Читать книгу Княжна сто двенадцатого осколка - Динара Смидт - Страница 11

Ив задержалась в тамбуре, и некоторое время наблюдала за матерью сквозь стеклянное окошко в двери. Пассажиров было мало: пожилой мужчина спал с открытой книгой на коленях да две жрицы играли в дальнем углу в карты, по очереди прикладываясь к горлышку круглой походной фляги.

Мать сидела у окна. Её локоть упирался в подлокотник дивана, а рука привычно теребила висевший на шее кулон – единственное украшение, которым она владела.

На матери было платье и пальто – простое и практичное. Она не взяла ничего другого, и это вселяло в Ив надежду, что путешествие не слишком затянется. Да и нельзя ведь им надолго отлучаться. Кто присмотрит в их отсутствие за «Узелком»? И Клубочек будет скучать.

Ив вздохнула.

– Не ты ли мечтала о приключениях? – горько подумала она. – Извольте получить и расписаться.

Ив твёрдо верила, что во всём городе нет женщины красивее матери. Пусть у неё не было ни жемчужных нитей, которые она могла бы вплести в волосы, ни шёлковых платьев с кружевами на манжетах, её тёмные глаза, глубокие и таинственные, как древние озера, могли заворожить любого мужчину. Её кожа была гладкой и нежной, а волосы мягкими каштановыми волнами падали на плечи, когда вечером она вытаскивала из них шпильки и отпускала на свободу.

Мать… по утрам она причёсывала Ив перед высоким зеркалом. Она делала ей игрушки из дерева и обрезков ткани, а однажды соорудила настоящий кукольный домик, с кроватью и столом и крошечной кухонькой. Она научила её читать, писать, шить и вышивать – и вообще всему, что Ив знала (кроме, разве что, волшебства, которому её никто не учил).

Что же случилось? Отчего теперь девушка глядела на самого родного в мире человека и не узнавала? События этой ночи не укладывались в голове. Да, она знала, что мать – ведьма. Все знали. Женщины, бывало, приходили к ней за помощью: она плела обереги и предсказывала будущее, глядя в чашу с водой. За это она не брала платы, даже у тех, кто мог это себе позволить. Но то была простая бытовая магия, развлечение, граничащее с шарлатанством.

А залечивать раны? Наколдовывать стаю птиц? Взрывать стёкла? Ив не могла сравнить это и со своим волшебством. Нет, её волшебство было тёплым, как солнечный луч и необъяснимым образом… естественным. То, что творила мать в ту ночь, было холодным и неправильным. Ив не могла объяснить, просто чувствовала сердцем.

И тут она вспомнила кое-что. Будто бы открылась доселе запертая дверь, и из глубины памяти на поверхность всплыл один случай, произошедший года два тому назад.

Был разгар жаркого лета, введшего в моду хлопковые платья и веера. Воздух был совершенно неподвижен, и хотя окна в доме стояли нараспашку, это не приносило облегчения.

Одной такой душной ночью Ив внезапно проснулась. Она полежала немного, глядя в потолок и гадая, что же её разбудило. Должно быть, уханье филина в деревьях у дома. В открытое окно светила полная луна, яркая и белая на тёмном небе. Ив перевернулась на другой бок, и уже снова собиралась нырнуть в уютную глубину оставленного сна, когда заметила, что кровать матери пуста. Простыни были не смяты – она даже не ложилась. Страдая от бессонницы, мать иногда засиживалась за чтением… да вот только огни не горели. Дом казался пустым.

Ив вдруг испугалась. Она подождала, прислушиваясь несколько мгновений, и, наконец, не выдержав, выпрыгнула из постели, и тихонько, в одной ночной рубашке, прокралась в гостиную. Угли в очаге почти остыли. Кот спал на подстилке. Клепсидра отмеряла капельками воды ночные минуты.

Ив прокралась по тёмному дому к входной двери и обнаружила ту незапертой. Она вышла в залитый лунным светом двор. Резкие тени перечерчивали землю под ногами. Ив сделала несколько неуверенных шагов по дорожке, что огибая дом, вела к сараю у дальнего края заросшего крапивой забора.

Двойные двери сарая были чуть приоткрыты, внутри подрагивал огонёк. Ив не подошла к дверям. Какой-то примитивный инстинкт толкнул её в тень, заставил прокрасться, как воровке, к одному из боковых окошек и прильнуть к грязному стеклу. В сарае, грубо сколоченной деревянной постройке, мать хранила мешочки с семенами, огородные принадлежности, старую рабочую одежду. Пол был земляной, в углах между сезонными генеральными уборками скапливалась густая паутина. Несколько громоздившихся ящиков, кособокая вешалка да деревянный стол с разложенными на нём инструментами составляли всю обстановку, оставляя в центре немного свободного пространства. Только теперь каждый сантиметр этого пространства занимали горящие свечи, расставленные вокруг нарисованного на земле знака.

Ив попятилась от окна. Ею овладело чувство, что это – чем бы это ни было – не предназначалось для её глаз. Она хотела бежать назад, домой, как вдруг мелькнувшая тень, которая как будто бы загородила на миг свет полной луны, заставила её повернуться в сторону опушки. Там она увидела стаю птиц. Вороны, чёрные, как купол ночного неба, да так много – не пересчитать.

Хоть они с матерью и жили рядом с лесом, Ив никогда прежде не сталкивалась с дикими стаями. Она слышала иногда жуткие истории о том, как птицы нападали на детей или на скот, но всё это происходило по большей части на фермах и в захолустных деревнях, а не в городе. Шум и яркие фонари пугали хищных птиц.

А эти… нет, эти не были похожи на простую стаю. Силуэты чуть подрагивали в лунном свете, как дрожит на слабом ветерке дым от костра. И то ли виной всему была ночь и усталость, то ли со страху у неё разыгралось воображение, но Ив почудилось, что их глаза, горящие молочно-белым потусторонним светом, обращены к ней и следят.

А потом она моргнула – всего-то на мгновение закрыла глаза, а когда открыла, птиц уже и след простыл. Точно вся стая растворилась в воздухе.

Ив бросилась домой, не оборачиваясь. Лишь оказавшись в безопасности постели, она смогла вздохнуть. Несмотря на жаркую ночь, тело пробирала дрожь, и она укрылась с головой, и лежала так, пока не забылась тревожным сном.

Наутро она решила, что всё ей просто привиделось. Мать готовила завтрак, напевая и деловито гремя посудой на кухне.

– Я видела во сне птиц, – сказала Ив, садясь завтракать. – Стаю чёрных ворон.

– О, – мать рассмеялась, – вороны во сне – добрый знак.

«Добрый ли впрямь?»

Ив нащупала в кармане пальто гладкое прохладное серебряное яйцо, которое собиралась подарить матери. Будто тысяча лет миновала! Ив покрепче сжала его в ладони, как единственную нить, связывающую с прошлым, и, отворив дверь, шагнула в скупо освещенное купе.

Непривычная к движению поезда, она, шатаясь, добралась до места напротив матери, и плюхнулась на обтянутый клетчатой рогожкой жёсткий диван. Мать не повернула головы, не оторвала глаз от мрака за стеклом.

– Тот человек… – неуверенно начала Ив, – ты прогнала его?

Мать вздрогнула, вырванная из своих мыслей, и, повернувшись к дочери, кивнула.

– На время, – сказала она. – Он не оставит нас так просто.

– Ты с ним знакома?

– Мы знали друг друга… давно.

– Зачем мы ему нужны?

– Он выполняет приказ.

– Чей?

– Того, кто не получит, чего хочет.

Ив обнадёжило то, что вопросы хотя бы не остаются вовсе уж без ответов.

– Куда мы едем?

– На север. У меня есть знакомый в Трекуохе, нужно его разыскать. А там… там будет видно.

– Трекуох, – повторила Ив, вспоминая уроки географии. – Это ведь порт, да? На юге?

– Да, Ив. Нам придётся пересесть на другой поезд.

Мать замолчала и мрачно покачала головой. Усталость лежала на её лице, как глубокая тень, съедая со щёк краски и вытягивая свет из глаз.

Они ехали всю ночь, пока небо на востоке не начало светлеть. Ив задремала на диване рядом с матерью, положив голову ей на колени и подобрав под себя ноги. Сквозь сон она чувствовала покачивание поезда и руку матери, рассеянно гладящую её голову.

Ей снилось, что они едут в карете под ярким солнцем, а за окном простирается бескрайняя пустыня из золотого песка…

В вагоне уже погасили лампы, когда мать потрясла её за плечо.

– Пойдём, Ив, выйдем на следующей станции.

Господин с книгой исчез – должно быть вышел на одной из ночных остановок. Жрицы завтракали. На столике между ними была разложена салфетка, на ней – крошечные треугольные сэндвичи из белого хлеба, яиц и кружевных листиков салата. Глядя на них, Ив вмиг вспомнила до чего голодна.

– С праздником! – сказала одна из жриц, когда мать с дочерью проходили мимо.

– Благослови вас светлая Богиня, – жизнерадостно добавила вторая.

Мать, занятая своими мыслями, даже не взглянула на них. Похоже, за всю ночь она ни на минуту не сомкнула глаз.

Выпустив мать и дочь на грязный перрон, поезд тотчас же тронулся. Уродливое здание вокзала слепо таращилось сквозь утренний туман. Городок за решётчатыми воротами – убогий, маленький, из тех, которые поезда торопятся миновать, а пассажиры не замечают – едва начинал пробуждаться. По обочинам дорог лежали вперемешку с грязным неубранным снегом сорванные ветром гирлянды и пёстрые обертки от конфет. Редкие экипажи плелись по узким улочкам, дома стояли тесно, и казалось, о чём-то перешептывались и поглядывали опасливо по сторонам, не приближается ли к ним какой незваный гость.

Мать купила в кассе вокзала карту движения поездов и долго изучала её за столом в зале ожидания. Ив рассматривала в окно пустые рельсы. На перроне кто-то разбросал хлебные крошки, и пёстрые лохматые голуби слетелись на них с соседних крыш.

– Единственный поезд, – сказала мать, – который нам подходит, отправляется завтра на рассвете. Что ж, похоже, придется задержаться здесь. Идём, нужно снять номер и немного отдохнуть.

– А если нас снова найдут? – спросила девушка.

Мать положила руку ей на плечо и легонько сжала:

– Не бойся, Ив. Я сумею тебя защитить.

Почему-то такое заверение прозвучало скорее зловеще, чем обнадеживающе.

Постоялым двором служило деревянное трёхэтажное здание, привалившееся к вокзальной стене, будто ища опоры. Маленькая женщина с пухлыми смуглыми руками мыла окна, энергично орудуя тряпкой. За стойкой в холле никого не было, и им пришлось долго ждать, пока хозяин не вышел к ним, и не отдал ключ в обмен на несколько монет.

Их комната была узкой и длинной, с пятнами дождевой воды на потолке. Единственная кровать была зажата между сундуком и столом. В дальнем от входной двери углу стояла огороженная ширмой раковина. Из окна открывался вид на задний двор, где кошки потрошили мусорные баки в поисках съестного, а на веревках сохло выстиранное белье.

Ив присела на краешек кровати, пытаясь справиться с разбегающимися мыслями – стоило ухватиться за одну, прочие тут же пускались врассыпную, подобно выводку непослушных птенцов.

Мать прошлась по комнате и остановилась у окна. Она избегала глядеть на дочь, и от этого Ив чувствовала себя ещё хуже.

По очереди они умылись над раковиной. Когда Ив открыла кран, трубы загудели и затряслись, и лишь спустя полминуты полилась тонкая струйка холодной ржавой воды. Она ждала, пока раковина наполнится, и разглядывала своё отражение – в коричневой воде оно напоминало фотографию, из тех, на которых богатые дамы изображены в лучших нарядах и драгоценностях, с зонтиком или веером.

Умывшись и причесавшись, Ив следом за матерью спустилась вниз. Завтрак подавали за большим общим столом. Пухленькая женщина принесла им по вареному яйцу, кусочку поджаренного хлеба и по кружке бледно-коричневой жидкости… не то чай с молоком, не то кофе. И особое угощение в честь дня Богини – яблоко на беленькой тарелочке, нарезанное тоненькими дольками и посыпанное сахаром.

К тому времени, когда они закончили завтракать и вышли со двора гостиницы на улицу, город уже окончательно пробудился и теперь готовился к празднику. Утренний туман рассеялся, и те же самые улицы, показавшиеся Ив с первого взгляда неприветливыми и грязными, предстали совсем иными. Прояснилось. Солнце заблестело в витринах и окнах жилых домов, и Ив заметила, что за их стеклами, на подоконниках, сидят нарядные куклы с красными цветами в волосах. Над домами парили гирлянды из золотой фольги – тысячи птиц, их крылья трепетали на ветру.

И без того тесные улочки стали ещё теснее от лотков, на которых уличные торговцы разложили свои товары – пёстрые бусы и перстни с самоцветами, вязаные пинетки из мягкой шерсти, расписные шкатулочки и деревянные резные трубки.

Это был долгий день. Бесконечный даже. Кругом шумели и веселились люди, но Ив будто находилась внутри мыльного пузыря, не пропускающего звуки. А ведь она любила день Богини больше любого другого праздника. Будь они дома, Ив нарядилась бы в новую юбку и танцевала бы до заката, прерываясь лишь за тем, чтобы поесть горячих пирожков или выпить лимонного шербета.

Вместо этого они с матерью гуляли по городу, как два призрака, всё больше в молчании, каждая – во власти собственных тревог.

На площади розовощекие женщины в пуховых платках продавали карамельки на палочках. По краям развели костры и поставили на них огромные чаны с шоколадом, и повариха разливала его поварешкой по глубоким глиняным мискам.

На сцене давали праздничное представление. Куклы разыграли известный сюжет – Богиня дерётся с огнедышащим драконом, похожим на десяток сшитых вместе помпонов. Вот, деревянная кукла с развевающимися шелковыми волосами и в облегающих стан доспехах рубанула мечом, и дракон распался на части под победоносные вопли малышни.

«Мы точно поклоняемся героине приключенческого романа», – подумала Ив.

К обеду мать купила Ив горячую булочку, намазанную горчицей, а себе – круглый лимонный пирожок. Они поели сидя на кровати в гостиничном номере, запивая брусничным соком из кувшина, а оставшиеся крошки высыпали на широкий отлив, и голуби, которых в городе было не меньше, чем крыс, устроили за окном небольшую потасовку.

Ив проснулась и не сразу поняла, где находится. Холодный сквозняк, пробивающийся сквозь щели в окнах, жесткое гостиничное одеяло и сырой запах в комнате грубо вернули к действительности.

За окном стемнело. Шум праздничных гуляний стих. Должно быть, давно перевалило за полночь.

Мать сидела на подоконнике, обняв руками колени. Скудный лунный свет и безрадостная обстановка комнаты создавали композицию, как на картине. Вот – прямоугольник окна, как рама. В нём – острые мрачные крыши и кусок неба. И мать, сидит с краю, будто бы нарочно размещённая там художником, следующим принципу золотого сечения.

Мать пошевелилась, разрушая иллюзию. Она снова трепала кулон – поднесла к носу, вдыхая давно исчезнувший запах.

– Мам? – прошептала Ив.

Мать повернулась к ней.

– Я разбудила тебя, птенчик?

– Нет, я просто…

Она не знала, как закончить, поэтому встала и подошла к матери. Пристроилась на подоконнике, напротив. На мгновение ей почудилось, что мать плачет. Она никогда не видела, чтобы та плакала, и боялась увидеть слёзы. Но мать не плакала. Она просто сидела, опустив плечи, как если бы у неё закончились силы.

– Мам, – спросила Ив, – что происходит? Почему ты не хочешь рассказать?»

Материнский ответ был таким тихим, что Ив с трудом разбирала слова:

– Я хочу, Ив. Я очень хочу рассказать. Но если я это сделаю, всё будет напрасно. Всё, что я сделала, все те ужасные, непоправимые вещи, которые я совершила – лишатся смысла.

Ив не могла представить себе, о каких непоправимых вещах шла речь. В самом деле, что такого страшного могла совершить её скромная милая мама? Зимой она мастерила кормушки для озябших синичек. На праздники готовила печенье с мятой и раздавала соседской ребятне. И кто бы ни постучался в дверь их домика, знал, что там никогда не откажут в помощи. Мать была доброй женщиной. Иногда упрямой. Иногда замкнутой. Иногда излишне категоричной. Но всегда доброй.

– Ты не могла совершить ничего дурного, – решительно заявила Ив.

Мать только хмыкнула, будто говоря: ты меня не знаешь. Но Ив знала. Кого она знала по-настоящему, если не собственную маму?

– Ой, погоди, – Ив схватила со стула своё пальто, и, порывшись в кармане, достала кулон. – Вот, смотри, это я купила тебе. С днём Богини, мам.

Мать, не понимая, посмотрела на кулон, блестящий на ладони дочери. Прошло, наверное, не меньше полминуты, прежде чем она протянула руку и взяла подарок. Поднесла к лицу. Серебряное яйцо, размером с ноготь.

– Тебе не нравится? – осторожно спросила Ив, когда пауза затянулась.

Мать качнула головой, не сводя с подарка глаз.

– Он прекрасен, – она улыбнулась дочери, и всё же что-то было не так.

– Может быть, ты… его примеришь?

Мать кивнула.

Она расстегнула цепочку, на которой висел старый кулон, помедлила, затем быстро, освободила её и продела в ушко нового.

– Помоги-ка.

Ив помогла застегнуть цепочку, а потом мать обняла её, очень – слишком – крепко.

– Обещай мне кое-что, – шепнула она, и дождалась, пока Ив неловко кивнёт, – что бы ни произошло, ты должна помнить, что это правда. Каждое слово. Я люблю тебя больше всего на свете, и все, что я сделала, было только ради тебя.

– Я знаю, мама, – нерешительно проговорила Ив, – я уверена…

Она не успела договорить, потому что в этот момент в коридоре гостиницы, сразу за дверью, раздался пронизывающий и жуткий, будто исходящий из недр самой земли – оглушительный визг.