Читать книгу Мечи Дня и Ночи - Дэвид Геммел - Страница 5

В тридцати милях южнее небольшой отряд, состоящий из пехоты и кавалерии, поднимался к Ситезскому перевалу. Впереди ехали двое разведчиков. У одного на длинной пике полоскался простой желтый флаг. Он беспокойно поглядывал по сторонам, хорошо зная, сколько его товарищей было убито под таким же вот мирным флагом.

Чуть позади следовали посол Унваллис, прославленный воин Декадо и пятнадцать всадников Вечной Гвардии в черной с серебром броне. Двадцать джиамадов замыкали колонну.

Унваллис был уже немолод и терпеть не мог, когда его посылали в отдаленные земли и поселения. С годами он все больше привязывался к своему дворцу в Диранане. В свое время он охотно занимался интригами и политикой, но тогда он был моложе, Эта последняя война истощила его честолюбие и подорвала его силы. Он взглянул на молодого красавца, едущего рядом на белом коне. Точь-в-точь он сам в былые годы: честолюбив, беспощаден, полон желания выдвинуться. Унваллис ненавидел его за силу и молодость, но хорошо скрывал свою ненависть. Декадо не потерпит врагов рядом с собой – кроме того, он последний фаворит Вечной. Впрочем, если не считать всего этого, спутник он интересный. Он остроумен, ему присущ суховатый и резкий юмор – но теперь, как при всяком приступе головной боли, ему не до того. Унваллис снова бросил на него взгляд. Декадо, неестественно бледный, страдальчески щурился. Унваллису самому за свою долгую жизнь доводилось мучиться мигренями, но ничто не могло сравниться с тем, что терпел этот молодой человек. На прошлой неделе он упал в обморок во дворце, и из ушей у него потекла кровь. Унваллис вздрогнул, вспомнив об этом. Мемнон дал Декадо сильный наркотик, но даже это не помогло, и Декадо криком кричал три дня, лежа в затемненной комнате.

– Далеко ли еще? – спросил молодой воин.

– Через час мы должны уже встретиться с посланными Ландиса. Он непременно вышлет кого-нибудь нам навстречу.

– Почему бы нам попросту не привести с собой полк и не занять это треклятое княжество?

– Ландис Кан служил Вечной много жизней. Она хочет, чтобы ему было позволено заново подтвердить свою верность.

– Он создает джиамадов. Одно это делает его изменником.

– Создание джиамадов было его обязанностью и его призванием, – вздохнул Унваллис. – Вечная это понимает. Вряд ли следовало ожидать, что здесь, на покое, он станет выращивать овощи.

– Итак, ты предложишь ему заново принести присягу?

– Это входит в нашу миссию.

– Помимо розысков давно умершего героя, – со смехом добавил Декадо. – Единственного и неповторимого. Что за чушь!

«Так-так, – подумал Унваллис. – Любопытно. Ты ревнуешь к человеку, умершему тысячу лет назад».

– Что ж, фигура преинтересная, – невинно сказал он, зная, как раздражают Декадо разговоры о Скилганноне. – Говорят, что в поединке на мечах против него никто не мог выстоять. Даже в зрелые годы он был смертельно опасен.

– Так говорят обо всех легендарных героях, – бросил Декадо, потирая глаза.

– Это верно, но и сама Вечная подтверждает, что ему не было равных.

– Насколько я знаю, он убил нескольких примитивных джиамадов и выиграл пару-тройку битв. Это еще не делает его богом, Унваллис. Не сомневаюсь, что он был хорошим бойцом, но я бы его побил. Видел ты кого-нибудь, чье мастерство могло бы сравниться с моим?

– Не видел, – признал Унваллис. – Ты стоишь особняком, Декадо – как, впрочем, и твое оружие. – Он посмотрел за спину воина, где висели общие ножны с двумя мечами. – Вряд ли сейчас на всем свете найдется равный тебе противник.

– Ни сейчас, ни когда-либо после.

– Будем надеяться, что ты прав. – Юность всегда самонадеянна, подумал Унваллис. Она не верит, что когда-нибудь старость отнимет у нее все. Сохранишь ли ты свою веру лет через двадцать, Декадо? Или через тридцать, когда твои мышцы высохнут, а суставы поразит ревматизм? Впрочем, если ты к тому времени еще не надоешь Вечной, она может продлить тебе жизнь. Как делала это для меня на протяжении нескольких десятилетий. Продление молодости – чудеснейший дар. Жаль, что это понимаешь далеко не сразу, а лишь тогда, когда твоя молодость начинает увядать.

С ним это произошло, когда он перестал быть для Вечной любовником и стал… кем же? Другом? Но у Вечной друзей нет. Кем же тогда? Приходится, как ни печально, признаться, что он сделался всего лишь одним из ее приближенных, слугой, рабом ее капризов. Но жаловаться ему, по правде сказать, не на что. В мире, опустошенном войной и мором, у него есть свой дворец, свои слуги, а его богатства хватило бы на несколько жизней. Вот только этих жизней у него впереди больше нет. Он – девяностолетний старец в теле пятидесятилетнего мужчины. «Что-то будет с тобой, Декадо, когда она бросит тебя?»

Некоторое время спустя всадник, ехавший впереди, подал голос.

Из-под деревьев на дорогу вышли двое джиамадов. Унваллис подъехал к ним. Оба были итогом весьма примитивного смешения, скорее всего с волками. У Ландиса Кана, видимо, недостает механики, чтобы усовершенствовать процесс.

– Я Унваллис, – назвался посол. – Господин Ландис Кан ждет меня.

– Без солдат, – сказал джиамад, с трудом ворочая языком. – Вы едете. Они остаются.

Унваллис ожидал этого, но молодой Декадо взъярился. Тронув вперед коня, он выхватил из ножен у себя за плечами один из мечей. Тогда из леса вышли еще джиамады – вдвое больше, чем в охране Унваллиса. Чувствуя, что ситуация накалилась, Унваллис сказал:

– Солдаты будут ждать здесь. Мыс моим спутником едем к господину Ландису Кану.

– Это нестерпимо, – процедил Декадо.

– Нет, друг мой, это всего лишь легкое неудобство. Мы вернемся завтра, – обернувшись, сказал Унваллис гвардейскому капитану. – Я распоряжусь, чтобы вам прислали поесть.

Рядом с молчащим Декадо он проследовал мимо джиамадов. И без слов ясно, о чем тот думает. Их охрана, даже будучи в меньшинстве, могла бы победить этих незамысловатых зверолюдов. У Вечной джиамады крупнее, сильнее и куда совершеннее созданий Ландиса Кана. Декадо – воин, он побывал во многих сражениях и прост по натуре, как все военные. Видишь врага – убей его. Он мало что смыслит в интригах, ему не понять, что врагов можно превратить в друзей или же усыпить их бдительность, чтобы после расправиться с ними. Ландис Кан, по мнению Декадо, – небольшая угроза, и его легко раздавить. Между тем это значило бы совершить оплошность. Война сейчас находится в состоянии идеального равновесия. Вечная имеет перевес по эту сторону океана и, если не случится чего-нибудь непредвиденного, должна уже в этом году одержать окончательную победу. Это позволит ей в будущем году предпринять вторжение за море, на восток, а год спустя и там добиться полной победы. Но если начать восточный поход сейчас, на этом берегу останется недостаточно. Это делает Ландиса Кана важной фигурой. Если Вечная двинет свои полки на Ландиса и его джиамадов, это ускорит ее победу здесь, но замедлит вторжение на восток, а задержка позволит врагу собраться с силами. Равновесие будет нарушено.

Ландиса Кана надо смирить без лишних затрат сил и времени.

Между двумя высокими скалами построили новую стену футов двадцати высотой, с крепкими бронзовыми воротами в середине. Когда путники подъехали ближе, ворота открылись, и им навстречу выехал всадник.

– Унваллис, дорогой старый друг, – сказал Ландис Кан. – Добро пожаловать.

Из балконного окна Скилганнон видел, как Ландис выехал из дворца на юг встречать посланников. Проводив его взглядом, он с мрачным видом спустился в библиотеку. Там, не задерживаясь у книжных полок, он прошел прямо к двери в кабинет Ландиса – надежной дубовой двери, запертой на замок. Скилганнон закрыл глаза, чтобы собраться с силами и сосредоточиться. Потом развернулся влево и ударил правой ногой по замку. Этот маневр он повторил трижды, глубоко подышал, успокоился, пнул по двери еще два раза – и она отворилась.

Войдя, он стал обыскивать комнату. На письменном столе лежали бумаги. Скилганнон просмотрел их, ища какие-нибудь упоминания о себе. Ни в них, ни в ящике стола ничего не нашлось. В задней стене комнаты была еще одна дверь, тоже запертая. Она оказалась тоньше другой, и он выломал замок с одного пинка.

Окошко внутри было закрыто ставнями. Открыв его, Скилганнон осмотрелся. От того, что первым попалось ему на глаза, его проняло холодом. В большую раму вместо картины был вставлен туго натянутый кусок человеческой кожи. Татуировка на ней изображала орла с распростертыми крыльями. Рядом лежала другая рама, лицом вниз. Скилганнон перевернул ее и увидел такую же натянутую кожу, на этот раз с оскаленным леопардом – точь-в-точь как у него на груди. Он взял со столика перевязанные лентой бумаги, развязал их и стал читать, мрачнея все больше и больше.

Ландис Кан скрупулезно записывал каждый свой шаг. Кое-что не поддавалось пониманию Скилганнона, но остальное он понимал без труда. Когда за окном стало темнеть, он собрал бумаги. Он обещал Гамалю, что останется здесь на месяц, и сдержит слово. Потом он уедет и совершит долгое путешествие туда, где когда-то был его дом. Ему нет дела ни до серебряных орлов, ни до Вечной, ни до войны, которую они здесь ведут.

Когда-то он был полководцем великой империи, отдавал приказы и составлял стратегические планы. Теперь его использовали как последнего пехотинца, и это бесило его.

Пока он читал заметки Ландиса у себя на балконе, белокурая служаночка Чарис принесла ему какой-то еды. Он поблагодарил ее, но она все не уходила.

– Тебе что-нибудь нужно, девочка? – не слишком приветливо спросил он.

– Вы завтра идете в горы…

– Ты спрашиваешь или говоришь утвердительно? – вздохнул Скилганнон.

– Утвердительно.

– И что же? Я знаю, что завтра иду в горы.

– Какой вы спорщик. Вы всегда так к словам цепляетесь? Он засмеялся, и на душе у него полегчало.

– Тебя разве ничему не учили, когда взяли в служанки?

– Чему тут учиться? Подай-прими. У вас здесь красивый вид. Там вон отцовская пекарня.

– Так откуда же все-таки такой интерес к моему завтрашнему путешествию?

– Никакого мне интереса до него нет. Просто вы идете туда с Харадом. Он не такой свирепый, каким с виду кажется, вы это запомните. На самом деле он просто застенчивый.

– Не совсем то слово, которое первым приходит в голову. Скорее грубый, сказал бы я. Неучтивый. Недобрый. Но застенчивость, пожалуй, может все это оправдать. Почему ты о нем хлопочешь?

– Харад мой… друг. Не хочу, чтобы у него были неприятности с господином. Вы правда его племянник?

– Разве это так удивительно?

– Нет. – Она отступила в комнату. – Только про вас разное говорят. Говорят даже, будто вы джиамад нового образца.

– И с каким же животным я, по их мнению, смешан?

– Может, с пантерой. Вы такой грациозный… как кошка.

– Хорошо, а теперь ступай. У меня много дел, и, как ни занимателен для меня наш разговор, он никуда нас не приведет.

– Вы только будьте добрым с Харадом. Он хороший.

– Буду помнить. Впрочем, Харад а я знаю лучше, чем ты думаешь. Не волнуйся, Чарис. Мы сходим в горы и благополучно вернемся.

Она ушла, и Скилганнон снова принялся за бумаги. Ближе к сумеркам в комнату вошел Ландис – без стука, красный от гнева.

– Вот как ты отплатил мне? – загремел он. – Взламываешь мой кабинет, воруешь мои бумаги?

– Не кипятись, – гибко поднявшись с места, сказал Скилганнон. – Ты не из тех, кто способен прибегнуть к насилию, и не надо притворяться, что ты такой. Я же ничем тебе не обязан. Разве я просил тебя разыскивать мои кости и вставлять мою кожу в рамки? Начнем сызнова, Ландис Кан, без уверток и умолчаний. Зачем ты взял кости из моего медальона?

– Не возражаешь, если я сяду? – как-то сразу обмякнув, спросил Ландис Кан.

– Нисколько.

Ландис тяжело опустился на стул.

– В Диранане я имел доступ к самой разной механике древних. С ее помощью я научился создавать превосходных джиамадов и… возрождать всех, кого считал нужным. Здесь у меня такого изобилия нет. Ты был слишком важен, чтобы тобой рисковать. Поэтому я, прежде чем вернуть тебя к жизни, попробовал сделать это с костями из твоего медальона, и в итоге получился Харад. Кем он был прежде? Твоим братом, твоим отцом?

– Моим другом, Ландис. Великим человеком.

– Еще одним героем былых времен? – просиял Ландис. – Ну, так кто же он? Кто?

– Будем, по твоим же словам, двигаться потихоньку. Доверься мне. Когда придет время, я, возможно, тебе скажу. Почему он так и не вспомнил, кем был?

– Мы не смогли вернуть его душу из Пустоты, потому что не знали, кто он. Если ты нам скажешь, мы, возможно, сумеем воссоздать человека, которого ты знал.

– Моего друга нет в Пустоте, да и быть не может. Его подвиги обеспечили ему место в чертоге героев или в раю… или что у них там за воротами. Даже если бы вы нашли его дух, он не вернулся бы. «А с Харадом что же будет?» – спросил бы он. Нет, Ландис, он не вернется, хотя мое сердце возликовало бы, случись такое. Я любил его больше всех, кого знал в той жизни.

– Ты уверен? Гамаль мог бы его поискать.

– Уверен. Для чего ты придумал это путешествие в горы?

– Это Гамаль придумал. Он сказал, что тебе нужно на время уйти из города, подумать, что делать дальше. Мы с ним полагали также, что общество знакомого тебе человека более прочно свяжет тебя с воспоминаниями о былой жизни.

– В одном он был прав, – холодно молвил Скилганнон. – Мне в самом деле не помешает уйти на время из города. Твои гости уже приехали?

– Да. Вечером ты увидишь их за обедом. Их двое, Унваллис и Декадо. Первый – советник Вечной, человек наблюдательный, с изощренным умом. Его нелегко разгадать, а провести и того труднее. У меня действительно был племянник по имени Каллан. Он жил в усадьбе близ Юсы, на берегу океана – те места ты должен помнить как Вентрию. В прошлом году его судно попало в шторм, и он утонул. Если об этом зайдет разговор, скажи, что выплыл, ухватившись за доску. Вообще, говорить старайся как можно меньше.

– А Декадо? Ландис перевел дух.

– Ты решил, что мы должны говорить без недомолвок. Будь по-твоему. Декадо, как и Харад, неудавшийся Возрожденный. Его кости по приказу Вечной были взяты из могилы на поле давнишней битвы. Тот, прежний, Декадо возглавлял отряд монахов-воителей, называвшийся Храмом Тридцати. Тогда он носил прозвище Ледяной Убийца и был, возможно, величайшим во все времена бойцом на мечах.

– Я чувствую, что ты чего-то не договариваешь.

– Ты прав, – вздохнул Ландис. – Утром я долго беседовал с Гамалем. Он знает о тебе куда больше, чем я думал, но по причинам, известным ему одному, не хотел делиться своими знаниями со мной. По его словам, настоящий Декадо был твоим потомком по прямой линии.

– Еще один миф, Ландис. У меня не было детей.

– Гамаль сказал, что одна женщина по имени Гарианна родила тебе сына. Ребенок родился в храме Благословенной через восемь месяцев после твоей битвы со злодеем… я забыл его имя.

– Бораниус.

– Верно, теперь я вспомнил. Твой род в каждом поколении давал хороших воинов. Гарианна по указанию жрицы соблюдала традиции твоего дома. Первенца называли Декадо, его первого сына – Олек, затем снова Декадо и так далее. Вот почти и все, что известно Гамалю. История умалчивает о том, какой была сама Гарианна, о чем она думала и о чем мечтала. Но вернемся к настоящему времени. Возрожденный Декадо – тоже прославленный воин. Он, как и ты, носит два меча в одних ножнах и успел убить двадцать человек на дуэли. Он столь же опасен, как его тезка – и, как и он, по словам Гамаля, близок к безумию.

Скилганнон, потрясенный не на шутку, сумел это скрыть.

– Для чего он приехал сюда? – спросил он.

– Думаю, для того, чтобы изучить нашу оборону. Он искусный стратег.

– А Унваллису что здесь нужно?

– Он будет меня уговаривать принести Вечной повторную присягу на верность. Положение мое не из легких. К северу от нас находится одна из мятежных армий, к югу – войска Вечной. Если я присягну ей, мятежники начнут покушаться на мою жизнь и мои земли. Если откажусь, солдаты Вечной займут Петар.

– Положение в самом деле незавидное, – согласился Скилганнон. – Как думаешь поступить?

– Буду вести себя, как девица на выданье. Увертываться, лукавить и держать обоих вздыхателей на расстоянии. Однако пора одеваться к обеду. С кем ты предпочитаешь сидеть – с политиком или с безумцем?

– С безумцем. Политиков я не люблю.

Комнаты, отведенные Унваллису, помещались в южном крыле, но большая терраса при них выходила на запад, на горы. Стоя там, он смотрел, как за снежные вершины садится солнце. Это было его любимое время дня, и он любил проводить его в одиночестве.

Он скучал по своему дирананскому саду. В последние годы он открыл для себя новую радость – растить цветы. Связанный с этим круговорот жизни, смерти и возрождения зачаровывал его. Здесь, у западной садовой стены, он заметил вьющееся растение с огромными лилово-золотыми соцветиями. Оно называлось «звездой Устарте», и Унваллису никак не удавалось вырастить его у себя. Оно неизменно погибало, даже высаженное в самую лучшую почву. Верхние листья начинали чернеть, и цветок ничто уже не могло спасти. Унваллиса это бесило до крайности. Нужно будет непременно посоветоваться с Ландисом.

«В каком странном мире мы живем, – со вздохом подумал Унваллис. – Вечером я обедаю с человеком, которого, по всей вероятности, прикажу убить, и при этом собираюсь просить его помощи в садовом деле».

Мысль эта угнетала его. Он всегда, вопреки всем своим усилиям, любил Ландиса Кана. В пору его ученичества Ландис был в Диранане живой легендой, обещавшей остаться в веках. Он служил Вечной уже несколько столетий. Никто не знал толком, сколько ему лет и сколько жизней пожаловала ему Вечная. При всей своей громадной власти с молодежью он держал себя сердечно и просто, и Унваллис в юные годы находил в нем великую помощь. Видеть Ландиса седым и морщинистым казалось чуть ли не противным природе. Унваллис от всей души надеялся, что Ландис согласится на просьбу Вечной.

Но изменит ли что-то его согласие?

Вопрос этот наполнял душу холодом, и Унваллис попытался отогнать его прочь. Вечная, поручив ему передать ее желание Ландису, добавила затем, что с ним поедет Декадо. Унваллис был удивлен. Зачем посылать этого одержимого убийцу с дипломатической миссией?

Солнце садилось. В комнату, постучав, вошла молодая служанка с зажженным фитилем. Она сделала гостю реверанс и принялась зажигать лампы в покоях.

Унваллис налил себе вина и разбавил его водой, желая до обеда сохранить трезвость. Их будет всего четверо: он, Декадо, Ландис и его племянник Каллан. Почему Гамаль не захотел посидеть с ними? Он ведь как будто живет сейчас в доме Ландиса?

Девушка еще раз присела и вышла.

Невеселая получится трапеза. С Декадо, когда он болен, приходится тяжело. В таких случаях он становится резок и толкует лишь об оружии и военном деле. И зачем только Вечной нужен такой любовник? Унваллис вспомнил то время, когда сам был на месте Декадо, и тоска в который раз нахлынула на него. Не только страсть, сливавшая их тела и возводившая их на вершину блаженства, вызывала в нем это чувство. Еще больше он сожалел о тихих минутах после любви, когда они лежали на шелковых простынях и разговаривали. Эти минуты он хранил в памяти, как бесценный клад. Он любил ее всепоглощающей, непоколебимой любовью, а она его бросила. Его душу словно лишили еды и питья. Она услала его за море, в восточные области империи. Там он трудился со всем усердием, питая надежду, что когда-нибудь она вернет его назад, на застланное шелками ложе. Но этого не случилось.

Унваллис вообразил себе, как Вечная, лежа в лунном свете, болтает и смеется с Декадо. Он находчив в разговоре, когда здоров, – кроме того, он красив и молод. У Вечной все любовники молоды и красивы. Ее смех всегда поражал Унваллиса. Звонкий и мелодичный, он веселил душу всех, кто его слышал. Как совместить женщину, которая так смеется, с безжалостной королевой, походя обрекающей на смерть тысячи людей? Унваллис вынужден был признать, что совсем не знает Вечную. Она может быть суровой без всякой причины и жестокой сверх всякой меры – и в то же время способна на величайшую нежность и преданность.

Погруженный в глубокую меланхолию, он даже обрадовался, когда на пороге появился Декадо. Тот забрал в хвост свои длинные темные волосы, и все на нем было черное, даже высокие сапоги. Единственным украшением служил широкий, с серебряными накладками пояс.

– Давай поскорее покончим с этим, – сказал Декадо.

– Как твоя голова?

– Сносно.

Унваллис посмотрел ему в глаза. Зрачки расширены – значит, Декадо принял еще дозу болеутоляющего средства, которое дал ему Мемнон. Советник накинул светлый шерстяной плащ с серебряной каймой, и они вышли.

Служанка, ожидавшая в дальнем конце коридора, провела их наверх, в длинную, ярко освещенную залу. У огромного окна с видом на горы был накрыт стол. Ландис, стоя рядом, беседовал с высоким молодым человеком. Они обернулись к вошедшим, и Ландис сказал:

– Позвольте еще раз приветствовать вас у себя, дорогой Унваллис, и ты, Декадо. Гости из Зарубежья всегда желанны.

Мы здесь отрезаны от мира, и я жажду услышать столичные новости. – Унваллис перевел взгляд с Ландиса на молодого человека с поразительно голубыми глазами. – Мой племянник Каллан из Юсы.

– Неспокойные места, – сказал Унваллис, пожимая Каллану руку. – Вы солдат?

– Нет, помещик, – быстро ввернул Ландис.

– На солдата он больше похож.

– Внешность обманчива, – проронил Декадо. – По мне, он самый настоящий помещик.

Каллан, к облегчению Унваллиса, ответил на это добродушным смехом, но Декадо отчего-то озлился еще больше.

– Что тут смешного? – спросил он.

– Небольшое противоречие. Если внешность обманчива, а я похож на помещика, не значит ли это, что я не помещик? – Не успел Декадо найтись с ответом, Каллан спросил, показывая на ножны у него за плечами: – Здесь такой обычай – приходить вооруженным к обеду?

– Я никогда с ними не расстаюсь, – тяжело глядя на него, ответил Декадо.

– Вы можете оставить свой страх. Здесь врагов нет.

– Страх? Я не знаю, что это такое.

– Могу я взглянуть на один из ваших мечей? – Унваллис видел, что Декадо колеблется. На лице у него проступила испарина, и советник догадывался, что этот обмен репликами усилил его головную боль. Унваллис думал, что он откажет, но Декадо, нажав на камень, вставленный в рукоять, достал меч и подал его Каллану. Тот взвесил клинок на руке, отступил назад и ловко проделал несколько пробных взмахов, а затем вдруг подкинул меч в воздух. Унваллис затрепетал, следя за кружением бритвенно-острого клинка, но Каллан выбросил левую руку и перехватил рукоять. Унваллис с трудом верил своим глазам. Малейшая оплошность – и меч рассек бы Каллану пальцы, поранил запястье или, пролетев через комнату, вонзился в кого-то из зрителей.

– Превосходный баланс, – сказал Каллан, возвращая клинок Декадо.

– Где вы этому научились? – воскликнул Унваллис. – Невероятно!

– Мы, помещики, много чего умеем, – ответил Каллан и сказал, обращаясь к Декадо: – Что-то ты бледноват, мальчик.

– Назовешь меня мальчиком еще раз, – рявкнул Декадо, – и я покажу тебе, как надо пользоваться этим мечом, сукин ты сын!

– Дело зашло слишком далеко, – как можно суровее произнес Унваллис. – Помни, Декадо, что мы здесь в гостях. А вам, сударь, негоже задирать солдата Вечной.

– Принимаю ваш упрек, сударь, – непринужденно улыбнулся Каллан. – Я тоже гость в этом доме и не должен был забываться. – Он грациозно поклонился и обернулся к Ландису: – Не сесть ли нам за стол, дядя?

Трапеза шла почти в полном молчании, и Унваллису стало легче, когда Декадо, встав, поблагодарил хозяина и вышел.

– Поверьте, сударь, вы вели себя весьма неразумно, – сказал Унваллис Каллану. – Декадо смертельно опасен, и оскорблений он не прощает. Я бы советовал вам как можно скорее вернуться к себе домой, за море.

– Я как раз собирался. Хочу посетить старое наашанское королевство.

– Так вы любитель истории?

– В некотором роде.

– Наашан… Одно из мест, где ты чаще всего вел раскопки, не так ли, Ландис?

– Верно, – ответил тот. – Там было много чудесных находок. А теперь, думаю, нам с тобой пора побеседовать. Боюсь, что тебе, племянник, наш разговор будет скучен.

– В таком случае я вас оставлю. – Каллан еще раз поклонился Унваллису и удалился.

– Клянусь Благословенной! – сказал тихо Унваллис. – Он что, смерти ищет? Или на востоке еще не знают, кто такой Декадо?

– Репутация Декадо ему известна, дружище, но Каллан не из пугливых.

– У него странный выговор. Я бывал в Наашане и ничего подобного там не слышал.

– Он с восточного побережья, – пояснил с улыбкой Ландис. – Мне крайне трудно понимать тамошних жителей.

– Попробую сделать так, чтобы Декадо его не убил, – вздохнул Унваллис, – хотя гарантий дать не могу. Этот человек теряет рассудок, когда он болен. Быть может, когда голова у него пройдет, его легче будет склонить к прощению.

– Зачем он поехал вместе с тобой? – спросил Ландис, наливая вино в два кубка.

– Я себе задаю тот же вопрос. Возможно, он стал надоедать Вечной, вот она и услала его из Диранана. Право, не знаю. Поговорим лучше о тебе, Ландис. Ты знаешь, какая опасность тебе грозит.

– Знаю, знаю. Старые привычки не хотят умирать, мой друг. Я нашел кое-какие предметы и не мог удержаться, чтобы не испробовать их. Как видишь, мои джиамады не слишком добротны.

– Ты говорил Вечной, что хочешь пожить на покое вдали от имперской суеты. И она пожаловала тебе эти земли.

– Которые теперь хочет отнять назад?

– Разумеется, нет. Она лишь желает пройти через них с армией, чтобы очистить север от предателей.

– Полно тебе. Кратчайший путь на север лежит по равнине, через руины. Ваша армия уже стоит там, у южного перевала. Дорога через мои владения займет лишний месяц, а что этим можно выиграть? Говори прямо, Унваллис. Что хочет Вечная от меня на самом деле?

– Нужно ли тебе, чтобы я это нацарапал на глиняной табличке? Ты был старейшим из ее советников и дольше всех служил ей. Даже я не знаю, сколько времени ты провел у нее на службе. Во всяком случае, дольше Агриаса. А с кем мы сейчас воюем? С тем же Агриасом, который клялся хранить ей верность всю свою жизнь. С Агриасом, нанесшим нам огромнейший ущерб. Больше ста тысяч человек пали в боях, впятеро больше умерли от голода и болезней.

– Ты хочешь сказать, что она боится, как бы из меня не вышел второй Агриас? – засмеялся Ландис. – Вот уж пальцем в небо. Мне не нужна власть кроме той, которой я обладаю здесь.

– Ты все еще любишь ее, Ландис?

– Уж тебе-то не пристало об этом спрашивать. Конечно, люблю. Она была моей жизнью, моей мечтой. Была для меня всем с тех самых пор, как я увидел ее статую. Я делил с ней ложе много лет. Правда и то, – он пожал плечами, – что мне приходилось делить ее со всеми любовниками, которых она к себе приближала. Но это ничего не значило. Я отдал бы сто лет жизни за еще одну ночь с ней.

– Я тоже, хотя у меня нет в запасе этих ста лет. Ты предупреждал ее относительно Агриаса. Я помню.

– А помнишь, что еще я тебе говорил?

– Помню, однако не убежден до сих пор. Но это все в прошлом и уже не имеет значения. Вечная хочет быть уверенной в твоей преданности. Хочет поставить к тебе сколько-то войск для охраны границ. Что в этом страшного? Немного солдат, немного джиамадов.

Ландис подлил в кубок вина и отпил глоток.

– Страшного в этом то, что у Агриаса большая сила на севере. Если ко мне войдут войска Вечной, он об этом услышит. И война перекинется на мои земли, до сих пор милостиво избавленные от этого ужаса.

Унваллис тяжело вздохнул.

– Тогда перейдем к другому вопросу, весьма деликатному. К могиле Скилганнона.

– В чем же вопрос? Могила оказалась пустой.

– Не в пещере, Ландис, а в полумиле оттуда, на сухом островке.

– Там лежал не он. Да, я нашел там старые кости, но захороненные с ними предметы относятся не к тому времени.

– Один из твоих землекопов донес, что там нашли два меча в одних ножнах.

– Неправда. Мы нашли большой двуострый топор, не тронутый ржавчиной, и несколько горшков с золотом. Монеты позднего дренайского периода, с изображением короля Сканды. Они у меня еще сохранились, если хочешь взглянуть.

– Зачем ты поставил у своих земель защитные чары, Ландис? – спросил Унваллис тихо, пристально глядя на своего друга.

– Я не люблю, когда за мной наблюдают, – избегая его взгляда, ответил Ландис. – Я частное лицо, и подглядывание Мемнона раздражает меня. Я его всегда недолюбливал. Очень надеюсь, что Вечная разгадает его змеиную натуру и наденет его голову на кол.

– Верно, верно. Мемнона никто не любит, однако рассмотрим факты. Ты, как и Агриас, создаешь джиамадов. Ты отказываешь Вечной в праве на проход через твои земли. Ты поставил защитные чары, чтобы помешать Вечной видеть, чем ты здесь занимаешься. Я ничего не исказил? Ты согласен?

– Звучит не лучшим образом, правда? – с натянутой улыбкой заметил Ландис.

– Далеко не лучшим. Я твой друг и хочу тебе помочь. Но если я уеду отсюда, не заключив соглашения, мне за тебя будет страшно.

– Она же знает, что я никогда… не причиню ей зла. – Унваллис расслышал испуг в голосе Ландиса.

– Я не могу ручаться за то, что Вечная знает. Зато мне известно, как она поступает с теми, в ком видит угрозу. Ты полагаешь, что долгие и близкие отношения с ней сохранят тебе жизнь? Пустая надежда. Мемнон послал Теней к южному перевалу, о котором ты говорил. Возможно, они оттуда пойдут на север, чтобы расправиться с одним из вождей мятежников, но с тем же успехом они могут перевалить через горы и явиться к тебе.

– Нет, друг мой, она меня не убьет. Это я подарил ей жизнь. Ты хотел знать, как долго я ей служил. Так вот, я жил еще до Вечной, Унваллис. Первой моей Возрожденной стала она. Я вернул ее. Она не способна лишить меня жизни. Возвращайся и скажи Вечной, что я ей не враг. Скажи, что убежден в этом. Она поверит тебе. Скажи, что мне нужно немного подумать над ее предложением.

Сердце Унваллиса дрогнуло.

– Неужели ты так плохо ее знаешь, Ландис? Не помнишь, скольких она обрекла на смерть? А ведь многие из них тоже любили ее. Говорю тебе: твоя жизнь под угрозой.

– Мне нужно немного времени, только и всего. Совсем немного. Попроси ее от моего имени и увидишь. Она не откажет. Не хочешь ли теперь посмотреть те дренайские монеты? Это большая редкость.

Час был поздний, но Скилганнон не спал. Стоя на балконе, он дышал ночным воздухом и смотрел на озаренные луной горы. Гарианна была беременна, а он и не знал. Трудно свыкнуться с этим. Он не любил эту воительницу с больной душой, но ее судьба не была ему безразлична. Почему она ему не сказала? Ни она, ни Устарте? Разве мужчина лишен права знать, что у него есть сын?

«Твой сын умер тысячу лет назад», – с горечью сказал он себе.

Он представил себе лицо Декаде Был ли сын похож на него? Скилганнон надеялся, что Декадо ему понравится, что он найдет в нем какое-то сходство с собой. Сходства он не нашел и не почувствовал к этому заносчивому юноше ничего, кроме неприязни. Тот тоже явно его невзлюбил. «Ну что ж, – подумал Скилганнон с улыбкой, – не так уж мы и несхожи в таком случае».

Он услышал, как кто-то открыл дверь комнаты, и обернулся. Дворецкий Энсинар поклонился ему, тряхнув зачесанными на лысину волосами.

– Господин послал меня посмотреть, не спите ли вы. Он просит вас спуститься к нему в библиотеку.

Скилганнон, кивнув, последовал за ним по опустевшему ночному дворцу. Ландис при свете ламп казался осунувшимся и бледным. Отпустив Энсинара, он предложил Скилганнону сесть.

– Дела мои плохи, – вздохнув, сообщил он.

– Извини, что я поддразнивал твоего гостя. Это было невежливо.

– Я не об этом, – махнул рукой Ландис. – Я сам был глупцом, который в заносчивости своей надеялся обмануть такого умного человека, как Унваллис. И саму Вечную. Я не преуспел в этом, но думаю, что время еще есть. Уверен, что есть.

– Ты хотел меня видеть.

– Да, прости. Столько всего в голове. Мысли мечутся и жужжат, как сердитые пчелы. – Ландис отошел к дальней стене, сдвинул панель и с заметным усилием достал тяжелый топор с черной рукоятью и двумя лезвиями. – Тебе знакомо это оружие?

– Да. – Скилганнон взял его из рук Ландиса. – Это Сна-га, топор Друсса-Легенды.

– «Паромщик, не знающий возврата», как гласят руны на топорище. Могуч должен быть человек, чтобы сражаться таким.

– Он и был могуч. Топор, как я понимаю, тоже взят из моей могилы.

– Да. Как он достался тебе?

– Это подарок одного великого полководца. Друсс пал, сраженный его воинами, при защите Дрос-Дельноха. Я пришел к военачальнику и попросил у него топор.

– И кости, которые ты положил в медальон и стал носить у себя на шее.

– И кости. Знает ли Харад, что он Возрожденный?

– Нет. Но теперь, когда стало известно, кто он, можно попросить Гамаля отыскать в Пустоте его душу.

– Я уже говорил тебе, что там он его не найдет. Хорошему человеку нечего делать в этом проклятом месте. Он давно прошел дальше, в обитель героев. Ты и так уже натворил дел, Ландис. Оставь все, как есть.

– В твоих словах больше правды, чем ты думаешь. – Ландис сгорбился на своем стуле. – Когда завтра увидишь Харада, передай ему этот топор от меня в подарок, хорошо?

– Скорее уж от меня, раз он лежал в моей могиле, – улыбнулся Скилганнон. – Хорошо, передам. Думаю, Друссу бы это пришлось по душе. Схожу с Харадом в горы, а потом уеду отсюда. Твоя борьба с Вечной – не моя забота.

– Я понимаю тебя. Хорошо понимаю. Каким же я был глупцом, несмотря на свой возраст и свою мудрость. Устарте не богиня, и нет на ней благословения Истока. Она просто одаренная джиамадка, созданная, вероятно, таким же, как я. – Ландис, невесело рассмеявшись, покачал головой. – Я думал, твое возвращение уравняет весы в мою пользу. Думал, Исток простит меня, если я исполню пророчество Устарте.

– За что простит?

– За муки этого мира, дитя мое. Это я дал Вечной жизнь. Я научился управлять машинами для создания джиамадов. Все противоестественные ужасы, от которых стонет эта благословенная земля, лежат на моей совести.

– Смешанные существовали и до тебя, Ландис. Надирские шаманы умели их создавать. Не бери на себя слишком тяжкий груз.

– Если и существовали, то в малом числе – от них-то и пошли сказки про чудищ. Из них не составлялись армии, Скилганнон. Гамаль рассказал мне о Пераполисе и о нескольких тысячах душ, которые на совести у тебя. Если ты за свои грехи блуждал в Пустоте тысячу лет, что же ожидает меня? Мне никогда не дойти до врат, о которых ты говорил. И никогда не побороть тамошних демонов.

– Пожалуй, – признал Скилганнон. – Что ты собираешься делать дальше?

– Бежать, – снова вздохнул Ландис. – Поищу укромное место, где смогу дожить свои дни. Можешь ты выполнить мою последнюю просьбу?

– Проси, и я отвечу тебе.

– Возьми с собой Мечи Дня и Ночи. Зарой их в землю, если хочешь. Выброси в море. Мне все равно. Я не хочу, чтобы они попали в дурные руки, если… если все обернется совсем уж плохо. Ты это сделаешь для меня?

Скилганнон поразмыслил.

– Заверни их во что-нибудь, и пусть их принесут ко мне утром, пока я не ушел.

Они шли уже больше четырех часов и за это время обменялись лишь несколькими словами. Харада это устраивало. Этот Каллан оказался крепким и не нытик. К середине дня стал накрапывать дождь. Сначала Харад не обращал на это внимания, но дождь усиливался, и тропа становилась скользкой. Он посмотрел на небо. Тучи сгущались, на западе полыхнула молния. Харад свернул к утесу, где было много мелких пещер, зашел в одну из них и скинул котомку. Каллан последовал его примеру и снял длинный, до щиколоток, кожаный кафтан, оставшись в замшевой безрукавке. Подняв руки, он стал разминать затекшие плечевые мышцы. Несмотря на его стройность, руки и плечи у него были мощные. Ниже одного локтя Харад увидел темное изображение паука. К котомке Каллана были привязаны два больших свертка. Один, с легким изгибом, имел около пяти футов в длину. Второй разжигал любопытство Харада еще больше. Широкий на одном конце и узкий на другом, он напоминал струнные инструменты, на которых играли музыканты в праздничные дни, но для такого инструмента был слишком плоским.

Они посидели немного молча. Потом Каллан снова оделся, вышел под дождь и вернулся с охапкой хвороста. Это он повторил несколько раз, пока не натаскал столько дров, чтобы хватило на ночь, повесил мокрый кафтан на камень и развел костер. Сырые дрова разгорелись не сразу, но Каллан не проявлял раздражения. Наконец огонь занялся, и он сел, прислонившись к стене пещеры. Харад развязал свою котомку и предложил Каллану вяленого мяса. Оба все так же молчали.

Сверкнула молния, следом тут же прокатился гром. Дождь полил вовсю, хлеща струями по утесу. Харад, который раньше надеялся, что его спутник окажется не болтливым, стал находить затянувшееся молчание тягостным.

– Грозу лучше переждать, – сказал он. Тоже мне, брякнул! Дураку ясно, что ее придется пережидать. Для чего же иначе они залезли в эту пещеру, да еще костер развели?

– Хорошая мысль, – сказал Каллан. – Я устал больше, чем ожидал.

– Для непривычных это долгий подъем, – согласился Харад, а Каллан легко вскочил на ноги, отвязал тот чудной сверток и размотал ткань. Харад следил за ним с нескрываемым интересом. Огонь осветил большой двуострый топор с черной, украшенной серебром рукоятью. Харад в жизни не видывал ничего красивее. Лезвия топора походили на крылья бабочки. Молодой лесоруб вздрогнул, кожа его покрылась мурашками.

Каллан взял топор в руки и передал Хараду. Оружие было тяжелым, но превосходно уравновешенным. У Харада вырвался долгий вздох.

– Это подарок от Ландиса Кана, – сказал Каллан.

– Должно быть, он высоко ценит вас, коли сделал такой подарок.

– Он дарит его не мне, а тебе, Харад, – улыбнулся чужеземец и подбавил в огонь дров.

– Мне? С чего это? Каллан пожал плечами.

– Спроси его сам, как вернемся. У этого топора есть имя – его зовут Снага. «Снага-паромщик не знает возврата», так написано на рукояти. В старину он принадлежал одному великому герою.

Харад встал, отошел чуть подальше и пару раз взмахнул топором.

– Наверно, он был очень сильный, раз сражался таким оружием. Топорик-то не из легких.

Каллан, не отвечая, жевал мясо.

Дождь лил с той же силой, сверкала молния, гремел гром. У входа в пещеру возник черный медведь, постоял немного, почуял дым и ушел.

– Тут много медведей, – сказал Харад. – И диких кошек. А вы сами откуда будете? Никогда не слыхал, чтобы люди так говорили. – Топор он положил рядом с собой и все время трогал его.

– Издалека, – сказал Каллан. Харад расслышал нотку горечи в его голосе и решил не настаивать. Вскоре стало ясно, что гроза продлится всю ночь. Оба развернули свои одеяла. Каллан уснул почти сразу, а Харад все сидел, разглядывая свое отражение в блестящих лезвиях топора. На миг ему почудилось, что перед ним кто-то другой. Он вздрогнул, отложил топор и посмотрел на спящего Каллана. Харад не мог не признать, что тот хороший попутчик. Не пристает с вопросами, не выхваляется. Авось эти несколько дней в горах окажутся не такими уж тяжкими.

Харад встал, взял топор и подошел к устью пещеры.

Снага…

Хорошее имя. Паромщик, который не знает возврата. Харад задумался о герое, который когда-то владел топором. Откуда он был родом? И с кем сражался?

Медведь вернулся. Харад стоял тихо и ждал. Медведь, поглядев на кряжистую фигуру у входа в пещеру, вдруг поднялся на дыбы и навис над человеком.

– Брось, – сказал ему Харад. – Мы ж с тобой не враги. Зверь помедлил еще немного, опустился на четвереньки и ушел в лес.

– Ловко ты с медведями управляешься, – сказал Каллан. Харад оглянулся. Чужеземец стоял позади него с ножом. Харад не слышал, как тот подошел.

– Я его уже видел раньше. Как-то он залез в мою хижину и сожрал трехмесячный запас еды. Я сам был виноват, что не запер дверь. – Харад посмотрел на нож в руке Каллана и усмехнулся. – Хороший ножик, но нужно большое везение, чтоб убить им медведя.

– Я везучий. – Каллан спрятал нож и вернулся на свое одеяло.

Гроза бушевала почти всю ночь, но утром солнце взошло на безоблачном небе.

Они шли молча все утро, однако теперь Харада уже не тяготило молчание. В лесу он заметил нескольких серых волков. Олени щипали траву у развалин на плоскогорье.

– Кто здесь жил раньше? – спросил Каллан.

– Я историю плохо знаю, – пожал плечами Харад. – Эти люди вроде бы назывались сатулами, но их не стало давным-давно.

– Сатулы… Я слышал о них. Воинственный был народ. Они вечно враждовали с дренаями.

– Может, и так, – пробурчал Харад, стыдясь своего невежества. – Хорошие тут места. Народу мало. Только на севере есть деревушка, а так ничего. Можно бродить неделями и никого не увидеть. Мне это по душе.

Они пересекли небольшую долину и снова двинулись в гору. Стало смеркаться, когда Харад спросил:

– Устали?

– Когда я отдал тебе топор, стало легче, – улыбнулся Каллан. – Уж очень тяжел.

– Он красавец. Мне кажется, я всю жизнь с ним ходил.

Ночлег они устроили в неглубокой лощине. Со снежных вершин дул холодный ветер. Каллан развел костер под прикрытием валуна, чтобы тепло отражалось от камня, но ветер крепчал и раскидывал искры. В конце концов огонь погас, и путешественники закутались потеплее.

– Вы знаете что-нибудь о прежнем хозяине Снаги? – спросил Харад.

– Да. Его звали Друсс. Он был известен как Друсс-Легенда. Дренайский герой.

– А какой он был?

Голубые глаза Каллана встретились с более светлыми глазами Харада. Мгновенное напряжение возникло между ними и тут же прошло.

– Он был сильный, очень сильный. И жил по кодексу чести.

– Это как?

– Ну… были у него свои правила. Хочешь послушать?

– Хочу.

Каллан набрал воздуха в грудь.

– Не обижай женщин и детей. Не лги, не обманывай и не воруй. Будь выше этого. Защищай слабых от зла сильных. Не позволяй мыслям о наживе увлечь себя на дурной путь. Вот он, железный кодекс Друсса-Легенды.

– Мне нравится, – сказал Харад. – Скажите еще раз. – Каллан повторил. Харад помолчал, запоминая, и прочитал правила сам. – Правильно?

– Правильно. Ты намерен следовать им? Харад кивнул.

– Раз топор теперь мой, то и правила, наверно, должны стать моими.

– Он бы это одобрил. Куда пойдем завтра?

– К руинам. Я бываю там иногда. Думаю, вам понравится.