияющей в свете Луны Секиры, высекая звездопад горячих искр. Акках змеядов защищался изо всех сил. Это проклятое чудовище, пришедшее на нашу землю, тоже не хочет умирать, подумалось юному вождю. Но тебе придется умереть, тварь, ибо так хочу я, твой убийца!

Секира Варуны взметнулась и перерубила лапу, сжимающую волнистый клинок. Царь змеядов упал и покатился вниз по склону холма. Конан-тайанец проводил неистовым взглядом ускользнувшего от него врага. Он огляделся, и ему стало не по себе. Пока он сражался с царем, другие змеяды прорвали фронт его воинов. Холм, на котором он стоял, остался единственным, где люди еще сдерживали атаку чудовищ. Основные бои шли на подступах к городу. Ведь у остальных тайанцев не было волшебной Секиры. Они сражались не как легендарные воители, а как обычные герои. Молодому Конану вдруг стало очень стыдно за свое преимущество. Бросить Секиру стало бы безумием, и тогда он избрал другой путь, единственно верный и достойный вождя. Носящий Секиру обязан сделать нечто действительно великое. Взор юноши вновь обратился к одинокой золотой фигурке, там, внизу, восседающей на черном скакуне.

Тхутмертари увидела, как от группы сражающихся отделился высокий силуэт. Юноша с Секирой вскочил на коня и помчался вниз по склону. К ней.

Ей нравился этот юноша. Он напоминал другого – того, кто был уже в летах, но с годами не утратил качеств, сделавших его великим воином и королем. Возможно, этот мальчик тоже когда-то стал бы королем, распорядись Судьба по-другому. Тхутмертари пришлось по вкусу, как сражается юный вождь. Она испытывала удовольствие, наблюдая его бой с Танатосом и позорное поражение последнего. Ее самолюбию льстило то, что против нее бьются действительно сильные, гордые и мужественные люди. Она видела, что эти люди в самом деле способны были взять верх над армией ее отца. Но не над ней! И это также было ей приятно.

Королева и верховная жрица Стигии встретила юного Конана безоружной, с улыбкой на неотразимых рубиновых устах.

Он несся к ней, и Секира Варуны сверкала в его воздетой руке. Золотая фигурка приближалась. Она не делала никаких попыток бежать, напасть или защититься. Это удивляло юного Конана. Он чуял подвох. Он понимал, что Тхутмертари не сложит голову без боя. Он готовился к тяжелой и утомительной схватке. Он знал, что королева змеепоклонников – могучая волшебница, и опасался чар, которые она способна была применить против него. Опасался – но не страшился, поскольку из древней легенды и со слов мудрого Парасана знал, что Секира отражает злую магию стигийских чародеев. Он готовился к бою на равных: его мужество, умения и оружие – против всего, что сумеет противопоставить им Тхутмертари.

Но она, как будто, не собиралась драться с ним. И колдовских чар заметно не было. Королева не изменила своей позы ни тогда, когда он подъехал к ней на сто шагов, ни тогда, когда он подъехал на двадцать. Это было странно. Когда он подъехал к ней на десять шагов, она негромко спросила:

– Ты собрался убить меня, мальчик?

Молодой Конан осадил коня. По инерции скакун проехал еще пять шагов, и тайанец оказался почти лицом к лицу со своею врагиней. Он не опустил руку с Секирой; волшебная Секира жгла, понуждая его к атаке. Но он не мог. Мысли метались в его голове, он, потрясенно моргая глазами, смотрел на Тхутмертари. Он видел много красивых женщин, но никогда не встречал создания столь же прекрасного. Как он не замечал ее красоты прежде – оттуда, с холма?! Наверное, неистовство схватки притупило его мужские чувства, и вот теперь они вспыхнули вновь. Юный вождь понял, что произошла какая-то ошибка: эта прекрасная молодая девушка, это невиданное божественное создание просто не может быть наместницей ужасного змея Сета! Наверное, она сама стала жертвой гнусного колдовства. От этих стигийских чернокнижников всякого можно было ожидать. Разве что могло быть общего между нею и теми ужасными чудовищами, атакующими Турхан?! Я спасу ее от них и от их злобного Сета, решил молодой Конан, и с этой мыслью опустил Секиру.

Тхутмертари протянула к нему свои золотые руки; в них не было оружия. Душа юного вождя наполнилась восторгом. Не помня себя от радости, он подтолкнул коня и поравнялся с девушкой. Он желал, чтобы руки ее коснулись его тела. Так оно и случилось. Он увидел, как из правого указательного пальца Тхутмертари вытянулся длинный и тонкий кинжал. В следующее мгновение волшебный кинжал вонзился в сердце молодого Конана. Секира Варуны жалобно запела в его руке – но было поздно. Жизнь оставила тело. Две сапфировые бездны притянули его угасающий взор и поглотили без остатка.

Королева насмешливо поглядела на своего визави и саркастически заметила:

– Ты был дурак, юный вождь. Надеюсь, твоя мать окажется умней тебя. Иначе покорение мира грозит превратиться в донельзя скучное занятие.

Волшебный кинжал втянулся обратно в палец. Она обнажила два волнистых меча, закрепленные вдоль корпуса ее скакуна, и адский конь снялся с места. Золотая фигурка с двумя змеящимися клинками понеслась вверх по склону. Пришел мой черед вступить в игру, подумала Тхутмертари.

Следом за скакуном королевы несся конь мертвого вождя, и пронзенное тело по-прежнему возвышалось на нем, а рука мертвеца крепко сжимала Секиру Варуны.

Бой шел за каждый дом. Остервенение животной схватки всё более овладевало сражающимися. Никто не помышлял ни о сдаче, ни даже об отступлении. Никто не просил пощады. И люди, и змеяды умирали там, где сражались. В городе преимущество было на стороне змеядов. Тайанцы не понимали, как громадным, кажущимся неповоротливым чудовищам удается проскальзывать в щели, выходя в тыл к защитникам Турхана. На самом деле бывшие обитатели сумрачной подземной страны привыкли к замкнутым пространствам и узким проходам, и лунной ночью среди глинобитных хижин города чувствовали себя почти как дома.

Змеяды овладели холмами вокруг города и наступали со всех сторон. Кольцо неумолимо сжималось. В центре Турхана возвышался храм Солнечного Бога. Ярко пылали факелы, разгоняя тьму последней для тайанцев ночи. Правительница Дарис, в окружении своих соратников стоявшая на ступеньках храма, могла видеть полную картину битвы. Горькое пророчество Парасана сбывалось на ее глазах. Тайанские стрелки, положившие тысячи вражеских жизней, сами были почти полностью уничтожены. А те, кто еще оставался в живых, посылали стрелу за стрелой, но в условиях города их отчаянные усилия редко достигали результатов. Громадные волнистые мечи змеядов были сильнее прямых клинков тайанцев. Кавалерия, на которую так рассчитывала Дарис, также оказалась бессильной: могучие чудовища кулаками расшибали головы коням либо перерубали им ноги своими ужасными мечами. Да и могла ли конница сражаться в полную силу в городе? Соотношение павших неуклонно менялось не в пользу людей: теперь на каждого мертвого змеяда приходились пятеро, а то и все десятеро убитых тайанцев.

Ожесточение битвы нарастало. На городом разносились крики людей и рев чудовищ. Запах крови стоял в ночном воздухе. Тайанцы умирали с именем Митры на устах и с верой в свободу своей Родины. Матери, прежде чем вступить в последнюю схватку с врагом, убивали своих детей. Тайанцы знали, какая жестокая участь ждет оставшихся в живых. Даже слабодушные в эти страшные часы обретали мужество. Жизнь не была дорога тайанцам. Их противниками были древние враги рода человеческого, и тайанцы сражались не только за свою свободу, за честь и посмертие своей души, но и за честь всего человечества. Конечно, крестьяне, ремесленники и скотоводы, взявшие в руки оружие, не осознавали всего этого, но тем не менее это было так. И они дрались до последнего, убивали сами и умирали.

На стороне тайанцев пока еще ощущалось численное превосходство, так как много змеядов погибло в первые часы штурма. Дарис предприняла последнюю попытку переломить ход битвы. Для этого она направила десять своих соратников в город, туда, где было особенно жарко. Им предстояло собрать разрозненные группки тайанцев в боевые отряды, которые были способны бы восстановить линию защиты. Дарис надеялась продержаться до рассвета, и тогда с первыми лучами Митры к защитникам Турхана явились бы новые надежды.

Внезапно на вершине дальнего холма возникла окутанная золотым сиянием фигурка. Она на мгновение остановилась, оценивая обстановку. Затем всадница пришпорила своего алоокого скакуна, и тот ринулся в самую гущу битвы.

Сердце Дарис упало. Она увидела, как золотая всадница на скаку рубит тайанцев двумя огромными волнистыми мечами. Движения Тхутмертари были настолько быстры, что она напоминала движущийся метеор, руки ее походили на бросающихся в атаку змей, а мечи напоминали две разящие молнии. В отчаянии правительница Тайи схватили большой лук, подарок ее отца, Авзара. С мольбой, обращенной к Митре, она пустила стрелу. И тут же поняла тщетность всех своих попыток: человеку не дано было попасть в стремительный золотой метеор. Тем не менее она снова заряжала лук, снова стреляла и стреляла в Тхутмертари. Ее охватил охотничий азарт. Еще одна стрела, и цель будет взята! А со смертью Тхутмертари ее Родина будет спасена, и сознание этого придало Дарис поистине нечеловеческие силы. Вот она затворила глаза и пустила очередную стрелу. Пусть мысль и страсть ведут снаряд возмездия. Когда она открыла глаза, радость посетила ее сердце. Увы, поразить всадницу не удалось ей, но заветная стрела торчала в горле адского скакуна. Черный конь хрипел, заваливаясь набок. Пьянея от радости, Дарис послала новую стрелу, и всем естеством своим поверила, что на этот раз Змеиной Королеве не уйти от верной смерти.

Равно дикая кошка, увернулась Тхутмертари от очередной стрелы. Два громадных меча по-прежнему сверкали в ее руках, а две сапфировые бездны пылали холодной яростью. Она оказалась в своей стихии. Здесь, среди ужаса, крови и разбушевавшейся смерти, никто не мог противостоять ей. Боль, горе, физические и душевные страдания наполняли ее новой силой, она питалась ими, как животные питаются пищей материальной. Новая энергия заставляла яснее работать разум; все движения становились тщательно выверенными, точными и верными, но оттого не менее стремительными. Тхутмертари превращалась в неостановимую машину убийств, и в этом качестве она была всесильна.

Тайанская правительница не уставала атаковать ее стрелами. Послав Дарис очередную глумливую усмешку, Тхутмертари походя расправилась с двумя тайанцами, выбежавшими из дома ей навстречу. Появление стигийской королевы змеяды встретили восторженным ревом. Им, впрочем, не требовался предводитель, каждый из них знал, что нужно делать. Тхутмертари была благодарна Судьбе за эту возможность снова почувствовать себя не владычицей жизней и душ, а одинокой воительницей. Молниями сверкали ее мечи, и падали на свою землю убитые тайанцы.

Вот живых не осталось вокруг. Королева огляделась. Змеяды остались позади. От храма Митры ее отделяли не более полусотни шагов. Она подумала, что, наверное, следует заканчивать представление. Чужая энергия переполняла ее, и королева была сыта битвой. Теперь честная схватка обязана была уступить место резне.

Тхутмертари взобралась на крышу близлежащего дома и сделала стремительный пасс обеими руками. Прозвучало древнее заклинание. В ответ раздался тоскливый утробный стон. Был он так ужасающ в своей внезапности, что схватка приостановилась. А затем жуткий вопль вырвался из тысячи глоток. По губам Тхутмертари прошла зловещая ухмылка.

Убитые снова взяли в руки оружие. Они поднимались с окровавленной земли и наступали на людей. Именно на людей, ибо против змеядов мертвецы как будто ничего не имели. И даже отважные тайанцы утрачивали мужество, когда навстречу им выступали их отцы, дети, братья и сестры с единственным желанием в остекленевших глазах: убить, убить, убить!..

Дарис стоило невероятных трудов сохранять мужество. Оживленные некромантией мертвецы окончательно переломили ход битвы. Да и не битва то была вовсе, а бойня. Дарис пошатнулась, когда увидела сына. Скакун нес его, мертвого, и юный Конан не уставал рубить своих соплеменников сверкающей Секирой Варуны. Большего святотатства невозможно было представить. Божественное оружие стонало, как живое, точно сопротивлялось вершащемуся кощунству, но хватка мертвеца была поистине мертвой, и Секира была лишь орудием в его руках – вернее, в руках той, ради удовольствия которой свершалось всё это злодейство.

Дарис пустила стрелу в сына. Запоздало поняла она, что мертвого нельзя убить во второй раз. Но его можно сжечь. Правительница Тайи окропила стрелу в пламени факела и отправила ее. Одежда мертвого Конана загорелась, однако и в таком виде он продолжал убивать людей. Безысходное отчаяние овладело мужественной женщиной. Она обнажила меч и бросилась навстречу смерти. Внезапно возникшие откуда-то сильные руки повалили ее на землю. Округлившимися от ужаса глазами Дарис увидела над собой Тхутмертари. Золотая сандалия, увенчанная оскалившейся мордой змеи, придавила ей грудь.

– Не так быстро, милочка, – услышала она глумливый голос. – Негоже правительнице умирать равно простой смертной. Я приготовила для тебя нечто более достойное.

Дарис вспомнила слова Парасана об «особенно ужасной смерти», уготованной ей, и тут силы наконец оставили ее. Она провалилась в какую-то бездну, заранее зная, что бездна эта уже никогда не станет спасительным убежищем для ее души.

Немного времени прошло, прежде чем всё было кончено. Тайанцы не дождались нового дня и пали, так и не увидев первого луча Солнечного Митры. Рассвет осветил жуткое пиршество: победители поедали трупы побежденных. Никто из защитников Турхана не остался в живых, даже дети. Хмурясь, раненый Танатос подошел к верховной жрице и сказал:

– Тебе известно, о Святейшая, что перед битвой и после нее полагается возносить дары Вечному Повелителю. Ты отказалась сделать это, когда мы шли сюда. Но теперь некого приносить в жертву!

Тхутмертари одарила его гневным взглядом. И, поскольку даже обычный взгляд ее заставлял смертного трепетать, можно себе представить, что испытал Танатос. Он упал на колени:

– Прости меня, неразумного!

Она презрительно пнула ногой коленопреклоненного аккаха и прошипела:

– Это моя война, Танатос. Только моя! Не суйся в нее, если твоя душа дорога тебе. Не одному Сету нужны жертвы. Я тоже нуждаюсь в них.

Как ни страшна была Тхутмертари в этот момент, столь очевидная ересь не позволила промолчать царю змеиного народа.

– Ты, что же, уже мнишь себя божеством, Святейшая?!

Он понимал: ответный удар станет последним, что он увидит в жизни. Однако Тхутмертари ничего не ответила ему. Она как-то странно посмотрела на аккаха, подняла волнистый меч. Танатос зажмурил глаза и вознес прощальную хвалу Отцу Сету. Когда он осмелился вновь открыть их, королевы рядом не было. Акках вздохнул, и ему самому неясно было, чего больше в этом вздохе – облегчения или сожаления.

Стройная золотая фигурка одиноко ступала по древнему мрамору святилища. Благородная величественность митраитских построек никогда не впечатляла ее. В храмах, посвященных Митре, не возникало того неповторимого ощущения возвышенного, враждебного всему живому могущества, которое царило в святилищах Сета или еще более древних богов Зла. А без этого ощущения, полагала Тхутмертари, божество не может полноценно вознестись над скопищами ничтожных людишек. В этом смысле она считала Митру ущербным божеством. Поэтому низвергнуть такого бога с его земного пьедестала – ее обязанность; так восстановит она вселенскую справедливость…

Вот вошла она в небольшую залу. Посредине у скромного алтаря на коленях стоял темнокожий старик. На Тхутмертари он не обратил никакого внимания. Он молился.

Золотая девушка оперлась на меч и скептическим взглядом оценила эту картину.

– Ну, что, Парасан, твой бог проиграл нынче, – негромко сказала она.

Старый жрец прервал свою молитву и поднял на королеву глаза. В них не было ни боли, ни злости, ни ненависти, ни страха, ни отчаяния. Он совсем не боится меня, поняла Тхутмертари. Он воспринимает меня как данность. Добрые глаза блаженного выдержали ее пронизывающий взгляд. Рука старца потянулась к Тхутмертари.

– Ты есть Зло, – молвил он. – Но чем больше Тьмы, тем Свет сильнее! Так устроен Мир. Великое Равновесие…

– И он еще берется судить о Великом Равновесии, – осклабилась стигийка. – Где оно, твое Равновесие? И в чем оно? Не тщи себя напрасными надеждами, Парасан. Время Митры заканчивается. Наступает мое время!

С этими словами она взмахнула мечом и со всей своей нечеловеческой силой вонзила его в алтарь. Древний камень треснул, алтарь Солнечного Бога развалился на шесть неравных частей. Но и меч королевы сломался. Сила отдачи была такова, что Тхутмертари неожиданно потеряла равновесие и неловко упала на пол. Старый Парасан улыбнулся.

– Вот оно, стигийка, Великое Равновесие. Даже камень, освященный Митрой, сильнее тебя. А душа человеческая сильнее камня. Тебе не одолеть ее. Дело твое обречено.

Тхутмертари почувствовала, как бешенство неудержимо закипает в ней. Странно, она считала, что это людское чувство безвозвратно покинуло ее черную душу. Борясь с ним, она поднялась на ноги. Нельзя позволить этому последнему тайанцу вывести ее, победительницу Тайи, из себя.

– Я жива, а камень Митры мертв, – заметила она. – То же станет и с душами людей, и с самим Митрой. Правда, ты этого уже не увидишь, старый сморчок.

Блаженный с достоинством покачал головой и снова улыбнулся странной улыбкой победителя.

– Сколько ни бросайся на Свет, он никогда не погаснет, – молвил Парасан.

Неудержимое бешенство затопило закоулки ее души. Слова Парасана, точно молнии самого Солнечного Бога, разрушали пьедестал ночной победы. Тхутмертари поняла, что еще немного, и у нее не хватит сил, чтобы остановить себя. Она расправится с этим стариком и тем самым признает правоту его. С лицом не золотым, а темным от прилившей к нему крови, Змеиная Королева повернулась и вышла из залы. Сверхчувствительная аура ее воспринимала провожающий взгляд Парасана, и взгляд этот жалил, точно небесный огонь. Ей потребовалось призвать всю свою волю, чтобы не побежать. Переключившись с него на свои планы, она решила для себя, что Митра заплатит ей за эти мгновения по отдельному счету.

Не веревки, а живые змеи стягивали конечности Дарис и Парасана, не позволяя даже шевельнуть пальцем. Другие существа, чем-то похожие на пиявок – их точного названия Тхутмертари не знала сама – облепили тела пленников. Но не кровь сосали они, а выделяли флюиды невидимого яда, медленно взрывающего человека изнутри. Чудовищная боль стучала в мозгу людей, они ощущали себя горящими заживо, но это их состояние выдавала лишь смертельная бледность их тел. Одежды были сорваны, но Дарис и Парасан на полпути к смерти могли не стыдиться своей наготы.

Тхутмертари, вполне удовлетворенная их мужеством – весьма скучно было бы, начни эти люди стенать и молить о пощаде – сидела на высоком троне, который сотворила своим волшебством из остатков разрушенного алтаря Митры. Акках Танатос стоял рядом с нею; также посредством волшебства волшебница восстановила его правую руку. Однако не было заметно, что царь змеядов уж очень рад этому; скорее, он предпочел бы остаться без обеих рук, чем терпеть такое унижение – сначала в битве, а затем после нее. По другую сторону трона стоял мертвец, еще несколько часов тому назад носивший имя Конана и являвшийся сыном правительницы, военным вождем своего народа. Теперь народа не было, а вождь, изрядно обгоревший и потому совершенно утративший человеческий облик, стал бессловесным рабом своей победительницы.

Дарис старалась не смотреть на останки сына. Мысленно она была уже далеко отсюда – в легендарной Стране Небесного Народа, благословенном раю Митры, где избранные слуги светлого бога встречают достойных… Невыносимая боль тщилась вернуть ее сюда, в этот оскверненный город, ее бывшую столицу, и Дарис отчаянно боролась с этой болью. Она мечтала поскорее избавиться от оков тела; с телом исчезнет боль, и бывшая правительница Тайи наконец-то сможет присоединиться к Солнечному Богу.

Парасан же не торопил владыку Света и Солнечной Справедливости. Митра всё видит, и Митра знает, когда призвать к себе верного слугу. Более всего Парасан опасался, что Исчадие Зла замыслит лишить его душу посмертия, натравив на нее подвластных ей, Исчадию Зла, демонов. Против демонов старый жрец был бессилен. Но он верил, что, если такое случится, Податель Жизни в последний момент вырвет душу его из когтистых лап и примет к себе. В общем, он ничего не страшился и ни о чем ни жалел, этот старый темнокожий жрец, и был спокоен, так как знал, что жертва принесена не напрасно…

Налитое ультрамарином небо колыхалось над аккуратными глинобитными хижинами Турхана, звавшегося Заоблачным. Пылающее Око Митры медленно поднималось из-за высоких холмов, ограждающих бывшую тайанскую столицу. Сытые и довольные победители попрятались от него в дома, где прежде жили тайанцы; некоторые змеяды расположились в храме Митры, чтобы совместить отдых с надругательством над святынями врагов. Самые выносливые и любопытные остались снаружи, чтобы досмотреть устроенный королевой спектакль. Они гоготали, строили Дарис и Парасану рожи и, стараясь привлечь внимание узников, чертили в воздухе знаки Змея и испражнялись на изображения солнечного диска. Вот Тхутмертари призвала к тишине, и гогот смолк.

– Готова ли ты принять свою судьбу, милочка? – осведомилась королева.

Дарис не ответила ей. По знаку волшебницы пиявкоподобные существа отцепились от тела Дарис. Тхутмертари шепнула что-то мертвому Конану, и он шагнул вперед. Крючковатые обгоревшие пальцы с неестественно длинными ногтями впились в тело той, что была его матерью. Она закрыла глаза и как могла сильно прикусила губу. Боль пронзила ее. В следующий миг лоскут кожи ее мертвец уже показывал своей владычице. Змеяды разразились одобрительными воплями.

– Закончи, что начал, – велела Тхутмертари своему новому рабу.

И он делал то, что она ему велела. Дарис не уставала возносить мольбы Митре, но он пока оставался глух к ним – или не слышал?! Ей было плохо, очень плохо, она страшилась, что мужества не хватит до конца, и чудовищная боль одолеет силу духа, и душа омрачится слабостью пред светлым ликом Бога… Желая, как видно, доконать ее, девушка на троне сказала, обращаясь к Танатосу:

– Любящий сын сдирает кожу с собственной матери. Может ли быть зрелище прекраснее этого, акках?!

Когда мертвый Конан-тайанец закончил, королева приняла у него окровавленную кожу. С видимым удовольствием Тхутмертари провела по ней алым языком. И проговорила:

– Хорошая работа, Конан. Я велю сшить из этой кожи ножны для моего нового меча.

Она передала кожу Дарис слуге, а сама встала с трона и подошла к своей жертве.

– Как ты себя чувствуешь, милочка? Ничего не болит?!

Позади змеяды загоготали над шуточкой.

– Ты есть Зло! – сильным, трубным голосом внезапно заговорил Парасан. – Ты сгинешь в неведанной Тьме! Я – вижу!!

Глумливый смех прервался, и Тхутмертари снова стало не по себе. «Ты сгинешь в неведанной Тьме!», – что за странная фраза? Почему она пришла в голову безумного пророка именно теперь? Тхутмертари пообещала себе разобраться в причинно-следственных связях после. Сейчас же нужно было продолжать обряд.

– Заткнись, старый сморчок, – отмахнулась она. – Я еще займусь тобою, потерпи немного.

Она произнесла заклинание. В руке ее возник сгусток алого огня. И она вонзила этот сгусток в грудь Дарис. Тело жертвы затрепетало, и откуда-то вырвался нечеловеческий стон. Адский огонь расползался по телу Дарис, медленно и жестоко убивая ее рассудок. Эманации нечеловеческого страдания возносились подобно горячим струям расплавленного воздуха над знойной пустыней, и Тхутмертари с жадностью изголодавшегося зверя вбирала их в себя. Морды змеядов вытянулись; если сдирание кожи с живого не было для них внове, то эта странная пытка на самом деле потрясла их – уж не от демонов ли Преисподней узнала ее их владычица?!

Тело бывшей правительницы Тайи корчилось в чудовищном алом огне. Тхутмертари продолжала делать пассы над изувеченным телом еще живой жертвы. Стон превратился в незатихающий вопль. Змеяды слышали его не ушами, а душами, ибо то вопила страдающая душа несчастной Дарис. Наиболее чувствительные увидели тончайшие струйки голубовато-белого пламени, истекающие с тела жертвы; все они исчезали в кроваво-черной ауре Тхутмертари. Непроизвольно змеяды начали пятиться от эпицентра пытки. Им было не по себе; ведь даже «истинные дети Сета» были обыкновенными смертными, могущество Ада не могло не ужасать их. Да, они были злы и жестоки до крайности – но зло и жестокость никогда не являлись и не могли являться для смертных образом жизни и искусством – каковое искусство причинять страдание наблюдали они теперь. Некоторые закрывали лапами свои морды; они молили Сета прекратить чудовищную пытку. Всё более змеядам начинало казаться, что это не Дарис, а их самих пытает неведомым алым огнем ужасная властительница…

Тхутмертари видела эту реакцию. Королева радовалась ей, ибо такая реакция способствовала первым шагам по новой дороге, которую наметила она для себя. Чтобы взойти по этой опасной тропе к вершинам величия, следовало внушить окружающим, как сильно отличатся она от них, как безразмерна пропасть между ними – и тогда они, смертные, сами поймут то, что не воплощается в словах! План был редкостно дерзок, однако Тхутмертари, раз решившись, не боялась дерзить Судьбе. Никогда не боялась – и не убоится впредь!

– А теперь я войду в тебя, – возгласила она и на глазах потрясенных змеядов – тех, кто еще наблюдал сцену пытки, – сама начала превращаться в сгусток алого огня.

Кроваво-черная аура по-прежнему окутывала его, этот сгусток. Он пульсировал, поскольку был не мертвым огнем, а существом живым. Он был Тхутмертари. Черно-алый сгусток неторопливо втекал в тело Дарис, и мир менялся вокруг них…

…Да, это был целый мир – странный, волшебный и притягательный. Словно во сне, Дарис видела звезды, холодные и чужие; безмерную даль их она не была в состоянии оценить. Пространства мертвой черноты расстилались вокруг, и Дарис парила в них. Здесь не было светила, воздуха, ветра, живых существ, богов, демонов – вообще здесь не было ничего. Только она и кроваво-черный сгусток, танцующий вокруг нее какой-то танец, странный и глупый. Ибо то, что имело смысл прежде, в этом мире мертвой черноты казалось пустым и никчемным. Дарис поняла, зачем призвала ее сюда Тхутмертари: пытка абсолютным одиночеством являлась для живого существа самой страшной из всех пыток. Дарис засмеялась – или ей почудилось, что засмеялась, – глупая Тхутмертари: разве не понимает она, что в этом мире она сама, Великая Тхутмертари, не более чем БЕССМЫСЛЕННОЕ НИЧТО?..

…Мир мертвой пустоты зачаровал и одурманил ее. Тхутмертари неслась в пустоте, и не было предела скорости ее полета. Холодные звезды мерцали вдали; Тхутмертари ощущала их беспредельную затаенную Силу. Душа ее рвалась к этим звездам, к этой затаенной Силе, она, Тхутмертари, стремилась овладеть Силой, равной которой не было, нет и не будет. Она сразу же забыла про Дарис. Что человек, когда такие звезды!.. Она летела и летела – и вдруг понимание пронзило ее разум: звезды недостижимы, и абсолютное могущество их – не более чем зазывный маяк, вечно пылающий в Ночи… Она может лететь всю Вечность, положенную ей, но в распоряжении ее всегда будет только мертвая черная пустота – и миражи далеких звезд. Она поняла, что переоценила свои силы. И Тхутмертари испугалась, как не пугалась никогда в бурной своей жизни. Она вдруг поняла, что вот-вот навсегда останется витать в чужой пустоте, пока рассудок не покинет ее – ибо в этом мире нет даже Смерти. И далекие звезды будут холодно потешаться над ней… Вот будет пытка! Гордость, сила, воля – всё куда-то исчезло (вернее, осталось в прежнем мире), и естество Тхутмертари взмолилось о спасении. «Сур, раб мой, вытащи меня отсюда!!! Вытащи-и-и-и…», – вопили душа, разум, сердце. Внезапно чужая пустота стала съеживаться, расступаться, исчезать – а что было дальше, Тхутмертари уже не увидела…

…Она пришла в себя у храма Митры в Турхане. Она лежала у ног Дарис, и была более не сгустком огня, а золотой девушкой в стигийской короне. Она увидела над собой Танатоса, который одной рукой тянулся к ее короне, а другой рукой, даренной ею ему, заносил над королевой волнистый меч… В голове властвовала пустота, и Тхутмертари не сразу поняла, чего хочет он…

– Он хочет убить тебя и стать королем Стигии, – услужливо подсказал далекий голос незримого раба.

Вот как, подумала она. Воспоминания нахлынули на нее, и она нашла в них Танатоса. Оказывается, он всегда хотел убить ее и стать королем Стигии. И она это знала. Она унижала его, равно как и жену его Таниту, и брата своего Джосера, и жену брата Камию, и всех прочих. Потому что она была сильнее их всех, и они не были страшны ей…

– Ты и теперь сильнее их, – подсказал всё тот же ментальный голос.

Она нашла и его в своих воспоминаниях. Как же… Он, Сур, ее раб. Верный раб? Да. Бывший бог – нынешний раб. Раб, который не мечтает о свободе. С него начиналось ее нынешнее величие. И он рядом с ней по-прежнему, хотя уже и не нужен так, как прежде… Но порой он бывает незаменим – как в том черном-черном мире мертвой пустоты и холодных звезд…

– Да, я сильнее их, – подумала Тхутмертари.

Танатос промахнулся: его подвел собственный страх. Он сам не верил в то, что способен вот так запросто убить ее, великую и ужасную владычицу. Меч дрожал в нерешительной деснице. Тхутмертари ускользнула, затем вскочила и единственным коротким заклинанием, внезапно пришедшим на ум, уложила аккаха наземь… Нынче не приходилось выбирать между сталью и магией. Змеяды, уже предвкушавшие торжество своего царя, попадали пред ней ниц. И она с удивлением обнаружила, что, несмотря на полный провал в Чужом Мире, она добилась здесь своей цели: эти смертные уже воспринимали ее именно так, как она хотела. Они не преклонялись перед ней. Уже нет. Они ей поклонялись!

Взор ее упал на Дарис. Та была мертва. Тхутмертари поняла, что душа бывшей правительницы Тайи потеряна для нее безвозвратно. Кто знает, может быть, она осталась в Чужом Мире, а может, ее бог вызволил эту душу, подобно тому, как душу самой Тхутмертари вызволил раб?..

Оставался Парасан. Их взгляды скрестились: утомленный и полный сил к борьбе.

– Хочешь попробовать еще раз? – тихо спросил старик.

Тхутмертари медленно покачала головой. Ей было достаточно. Она ощущала изнеможение. Любая новая пытка станет пыткой над нею. Старый жрец более не интересовал ее.

– Возьмите его, – велела она змеядам, – поднимите на вершину этого храма и там распните. Я оказываю тебе редкую честь, старик, – сказала она Парасану. – Ты умрешь от лучей своего бога. Ты ведь этого хотел, не так ли?

– Да, – тот улыбнулся своей блаженной улыбкой, которая так бесила королеву, – я хотел этого. Больше мне ничего не нужно.

И всё же она не могла отпустить его столь просто.

– Ещё не всё, старый сморчок. Не надейся на быструю смерть. Ты будешь умирать долго, покуда плоть твоя не обратится в высушенный пергамент. А затем весь этот город и вся эта страна скроются под песками. И не будет больше ни тебя, ни Тайи, ни вашего народа. Я наложу надлежащее заклятие…

Парасан засмеялся.

– Пусть. Я погибну от длани моего бога, которому остался верен до конца. И уйду к нему, чтобы обрести вечный покой в его Небесной Стране. А тебе – тебе не светит такая прекрасная участь! Ты несчастна…

– Воткните ему кляп, – устало молвила Тхутмертари.

Змеяды исполнили ее волю. Бесноватый смех безумного пророка звучал в ее голове. Последнее, что услышала она из уст Парасана, было:

– Сколько ни бросайся на Свет, он никогда не погаснет…

Тхутмертари взмахнула рукой, точно отбрасывая прочь эти слова, и пошла вперед, на холмы. Ей хотелось одиночества.