Читать книгу Пушкин - Дон Нигро - Страница 3

(Музыка становится чуть громче, как и разговор, и смех Кати, НАТАЛЬИ и АЛЕКСАНДРЫ, болтающих с бароном ГЕККЕРНОМ и ДАНТЕСОМ, рассказывающим какую-то историю. Из нее мы слышим только ударную фразу).

ДАНТЕС. На что я ей сказал, графиня, они впечатляют, но вы не боитесь, что они посинеют на таком холоде?

(Взрыв смеха Кати и НАТАЛЬИ, но не АЛЕКСАНДРЫ. Она смотрит на ПУШКИНА, отделяется от группы, идет к нему).

АЛЕКСАНДРА. Я заметила, что вы не сводите глаз с моей сестры.

(У дивана НАТАЛЬЯ оживленно болтает с ДАНТЕСОМ, тогда как КАТЯ и ГЕККЕРН только смотрят на них, оставленные не у дел).

ПУШКИН. Никто не может оторвать глаз от вашей сестры. Она – самая красивая женщина Петербурга.

АЛЕКСАНДРА. Где-то я это уже слышала.

ПУШКИН. Но это, разумеется, нисколько не принижает вашей красоты и…

АЛЕКСАНДРА. Пожалуйста. Не сотрясайте понапрасну воздух. Сестры прекрасно осведомлены о своей иерархии в глазах мужчин. Катя самая некрасивая, но у нее золотое сердце. Посмотрите, как они все ее игнорируют. Я – умная, но привлекательная лишь до появления Натальи. Когда она входит в зал, на остальных падает тень.

ГЕККЕРН (берет упирающегося ДАНТЕСА за руку и отводит влево). Пошли, солдат. Тебе пора спать. Не то опять окажешься на гауптвахте. Ты и так проводишь там половину времени, а вторую половину – на посту, озорник.

АЛЕКСАНДРА (НАТАЛИ машет рукой на прощание, а КАТЯ с грустью смотрит вслед). Смотрите. Этому старому монстру наконец-то удалось оттащить от нее своего мальчишку. Почему бы вам не подойти и не поговорить с ней? Насколько мне известно, вы не из застенчивых.

ПУШКИН. Обычно – нет. Но красоту вашей сестры я нахожу устрашающей.

АЛЕКСАНДРА. Да перестаньте. Заверяю вас, нужду она справляет, как все. (Хватает ПУШКИНА за руку). Пойдемте, Пушкин. Не могу смотреть, как вы страдаете. Но предупреждаю вас, она пуста, как сума у слепого. (ТАЩИТ ПУШКИНА к НАТАЛЬЕ). Наталья, поговори с бедным Пушкиным. Он так в тебя влюблен, что лишился дара речи.

ПУШКИН. Ваша сестра – такая насмешница.

НАТАЛЬЯ. Я знаю. Она обожает смущать людей. Это так раздражает.

АЛЕКСАНДРА. Да. И я раздражала бы куда меньше, если бы была глупой. Пушкин – великий писатель и поэт, знаешь ли.

НАТАЛЬЯ. Не говори ерунды. Великие писатели – старики. За исключением тех, кто умер.

ПУШКИН. Что ж, скоро я попаду в первые или во вторые. Может, тогда буду соответствовать.

КАТЯ. Обратите внимание, меня она даже не представила. Меня все и всегда игнорируют.

АЛЕКСАНДРА. А это Катя, которая переполнена жалостью к себе.

КАТЯ. А разве на то нет причины? Я словно в шапке-невидимке.

АЛЕКСАНДРА (берет КАТЮ за руку и уводит). Пошли, дорогая. Посмотрим, куда этот ужасный старик-голландец увел прекрасного мальчика, которого всем представляет как своего сына. Можем, нам удастся застыдить его до такой степени, что он пригласит тебя на танец. (Обращаясь к ПУШКИНУ). Это ваш шанс накликать большую беду, Пушкин. Не упустите его. (Уводит КАТЮ вслед за ГЕККЕРНОМ и ДАНТЕСОМ. ПУШКИН и НАТАЛЬЯ смотрят друг на друга).

НАТАЛЬЯ. Прошу извинить моих сестер. Они так сильно меня ненавидят.

ПУШКИН. Да как можно вас ненавидеть!

НАТАЛЬЯ. Легко. Все меня ненавидят. Женщины – потому что мужчины хотят меня. Мужчины – потому что я не хочу их. Так ужасно, когда на тебя всегда смотрят, но никогда не видят. Единственный плюс – все хотят танцевать со мной, а я люблю танцевать. Не думаю, что я видела вас танцующим. Почему вы не танцуете?

ПУШКИН. У меня плохое колено. Поэтому танцую я неуклюже, и нога сильно болит.

НАТАЛЬЯ. Вы хорошо танцевали до того, как повредили колено?

ПУШКИН. Нет.

НАТАЛЬЯ. Какая жалость, потому что вы совсем не такой неприятный, каким кажетесь, если с вами не поговоришь.

ПУШКИН. Как я понимаю, это комплимент.

НАТАЛЬЯ. Мы можем быть вполне откровенны. Чего ходить вокруг да около? Я – красавица, а вы – урод. Что есть, то есть. Мы оба это знаем. Любой это видит. Так чего прямо об этом и не сказать? Нашей вины в этом нет. И если честно, познакомившись со всеми красавцами Санкт-Петербурга, я могу со всей ответственностью заявить, что девяносто восемь процентов вызывают не большего интереса, чем обои, а оставшиеся два настолько самодовольны, что ужасно хочется окунуть их головой в бочку с водой. Урод, с которым можно разговаривать, приятное разнообразие. Но это должен быть человек, умеющий и любящий танцевать. Мое условие – обязательное.

ПУШКИН. Танцы – это не все.

НАТАЛЬЯ. Вы ошибаетесь. Танцы – это все. Единственная форма близости, которая действительно приносит удовлетворение.

ПУШКИН. Но сближаться можно иначе.

НАТАЛЬЯ. Да, но эти способы отвратительны.

ПУШКИН. Тогда, боюсь, мое положение безнадежно.

НАТАЛЬЯ. Не огорчайтесь. Оно было бы безнадежным в любом случае. Вы – писатель. И станете отвратительным мужем для какой-нибудь несчастной женщины. Желание писать не оставит вас никогда.

ПУШКИН. Такая женщина, как вы, способна выманить меня из-за письменного стола.

НАТАЛЬЯ. Ага. Неуклюжий комплимент, свидетельствующий о желании понравиться. Когда у вас в штанах все горит, вы такие дурачки. Теперь вы захотите меня поцеловать, а если я вам разрешу, исключительно из милосердия, вас это только раззадорит, и закончится все разбитым сердцем. Я переменчива, знаете ли. Не могу сосредотачиваться на одном человеке дольше двух недель. Плюс моя семья постоянно балансирует на грани финансовой или душевной катастрофы, так что приданого за мной нет.

ПУШКИН. И тем не менее, возможно, мы – две заблудшие души, которым суждено идти вместе, несмотря на все преграды.

НАТАЛЬЯ. Вот это уж совсем гнетущая мысль. (К ним направляется БЕНКЕНДОРФ). О, нет. Сюда идет этот ужасный граф Бенкендорф, из тайной полиции. Если он пригласит меня на танец, я умру.

БЕНКЕНДОРФ. За вами танец, прекрасная дама, и я пришел, чтобы получить должок.

НАТАЛЬЯ (прикладывает руку к уху, словно прислушиваясь). Что? (Обращаясь к БЕНКЕНДОРФУ, убегая). Извините. Зовет сестра. Может, в следующий раз.

БЕНКЕНДОРФ. Она жуткая лгунья, но невероятно хороша. Я сочувствую мужчине, который на ней женится.

ПУШКИН. Сочувствуете?

БЕНКЕНДОРФ. Я сказал, сочувствую? Нет, завидую, конечно. И обнаженная она еще более красива.

ПУШКИН. Что?

БЕНКЕНДОРФ. Как я себе это представляю, разумеется. Только не подумайте, что я пытался оскорбить даму.

ПУШКИН. Будьте осторожны.

БЕНКЕНДОРФ. Вы говорите мне, будьте осторожны?

ПУШКИН. Да.

БЕНКЕНДОРФ. Я всегда осторожен. Это вы пренебрегаете осторожностью. Кстати, царь прочитал вашу пьесу, и он полагает, пусть она и не без достоинств, история была бы куда более увлекательной, как исторический роман, в манере сэра Вальтера Скотта.

ПУШКИН. Это не роман. Пьеса.

БЕНКЕНДОРФ. Царь думает, что это должен быть роман. С нетерпением ждет исправленного вами текста.

ПУШКИН. Я крайне признателен Его императорскому величеству, который не счел за труд поделиться со мной своими мыслями, но, боюсь, переделать уже написанное выше моих сил.

БЕНКЕНДОРФ. Вы не должны недооценивать собственные способности. Если вы настроитесь, я уверен, все у вас получится.

ПУШКИН. Я так не думаю.

БЕНКЕНДОРФ. К счастью то, что вы думаете, особо значения не имеет. Вы всего лишь автор.

ПУШКИН. И тем не менее.

БЕНКЕНДОРФ. То есть переписывать текст вы отказываетесь?

ПУШКИН. Я лишь заявляю, что мои способности, как автора, ограничены.

БЕНКЕНДОРФ. Должен предупредить вас, что царь будет очень разочарован. Участие ваших друзей в декабрьском заговоре не забыто, знаете ли. И лучше бы вам помнить, чем для них все закончилось. Некоторые ваши стихи были до абсурда дерзкими.

ПУШКИН. Я этого не писал.

БЕНКЕНДОРФ. Мои источники говорят, что писали.

ПУШКИН. Ваши источники невежественные, роящиеся в экскрементах свиньи.

БЕНКЕНДОРФ (пауза: он смотрит на ПУШКИНА, потом говорит, сдерживая себя). Царь проявляет необычайный интерес к вашей работе. Готов читать все, написанное вами. Отныне присылайте ваши произведения непосредственно мне, до получения разрешения на публикацию. Мне не терпится начать работать с вами, и я уверен, что мы вдвоем, ведомые мудростью царя, сможем добиться очень и очень многого. А теперь я отправлюсь на поиски этой обольстительной девушки и постараюсь уломать ее на танец со мной. Какой смысл возглавлять тайную полицию, если страх перед тобой не убеждает симпатичных женщин идти навстречу твоим желаниям? Правда?

(БЕНКЕНДОРФ уходит, оставляя ПУШКИНА одного, раздраженного и встревоженного, тогда как свет тускнеет, а бальная музыка сменяется цыганской).