Читать книгу Портрет в черепаховой раме. Книга 1. Покинутая дама - Эдуард Филатьев - Страница 6

А в дом, что на углу Малой Морской и Гороховой, вернулся посланный на по жар дворовый человек Панкратий Быков.

– Как там? – спросила Голицына.

– До нас не дойдёт! – успокоил старик. – Ветер воспрепятствует.

– Горит-то отчего? – продолжала допытываться княгиня.

Панкратий пожал плечами:

– Бог его знает!

– Подожгли, дело ясное! – подала голос княгиня Екатерина Долгорукова, тридцатипятилетняя внучка хозяйки дома, дочь её сына, московского генерал-губернатора Дмитрия Владимировича Голицына, пришедшая в гостиную на шум.

– Ступайте! – приказала слугам княгиня.

Челядь бесшумно покинула гостиную.

– Подожгли? – с удивлением переспросила Наталья Петровна. – Кто?

– Мало ли! – ответила Долгорукова. – Москва три года назад вон как пылала! От поджогов!

– Кто их видел – поджигателей? – поджав губы, спросила княгиня.

– Государь приказал – и нашли! – запальчиво ответила Екатерина Дмитриевна.

– Под пыткой в чём угодно сознаешься! – возразила Наталья Петровна.

– Говорят, во времена Петра Третьего, – вступила в разговор Марфа Кологривова, – дома нарочно жгли. Государю на потеху.

– Вздор! – недовольно проворчала Голицына. – Шкурин Васька один раз жёг, но не потехи ради, а для защиты.

– Жёг для защиты? Как это? – не поняла Долгорукова.

Голицына задумалась, вспоминая. Затем негромко принялась объяснять:

– Государыня Екатерина Алексеевна, когда императором был ещё Пётр Третий, собралась рожать. От фаворита своего Гришки Орлова. Муж её ни о чём не догадывался. Потому и рожать надо было исхитриться тайно! Но как? И тогда гардеробмейстер государыни Шкурин, зная, как император любит пожары, поджёг свой собственный дом. На окраине Петербурга. Когда Пётр вернулся с пожара, Екатерина, уже родившая, собралась с силами и встретила его! А новорождённого младенца передали Шкурину – для воспитания.

– Будущего графа Бобринского? – догадалась Долгорукова.

– Сначала его князем Сицким назвали, – ответила княгиня. – Графом он потом стал.

– А Зимний всё горит! – напомнила о пожаре Екатерина Дмитриевна.

– Прямо знамение какое-то свыше! – воскликнула Кологривова. – За неделю до Рождества католического, за две недели до Нового года, за месяц ровно до дня рождения!

– Рождения? – не поняла Голицына. – Чьего?

– Твоего, бабушка! – напомнила внучка. – Месяц всего остался.

– Разве? – удивилась Наталья Петровна и позвонила в колокольчик.

Вошла старушка-горничная Палаша и остановилась перед барыней в ожидании распоряжений.

– Сегодня что? – спросила Голицына.

– Семнадцатое декабря.

– Год?

– Одна тыща осьмсот тридцать седьмой.

– И сколько же мне лет?

– Девяносто три года и одиннадцать месяцев. Ровно! День в день!

– Ступай!

Горничная вышла.

– Тридцать седьмой, – негромко повторила княгиня. – Роковой год!

– Отчего ж роковой-то? – удивилась Кологривова. – Год как год!

– Для кого-то удачный, для кого-то не очень, – добавила Долгорукова.

– Роковой! – упрямо повторила Голицына. – Тридцать седьмой… Тройка, семёрка…

– Туз! – завершила счёт Екатерина Дмитриевна.

– Дама! – строго поправила Наталья Петровна.

– У Пушкина – туз! – не согласилась Долгорукова.

– У Пушкина как раз дама! – продолжала настаивать на своём Голицына.

– Да уж! – ехидно ввернула Кологривова. – Как Пушкин написал, так за ним все теперь и повторяют!

– Раньше, раньше всё это было, мать моя! – недовольно произнесла княгиня. – До нас всё началось! Не только до Пушкина, до нас до всех всё уготовано было!

– Истинно так, матушка! – поспешно согласилась Кологривова и, вновь раскрыв псалтырь, прочла. – «И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, писанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями. И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть книгу сию и снять печати ея? И никто не мог – ни на небе, ни на земле, ни под землёю – раскрыть книгу сию, ни посмотреть в неё…»

Голицына выслушала прочитанное и произнесла, ни к кому не обращаясь:

– Никого уж не осталось, кто помнит об этом. И всё, что было, превратилось в тайну.

– Значит, тайна всё-таки была? – встрепенулась Долгорукова.

– Какая тайна? – не поняла Голицына.

– Трёх карт!

– Тайна? – Наталья Петровна скривила в усмешке рот. – За каждой картой жизни стояли! Какие были превратности судьбы и роковые страсти!

– А цифры, цифры что означают? – не унималась Екатерина.

– Цифры? – Голицына задумалась.

– Тройка, например.

– Тройка означает Ивана.

– Кто это? – спросила Долгорукова.

– Жил когда-то красавец писаный, – ответила княгиня. – Иван сын Александров… Фамилия у него начиналась на эту самую тройку – на «зе»… Давно это было. Больше полу века тому на зад…

– И в книге священной написано! – оживилась Кологривова. – «И видел я, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал… как бы громовой голос: иди и смотри! И я взглянул, и вот конь белый, и на нём всадник, имеющий лук. И был дан ему венец! И вышел он как победоносный, и чтобы победить…»

– Помолчи, Марфа! – потребовала вдруг Наталья Петровна.

Кологривова осеклась на полуслове и посмотрела на Голицыну, которая, прикрыв лицо рукой, замерла, словно уснула. Но она не спала.

– Музыку слышите? – спросила княгиня. – Прекрасно играют!

– Где? – с удивлением спросила Долгорукова.

– Не слышу, матушка! – встрепенулась Кологривова и завертела головой. – Хоть убей, ничего не слышу! Ветер в трубах гудит.

– Какой ветер? Совсем оглохла, старая перечница! К окну подойди! Гвардия скачет!

Кологривова взметнулась с места и засеменила к окну. Её обогнала Долгорукова. Подошли и стали всматриваться во тьму декабрьских сумерек. Затем переглянулись и с недоумением посмотрели на Наталью Петровну.

В этот момент открылась дверь, и в комнату вошёл Панкратий Быков. В его руке был зажат почтовый конверт. Панкратий почтительно произнёс:

– Послание пришло! Из Шотландии.

– Ну-ка, ну-ка! – сразу отозвалась Голицына.

Быков подошёл и протянул конверт.

– Вскрой! – потребовала княгиня.

Панкратий вскрыл конверт и передал письмо.

Достав из кармана очки, Наталья Петровна надела их, прочла послание и негромко произнесла:

– Только один Джон Роджерсон вспомнил!

– О чём? – спросила Долгорукова.

– О музыке, которая звучала более полувека тому назад, – княгиня вновь взглянула на полученное письмо, прочла. – Как музыка заиграет, так он и отправится.

– Кто? – спросила Кологривова.

– Офицер по имени Иван. О нём вспомнил Роджерсон и написал, – Голицына вновь взглянула на письмо и прочла. – Как музыка заиграет, так он и отправится.

– И что тогда произойдёт? – спросила Екатерина Долгорукова.

– Что произойдёт? – переспросила Голицына. – Дайте вспомнить!

Она положила письмо на стол и вновь прикрыла лицо рукой, как бы вспоминая о том, что происходило в предыдущем веке.

В гостиной и в самом деле еле слышно зазвучал бодрый марш, исполняемый военным оркестром духовой музыки.

Княгиня отвела руку от лица.

Но что это?

О, Боже! Как будто время на целых полстолетия отступило назад: в кресле восседала та же самая Наталья Петровна Голицына, но помолодевшая на полвека с лишним.