Читать книгу Смена. Военный дневник подполковника Джордже Аничича - Джордже Аничич - Страница 18

В 7.00 меня разбудил майор Борис Стоименов. Он хочет до дежурства сходить на почту в деревню и отправить жене деньги, которые вчера получил. Оказалось, что почта не работает. Кто-то из местных жителей объяснил нам, где можно найти почтальона. Он владелец частного магазина. Борис дал ему адрес и деньги. Он хотел съесть бурек (слоёный пирог – Прим. перев.) и йогурт. Очень любит йогурт. Но его здесь нет. Возвращаемся в лагерь. Стоименов с боевой сменой уходит на огневую позицию, а смена Дани возвращается в лагерь. Сам Дани остался на позиции дожидаться меня.

Вчера мы договорились, что до моего возвращения от стоматолога на дежурстве будет только Борис. Наверное, Дани забыл об этом. Я отправляюсь на огневую позицию. Там мы договариваемся, что остаётся Борис. Обсудили, как организовать хорошие бытовые условия в лагере. Расчёт после дежурства должен прийти в подготовленный лагерь и не искать место, где спать. Нужно привлечь прапорщика Седлака. Дани возвращается в лагерь, а я иду к доктору Джукичу, чтобы он мне сообщил время и место моего визита к стоматологу. Нужно из зуба удалить лекарство, которое было введено, чтобы убить нерв в верхней правой „пятёрке“. Застал его за завтраком в доме, в котором он разместился. Хозяева пригласили позавтракать вместе с ними. Я из вежливости согласился. На завтрак была ветчина, варёные яйца и сыр.

Еду в Печинци. По пути у сапожника Цвеи привёл в порядок кобуру, которая вся распоролась, и застёжку левого сапога. У него не было подходящих запасных застёжек, и он поставил одну металлическую серую, а другую белую. В шутку сказал: „От сглаза“. Иду в отдел полиции, чтобы у Ковачевича получить талоны на топливо для Данки. Обеспечил 20-ю литрами бензина. Пока пили кофе, он пытался подобрать мне сапоги. Но моего размера не оказалось.

Я пошёл в лазарет к стоматологу. На лестнице я почувствовал вибрацию пейджера. Пришло сообщение от Данки. Спрашивает, получил ли я вчера сообщение. Я ответил, что не получал. „Как?“, – удивилась она. После зубных дел связываюсь с Данкой. Сказал, что у меня есть дела в Карловчиче и могу заскочить к её родителям.

В окрестностях деревни есть много прекрасных мест для огневых позиций. Земля закисшая и необработанная. Прихожу к ним. Милан меня целует. Какой-то парень рубит ему дрова. Собрал мне колбасу, окорок и яйца для моих сослуживцев. Нада накрыла стол к обеду. Приятное чувство. Хоть на мгновение, на несколько часов, почувствовать домашнюю атмосферу. Пьём кофе. Цветы вынесены из дома на террасу. Двери гостиной широко распахнуты. Это невозможно передать. Я помылся и расслабился. Это было расслабление только тела, но не души. Все привыкают к жизни в условиях войны.

Я уснул спокойный и чистый. Возможно, я их смущаю. После 15–16 дней войны и сна в каких-то дырах и в грязи, это состояние – как выигрыш в „Бинго“. Для меня всё это странно. Моя жизнь и моё время теперь идут другим путём. Путём выживания и существования.

Рассказал им про дочь Муминовича. Сенад сообщил Дулету Лупулову, что он офицер наведения, сбивший F-117А. Дулет в свою очередь рассказал об этом жене Сенада. Жена пересказала дочери и сыну. Когда Муминович разговаривал с семьёй по телефону, дочь его спросила: „Папа, это правда, что мне рассказала мама?“. Он подтвердил. „Папа, если это правда, то я горжусь тобой до неба“, – ответила ему дочь. Ей всего 11–12 лет.

Я вспомнил своего сына. Гордится ли он мной? Пера Банга сказал мне на днях в Прхове, что сосед Новица, который живёт напротив моего бывшего тестя, обещал привезти моего сына Влада в Прхово, чтобы мы увиделись. Но он не приехал. Тайно надеюсь, что его не известили. Может быть, я ошибаюсь и причина в чём-то другом. Собираюсь уходить. Я осознавал, что иду навстречу новой неизвестности и бессонной ночи. Тревога проникает в моё тело и душу. Так бывает каждый вечер и каждую ночь. Боже, как долго длится ночь.

Милан мне рассказал, что по Срему идёт молва о некоем Аничиче. Говорят, что это авторитетный и грамотный офицер, заслуживающий доверие и уважение. Народ также знает, что у нас нет современного оружия. На прощание я им оставил 550 динаров для Данки, если приедет. Оставил Милану оплавленные кусочки F-117А, чтобы поделился с друзьями. Он этим гордится. И все, кому он давал обломки, воспринимали это как честь.

Я сел в машину и около 19.00 приехал в лагерь в Попинци. Дани спит, вместо него на дежурстве майора Дотлич, которого он вызвал из Огара. Поговорили о сегодняшних делах. Дани водил Голуба и Роксандича на обед в Шимановци. Обедали бесплатно. Хозяин отказался от денег. Вечером, через полчаса, прибыли глава местного муниципалитета Слободан (Бобан) Петрович и Радован Бабич. Они принесли две листовки НАТО разного содержания. Напечатаны одинаковым шрифтом, но разного размера. Текст длинный, некогда переписывать. Я убрал их в свой бумажник. Рассуждаем, кто и как их разбросал, и как организовать деревню на прочёсывание местности. Охотники (стрелки сельского караула – прим. перев.) перегружены.

Мы долго осматривали местность и сильно устали. Когда подошли к церкви, то увидели, что сломаны ступени лестницы. Нам нужно попасть на крышу. Сказал им, что, несмотря на усталость, надо сделать новые ступени. Они расслабились, ушли в себя. Поведал им, что у нас в деревне в таких случаях говорят: „Из этого сделать часовню“. Они смеются, но задание поняли правильно. Рассуждаем о менталитете сремца. Они правы. Сремцы гордецы и балагуры.

Начинается гроза. Я получаю на пейджер сообщение – надо связаться с Данкой. Я сейчас не могу. Свяжусь сегодня попозже или утром. Данка написала, что рассказала Любе и Джолету в Врднике, что мы сбили самолёт. Они плакали от счастья и гордости. Могу представить, какая реакция среди жителей Врдника.

Ложусь спать, потому что с 00.00 до 6.00 мне на дежурство. Не могу уснуть, в голове тысячи мыслей. О жизни, о нынешнем положении, о будущем. Теперь мне стал понятен гороскоп, который мне сделали до войны о Данке, о её дочери Наташе и обо мне. Мне сказали, что я буду жить долго, если переживу 42-летие. Через несколько дней мне исполнится 41 год, начнётся 42-й год жизни. Я съёжился. Я всегда ношу в кармане церковный календарь, который мне подарил Джордже, тёзка из Огара, чтобы хранил меня. На нём икона „Троеручица“. В октябре Данка подарила мне освящённый крест из тика и повесила мне на шею, чтобы он хранил меня. Усталый, с хаосом мыслей в голове, я заснул. Мне показалось, что я только закрыл глаза, когда курьер Коста меня разбудил с чашечкой двойного кофе. Пора готовиться на дежурство. Перед моим выходом вернулся Дани. От него пахло алкоголем. Сказал, что выпил 2–3 пива. Из корпуса ПВО прибыл полковник Иванович. У него прозвище „Молния“.

Отправляюсь на „Ниве“ на дежурство на огневую позицию, в кабину с монотонным гулом и шумом. Наверное, Данка права, когда говорит: „Поэтому вы все глухие“. Нижнее бельё, которое она отправила с однокашником Матиевичем, я ещё не получил. Дотлич на „Ниве“ уехал в Огар. С 3.00 часов до утра мы в готовности № 1. В зоне действия целей не было. За всю ночь несколько целей с севера на дальности 45 километров, и всё. Около 1.00 в кабину прибыли полковник Иванович с Дани. Был у нас до 2.30. Рассказал о том, как пострадали две батареи „Куб“. Ему понравилась идея, как мы огородили СНР брёвнами. Знаю от майора Стоименова, что Иванович любит хорошо выпить. Я его знаю в лицо. Видимо, и он знает меня.

Около 3.00 началась гроза, и одна молния ударила где-то на позиции. На открытой местности очень много металла. Незадолго до удара молнии от индукции сгорела лампочка на селекторе связи. Потом следующий удар. Прапорщик Йович с имитатора излучения хочет уйти с позиции в машину. „Как я тебя вызову, если ты мне понадобишься?“ – спрашиваю я. „Никак“. „Э, так не пойдёт. Оставайся на месте. Ты единственный, кто может нас прикрыть “. Он не прав. Ему было страшно на узле связи на позиции в Шимановцах. Захотел на имитатор. Теперь опять хочет быть связистом, потому что это далеко от огневой позиции. Видимо, ему трудно контролировать свой страх.

Около 5.00 слушаю новости по радио. Бомбили восточную часть Белграда, Крагуевац, Ягодину, Валево и ещё что-то. Данка мне рассказала, что смотрела по телевизору репортаж о трёх американцах, которых задержали в Косово. Они были хорошими детьми и школьниками. Родители и страна беспокоятся о них. А мы чьи дети? Беспокоится ли нация о нас? Они мне отвратительны и вызывают чувство брезгливости. Наши дети плачут и мёрзнут в подвалах рядом с мышами и крысами. Как это повлияет на наших детей, и как они будут расти? Действительно, это время пробуждает в человеке мрачные желания и мысли.