Читать книгу Давший клятву - Брендон Сандерсон - Страница 21

Я не заявляю, будто в моих силах преподать такой урок. Опыт сам по себе великий учитель, и вам следует обращаться непосредственно к нему.

Из «Давшего клятву», предисловие

И все-таки я думаю, нам следует его убить, – убеждала остальных самка, игравшая накануне в карты. Звали ее Хен.

Всю ночь Каладин просидел привязанный к дереву. В течение дня они позволили ему несколько раз справить нужду, но в остальное время держали в путах. Хотя узлы у них были хорошие, они всегда назначали охранников, пусть пленник и сдался им добровольно.

Его мышцы свело, поза была неудобная, но в бытность рабом он выносил и худшее. Прошел уже почти весь день, однако они все еще спорили.

Он больше не видел того желто-белого спрена, ленту из света. Кэл уже решил, что ему все привиделось. Дождь наконец-то прекратился. Каладин надеялся, что это означало скорое возвращение Великих бурь и буресвета.

– Убить его? – спросил другой паршун. – Почему? Какую опасность он представляет для нас?

– Расскажет другим, где мы.

– Он легко нас нашел. Я сомневаюсь, что и у других будут с этим проблемы.

У паршунов, похоже, не было определенного лидера. С того места, где находился Каладин, было слышно, как они разговаривали, сгрудившись под навесом. Воздух пах влагой, и рощица затрепетала, когда сквозь нее пронесся порыв ветра. Каладина обдало брызгами, которые почему-то оказались холоднее самого Плача.

К счастью, скоро все это высохнет, и он наконец-то снова увидит солнце.

– Так мы его отпустим? – У Хен был грубый, злой голос.

– Не знаю. А ты смогла бы это сделать? Собственными руками раскроить ему череп?

Под навесом стало тихо.

– Если это означает, что они не смогут нас снова забрать, – отчеканила она, – да, я бы убила его. Я не вернусь.

У них были простые имена, как у темноглазых алети, – такие же, как их тревожно знакомые говоры. Каладин не волновался за свою безопасность; хоть они и забрали у него нож, даль-перо и сферы, он мог в любой момент призвать Сил. Она порхала неподалеку в воздушных потоках, лавируя между ветвями деревьев.

В конце концов паршуны прекратили совещаться и разошлись, а Каладин задремал. Позже его разбудил шум, с которым они собирали свои скудные пожитки: топор, еще один, какие-то мехи с водой, почти испорченные мешки с зерном. По мере того как солнце садилось, длинные тени вытягивались мимо Каладина, снова погружая лагерь во тьму. Похоже, они перемещались по ночам.

Высокий самец, игравший в карты прошлой ночью, – Каладин узнал его по узорам на коже – подошел к пленнику. Он развязал веревки, которыми тот был примотан к дереву, и те, что стягивали его лодыжки, но не притронулся к путам на руках.

– Ты действительно мог захватить ту карту, – заметил Каладин. Паршун напрягся. – Я про карточную игру. – Оруженосец может захватывать, если его поддерживает союзная карта. Так что ты был прав.

Паршун хмыкнул и дернул за веревку, вынуждая Каладина подняться на ноги. Он потянулся, разминая затекшие мышцы и превозмогая болезненные судороги. Прочие паршуны в это время разбирали последнее из укрытий – единственную брезентовую палатку, что была полностью закрыта. Впрочем, еще днем Каладин сумел заглянуть внутрь и знал, что там.

Дети.

Дюжина детенышей, одетых в рубахи, разных возрастов – от малышей до подростков. У девочек были распущенные волосы, у мальчиков – хвостики или косы. Им разрешали покидать палатку в исключительных случаях и под охраной, но Каладин слышал, как дети смеются. Поначалу он встревожился, что это захваченные в плен человеческие дети.

Когда палатки собрали, они разбежались, обрадованные долгожданной свободой. Одна молоденькая девчушка, проскакав по влажным камням, схватила за свободную руку паршуна, который вел Каладина. Все дети выглядели так же необычно, как и взрослые: не совсем похожие на паршенди, с броневыми пластинами по бокам головы и на предплечьях. У детей панцири были светлые, розовато-оранжевые.

Каладин не мог понять, отчего это зрелище кажется ему таким странным. Ведь паршуны размножались, хотя люди часто говорили, что их разводят, как животных. Это ведь не так уж далеко от истины? Все это знали. Что бы сказал Шен – Рлайн, – если бы Каладин произнес эти слова вслух?

Шествие двинулось в путь, покинув рощу, пленника вели на веревке. Они почти не разговаривали, и, пересекая поле во тьме, Кэл почувствовал, что ему все это очень знакомо. Он уже здесь был, делал такое раньше?

– А что насчет короля? – неожиданно спросил его конвоир тихим голосом, но повернув голову к Каладину, чтобы тот услышал его вопрос.

Элокар? А он тут при чем?..

«Ах да. Карты».

– Король – одна из самых сильных карт, которыми можно ходить, – начал Каладин, старательно припоминая правила. – Он может захватить любую другую карту, не считая другого короля, а вот его захватить нельзя, если не коснуться тремя картами противника уровня рыцарей или выше. И… еще он невосприимчив к духозаклинателю.

«Вроде бы».

– Когда я наблюдал за тем, как играют другие люди, они пользовались этой картой редко. Если она такая могущественная, зачем откладывать?

– Если твоего короля возьмут в плен, ты проиграешь, – объяснил Каладин. – Поэтому его следует использовать, только если ты в отчаянии или точно знаешь, что сможешь его защитить. Когда я играл, то в половине случаев оставлял его в «казарме» на протяжении всей партии.

Паршун хмыкнул. Девочка потянула его за руку и указала на что-то. Он ответил ей шепотом, и ребенок на цыпочках побежал к зарослям цветущих камнепочек, видимых в свете первой луны.

Лозы втянулись в раковины, цветы закрылись. Но девочка явно знала, что делать: она присела рядом в ожидании, пока бутоны не раскроются вновь, тогда она схватила по одному каждой рукой, и ее хихиканье эхом разнеслось над равниной. Спрены радости следовали за ней в виде синих листьев, когда она вернулась, обойдя Каладина по широкой дуге.

Хен, которая шла с дубинкой в руках, призвала охранника пошевеливаться. Она наблюдала за окрестностями, нервная, словно разведчик во время опасной миссии.

«Вот оно что, – понял Каладин, сообразив, почему обстановка кажется знакомой. – Так мы убегали от Тасинара».

Это случилось после того, как его приговорил Амарам, но до того, как Кэла послали на Расколотые равнины. Он старался не вспоминать о тех месяцах. Череда неудач, систематическое безжалостное уничтожение остатков его идеализма… что ж, он усвоил, что размышления о таких вещах уводили в темные места. Он столько людей подвел на протяжении тех месяцев. Нальма была одной из них. Кэл все еще помнил ее руку в своей – грубую, мозолистую руку.

То была самая успешная из его попыток побега. Она продлилась пять дней.

– Вы не монстры, – прошептал Каладин. – Вы не солдаты. Вы даже не семена пустоты. Вы просто… беглые рабы.

Его конвоир резко повернулся и дернул за веревку. Паршун схватил Каладина за воротник униформы, и дочь, спрятавшись за его ногой, уронив один из цветков, захныкала.

– Хочешь, чтобы я убил тебя? – рыкнул паршун, притянув лицо Каладина близко к своему. – Ты специально напоминаешь мне о том, как подобные тебе относятся к нам?

Каладин закряхтел:

– Посмотри на мой лоб, паршун.

– И?..

– Это рабские клейма.

– Чего?

Вот буря… паршунов не клеймили и держали отдельно от других рабов. Паршуны были для такого слишком ценными.

– Когда человека превращают в раба, – объяснил Каладин, – его клеймят. Я все это пережил.

– И ты думаешь, что понял нас?

– Конечно. Я же…

– Я всю свою жизнь прожил в тумане! – заорал на него паршун. – Каждый день мне казалось, будто я должен что-то сказать или сделать, чтобы все это прекратилось! Каждую ночь прижимал к себе дочь и спрашивал себя: почему весь мир как будто движется вокруг нас, озаренный светом, а мы застряли в ловушке, в тенях? Ее мать продали. Продали! Потому что она родила здорового ребенка – а это значит, что ее можно было использовать для разведения. Ты это понимаешь, человек? Понимаешь, каково это – смотреть, как твою семью рвут на части, и понимать, что ты должен возразить – знать в глубине души, что происходит нечто неправильное? Ты можешь себе вообразить то чувство, когда нет возможности сказать ни единого шквального слова, чтобы это остановить? – Паршун подтянул его еще ближе. – Может, у тебя и забрали свободу, но у нас отняли разум.

Он бросил Каладина и завертелся, схватил дочь и прижал к себе, а потом трусцой побежал следом за остальными – все повернулись, заслышав его внезапную гневную речь. Каладин последовал за ним, повинуясь рывку веревки, и из-за вынужденной спешки наступил на цветок, который уронила девочка. Сил промчалась мимо и, когда Кэл попытался привлечь ее внимание, просто рассмеялась и взлетела выше вместе с потоком воздуха.

Его сторож получил несколько тихих выговоров, когда они догнали остальных; эта колонна не могла позволить себе привлечь чье-то внимание. Каладин шел с ними и вспоминал. Кое-что он понял.

Тот, кто бежал, не был свободным; открытое небо и бескрайние поля превращались для него в пытку. Он чувствовал, как по пятам идет погоня, и каждое утро просыпался, ожидая увидеть, что окружен.

В конце концов так оно и получалось.

Но что же паршуны? Он принял Шена в Четвертый мост, да. Но принять единственного паршуна в качестве мостовика не то же самое, что принять всю их расу в качестве… ну, людей.

Когда колонна остановилась, чтобы раздать детям воду, Каладин ощупал лоб, кончиками пальцев обведя шрамы в виде глифов.

«У нас отняли разум…»

У него тоже попытались отнять разум. Его избивали до смерти, украли все, что он любил, и убили его брата. Он утратил способность связно мыслить. Его жизнь стала расплывчатым пятном, пока однажды он не оказался на краю ущелья, где смотрел на умирающие капли дождя и пытался отыскать в себе стремление покончить с жизнью.

Сил пролетала мимо в виде мерцающей ленты.

– Сил, – прошипел Каладин. – Мне надо с тобой поговорить. Сейчас не время для…

– Тсс, – отозвалась она, а потом захихикала и облетела вокруг него, после чего перелетела к его конвоиру и сделала то же самое с ним.

Каладин нахмурился. Она вела себя очень беспечно. Слишком беспечно? Как в то время, пока между ними еще не было уз?

Нет. Этого не может быть.

– Сил? – взмолился он, когда она вернулась. – С узами что-то не так? Прошу тебя, я же не…

– Дело не в этом, – перебила она неистовым шепотом. – Я думаю, паршуны меня видят. По крайней мере, некоторые. И тот, другой спрен все еще здесь. Высший спрен, как я.

– Где? – спросил Каладин и завертелся.

– Она невидима для тебя. – Сил превратилась в ворох листьев, летающий вокруг него. – Кажется, она поверила мне и решила, что я просто спрен ветра.

Сил умчалась прочь, оставив Каладина с дюжиной вопросов без ответа. «Вот буря… выходит, этот спрен подсказывает им, куда идти?»

Колонна опять пустилась в путь, и Каладин целый час шел в тишине, пока Сил не соизволила к нему вернуться. Она приземлилась на его плечо и превратилась в девушку в причудливой юбочке.

– Она ненадолго отправилась вперед, – сообщила она. – А паршуны не смотрят сюда.

– Спрен их направляет, – произнес Каладин чуть слышно. – Сил, должно быть, этого спрена прислал…

– Она, – прошептала Сил, обхватив себя руками за плечи и уменьшившись до двух третей своего обычного размера. – Это спрен пустоты.

– Это еще не все. Паршуны… откуда им известно, как говорить и что делать? Да, они прожили свои жизни рядом с людьми – но как можно стать такими, ну, нормальными, после того как долго прожил в полусне?

– Буря бурь. Ее мощь заполнила дыры в их душах. Они не просто пробудились. Они исцелены, Связь восстановлена, запасы Самости восполнены. В этом есть нечто большее, чем мы когда-либо понимали. Каким-то образом, когда вы завоевали их, вы украли их способность менять формы. Вы буквально вырвали кусочек их души и заперли его. – Сил резко повернулась. – Она возвращается. Я останусь поблизости, на случай если тебе понадобится клинок.

Она ушла, взмыла в воздух лентой из света. Каладин продолжал тащиться следом за колонной, обдумывая ее слова, прежде чем ускорить шаг и догнать своего тюремщика.

– Вы в общем поступаете умно, – сказал Каладин. – Путешествовать ночью – правильно. Но вы идете вдоль русла реки. Я знаю, здесь больше деревьев и можно безопаснее устроить привал, но именно потому это первое место, где вас будут искать. – Ближайшие паршуны бросали на него взгляды. Охранник не сказал ни слова. – Большой отряд – еще одна проблема. Вам надо разбиться на несколько групп поменьше и собираться каждое утро, так что если вас и заметят, вы будете выглядеть менее грозно. Сможете сказать, что вас куда-то послал какой-нибудь светлоглазый, и вас, скорее всего, отпустят. Если же кто-то наткнется на компанию из семидесяти душ, не стоит рассчитывать на снисхождение. Все это справедливо, разумеется, если вы не хотите драться – а вы вроде как не хотите. Кроме того, если вы ввяжетесь в драку, против вас в конце концов выступят великие лорды. Пока что у них есть дела поважнее.

Его конвоир хмыкнул.

– Я могу вам помочь, – прибавил Каладин. – Может, мне и невдомек, через что вы прошли, но я точно знаю, как чувствует себя беглец.

– Думаешь, я тебе поверю? – наконец сказал паршун. – Ты же хочешь, чтобы нас поймали.

– Ничего подобного, – искренне ответил Каладин.

Его страж больше ничего не сказал, и Каладин со вздохом вернулся на свое место позади него. Почему Буря бурь не наделила этих паршунов такими же силами, как тех, что на Расколотых равнинах? Как же быть с историями из священных книг и преданиями? С Опустошениями?

Под вечер паршуны устроили привал, и Каладин нашел себе гладкую скалу, чтобы к ней прислониться и как бы укрыться в камне. Охранник привязал веревку к одинокому дереву поблизости, а затем отправился посовещаться с остальными. Каладин откинулся на камень и погрузился в раздумья, из которых его вырвал какой-то звук. Он с удивлением увидел дочь своего конвоира: девочка подошла, держа обеими руками мех с водой, и замерла за пределами его досягаемости.

У нее не было обуви, и ноги выглядели не лучшим образом – они, пусть и загрубевшие от мозолей, были покрыты царапинами и ссадинами. Она робко опустила мех и попятилась. Но не сбежала, как предполагал Каладин, когда он потянулся за водой.

– Спасибо, – сказал он и набрал полный рот. Вода была чистая и прозрачная – паршуны явно знали, как ее добыть и дать ей отстояться. Он проигнорировал урчание в желудке.

– Они правда будут преследовать нас? – спросила девочка, озаренная бледно-зеленым светом Мишим. Каладин решил, что этот ребенок не такой робкий, как показалось сперва. Она нервничала, но глаз не отводила.

– Почему не отпустить нас? Ты не можешь вернуться и объяснить им? Нам не нужны неприятности. Мы просто хотим уйти.

– Мне жаль, но они придут. Им нужно многое строить заново, и для этого не хватает рабочих рук. Вы… ресурс, которым они не могут пренебречь.

Люди, которых он посетил, не знали о том, что следует ожидать некое войско ужасных Приносящих пустоту; большинство думало, что их паршуны сбежали, когда воцарился хаос.

– Но почему? – допытывалась она, шмыгнув носом. – Что мы им сделали?

– Вы пытались их уничтожить.

– Нет. Мы хорошие. Мы всегда были хорошими. Я ни разу никого не ударила, даже когда была злая.

– Я не имел в виду конкретно тебя, – растолковывал Каладин. – Твои предки… твой народ, каким он был давным-давно. Случилась война, и…

Ну что за буря. Как объяснить рабство семилетнему ребенку? Он бросил ей мех, и она помчалась обратно к отцу, который только заметил ее отсутствие. Он стоял отчетливым силуэтом в ночи и изучал Каладина.

– Они собираются разбить лагерь, – прошептала неподалеку Сил. Она заползла в какую-то трещину в камне. – Спрен пустоты хочет, чтобы они маршировали весь день, но я сомневаюсь, что они на такое пойдут. Паршуны переживают из-за того, что зерно портится.

– Тот спрен смотрит на меня прямо сейчас? – уточнил Каладин.

– Нет.

– Тогда давай перережем веревку.

Он повернулся, закрывая собой то, что делал, а затем быстро призвал Сил в виде ножа, чтобы освободиться. Это должно было изменить цвет его глаз, но он надеялся, что в темноте паршуны не заметят.

Сил снова превратилась в спрена.

– Нужен меч? – спросила она. – Сферы, которые они у тебя забрали, все пустые, но они разбегутся, увидев клинок.

– Нет.

Вместо этого он взял большой камень. Паршуны притихли, увидев, что пленник освободился. Каладин пронес камень несколько шагов, а потом швырнул, раздавив камнепочку. Через мгновение его окружили рассерженные паршуны с дубинками.

Каладин перебирал осколки камнепочки, не обращая на них внимания. Обнаружив большой кусок раковины, он его поднял.

– Внутренняя часть этой штуки, – объяснил он, переворачивая раковину так, чтобы они видели, – окажется сухой, несмотря на ливень. Камнепочка по какой-то причине нуждается в преграде между собой и водой снаружи, хотя после бури всегда жадно пьет. У кого мой нож? – Никто не двинулся с места, чтобы его вернуть. – Если соскрести этот внутренний слой, можно добраться до сухой части. Теперь, когда дождь прекратился, я сумею разжечь костер, при условии что никто не потерял мой мешочек с трутом. Зерно надо сварить, а потом высушить в виде лепешек. Они не будут вкусными, но сохранятся. Если вы не сделаете что-нибудь в ближайшее время, ваши припасы сгниют. – Он встал и ткнул пальцем. – Судя по всему, мы должны быть достаточно близко к реке, чтобы набрать еще воды. Поскольку дожди закончились, она недолго будет течь. Раковины камнепочек горят плохо, так что желательно собрать настоящую древесину и высушить ее у костра на протяжении дня. Можем оставить маленький огонь, а готовкой заняться завтра ночью. В темноте меньше шансов, что дым нас выдаст, а свет можно спрятать среди деревьев. Осталось только придумать, как готовить без горшков, в которых можно вскипятить воду.

Паршуны таращились на него во все глаза. Затем Хен наконец-то оттолкнула его от камнепочки и взяла осколок, который он держал. Каладин заметил своего охранника – тот застыл возле скалы, где сидел раньше пленник. Паршун держал разрезанную веревку, потирая гладко рассеченный конец большим пальцем.

После недолгого совещания паршуны потащили Кэла к деревьям, на которые он указал, вернули нож – при этом сами вооружились всеми дубинами, какие у них были, – и потребовали, чтобы он доказал, что может разжечь костер из отсыревшей древесины.

Каладин так и сделал.