Читать книгу Берлинская жара - Дмитрий Поляков (Катин) - Страница 5

В последнее время ресторанные вечера в кабаре «Адлерхофа» нередко оборачивались офицерскими скандалами с привкусом фронтового отчаяния. Вот и теперь, спустившись в зал, Хартман увидел, как перебравший гауптман, что-то нечленораздельно рыча, одной рукой старался сорвать с головы повязку, а другой – схватить за шиворот не менее пьяного Джорджи, который слабо вырывался, заливаясь истерическим смехом. Столпившиеся вокруг военные пытались разобраться в конфликте, но только усугубляли его. Кто-то выхватил пистолет. Музыканты бросили играть. Официантки с визгом сбились поближе к выходу. Распалившийся гауптман подсунул в нос Джорджи окровавленные бинты и взревел более-менее внятно:

– Тыловая крыса! Вошь! Сука! Дайте мне пистолет – я пришибу эту мразь!

Из открывшейся раны хлынула кровь, и сцена обрела законченную гротесковость.

– Что встали? – шепотом рявкнул Хартман официанткам. – Успокойте гостей.

Девушки послушно кинулись к возбужденным военным.

Хартман щелкнул пальцами в сторону музыкантов и под умиротворяющие звуки «Лили Марлен» подошел к гауптману, вцепившемуся в Джорджи.

– Марта, наложи повязку, – приказал он старшей официантке и с вежливой улыбкой обратился к гостям: – Прошу успокоиться, господа. Мы все устали. Давайте развлекаться, не унижая звания немецкого офицера.

– А это еще кто? – набросился гауптман на Хартмана. – Очередная тыловая крыса?

Хартман выдернул Джорджи из рук скандалиста и нагнулся к его уху:

– Слушайте, вы, единственная жертва войны, если в окопах вас не научили субординации, то можно повторить урок дома. И мой вам совет: держите себя в руках, когда с вами разговаривает старший по званию.

На залитом кровью лице гауптмана застыла гримаса недоумения.

– Перестань, Вернер, – взял его за рукав пожилой майор с синюшным обмороженным носом и пояснил Хартману: – Простите. Следствие контузии. Но вы все-таки скажите этому, – он кивнул на Джорджи, – что нельзя дурить голову людям в полевой форме. Его когда-нибудь пристрелят, не ровен час, и не посмотрят, что он инвалид.

Хартман вытащил Джорджи в коридор. Тот продолжал всхлипывать от смеха:

– А что такого? Играли в кости, я предложил ему поставить «Восточную медаль», а он полез в бутылку.

Хартман пихнул его в направлении выхода:

– Катись домой, Гуго. Ты много выпил.

Презрительно фыркнув, Джорджи потащился наверх мимо спускающегося по лестнице Свена Берглунда, который нес перед собой коробку сигар.

– О, Франс, а я вас ищу, – обрадовался Берглунд. – Слава Богу, дела сделаны, я еду домой. Давайте-ка, мой друг, отметим эту радостное событие.

Они проследовали в маленький, обтянутый темно-красной тканью закуток сразу за каминным залом, в котором помещались лишь два кресла и журнальный стол. По негласной договоренности с гестапо, «Адлерхоф» находился под контролем СД на том основании, что традиционно пользовался благосклонностью высокопоставленных иностранцев и принадлежал гражданину Швеции. Ведомство Шелленберга буквально нашпиговало отель прослушивающей аппаратурой и обязало персонал сотрудничать с профильными инстанциями службы безопасности. Это не означало, что люди Мюллера не совали нос в дела отеля, однако высокое покровительство ограждало Хартмана от излишнего внимания тайной полиции. Впрочем, в отеле оставались зоны, не охваченные прослушкой, о которых знал только управляющий, одним из таких мест и была комната, в которой разместились Хартман и Берглунд.

– Сегодня беседовал со Шпеером, – сообщил швед. – Оказалось, милейший человек. Культурный, воспитанный. Я не поклонник его архитектурных новшеств, по мне, это слишком холодно, слишком расчеловеченно: эти квадратные колонны, эти голые стены, лестницы, портики. Нет, слишком, слишком… Но мы говорили о Стриндберге, Шпеер хорошо знает Стриндберга, о Толстом. Да, представьте себе, о Толстом.

– По слухам, от Ясной Поляны остались одни головешки.

– Я тоже слышал, – вздохнул Берглунд. – Это ужасно. Что делать, издержки войны. Вряд ли Шпеер мог такое себе представить. Например, он считает, что натуралистический метод драм Стриндберга ранит рефлексирующее сознание, но укрепляет дух. Я напомнил ему обнаженные фигуры перед входом в рейхсканцелярию, и мы смеялись.

Бармен выставил на стол коньяк, бокалы и небольшую закуску.

– Прошу тебя, Гюнтер, – сказал Хартман, – сходи в мой кабинет. Там на столе увидишь рецепт, такая розовая бумажка, принеси ее, пожалуйста.

– Конечно, господин Хартман. – Гюнтер удалился.

– Так, значит, ваша миссия увенчалась успехом? – Хартман разлил коньяк по бокалам. – «СКФ» никогда не упускает выгоду. Прозит.

Бокал скрылся в огромной ладони шведа. Они выпили, и если Хартман только пригубил, то Берглунд хватанул разом всё.

– Даже очень, – сказал он, поморщившись. – Никогда не было так легко. Мы подписали целую кучу контрактов, практически не торгуясь. И все срочные.

– Стоп, ничего не говорите. – Хартман засмеялся. – Как бы не выболтать секрет государственной важности.

– А, бросьте, Франс. Между прочим, вот эти сигары я приготовил для вас. Отличные гаванские сигары из Швейцарии.

Большая, большая редкость. Ими торгует один еврей из России по фамилии Давидов. Никому не говорите об этом. Я счистил его клеймо с коробки. Вот это и есть настоящий секрет государственной важности. Прозит.

Проходя по коридору третьего этажа, Гюнтер разминулся с рослым, голубоглазым блондином в форме унтерштурмфюрера СС, которого он уже видел в отеле раньше. Гюнтер поздоровался с ним и стал думать, нужно ли доложить о нем управляющему. В итоге, поразмыслив, он решил ничего Хартману не говорить.

Между тем унтерштурмфюрер свернул по коридору направо и остановился перед номером, в котором жил Берглунд. Осмотревшись, он вынул из нагрудного кармана ключ, открыл дверь и вошел в номер. Шторы были плотно задернуты. Унтерштурмфюрер включил свет. Беспорядок, царивший в номере, не сбил его с толку. Под столом стоял внушительного вида портфель из свиной кожи, больше похожий на дорожный кофр. Унтерштурмфюрер взял со стола нож для разрезания бумаг, открыл им замки на портфеле и достал оттуда толстую папку. Разложив на столе бумаги, он минуту изучал их, затем включил настольную лампу, в руках появилась крошечная латвийская камера «Минокс», и он быстро переснял отобранные документы, стараясь не смешивать их друг с другом.

Когда Гюнтер принес рецепт, бутылка коньяка на столе опустела наполовину. Лицо Берглунда вспотело и приобрело свекольный оттенок.

– Мне сказали, что это прямо-таки чудодейственное средство при подагре, – заверил Хартман, подавая рецепт Берглунду. – У нас его не купить, но в Швеции, говорят, есть.

– Спасибо, Франс. Специально поеду на Готланд, чтобы отдать отцу.

– Чем он там занимается?

– Ловит рыбу, читает… не знаю. – Берглунд насупился, между бровей прорезалась скорбная складка. Он тяжело вздохнул, допил коньяк и обратил на Хартмана беспомощный взгляд: – Понимаете, Франс, он не хочет меня видеть. Потому и уехал в такую дыру. Считает меня нацистом.

Я ему говорил: это же бизнес. А он и слушать не хочет. Ты помогаешь Гитлеру, строишь для него танки – ну, что на это скажешь?

– Ничего, Свен. Старики не живут будущим.

– Будущим?

– Конечно. Национал-социализм обращен в будущее. Так говорит фюрер.

Берглунд удивленно посмотрел на Хартмана.

– Возможно. – Он помолчал, потом с грустью произнес: – Война кончится… И что я буду делать?

Хартман взглянул на часы:

– О-о, Свен, мне пора. Через семь минут у меня деловая встреча.

Хартман не обманывал. На соседней улице в небольшом ресторанчике «Бархатный кролик» у него действительно была назначена встреча с оберст-лейтенантом Людвигом Хайко, служащим в абвере. В «Бархатном кролике» они встречались потому, что там почти всегда было людно и шумно, так что затруднительно было прислушаться к тому, о чем говорят за соседним столом, а Хайко любил поговорить о том, во что свято верил. Верил же он в то, что власть в рейхе может быть обновлена через военный переворот и убийство фюрера.