Читать книгу Берлинская жара - Дмитрий Поляков (Катин) - Страница 12

Вилли Гесслицу недавно исполнилось пятьдесят четыре, но выглядел он на десять лет старше. К своему возрасту он нажил тугой, как мяч, выпирающий пивной живот, покрытые куперозной сеткой брыли и мясистый нос опереточного фельдфебеля. Рядом с ним его жена Нора, которая была всего лишь на год моложе, казалась жертвой неравного брака. Их отношения не изобиловали внешними сантиментами, однако чувства всегда оставались неизменно глубокими и искренними.

– Мне все время неловко перед Крюгерами, – сказала Нора, ставя на стол тарелку с тушеной капустой и колбасой. – У них трое детей, а по карточкам мало что можно купить. Ты не будешь против, если я отдам им рыбные консервы? Все равно ты их не любишь.

– Конечно, – кивнул Гесслиц, приступая к ужину.

Нора сняла фартук и села напротив мужа. Ей нравилось смотреть, как он ест.

– Ты знаешь Агату Кох? – спросил Нора. – Оказывается, она – наполовину еврейка. Вчера гестапо арестовало ее мать и хочет выслать ее куда-то в Моравию. Никогда бы не подумала: блондинка, голубые глаза. Отец пропал где-то в Испании, и теперь она ищет подтверждающие документы, чтобы добиться отсрочки. Ей так и сказали: «Найдите что-нибудь об отце. Это поможет». Скажи, у тебя нет возможности разузнать?

– Как фамилия?

– Ну, Кох же. Отто Кох. Он служил где-то в авиации.

– Хорошо, – сказал Гесслиц, – я узнаю.

– Сегодня на Маркетплатц приезжали фермеры. Я купила репу и капусту. Думала взять пять яблок, но сорок три пфеннига за фунт – это, по-моему, слишком. Стали шуметь, хотели уже вызвать бюро по контролю за ценами. Но, в конце концов, разобрали по сорок. И пока я ходила, яблоки кончились.

Гесслиц оторвался от еды и потрепал жену по щеке:

– Ничего, старушка. Обойдемся.

– Да, звонила Герда, – вспомнила Нора. – Зовет нас в Кведлинбург. Там тихо, будто нет никакой войны. Яблони зацвели, вишни. Водопровод работает почти круглосуточно. И карточки не нужны – в лавках полно еды. Ты уже позабыл, как выглядит моя сестра.

– Было бы хорошо, чтобы ты к ней поехала.

– А ты?

– Слишком много работы. – Он ласково заглянул ей в лицо. – Поезжай, старушка, в Берлине неспокойно. Бомбежки только усилятся. Поезжай.

– Нет. – Голос Норы стал твердым. – Никуда без тебя я не поеду. И всё об этом.

Гесслиц тяжело вздохнул. Медленно раскурил сигарету, кряхтя, поднялся и выглянул в окно, приоткрыв штору. По пустой, темной улице в направлении тускло освещенной пивной, подпирая друг друга плечами, брели смутные пьяницы.

– И все-таки было бы лучше, чтобы ты уехала, – повторил он.

– Ты будешь принимать ванну? – беспечным тоном спросила Нора. – Сегодня дали вдруг воду.

– Позже, – сказал он.

– Поторопись. – Нора занялась чисткой сковороды. – Вчера, когда ты дежурил, на три часа отключили электричество. А сегодня есть и то, и другое. Какая радость.

В глубине улицы остановилось такси. Из него вынырнула темная фигура и исчезла в пивной. Вновь загорелись фары, машина уехала.

– Пойду-ка я выпью пива, – буркнул Гесслиц и, не дожидаясь отклика супруги, решительно вышел из дома. Заметно прихрамывая на левую ногу, Гесслиц заковылял в пивную, именуемую «Черная жаба», куда он ходил последние четверть века, с того момента, когда здесь была наспех возведена неказистая постройка и семья Ломмерцхайма открыла в ней немудреную закусочную. Ее владелец рыжий Ханс, известный под кличкой Ломми, прославился, когда на просьбу закрыть свое заведение на спецобслуживание, поскольку в него решил наведаться сам Гинденбург, пожелавший увидеть своими глазами, как живет простой народ, он якобы ответил отказом, заявив: «Мы открыты всегда и для всех». Правда это или нет, но легенда сделала заведение Ломми популярным в Кройцберге и работала на его кошелек до сих пор. Во всяком случае, первое, что видел посетитель, заходя в «Черную жабу», был большой фотопортрет бывшего рейхспрезидента, висящий над барной стойкой.

Кивнув Ломми, который, завидев его, сразу стал наливать литровую кружку «Берлинер киндль», Гесслиц прошел в дальний угол и плюхнулся за стол против крепко сложенного блондина в потертой кожаной куртке авиатора. Звали блондина Оле Дундерс, он был фольксдойч, из латвийских немцев, по отцу – латыш, по матери – чистокровный русский из староверов, что являлось глубочайшей тайной, поскольку во всех документах его матерью значилась немка Аннемари Дитрихс. Будучи комиссованным по причине контузии, Оле числился за гаражным управлением Германского трудового союза, выполняя ремонтные работы, связанные в основном с грузовым транспортом, отчего его пальцы всегда были покрыты въевшимся темным налетом.

В ожидании пива Гесслиц решил развлечь Оле.

– Хочешь анекдот? – спросил он.

– Давай.

– Значит, так, в полицейском участке звонит телефон. «Полиция, скорее приезжайте! Тут подрались педерасты и проститутки!» – «Ну, и как там наши?»

Гесслиц призывно хохотнул, но от Оле не последовало никакой реакции. В его голубых глазах так и застыло вопрошающее спокойствие. Вилли смущенно примолк.

С кружкой, объятой стекающей пеной, подошел Ломми, в сиреневой бабочке и старом, мокром, потрескавшемся фартуке – Ломми наливал пиво с небрежной щедростью, разбрызгивая его во все стороны.

– Слушай, Ханс, хочешь хороший анекдот расскажу? – обратился к нему Гесслиц.

– Хороший? – недоверчиво уточнил Ломми. – Ну, если хороший, рассказывай.

На всякий случай Гесслиц хохотнул и принялся излагать:

– Звонит в полицейском участке телефон. «Приезжайте скорее! Здесь дерутся педерасты и проститутки!» – «Ну и как там наши?»

После сурового молчания Ломми без тени улыбки заметил с неистребимым швабским акцентом:

– Ну, и что от вас ждать? Быки – они и есть быки. Даже шутить по-человечески не умеете.

– Да у нас все участки третий день ухохатываются! – возмутился Гесслиц. И тогда только, глядя на его растерянную физиономию, Оле не сдержался и прыснул от смеха.

Вилли Гесслиц был полицейским. И не просто полицейским, а старым, прожженным быком. Он начинал с уличного патрулирования в двадцатых, ловил бандитов, стоял в оцеплении, громил опиумные притоны и вербовал проституток. К закату Веймарской республики Гесслиц уже сам командовал теми, кто рисковал головой на неспокойных улицах Берлина. Будучи криминальинспектором, он не чурался грязной работы, вникая во все самолично, что вызывало уважение по обе стороны правопорядка.

Именно тогда, на пике событий, повернувших рейх к нацизму, Гесслиц познакомился с комиссаром отдела по борьбе с наркотиками Артуром Небе, прикрыв его в громком деле о пропаже килограмма кокаина с полки вещественных доказательств уголовной полиции. Небе не забыл услуги и позже, став начальником V-го управления РСХА – криминальной полиции рейха (крипо) – в звании группенфюрера СС, взял Гесслица к себе.

С этого момента доверие между ними все время росло. Ко времени начала восточной кампании Гесслиц, сохранив за собой право участия в резонансных делах, стал доверенным лицом группенфюрера и порученцем в скрытом диалоге с оппозиционными офицерами в абвере. Как многие в рейхе, Небе понимал, что Гитлер ведет Германию к катастрофе, и в этой катастрофе выживут не все. Небе хотел выжить. Именно поэтому в окружение начштаба абвера Остера, ищущего взаимопонимания с англосаксами, стала поступать информация из внутреннего круга СС. Для Небе это не было делом принципа. Осторожно, на ощупь хитрый лис искал прямой контакт с теми, кто рано или поздно станет судить немцев судом победителя. И в этих поисках Гесслиц был незаменим.

Выпив треть кружки, Вилли вытер салфеткой пену с губ и тихо, стараясь совпасть с шумом в зале, хмуро сообщил:

– Значит так, пришла шифровка из Центра. Просят ускорить работу с источниками, связанными с урановыми исследованиями. Хотят узнать содержание доклада Гиммлера по чудо-оружию, который он передал фюреру 14-го. И еще. Надо выяснить, как далеко продвинулась в этом направлении разведка союзников. – Он замолчал. Потом добавил: – Это всё. В конце стоит «Зеро». Особая срочность.

– Ого, – охнул Оле.

Гесслиц молчал, глядя в стол.

– Мы же не физики, – покачал головой Оле. – Что мы можем? Только топчемся на одном месте. Дали бы нам физика, что ли… Не знаю, как у союзников, а у нас пока пусто. Там СС, носа не просунуть… Сколько пытались уже, чуть не сгорели. Это же надо самим там работать, понимать, чтобы хоть что-то…

– У нас есть задание, дружок. Мы должны его добросовестно выполнить. Точка. Передай текст Баварцу.

Оба замолчали.

– Может, с англичанином выйдет? – Оле на всякий случай улыбнулся. – В Лейпциге большая лаборатория. Может, там и есть ключ? Может, и правда он вышел на Эбеля?

По скулам Гесслица прокатились желваки:

– Когда встреча?

– Десятого, в час. На рыночной в Панкове. Там людно в это время, обеденный перерыв. Он знает меня в лицо. Мы пройдем в кафе «Лютер», где будет ждать Баварец.

– Опасно.

– Да… Но такой шанс. Прямиком в берлогу к Вайцзеккеру. И потом, он же назвал пароль. Говорит, потерял связь – радистов загребли на фронт. Похоже на правду.

– Мы не успеем проверить.

– Я считаю, надо рискнуть. Ничего другого у нас сейчас все равно нет.

Оба знали, что самое дорогое и самое непоправимое в работе разведчика – это доверие. Доверие – но не доверчивость.

После долгой паузы Гесслиц кивнул головой и загасил сигарету:

– Хорошо, Оле. Будь осторожен.

Возвращаясь домой, Гесслиц хромал больше обычного, вдруг разболелась нога. В июне 41-го Небе возглавил айнзатцгруппу В, направлявшуюся в оккупированную Белоруссию исключительно с одной задачей – истребление евреев, цыган и коммунистов, – и первым, кого назначил своим помощником Небе, был Гесслиц. Чтобы не ехать, Гесслиц организовал уличную потасовку с перестрелкой, которую он якобы пытался пресечь, и шальная пуля впилась ему в ногу. Правда, угодила она в кость, разорвав сухожилие. Целевая группа смерти уехала без него, доверие Небе не пошатнулось, а нога так и осталась покалеченной.

Гесслиц возвращался домой и думал, чего им ждать от внезапно свалившегося на их голову союзника по фамилии Шварц?