Читать книгу Дар. Горькие травы. Книга 3 - Екатерина Белецкая - Страница 5

Восемь часов

Год 11.973

– …все равно ничего не изменится. Он вообще не заметит, что тебя не было. Так что поезжай со спокойной совестью, к семи вернешься.

– К шести, – поправил Скрипач. Илья согласно кивнул.

– Тем более. Рацион внизу возьми, или пусть Берта сразу два…

– Ей не дадут два. Ладно, уломал. А что на счет проезда?

– Рыжий, ты меня слушал? Забери справку у Кира, ту, что Томанов дал.

– Но в этой справке указан вообще-то Кир, а не я, – напомнил Скрипач.

– А личину сделать слабо? – прищурился Илья. – Тоже мне, агент называется. Я тебя чего-то не пойму. То ты сокрушался, что до сих пор до Москвы не доехал, то на ровном месте буксуешь. В конце концов, это просто нехорошо уже. Неделю собираешься, а всё собраться не можешь, – Илья укоризненно покачал головой. – Не стыдно?

– Стыдно, – понурился Скрипач. – И страшно, если честно.

– От чего именно страшно? – уточнил дотошный Илья.

– Да от всего. И от этих «качелей», и от того, что в Москве увижу, – рыжий тяжело вздохнул. – Примерно в равной степени. Понимаешь, Ри… сейчас, пока я не видел сам, он… для меня он словно просто уехал. Он где-то есть, живой и здоровый, ну, может, немножко не такой, каким был раньше, но… – он сбился, осекся.

Илья успокаивающе положил Скрипачу руку на плечо.

– Понимаю, – кивнул он. – Очень хорошо понимаю. Но ты подумай, каково девчонкам. Они-то видят это все едва ли не каждый день.

– Ну, мы тут тоже много что видим каждый день, – Скрипач криво усмехнулся. – Илюш, как думаешь, все-таки в декабре?

– По обстоятельствам, – Илья нахмурился. – Не получается на этой технике раньше, сам же видишь. Постоянно приходится откатывать. А что ты хочешь от регенераторов пятого уровня? Была бы семерка, через две недели уже бы на первый этап вышли. А так… ладно, иди, не трави душу лишний раз.

***

Все было на самом деле предельно просто. Регенерационные блоки не являлись автономными, поэтому в доращивании мышц принимал участие весь организм. Который, увы, с трудом справлялся с такой нагрузкой. Врачи назвали весь цикл «качелями». Несколько часов – активный процесс, наращивание, потом – ответная реакция тела, откат, следом – несколько часов регресса, дальше – почти двенадцать часов на отдых, ведь организму нужно как-то восстановиться после такой нагрузки, а дальше – снова вход в активный процесс. Лучше – хуже, лучше – хуже, и так по кругу, до бесконечности. Три шага вперед, два назад. Самым плохим, по словам местных врачей, было то, что вес, и без того небольшой, никак не удавалось поднять до «операционного уровня» – пытались дойти хотя бы до сорока шести килограмм (в идеале до сорока восьми), но пока что вес выше сорока трёх никак не поднимался. А останавливать запущенный процесс регенерации было нельзя. Останови, и придется все начинать сначала.

Этот процесс шел уже три недели. Ит уставал ужасно: если раньше он вполне нормально просыпался днем и вечером, то сейчас по вечерам его хватало минут на пять, не больше. Не смотря на поддержку, сил у него совсем не оставалось, отведенные пять минут кое-как пытался сам дышать, но получалось, честно говоря, плохо. Вечерами и речи не шло о том, чтобы поесть или хотя бы посмотреть в окно. Максимум, на что его хватало – это кивнуть в ответ на вопрос Скрипача, всё ли в порядке. Да, в порядке. Нормально. Переживем.

…Как-то раз Саиш, который в тот день дежурил, на третьей минуте решил, что хватит этой пытки, и попытался подключить обратно порт. И вот тут как раз выяснилось, что Ит, не смотря на усталость, поблажек себе давать не намерен.

– Не надо, – Ит говорил едва слышно. – Саиш, еще две минуты. Я слежу.

– Завтра, – покачал головой Саиш. – Хватит на сегодня.

– Не хватит, – упрямо возразил Ит. – Если я тренироваться не буду, то никогда сам не… не смогу. Еще две минуты.

– Ладно, – сдался врач. – Только лучше помолчи.

Ит кивнул и прикрыл глаза.

Больше у него вечерние пять минут не пытался забрать уже никто…

– Меня всегда умиляли всякие постановки про медицину, – рассказывал потом Саиш. – Трах-бах, и всё готово. Нога приросла, голова зажила, и главный герой дальше побежал. Нет, если речь идет о механистах или ком-то подобном, тогда вопросов нет. Но когда про чистые расы – это же идиотизм. Не мутировавшая клетка так себя вести просто не может. Конечно, её можно подтолкнуть, заставить работать быстрее, но закон сохранения энергии пока что никто не отменял. Подтолкнуть клетку, допустим, можно, но ей для такой работы нужны определенные условия. И чертова уйма энергии.

– Ну, это же не взаправду всё, – усмехался в ответ Дослав. – Не придирайся.

– Я не придираюсь, я за реалистичность, – Саиш хмурился. – Вот те же ти-анхи у Аарн взять. Это же прорва какая-то! Один ти-анх жрет энергии столько, сколько мы всем «Вереском» на последнем забросе за два года потратили. Или регенерационные системы на той же восьмерке. Понимаю, почему их сюда практически не завозят.

– И почему? – поинтересовался Фэб, который и так знал ответ.

– Да потому что их, если несколько штук, придется ставить рядом с какой-нибудь электростанцией, да еще и преобразователей туда забивать уйму. И одна станция протащит блоков пятьдесят, а то и меньше.

– Ну, не пятьдесят, конечно, больше, – поправил Фэб. – Но… вообще да, дело действительно более чем затратное. Там же еще синтез.

– И я про что, – Саиш дернул плечом. – Семерка тоже жручая, кстати. Но на порядок меньше. Сто раз говорил: нет во вселенной ничего дешевле жизни, если мерить деньгами или энергией, которая на самом деле деньги и есть. Ничего мы не стоим. Нас всех проще заново рожать, восполняя потери, чем лечить.

– И тебе это не нравится, – закончил за него Фэб.

– Да, мне это не нравится, – кивнул Саиш. Его смуглое лицо, казалось, потемнело еще больше. – Потому что это нарушает одну из главных заповедей Бога.

– Какую именно?

– Что жизнь – священна. Любая жизнь. И что надо её сохранять, и неважно, сколько денег или энергии будет на это потрачено. Так-то, кот.

– Не сердись, – попросил Фэб. – Мы с тобой думаем почти что одинаково. С одной поправкой. Тебя это злит, а меня расстраивает. Вот и вся разница.

– Всё дело в твоей вере, Фэб. И религия Триединого, и христианство, они слишком мягкие, – Саиш помрачнел. – Мы, живущие по заветам, Алхама, гораздо тверже. И у нас не считается грехом сердиться на то, что и в самом деле плохо. Это у вас гнев – грех. А у нас гнев, если он праведный, это двигатель. Надо делать так, чтобы не было причин для гнева, понимаешь? Гнев справедлив, когда он по делу.

– Хорошо, хорошо, – поспешно согласился тогда Фэб, у которого в тот день не было никаких моральных сил для подобных диспутов. – Только сейчас я гневаться всё равно не буду. Потом как-нибудь, ладно?

Саиш усмехнулся.

– Ладно, – кивнул он. – Вот кончится это всё, сядем где-нибудь с чем-нибудь… типа вина… и вдоволь посердимся.

– Вам пить вино нельзя, – ехидно напомнил Фэб.

– Алхам никогда не подсматривает. И потом, я же покаюсь.

– Когда это?

– Умру, и первым делом ему покаюсь. В том числе и за вино. Хотел бы я, чтобы вино было моим самым страшным грехом…

***

Выехали Скрипач и Берта в половине девятого. Обычно Берта уезжала в Москву раньше, но Скрипач попросил её подождать, и отправились они третьим катером, а не первым.

Ноябрьский день выдался холодным, дождливым, Ит утром чувствовал себя неважно, и Скрипач в результате просидел с ним не пять минут, как планировал, а все двадцать. Не смотря на плохое самочувствие, спать Ит не хотел, а хотел он, как минимум, пообщаться с вновь заступившей сменой, и попробовать понять, как идут дела, и долго ли осталось ждать первой операции.

– Ну, как он сегодня? – спросила Берта, когда они со Скрипачом поспешно спускались к пристани по узкой лесенке.

– Так себе, – Скрипач тяжело вздохнул. – Хандрит. Устал. Слушай, давай ты вечерком зайдешь, как заснет?

– Давай, – согласилась Берта. – Господи, поскорее бы это всё кончилось. Пусть ведет себя, как хочет, пусть хоть выгонит, наорет, не знаю, что сделает. Лишь бы не так, как сейчас.

– И не говори, – согласился Скрипач. – Боюсь, что еще месяц так же, и мы там все дружно умом тронемся.

– Вот уж не надо, – попросила Берта. – Давайте как-то без этого обойдемся.

Заходить к Иту ей теперь разрешали часто, но Скрипач сказал, что делать это лучше тогда, когда Ит спит. Хватит с них всех Фэба, который от Итских откровений ходит черный, как туча, сам не свой, и которого Кир уже несколько раз ловил с сигаретой – где Фэб их только достает?.. Поэтому обычно Берта приходила по вечерам, часов в восемь, а то в и девять, и просто сидела рядом отведенные ей минуты. В эти минуты ей всегда казалось, что внутри у неё что-то словно бы заледенело, замерзло, навечно и накрепко; если раньше она что-то чувствовала, то теперь даже слов подобрать не могла для того, что творилось в душе.

Он уходил, вот что понимала Берта.

Он уходил – от всех, не только от неё.

От этой мысли Берте делалось даже не жутко, нет – много хуже. Она вспоминала слова, не так давно произнесенные Фэбом. «Они уходили от меня. Понимаешь, словно бы сама жизнь уходила от меня тогда».

Не «тогда».

Теперь.

Берта, как могла, гнала от себя эти мысли, но они нет-нет, да возникали, снова и снова. Ни с Джессикой, ни со Скрипачом или с Киром она на эту тему предпочитала не говорить. Не потому, что не поняли бы. Поняли, конечно. Ей не хотелось, чтобы они ощущали то, что чувствовала сейчас она сама: эту пустоту. В пустоте не было ничего – ни эмоций, ни боли, ни гнева. Разве что бесконечное разочарование. Как же так?..

Всё заканчивалось.

Всё, что было в её жизни, что было её жизнью – заканчивалось. Уходило. Вместе с ним…

…Они спустились по выщербленным плиткам дорожки к мосткам, как раз вовремя. Берта предъявила свою справку, запаянную в пластиковый конверт, а Скрипач просто махнул рукой, отводя контролёру глаза. Ему было лень возиться с личиной.

Народу на катере собралось немного. Трое врачей из госпиталя, которые, судя по оживленным лицам, ехали в Москву развлекаться, у них явно был выходной. Компания из пяти работяг, угрюмых и мрачных, держащих в руках объемистые баулы с инструментами – как только катер отвалил от пристани, они принялись запихивать эти баулы под лавки. Молодая парочка – чернявый худой парень и бледненькая девушка, которые тут же ушли на нос суденышка, и принялись целоваться. Ну и Берта с рыжим.

– Пойдем на корму, – предложил Скрипач. – Тут не поговоришь толком.

– Пойдем, – кивнула Берта. – Воняет там, конечно…

– Ну а что ты хочешь? Дизель, – Скрипач пожал плечами. – Можно, конечно, и тут посидеть.

Берта оглянулась на работяг: те уже вытащили из своей поклажи колоду карт, булку серого хлеба, и батон чесночной колбасы. Кто-то с довольными словами «дак вот она, родимая» доставал из кармана телогрейки бутылку водки.

– Пошли, – решительно сказала Берта, вставая.

– И они тут же начали пошлить, – хмыкнул Скрипач, поднимаясь следом.

– Только если ты. У меня настроения нет.

Осенняя темная река тянулась мимо пустых черных полей, облетевших деревьев; над водой стояла сейчас промозглая ледяная сырость, от которой, казалось, не спасали ни свитера, ни теплые куртки, которые раздобыл им полмесяца назад Дослав. Дождь вроде бы прекратился, но теплее не стало. Берта сидела на деревянной лавке, зябко съежившись, прижимая к себе постасканную старую сумку. Видно было, что она отчаянно мерзнет.

Скрипач сел рядом, расстегнул куртку, набросил на её плечи широкую полу.

– Иди поближе, – приказал он. – А то еще простынешь. Вон как носом хлюпаешь.

– Уговорил, – Берта усмехнулась. – Сам не простынь.

– Ничего, эта куртка мне велика на четыре размера, так что мы с тобой запросто того… поместимся. Надо тебя раскормить, а то ты что-то стала совсем маленькая. Как воробушек.

– Если я воробушек, то ты, в таком случае, швабра. Тощая и рыжая.

– Точнее, швабр, – поправил Скрипач. – А Фэб с Киром после отсидки напоминают две удочки. Или два складных метра, помнишь, когда-то такие были?

– Почему – когда-то? – удивилась Берта. – Я неделю назад такой купила.

– Зачем? – опешил Скрипач.

– Как – зачем? Ой, черт, совсем забыла. Я же наняла мужика, который туалет и ванную отремонтировать должен. Ну, не совсем отремонтировать, а восстановить стенку, заново провести в ванную воду, и всё подключить. Без раковины на кухне мы как-нибудь обойдемся, а вот без воды и без туалета… ну, в общем, ты понял.

– Да уж, – протянул Скрипач. – Это я понял. Так, давай определяться. Сперва мы домой, потом в Бурденко, потом к Томанову, потом обратно. Так?

– Так, – кивнула Берта. – После Томанова, если получится, заскочим в магазин, хоть хлеба куплю и сушек. Или пряников, если повезет. Не представляю, как вы два с лишним года ели эти рационы. Одуреть же можно, они все одинаковые.

– Те были разные. Это, видимо, официалка издевается персонально над тобой, – Скрипач помрачнел. – Заскочим. А деньги откуда?

– Томанов подкинул на ремонт, немножко осталось, – объяснила Берта. – Если я правильно поняла, денег нам не положено. Только на детей и на Джесс.

– А тебя как бы и нет.

– А я как бы государственный преступник, – напомнила Берта. – Я – при чем. А Джессика с ребятами – ни при чем.

– Замечательно, – Скрипач хмыкнул. – Блин, разорваться мне, что ли? Ну не могу я пока что быть одновременно и в госпитале, и в институте.

– Рыжий, забей, – попросила Берта. – Прорвемся. Если бы наши проблемы ограничивались деньгами…

Она не договорила – в этом не было никакой необходимости.

– Но хоть что-то Томанов тебе платить обещал? – требовательно спросил Скрипач.

– Когда мы все начнем работать, нам будут платить. Немного, как я поняла, но всё-таки это лучше, чем совсем ничего. Солнце, ты не залезешь в сумку? Хочу проверить, взяла я справки, или не взяла.

– Какие справки? – не понял Скрипач.

– От «Вереска», ваши. Надо отвезти Томанову, чтобы вас прикрепили к отделению милиции. А я неделю уже довезти не могу, всё время забываю.

Скрипач вытащил руку из рукава, засунул в сумку. Порылся, потом вытащил на свет помятый белый конверт, на котором размашистым Бертиным подчерком было написано «Справки, Томанов, передать до 15.11».

– Они? – спросил рыжий.

– Слава Богу, – облегченно вздохнула Берта. – Они. Раз в месяц нам будет положено ходить отмечаться.

– Не очень понял, – признался Скрипач.

– Ох… Сейчас попробую объяснить.

После всех судов были вынесены следующие постановления. Первое – решение по заложникам остается в силе, поэтому все они получают прежний статус, но с рядом поправок. Второе – выезд им, разумеется, запрещен. Третье…

– Это я и так знаю, – отмахнулся Скрипач. – Малыш, давай конкретнее.

– Конкретнее – Огден сумел убедить часть руководства в том, что мы опасны и стране, и планете. Поэтому нас, скажем так, сильно прижали в правах. И ограничили финансирование до минимума. То есть та же Санкт-Рена имеет право лечить Ри и Ита, раз уж так вышло, но не имеет права обеспечивать меня. Вас сейчас кормят вообще только потому, что вы не отработали контракт, и вы его якобы отрабатываете дальше. А чтобы мы не натворили дел, нам велено соблюдать законы, действительные для преступников с подпиской о невыезде. В том числе – подтверждать присутствие в местных органах правопорядка. В данном случае – в отделении по месту прописки.

– Ох-ре-неть, – покачал головой Скрипач. – Здорово.

– Ну и деньги. Как я поняла, Томанову позволили выделить нам ставки… в общем, это немного меньше, чем средняя ставка уборщицы. На большее мы рассчитывать пока что не можем.

– Плюс разрушенное жилье и отсутствие самого необходимого, – подытожил Скрипач. – Блеск. Замечательно.

– Да ладно тебе, – отмахнулась Берта. – Хорошо, что хоть Джессике и ребятам официалка обеспечила всё по полной. Тут Огден сыграл в великодушие, не иначе. Комнату им выкупили, детей устроили в хорошую школу, обеспечение – по сто пятьдесят в месяц на человека, то есть Джесс дают шесть сотен, на детей, Ри, и её саму. Мы с Джесс решили, что это в некотором смысле попытка поссорить нас, дистанцировать. Одним, мол, всё, а другим ничего. Но…

– Но Джесс тебе иногда подкидывает, – подсказал Скрипач. Берта кивнула.

– Я, правда, боюсь брать, – призналась она. – И потом, мы решили, что лучше хоть что-то, да отложить. Потому что мы обе подозреваем, что квартира в Питере ничуть не в лучшем виде, чем наши московские.

– Вот в это я охотно верю, – покивал Скрипач. – Ну, ладно. Ты лучше скажи, что меня сегодня заставят делать в институте?

– Скорее всего, ничего, Федор Васильевич просто хотел поговорить, – Берта придвинулась к Скрипачу поближе. – Господи, как же холодно. Мне кажется, тут раньше так холодно никогда не было.

– Не знаю, – Скрипач задумался. Взял её ладони в свои. – Может, из-за влажности? Река, всё-таки.

– Возможно… У тебя тоже руки холодные.

Катер подходил к шлюзам. Очередь оказалась короткой, их пустили по малому обводному фарватеру, поэтому шлюзовались совсем недолго. Скрипач удивился – раньше меньше сорока минут эта процедура не занимала, сейчас же уложились в пятнадцать. Что-то новое. Берта объяснила, что пассажирские суда теперь шлюзуются отдельно, и что эту обводку сделала, по словам местных, Официальная. Разумеется, для военных. Но и простым смертным пользоваться разрешили, правда, не сразу.

После шлюзов они на первом же причале сделали пересадку: катер уходил на север и шел через город почти без остановок, а им нужно было добраться до центра.

– Удобно получается. От дома до больницы пешком дойдем, я так каждый день хожу, – объясняла Берта. – И до филиала рукой подать.

– До какого филиала? – не понял Скрипач.

– В который нам после больницы. Тоже рядом совсем, на Больших Каменщиках. Ну, в институт, в котором сидит рабочая группа. Были бы большие концы, я бы с ног сбилась бегать. А так – всё рядом.

Скрипач промолчал. По его мнению, ежедневные забеги от Котельнической до Курской с заходом на Каменщики для едва держащейся на ногах от усталости Берты были не «рядом», а вполне себе «далеко», но он пока что решил промолчать.

– Ты завтракал? – поинтересовалась Берта. Сейчас второй катер проходил один из мостов, и она, по привычке, с интересом смотрела вверх – когда-то, давным-давно, она говорила, что ей всегда нравилось, как мосты выглядят с воды.

– Не успел, – признался Скрипач. – Ит нам устроил очередную часть марлезонского балета, и вместо еды пришлось разговаривать с ним. А что?

– Значит, дома перекусим. На этот раз в чем дело?

– На этот раз он попробовал закатить скандал. Что-то ему опять привиделось, и он стал объяснять, что его, оказывается, обманывают. Скрывают даты, заставляют спать больше, чем планировалось… малыш, это чушь совершеннейшая, правда. В общем, пришлось выдернуть Марту, а потом с ним пятнадцать минут беседовали пять человек из смены, доказывая, что никто не обманывал и не врал ему. Вроде бы успокоился.

– Но ему действительно…

– Да в мыслях ни у кого не было ему врать или что-то подделывать! – Скрипач раздраженно треснул себя кулаком по бедру. – Устроил, понимаешь, охоту на ведьм. Ежу понятно, что ему тяжело, что с головой не всё нормально, но… но это дурдом какой-то. У меня порой возникает ощущение, что он это делает нарочно, что он сам в это не верит, что он весь этот якобы обман просто выдумал. Потому что в этот раз… в общем, прилетело персонально Фэбу. Мол, он инициатор заговора про даты, он влез в систему и что-то поменял, и так далее. Над Фэбом он словно специально издевается, понимаешь? Старается сделать максимально больно. И выискивает самые слабые стороны. Вот поэтому, собственно, я и не хочу, чтобы ты приходила, когда он не спит, чтобы он и тебя… так же…

– И Фэб до сих пор принимает это всерьез? – Берта нахмурилась.

– В том-то и дело, что да, принимает. Ох, ладно. Маленькая, прости, что я про это говорю, но он мне за это время всю душу вымотал. И не только мне. Хорошо, что он спит большую часть суток, и что по вечерам ему не до разговоров чаще всего. Потому что стоит ему открыть рот… – Скрипач безнадежно махнул рукой. – Ладно, не будем о грустном.

– Да уж, – Берта понурилась. – Только, боюсь, грустное нам всё равно предстоит. Ты еще не видел обе квартиры.

***

До боли знакомый холл встретил их привычным просторным эхом. Часть ламп не горела, но плафон под потолком был освещен точно так же, как раньше. Скрипач поднял глаза – всё те же нестареющие дети, всё та же модель самолета в руках у мальчика, всё то же прозрачное летнее небо. Интересно, сколько их вообще во вселенной, этих плафонов? Наверное, столько же, сколько существует миров Русского Сонма. Мириады. Но почему-то больше всего нравится именно этот.

Который тут, дома.

– Роберта Михайловна! – пожилая консьержка, оказывается, встала из-за своего стола, и шла к ним. – Не мусорите больше! Вы вчера пакет несли, и весь лифт побелкой какой-то засыпали! Тут вам не гостиница, горничных нет!..

– А как мне тогда мусор выносить? – поинтересовалась Берта, складывая зонтик. На улице снова пошел дождь, и по пути от пристани они успели основательно вымокнуть.

– А это не моё дело, как. Идите по черной лестнице.

– Вы, простите, офигели? – поинтересовался Скрипач. – С двадцать первого этажа с тяжелой сумкой?

– Не знаю, кто вы такой, и какое вам дело, но…

– Я её муж, – жестко ответил Скрипач. Голос его не предвещал ничего хорошего. – И попрошу с моей женой в таком тоне не разговаривать.

– Вот раз муж, то и последите, чтобы ваша жена не пакостила.

– А не пошли бы вы… – начал Скрипач, но Берта схватила его за рукав и потащила к лифту. Когда двери кабины закрылись, она прошептала:

– Рыжий, забей. Они всё время орут. Эта – в особенности. Я просто не обращаю внимания.

– Почему орут?

– Потому что квартира, солнышко, это лакомый кусок, на который претендовали многие, и который в результате не достался никому, потому что Томанов её сумел удержать за нами. Из-за вашей однушки тоже была свара. Понимаешь?

– Понимаю, – глаза Скрипача нехорошо сузились. – Вот что. Когда мы пойдем обратно, я этой суке скажу пару ласковых. И не смей меня останавливать.

– Рыжий, нет, ты не понимаешь. Мы сейчас здесь даже не на птичьих правах, мы… Господи… Родной, правда. Не надо с ними ссориться. Будет только хуже.

– А что, есть куда хуже?

– Есть. Можно оказаться в бараках в Бирюлево, например. Мне тут этим угрожали недавно.

Скрипач смотрел на неё неподвижным тяжелым взглядом.

– Почему ты молчала? – спросил он.

Лифт остановился. Берта вышла первой, посторонилась, пропуская Скрипача. Когда двери кабины закрылись, и она поехала куда-то вниз, тихо сказала:

– Не хотела, чтобы вы отвлекались на мелочи.

– Мелочи?! Над тобой измывается любая сволочь, а мы трое…

– Вам надо заниматься делом. Нужно спасать Ита. Спасать Ри. Это действительно мелочи, родной, которые можно как-то пережить. Не надо ссориться с ними, прошу тебя. Мы же враги народа, официалка выставила нас настоящими врагами России, и теперь… придется жить… ну, вот так. Какое-то время.

Скрипач отвернулся. Полминуты помолчал.

– Вот что, – глухо сказал он. – Во-первых, в город одна ты больше не поедешь. Во-вторых, с этой мразью я на выходе всё равно поговорю. В-третьих, с Томановым я поговорю тоже, и заранее прошу тебя: не вмешивайся. В-четвертых, спасать надо, это ты права, но я тебе клянусь, что таскать тяжелые сумки и выслушивать гадости ты больше не будешь. Чего бы мне это ни стоило.

Берта слабо улыбнулась.

– Спасибо, родной. Ладно, пойдем. Ты только соберись как-то… и не расстраивайся.

***

Дверь в квартиру представляла собой странное зрелище. Эта была дверь, собранная из двух половинок двери, правой и левой. Половинки были кое-как соединены брусочками и досками, и держались в буквальном смысле на четном слове. Дверь украшал пудовый амбарный замок. Берта вытащила ключи, с минуту повозилась, отпирая, потом замок громко щелкнул.

– Рыжий, помоги, – попросила Берта. – Надо приподнять чуть-чуть, иначе не откроем. Она в пол упирается.

Скрипач примерился, аккуратно взялся за дверь.

– Это ты каждый раз тягаешь такую тяжесть? – спросил он.

– Нет, мы чаще всего с Джесс вдвоем, или с Ромкой, – объяснила Берта. – Кстати, дверь разбили уже после того, как я тут побывала в первый раз. До этого… осторожно, гвоздь… до этого она была нормальная. Просто опечатана. Ну, ничего. Мы с Ромкой вон как починили. Он набрал на какой-то стройке дощечек, и получилась почти что новая дверь.

Коридора и прихожей не было. Точнее, коридор и прихожую можно было угадать по фрагментам стен, торчащих из пола, как гнилые обломанные зубы. Скрипач присвистнул.

– Несущие стены они оставили, – объяснила Берта. – Слушай, закрой обратно. Не хочу, чтобы эти все пялились…

На внутренней стороне двери обнаружился крючок, прибитый опять же гвоздями. Скрипач поставил дверь на место, накинул крючок.

– А почему так темно? – вдруг сообразил он.

– Потому что вместо половины стекол фанера, – сообщила Берта. – Выбили. Причем, как мне кажется, тоже сравнительно недавно.

– То есть квартиру разнесли уже после того, как мы тут оказались?

– Ммм… – Берта задумалась. – Не знаю. По-моему, в два этапа. Сначала – когда мы сбежали, ну и сейчас, да. Пошли, посмотришь. Да не хмурься ты, все равно уже ничего не изменить.

– Что верно, то верно, – Скрипач покачал головой. – Но в любом случае, это всё надо как-то убирать и приводить в порядок.

– Ну да. Плохо, что денег нет. С деньгами было бы проще.

…Стены действительно сохранились лишь частично. Обломки усеивали пол, и обломки эти были перемешаны с тем, что когда-то было мебелью и вещами. Под ногами хрустело стекло, и Берта сказала, чтобы он был осторожнее: Настя пару недель назад порезала ногу об осколок.

Убрать Берта и Джессика с детьми сумели только кухню и коридор, точнее, пространство, которое было раньше кухней и коридором. В кухне на полу обнаружился обломок стены такого размера, что сдвинуть его двоим женщинам и подросткам оказалось не по силам. Сам пол, однако, был чисто выметен, и, кажется, даже вымыт. На подоконнике стоял старый помятый чайник, рядом – пара алюминиевых кастрюль.

– Плиту удалось сделать, – с гордостью сообщила Берта. – Чай будешь?

– Будешь, – кивнул Скрипач. – Так… что бы такое придумать с этим камушком… ходить-то мешает…

– Я его потихоньку молотком разбиваю и вытаскиваю. Он был гораздо больше. Правда, разбивать не дают. Снизу ругаются, что стучу.

– Угу. Ладно. Камушек этот мы завтра с Киром решим, – пообещал Скрипач. – Пусть хоть обругаются.

– Ой, слушай! Забыла совсем. Двери целы, представляешь себе? Их кто-то аккуратно снял, завернул, и поставил на балкон, который был застекленный, представляешь? Коробки и наличники тоже там. Видимо, хотели увезти, но почему-то не увезли. Так что минус одна статья расходов.

– К этим дверям должны прилагаться стены, – проворчал Скрипач. – Но да, это неплохо. Слушай, получилась квартира-студия, – засмеялся он. – Ладно, ничего. Прорвемся. Кирпич бы где-нибудь достать. Сами сделаем.

– Если бы только кирпич. Так, что еще интересного. Сейчас соображу, – Берта вытащила из сумки коробку с рационом. – Одного на двоих нам сейчас хватит? Второй можно будет ближе к вечеру съесть.

– Хватит, конечно, они же большие, – заверил рыжий. – Давай чайник поставлю. Что мы сегодня тут делаем?

– Мусора немножко вынесем, и я тебе буду очень благодарна, если ты поставишь шкаф. Мы его поднять не сумели.

– Понял, сейчас подниму. Веди и показывай, чего и куда.

***

Два часа они разбирали завалы и таскали на помойку сумки с обломками и мусором. Скрипач понял, что такими темпами они за три месяца не управятся, и решил, что следующие пару недель нужно будет наведываться на Котельническую втроем, а то и вчетвером, чтобы за эти недели, как минимум, просто разобрать завалы. Временные перегородки можно будет сделать из чего угодно, хоть из той же фанеры (правда, оставался открытым вопрос, где достать фанеру), электрику и прочую мелочевку они запросто восстановят вместе с Киром. И обязательно привезти сюда Фэба! Фэб совсем закис, ему поработать руками будет только на пользу.

Вытащив к мусорным контейнерам два десятка пакетов, они наскоро перекусили, ополоснулись, почистили одежду, и засобирались: сейчас пришла пора отправляться в Бурденко. На улице снова зарядил дождь, от которого старый протекающий черный зонтик, захваченный предусмотрительной Бертой, оказался слабой защитой, и Скрипач уже морально подготовился к тому, что они снова вымокнут, но стоило им отойти от дома, как дождь внезапно прекратился, а из-за туч выглянуло холодное осеннее солнце.

– Здорово, – восхитилась Берта, пряча зонтик в сумку. – Просто праздник какой-то. Рыжий, это погода явно для тебя расстаралась, не иначе.

– А может, для тебя, – рассеянно возразил Скрипач. Он то и дело оглядывался, но времени, чтобы остановиться и хотя бы взглянуть на город толком сейчас у них, увы, не было. – Погода, она такая… Как же тут поменялось всё, – печально заметил он, когда проходили мимо знакомой булочной. – Закрыто, блин…

– Никаких особенных перемен не заметила, разве что город вырос, – возразила Берта. – А булочная работает, ты что! Просто санитарный день сегодня, вон же объявление, на окне.

Скрипач облегченно вздохнул.

– Слойки свердловские, – мечтательно произнес он. – Помнишь? С посыпкой сверху. Я про них почему-то в одиночке часто думал эти три месяца, пока сидел. То есть как – часто. Когда почему-то не думал про то, что случилось в портале… Помнишь наши Ужины Имени Душевной Лености?

– А то, – Берта усмехнулась. – Двадцать слоек и двухлитровая банка джема.

– И развесной зефир в кульке, – подхватил Скрипач. – И белевская пастила в бумажке. И кос-халва. И трубочки с орехами. И сахарные карамельки. И…

– И остановись, пожалуйста, а то я сейчас слюной захлебнусь, – попросила Берта. – Садист ты всё-таки.

– У меня просто память хорошая, к сожалению, – Скрипач досадливо махнул рукой. – Что есть хочется, это ты права. Тебя, кстати, долечили?

Будучи в тюрьме, Берта чем-то отравилась, и последствия этого отравления, по словам Саиша, оказались серьезными: не в порядке кишечник, поджелудочная, печень… Это всё можно было бы вылечить дней за десять практически полностью, вот только у Берты не было пока что десяти дней.

– Нет, – Берта прибавила шагу. – Это не к спеху. Успею как-нибудь.

– Ты хоть ферменты принимай, – попросил Скрипач. – Это Терра-ноль. Новую поджелудочную взять неоткуда.

– Знаю, – отмахнулась Берта. – Ерунда. С хроническим панкреатитом вполне можно жить. Без паники.

– Вот взять ремень, и выпороть тебя, – проворчал Скрипач. – Сказала тоже, ерунда.

– Переживу…

Сейчас им предстояло перейти Таганскую площадь и снова спуститься к Яузе – они решили срезать дорогу, и пошли не по набережной, а дворами и переулками, так выходило короче. Регулировщик в плащ-палатке махнул жезлом – толпа (на Таганке всегда было людно) быстро пошла через проезжую часть.

– Рыжий, хватит глазеть, – Берта рассердилась. – Скорее давай.

– Прости, задумался. В сквере рынок, что ли? – удивился он.

– Колхозы и фабрики привозят что-то, – Берта пожала плечами. – Я не смотрела, некогда было. Да, вроде бы рынок. Полулегальный.

– Картошечка, – мечтательно протянул Скрипач. – Вот кончится это всё, и первое, что я у тебя попрошу приготовить, это будет…

– Скалкой по лбу это будет! Теперь ждать придется, – сейчас они стояли на «островке», вместе с другими опоздавшими, не успевшими перейти площадь.

– Ну и ладно, ну и подождем, – Скрипач, вытянув шею, смотрел на маленький рынок.

– Каждая минута на счету, а тебе лишь бы отвлекаться. Солнце, ну нет времени, понимаешь ты это?!

– Ох… Да понимаю, конечно. Ладно, не переживай, идти совсем чуть-чуть осталось.

***

Джессики в холле первого этажа не было, и Берта справедливо предположила, что она ушла к Ри в палату. Дети подойдут попозже, объяснила она, занятия уже закончились, но Ромка и Настя, во-первых, подрабатывают, и, во-вторых, на них практически всё хозяйство, поэтому до больницы им нужно и на рынок сходить, и еду приготовить, и постирать.

– Подрабатывают? – удивился Скрипач.

– Ромка нашел работу. Да, подрабатывают. Курьерами, по два часа в день, после школы. Отвезут в пару мест документы, параллельно успевают купить еду… рыжий, потом сами всё расскажут, может, не сегодня, но расскажут.

– Зачем им работать? – Скрипач нахмурился. – Им же дают вполне приличные деньги.

– Квартира, которую надо будет восстанавливать, одежда, мелочи, – принялась перечислять Берта. – Роман Игоревич у нас мужчина серьезный. Я так поняла, что он на каникулы планирует Настю в Питер свозить… ладно, родной, времени у нас немного, поэтому пошли вошегонку проскочим, быстро пообщаемся, и сразу к Томанову.

Возле зоны биоконтроля (в просторечии – вошегонка) они повстречали Поля и Заразу, который, едва завидев Скрипача, издал радостный вопль, и, если бы не железная рука Поля, вовремя ухватившая его за ворот, рванул бы к нему, в зону стерилизации.

– Да стой ты, чокнутый, куда?! – рявкнул Поль. – Привет, рыжий! Давайте, переодевайтесь, ждите, и подходите сразу в палату. Джесс пришла уже. Детей сегодня не будет.

– Почему не будет? – расстроилась Берта.

– Ромка позвонил, сказал, что подработка какая-то срочная подвернулась, – объяснил Поль.

– Ничего, в следующий раз увидитесь, – пообещал Зараза. – Рыжий, как там дела?

– Средней паршивости, – Скрипач вздохнул. – Конца и края не видать. Лечимся.

– А говорили, что через три недели первая операция, – удивился Зараза. Его огненные волосы сейчас были убраны под шапочку, но пара упрямых прядок выбилась наружу, и гермо принялся поспешно заправлять их обратно.

– Если вес сумеет набрать, то да, обещают через три недели. Руку. Но ты же понимаешь, там второй этап с подвздошной, и параллельно четыре полостных мишени. Не считая мелочей, типа переустановки портов, и прочей хрени.

– Да знаю я, – Зараза на секунду помрачнел, но тут же повеселел снова. – Ничего, прорвемся. Так, ладно. Про сейчас. Ты, рыжий, самое главное не расстраивайся, хорошо? Оно всё, конечно, может и выглядит не очень, но тут действительно реальные шансы, потому что уникальный получается проект, аналогов нет. Ну и сейчас уже готовим потихоньку к нейропротезированию, и переговоры идут полным ходом, «карта» делается. Другой вопрос – с памятью, но и это, оказывается, решаемо. В общем, мы на пост, а вы в палату идите.

…Джессика, как выяснилось, в отделение института, к Томанову, ездила по утрам, когда у Ри были процедуры, и её присутствие было бы лишним. Что они обе вообще там делают, Скрипач спросить не успел – позже, с запоздалым раскаянием, он долго корил себя, что не спросил, но в тот момент просто не подумал про это. Ну ездят, и ездят. Значит, надо.

– Сегодня хоть смены не будет, – Берта расстегнула кофту, поправила майку. – Черт, опять я из штанов вываливаюсь, – пожаловалась она. – Может, сделать пояс из косынки?..

– Какой смены? – не понял Скрипач.

– Да у Томанова. Мы сегодня так… поговорить, справки отдать… день халявы, в общем.

– Что за смена? – требовательно спросил Скрипач.

– Ну… – Берта замялась. – Поскольку вы все вне доступа для группы, приходится работать нам. Мы с Джесс… в общем, мы вспоминаем. И записываем.

– Что именно? – Скрипач нахмурился.

– Всё подряд.

– То есть?

В вошегонке им предстояло провести еще пять минут, и Берта поняла, что попалась: уйти и отвертеться от разговора не представлялось возможным, рассерженный и встревоженный Скрипач сидел напротив, деваться некуда.

И Берта решилась.

– В общем, мы сдаем считки, – стала объяснять она. – Свои. По тем событиям, которые группе кажутся ключевыми и важными. Если я правильно поняла Томанова, то у нашей семьи тоже есть какие-то внутренние циклы развития, и они сейчас ищут закономерности.

– И каким образом вы сдаете эти считки? – ледяным голосом поинтересовался Скрипач, который уже всё понял.

– По-разному. Иногда это воздействие, иногда…

– Химия, – подсказал Скрипач.

– Да. Кое-что удается достаточно подробно вспомнить самостоятельно, но чаще всего это не устраивает группу, и…

– Можешь не продолжать, – Скрипач со злостью оскалился. – В общем… когда ты последний раз что-то сдавала?

– Вчера.

– Значит, это действительно был последний раз. Потому что еще что-то сдавать в этих режимах ты будешь только через мой труп. Господи, но почему ты молчала про это всё?! – в голосе Скрипача звучало ожесточение и отчаяние. – Берта, ты же взрослая и умная девочка!.. Зачем?!

– Мы с Джесс это делали с одной-единственной целью, – голос Берты стал холодным и отстраненным. – Для того чтобы хоть какое-то время не трогали вас. Чтобы оставили в покое.

– Не обязательно за покой платить такую цену, – возразил Скрипач. – Он того не стоит.

– Я имела в виду работу в госпитале.

– Да понятно. Но поверь, маленькая, я бы нашел способ их послать так, чтобы они отвязались на три месяца, и…

– Всё, идем, – Берта поднялась с узенькой лавки. – Сейчас зона откроется.

***

Палата, в которой лежал Ри, оказалась поистине роскошной. Она располагалась в так называемом командирском крыле, на втором этаже; окна, целых три, выходили в больничный сад. Скрипач поневоле на секунду замер на пороге палаты – его поразило удивительно красивый пейзаж за окном. Свинцово-серое небо, несколько ярких до слёз в глазах солнечных промоин, и – контрастом небу – желтый клен, листва с которого еще не успела облететь.

– Вот это да, – пробормотал он едва слышно.

Палата оказалась просто огромной, не меньше двадцати пяти метров, и оснащалась (опытный Скрипач тут же понял) аппаратурой седьмого и восьмого уровней. Шикарный диагностический модуль-полиморф, деление на рабочие зоны не круговое, а с приоритетными секторами, причем один желтый, как успел заметить Скрипач, подходил вплотную к кровати, которую кроватью язык не поворачивался назвать. Даже им, даже на «Альтее», не полагалось ничего похожего… да какое, к черту, «на «Альтее»! Ни в бытность свою агентами, ни позже, они подобного и в глаза не видели. Меняя специальность, видели – но, разумеется, не вживую. Чисто теоретически, во время обучающего курса.

– Здорово, – одобрил Скрипач. – Джесс, привет! Можно к вам?

– Подожди, – попросила Джессика, которая сейчас стояла с одним из врачей в желтом секторе. – Родной, минутку, я сейчас.

В красной зоне находилось два врача, и Скрипач тут же понял: в ближайшее время постоять рядом, в желтой зоне, не получится. Он оказался прав. Через минуту Джессика подошла к ним и тут же сказала:

– Велели пока подождать. Рыжий, привет. Как же я соскучилась.

Скрипач обнял её, прижал к себе.

– Сестрёнка, прости, что раньше не приехал, – прошептал он со всем раскаянием, на которое был в тот момент способен. – Если сможешь, прости…

– Ну что ты, что ты, – едва слышно сказала Джессика в ответ. – Рыжий, не надо… я же понимаю…

– Всё никак не придумаю способ разорваться на части, – признался Скрипач.

– Типун тебе на язык, – шепнула Джессика. – Уже разорвались тут… некоторые…

– Что делают сейчас? – Скрипач отстранился от Джессики, посмотрел на Ри – и тут же отвел взгляд. – Карта?

– Да, – кивнула Джессика в ответ. – Уже вторая неделя пошла. Говорят, что еще месяц предстоит работать, как минимум. Может быть, и больше.

Скрипач кивнул. Еще до поездки Илья в подробностях рассказал им о плане и методах, которые были выбраны для Ри, и Скрипач, пожалуй, знал даже больше, чем Джессика. Группа, которая в данный момент вела Ри, составляла «карту разрушения связей» и моделировала тот участок мозга, который предстояло восстановить. Затея (с общепринятой точки зрения) выглядела абсолютнейшим безумием и авантюрой. В подобных случаях утраченный участок протезировался совершенно другими способами, которых было множество, и через непродолжительный срок разумное существо могло, как минимум, себя обслуживать, а потом, постепенно, восстанавливалось полностью. Да, с частичной утратой личности. Зачастую – с травматической амнезией. С какими-то изменениями, которые были неизбежны. В редких случаях восстановление оказывалось практически полным. Но – это Илья в разговоре подчеркнул особо – никому и никогда не приходилось воссоздавать полную и абсолютно точную клеточную копию утраченного участка. В этом нет смысла. Во всех случаях – в этом просто нет смысла. Это несоразмерно дорого, это долго, это рискованно. В этом нет необходимости для разумного, которого лечат.

Но не в случае Ри.

– Джесс, как он – в общем и целом? – спросил Скрипач.

– Судя по тому, что мы видим, нас уже начал узнавать, – Джесс улыбнулась. – Ромку, Настю, Берту, меня узнает вообще без проблем. С врачами путаемся, – она слабо усмехнулась. – Видимо, их слишком много.

– Узнает, узнает, – подтвердила Берта. – Джесс подходит, так каждый раз шквал эмоций. Ромка – то же самое. Нам с Настей достается поменьше.

– Я ему читать начала по вечерам. Мне кажется, ему нравится. Правда, долго не почитаешь, потому что с ним работают почти постоянно, – Джесс поскучнела. – Минут по десять-пятнадцать получается.

– Здорово, – одобрил Скрипач. – Нет, правда, Джесс, это здорово. Я пока не увидел, не верил, что есть такие подвижки… думал, что тебя и Берту успокаивают… теперь вижу, что ошибался. Как же я люблю так ошибаться.

– Может, ты и Ита хоть немного успокоишь, – подсказала Берта. – Он до сих пор уверен, что тут всё хуже некуда.

– Попробую, – кивнул Скрипач. – Джесс, спроси врачей, можно ли будет подойти сегодня, или лучше подождать другого раза?

– Рыжий, прости, но мне кажется, что лучше в другой раз, – вздохнула Джессика. – Неудачно ты приехал. Ребят нет, у Ри сменная группа из внешки новая работает. Слушай, может быть, вы на днях еще раз выбраться сумеете? С Киром, или с Фэбом. Мы по вам скучаем, очень.

– Мы тоже, – Скрипач опустил голову. – Черти что. Да, действительно, приехал неудачно. Да и вообще день так себе получается. На Берту вон наорали в подъезде, думал, прибью эту тварь, и…

– Опять консьержка? – поинтересовалась проницательная Джессика.

– А кто ж еще, – развела руками Берта. – Лифт, видите ли, побелкой засыпали.

– И завтра еще засыплем, – пообещал Скрипач. – Джесс, у Ри завтра та же группа, да?

– Нет, завтра отдыхаем как раз.

– Вот мы втроем и приедем, – пообещал Скрипач. – С Киром и с Фэбом. И кухню в порядок приведем, и со всеми пообщаемся.

– Это было бы хорошо, – Джессика слабо улыбнулась. – Как там у вас дела?

– Да никак, – Скрипач дернул плечом. – К операции готовят, ничего интересного. Настроение у всех… соответствующее. Средней паршивости.

– Надо как-то держаться, не раскисать, – Джессика коротко глянула на Скрипача. – Сам понимаешь.

– Никто не раскисает, – твердо ответил тот. – Просто ты же знаешь Ита. Он для себя что-то решил. Что-то, что с его точки зрения даже обсуждению не подлежит. И ведет себя сама понимаешь как. Сегодня с самого утра весь мозг мне вынес. И не только мне.

– Не злись, – попросила Джессика. – Ему тяжело, вот он и…

– Он идиот, – емко констатировал Скрипач. – И зануда. И достал.

– Ему тяжело, – повторила Джессика. – Наверное, даже тяжелее, чем Ри. Потому что Ри сейчас где-то очень далеко… от всего, что с ним происходит. А Ит – нет.

– Тебе страшно? – шепотом спросил Скрипач.

– Первые дни было страшно, – Джессика опустила голову. – От бессилия. От того, что я видела. От его лица, от того, как он выглядел. Потом… я привыкла, и поняла, что надо просто ждать. Всё будет как раньше. Надо ждать.

– Не будет всё как раньше, – Скрипач понурился. – То есть не так, я неправильно сказал. Жизнь, она всё равно продолжается. Они оба… ну да, восстановятся, наверное, но в любом случае – ничего уже не будет прежним. Мы словно вышли на какой-то другой уровень. Понимаешь?

– Чувствую, – улыбнулась Джессика. – Но еще не вышли. Только выходим.

– И ты думаешь, это возможно сделать без крови?..

– А что, крови было еще недостаточно?

Скрипач не ответил. Отвернулся, снова посмотрел на Ри – сейчас рядом с тем стояли уже четверо врачей, и лица друга было не видно. Но Скрипачу с лихвой хватило самого первого взгляда, чтобы понять: находиться рядом с этим роскошным модулем-полиморфом и тем, кто в нем лежит, он сможет, только собрав всю волю в кулак. Чтобы ничем себя не выдать.

– Достаточно, – еле слышно ответил Скрипач. – Крови было достаточно. Но, боюсь, что будет еще…

***

В филиал института они шли в молчании. Берта несколько раз пыталась заговорить со Скрипачом, но тот лишь отворачивался – отстань, мол, не сейчас – и она сдалась. Не хочет говорить, не может? Ну и не надо. Потом.

Снова начался дождь, уже не такой слабый, как был утром, а серьезный. Берта вытащила зонтик, но толку от этого зонтика было чуть больше, чем ничего. К тому же зонтик не позволял идти быстро. В результате они тащились нога за ногу больше чем полчаса, когда как дойти от госпиталя до института можно было, по слова Берты, минут за двадцать.

Филиал располагался в низком одноэтажном здании, притаившемся во дворах неподалеку от улицы Большие Каменщики. В холле, пустом и гулком, они первым делом сложили заупрямившийся зонт, потом сняли куртки – Берта объяснила, что гардероба нет, и что куртки потом можно будет повесить в кабинете.

Скрипач огляделся. Помимо воли у него сейчас включались прежние рабочие навыки, и он тут же оценил здание и находящихся в нем людей с точки зрения агента. Так… работает тут, судя по смеси запахов, человек двадцать, не больше; многие часто бывают во внешке; все без исключения – люди, ни рауф, ни когни тут отродясь не бывали; в здании не кормят, значит, есть ходят куда-то на улицу, может быть, в столовую; помещение эти люди заняли недавно, до этого тут располагалась какая-то контора…

– Пойдем, – позвала Берта. – Рыжий, идем, у нас времени мало. Ты ведь хотел вернуться пораньше.

Скрипач кивнул.

– Иду, – отозвался он. – Интересно…

– Что интересно? – не поняла Берта.

– Запах, – Скрипач поморщился. – Нечто знакомое.

– Да? – Берта удивилась. – И что же?

– Площадки, мертвечина, – неохотно ответил Скрипач. – Они ведь ездят на площадки, так?

– Ездят, – недоуменно ответила Берта. – Но…

– Потом, – Скрипач тряхнул головой, словно отгоняя какие-то неприятные мысли. – Всё потом. Сейчас другое.

Федор Васильевич встретил их в кабинете, расположенном в дальней части неширокого коридора. Кабинет этот до недавнего времени принадлежал какому-то мелкому начальству – об этом говорила обитая бордовым дерматином дверь с потускневшей латунной ручкой, все прочие двери в коридоре были деревянными. В кабинете стоял сильно потасканный конторский стол и пара древних венских стульев, оставшихся, видимо, от прежнего владельца. Прочая же обстановка принадлежала уже владельцу новому. Скрипач с удивлением понял, что Томанов успел оборудовать свой кабинет по самому высшему разряду, возможному для Терры-ноль.

Шикарный симбиотический диван у стены. Вместо окна – завеса, причем не простая, такими же завесами частенько пользовались медики. На стене – несколько секций блоков памяти повышенной емкости, которые выглядят как тонкие светящиеся линии, проходящие от пола до потолка, и для непосвященного выглядят, как элемент декора. Скрипач только присвистнул – он-то знал, сколько стоит такой декор. Над столом парили одновременно три визуала, два в привате, один открытый.

– Добрый день, Берта, – Томанов поднялся из-за стола. Все три визуала мгновенно свернулись. – Привет, Скрипач. Что-то вы долго.

– Ну, это немудрено, – в голосе Скрипача зазвучал легко различимый холод. – Знаете, Федор Васильевич, уставшей и не очень здоровой женщине трудно быстро идти под таким дождем. Вы уж нас простите.

– Скрипач, сейчас не время ехидничать, – нахмурился Томанов.

– Правда? – Скрипач сделал удивленное лицо. – Да ну? А вот мне кажется, что поехидничать будет в самый раз.

– Рыжий, не надо, – попросила Берта – точно так же, как утром просила не ругаться с консьержкой. – Я тебя очень прошу, не надо…

– Нет, надо! – рявкнул Скрипач, высвобождая локоть, за который Берта попыталась его схватить. – Надо, вашу мать! Вы издеваетесь, да? Если вы намерены и дальше продолжать в том же духе, так лучше отдайте нас всех обратно Официальной! Хоть бегать никуда не придется!..

– Не ори на меня! – гаркнул Томанов. Берта попятилась к двери – она знала, что Томанов переходит на «ты» только тогда, когда крайне разражен и рассержен. – Заткнись и сядь!

– И не подумаю! – рявкнул в ответ Скрипач. – Какого хрена, Федор Васильевич, а?! Какого лысого хрена вы не перевели Ита в Бурденко?! Расой не вышел или статусом?! Какого хрена наша жена бегает, как собачка, туда и сюда, за день по восемьдесят километров наматывая, и тратя по четыре часа только на дорогу, а вы ее еще и торопить вздумали и упрекать, что опоздала?! Какого…

– Такого, что мне дали вывезти только Ри!!! – заорал в ответ Томанов. – Только одного! Да, мне предоставили выбор, и я…

– И вы, конечно, выбрали того, кто с вашей точки зрения лучше, – горько закончил за него Скрипач.

– О, да, он лучше, – саркастически рассмеялся Томанов. – Он гораздо лучше!.. Спившийся человек, лишенный половины мозга.

– А то вы за нами не следили, и не знали, что он давным-давно не пьет, что вернулась Джессика, и что у него растет сын!

– Знал, – Томанов тяжело вздохнул. – Ладно, Скрипач. Вы правы. Я действительно выбрал Ри… из-за того, что я знаю, кто такой Ри. И на что он способен.

– Спасибо за откровенность. Бертик, я тебя подожду в коридоре, – попросил Скрипач. – Давай недолго, хорошо? Отдай документы, и поехали отсюда.

– Рыжий…

– Уже очень много лет рыжий. Клоун. Дебил. Точнее, нас два дебила, да? – Скрипач, склонив голову к плечу, неподвижно смотрел на Томанова. – Разменные карты. Не говорите глупости, Федор Васильевич. И не лгите. Мне тошно вас слушать. Вы могли перевести двоих, но перевели только… того, кто был выгоднее для вас. На Ита вы просто забили. Или у вас не хватило времени. Ведь так?

– Да, я был вынужден уехать, – Томанов отвернулся. Подошел к окну – завеса тут же стала прозрачной. Упругие дождевые струи наталкивались на силовое поле и разлетались водяной пылью. – Боюсь, что вы не захотите слушать мои объяснения, почему и куда я уезжал. Для вас это значения не имеет.

– Да, не имеет, – кивнул Скрипач. – И для Ита не имеет. Для меня сейчас имеет значение лишь одно – вытащив Ри, Ита вы просто бросили погибать. Великолепно зная, что выжить там невозможно.

– Скрипач…

– Я не закончил. Потерпите еще минуту, прежде чем начнете рассказывать пустым стенам, куда и зачем вы ездили, и оправдываться перед ними. Значит, так. Никаких считок ни моя жена, ни Джессика больше сдавать не будут. Если потребуется, подъеду я, и сдам всё сам – но не раньше, чем Ит пройдет все этапы вмешательства…

– Скрипач, да послушайте же…

– Значит, полтора месяца вы переживете без считок. Дальше. Денег просить я, разумеется, не буду, но вы, как я полагаю, хорошо знали, что сотворили с нашим жильем, и никак этому не препятствовали. Дело ваше, бесспорно. И ситуация к вам отношения не имеет. Но! Когда вы начнете работать с обеими женщинами, извольте предоставить им на рабочие дни возможность нормального ночлега.

– Рыжий, у Джессики и детей есть квартира! – в голосе Берты звучало отчаяние. – Подожди, не надо, прошу тебя! Сядь, ради Бога, помолчи, и послушай!!! Я…

– Это ты помолчи, – приказал Скрипач. – Извини, но так надо.

– Что-то еще? – поинтересовался Томанов, садясь за стол.

– Да. Я требую, чтобы Ита перевели. Сейчас. До операций. И чтобы эти операции делались в нормальных условиях.

– Чем плох тот госпиталь?

– Вы там были? – голос Скрипача упал до едва различимого шепота. – Сорок километров от города. Заброшенная территория. С этого здания кирпичи на головы людям падают. Он лежит сейчас по сути дела в бывшем гостиничном номере – с такими травмами! Бригады будут работать на операциях в холле!.. Если вы этого не сделаете – а я больше чем уверен, что не сделаете – я до конца дней своих не забуду, что мы для вас не более чем мусор. Учтите, у отбросов своя логика. И я вам про это напомню. При первом же удобном случае. Боюсь, напоминание станет для вас неприятным сюрпризом.

– Скрипач, вы сошли с ума, – Федор Васильевич устало вздохнул. – Винить вас в этом было бы глупо. Любой от такого свихнется… Вы же понимаете, что перевести кого бы то ни было куда бы то ни было я не могу. Это вне моих полномочий. И даже если я буду пробовать что-то предпринять, ваши же коллеги никогда не позволят его куда-то переводить на этом этапе лечения.

– Ну кто бы сомневался, что вы сумеете выкрутиться, – Скрипач усмехнулся. – Я вот – ни секунды. Браво. Очень изящно. А оказался он в этом госпитале…

– Потому что его не взял никакой другой! Насколько я знаю, переговоры шли при вашем непосредственном участии, – Томанов тяжелым взглядом посмотрел на Скрипача. – Вы сами подавали запросы.

– Да, подавал, – кивнул Скрипач. – Стоя рядом с 1/13. Знаете, что это такое? Агония. Но с того момента прошло уже больше двух месяцев, если вы не заметили. Ладно, Федор Васильевич. Разговор я считаю оконченным. Все точки над «и» поставлены, все выводы сделаны. Перевода я буду добиваться сам, начну сегодня же. Теперь далее. Что потребует непосредственно от меня ваша богадельня?

– Ничего, – неприязненно ответил Томанов. – При таких вводных – ничего. На этом этапе. Потом… подумаю. Спасибо за урок, кстати.

– За какой урок? – неприязненно произнес Скрипач.

– За тот, который вы мне сейчас преподали.

– И в чем же суть этого урока? – рыжий прищурился.

– В том, что не следует помогать тем, кто не способен адекватно воспринять ни помощь, ни потраченные на её оказание усилия. Вы хотели идти? Идите, Скрипач. И вы, Берта, идите тоже. Увидимся… как только позволят обстоятельства. Которые, как я сейчас вижу, у вас несколько изменились.

– Господи… – Берта стояла посреди кабинета, прижав кулаки к груди. – Да что же это такое… Взрослые мужчины, а ведете себя, как два маленьких ребенка! Рыжий, сядь! Сядь, я сказала!!! И замолчи уже ради всего святого. Федор Васильевич, вы просто не понимаете, о чем он говорит!

– Я отлично понял, и со слухом у меня всё в порядке, – отозвался Томанов.

– Вы действительно не были в «Полях», а «Поля» на самом деле помойка по сравнению с Бурденко, – голос Берты дрожал. – Это так. Но сейчас это неважно, потому что вы не правы оба. И ты, рыжий – потому, что сделал слишком поспешные выводы. И вы, Федор Васильевич – потому что слушаете и принимаете всерьез то, о чем он, – кивок в сторону Скрипача, – говорит. Успокойтесь, оба. Пожалуйста!..

– Я, собственно, и не волновался, – неприязненно заметил Томанов. – Если вы не заметили…

– Тогда объясните Скрипачу, что это ваша группа работала над тем, чтобы нас всех освободили. Что вы тогда были спешно вызваны во внешку Маден, которая предоставила ряд свидетельств, которые нас оправдали. Что вы не пропустили ни одного судебного заседания, и добились того, чтобы суд шел в открытом режиме, а не в закрытом, как планировалось изначально. Объясните, не сидите просто так!

– Как я могу объяснить, если он орет, не прекращая? – резонно поинтересовался Федор Васильевич. – Скрипач, вы же никого, кроме себя, не слышите. И слышать не хотите.

– То, что сказала Берта – правда? – Скрипач поднял голову. – Это на самом деле так?

– Да, это так, – кивнул Томанов. – Но отчасти вы тоже правы. Я действительно был поставлен перед выбором, и выбрал Ри. Вы думаете, я не чувствую себя виноватым перед вами и перед Итом? Чувствую. Но я ничего не мог поделать! Я отсутствовал почти три недели, а когда вернулся… в общем, мне сказали, что из комы он вышел, но перевозить его нельзя, потому что он на аппаратном дыхании, у него пневмония, и он не перенесет дорогу.

– И вы поверили? – Скрипач тяжело вздохнул.

– Я не врач, – развел руками Федор Васильевич. – В больницу меня не пускали. Я не думал, что там всё… настолько плохо.

– То есть вы думали, что там всё нормально? – горько спросил Скрипач. – В тюремной больнице? Вам самому не смешно?.. Богадельню в Домодедово вы тоже успели позабыть?

– Рыжий, он действительно понятия не имел о том, что там происходило, – Берта подошла к Скрипачу, взяла его за руку. – Родной, я очень тебя прошу – не надо. Не надо сейчас.

– Я просто хочу, чтобы для всех… для нас… были всё-таки равные условия, – Скрипач говорил, опустив голову, с трудом подбирая слова. – Я отдаю себе отчет в том, что Ит и Ри в ваших глазах – величины, конечно, несравнимые…

– Скрипач…

– Еще минуту, пожалуйста. Я уже почти закончил. Так вот, величины действительно несравнимые. Для вас, Федор Васильевич. А для меня… последние годы мы вчетвером работали в госпитале, а Ри занимался тем, что возил раненых. И разница между нами несколько подстерлась. Поэтому… я всё равно буду настаивать на том, чтобы Ита немедленно перевели туда, где условия лучше, и…

Он не договорил. Горло сдавило спазмом, он поперхнулся, закашлялся. В ушах зазвенело. Берта всё еще держала его за руку, и Скрипач сейчас вцепился в эту руку, как утопающий – в спасательный круг. Берта испуганно вскрикнула: пальцы у Скрипача были железные.

– Федор Васильевич, дайте, пожалуйста, воды, – попросила она. – Рыжий, успокойся. Если ты не соберешься, мы не доедем обратно. Ты слышишь?

– Слышу… прости… – Скрипач тяжело поднялся со стула. – Я лучше подожду на улице… Извините, Федор Васильевич, я действительно… немного не в состоянии сейчас разговаривать.

Он медленно вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Томанов помолчал с минуту, затем провел пальцем по выскочившему перед ним визуалу – включил акустическую защиту, догадалась Берта.

– Ну и дела, – протянул Томанов. – То есть я знал, что всё плохо, но, оказывается… Господи…

– Федор Васильевич, я тоже пойду, пожалуй, – Берта посмотрела на дверь. – Вы же видите.

– Вижу. Вот что, – Томанов решительно хлопнул по столу ладонью. – На полтора месяца исследования прекращаем. По крайней мере, с вами. С Джессикой – по обстоятельствам, как получится. Вы завтра что планируете делать?

– Поедем в Москву. Навестить Ри, убрать в квартире. Поедем втроем, если вы об этом. Фэбу сейчас еще хуже, чем Скрипачу.

– Вы справки привезли?

– Да, – Берта полезла в сумку, вытащила помятый конверт. – Какого числа нам нужно будет отмечаться?

– Завтра узнаю, но, кажется, двадцать второго… ага, хорошо, всё правильно, – Томанов скользнул по бумагам рассеянным взглядом. – Берта, возьмите, – он вытащил из кармана сложенную пополам десятирублевку. – Возьмите, я сказал. Хотя бы еды нормальной купите. И… еще момент. Может быть, не стоит завтра вести к Ри всех троих? Если Скрипач до такой степени неадекватен, то что могут устроить остальные?

– С остальными всё нормально, – заверила Берта. – Рыжий просто очень тяжело переживает ситуацию, он не в счет. Кир уже был у Ри, и ему ни одной подобной мысли в голову не пришло. Так что…

– Ладно. Идите, Берта, а то мне как-то неспокойно, что он там один, – Томанов отвернулся. – На счет перевода я, конечно, поговорю.

– Можете не стараться, – Берта хмыкнула. – Я уже говорила месяц назад. Сказали, что это рискованно и нецелесообразно. Ну да, наша часть семьи в некотором роде второго сорта, я знаю. Ничего, справимся. Покатаюсь на катере. Я уже привыкла.

– И вы туда же? – с тоской спросил Томанов. – Ну, тогда я вынужден признать, что у официалки всё отлично получилось. И что крайнего нашли – удачнее не придумаешь.

– Я не считаю вас крайним. Скорее, индикатором. Или, если угодно, ситом, – Берта встала, улыбнулась. – Что-то в сите задерживается, что-то проходит сквозь ячейки. Всё правильно. Это жизнь. Так и должно быть.

Томанов молча смотрел на нее, ожидая продолжения. Но Берта ничего больше не сказала. Подняла с пола сумку, и молча вышла, плотно закрыв за собой дверь.

***

На обратной дороге им повезло – очень удачно сели, в каюте, под крышей, в сухом углу. Когда катер отвалил от пристани, Берта вытащила из сумки коробку с рационом, открыла, и протянула Скрипачу.

– Ешь, – приказала она.

– Не хочется, – Скрипач покосился на коробку с явной неприязнью.

– Ну, тогда я поем, – Берта, кажется, рассердилась. – Ты не против?

Скрипач пожал плечами и отвернулся. Берта принялась орудовать ложкой – сначала съела половину мяса с овощами, затем половину желе с кусочками какого-то незнакомого фрукта, потом – половину сладкой пасты, немного напоминающей шоколадную. Прямоугольную серую булочку она тоже разломила пополам, и принялась жевать свой кусочек. Булочки эти она не очень любила (на её взгляд в Санкт-Рене были какие-то странные представления о хлебе), но сейчас Берта шла на принцип, поэтому с булочкой расправилась в два счета.

– Ну, и? – поинтересовалась Берта, ставя коробку рядом с собой. – Так и будешь молчать?

– А что говорить? – Скрипач, наконец, повернулся к ней. – Всё ясно.

– Что планируешь делать?

– Пойду сейчас к Андрею, разговаривать. Подам запрос в Бурденко.

– Сам? – полюбопытствовала Берта, незаметно придвигая коробку с едой поближе к Скрипачу. Тот никак не отреагировал.

– Не сам, куда мне самому. Статус низкий. Через Фэба, видимо. Или через Илью.

– А если они откажутся? – справедливо поинтересовалась Берта.

– Тогда они – суки, – пожал плечами Скрипач. – Тогда сам. Не знаю как, но сам. Кроме Ильи и Фэба есть еще масса народу. Кто-нибудь да согласится.

– А если нет?

– Ну что ты заладила – «а если, а если»? – рассердился Скрипач. – Понятное дело, что восторга они от этого не испытают. Но у меня другого выхода нет.

– Рыжий, если серьезно – зачем? – Берта нахмурилась. – Ты ведь отлично понимаешь, что не согласятся, и что это бессмысленно.

– Да? – Скрипач улыбнулся. – Бессмысленно? Хотя бы попробовать определить его в место с человеческими условиями – бессмысленно? Здорово. От Томанова набралась?

– Вот что, – Берта разозлилась. – Во-первых, ешь. Ешь, сказала! Во-вторых, пока ты ешь, я на пальцах объясню тебе, доктору, почему они ни на какие переводы не согласятся…

– Не надо ничего объяснять, я и так всё знаю, – Скрипач, наконец, взял в руки коробку и запустил ложку в контейнер. – Скажут, что начали работу здесь, что блоки регенерации работают здесь, что по договору эндопротезы пойдут в «Поля», и так далее.

– И что ты собираешься им на это возразить? – прищурилась Берта.

– Да ничего. Я просто перережу себе горло у них на глазах, если они откажутся, – спокойно ответил Скрипач, продолжая ковыряться в отделении с овощами. – Это не угроза и не детский сад, Бертик. Ты меня знаешь. Я – товарищ последовательный. Сказал, значит, сделаю.

– Идиот, – емко констатировала Берта. – Спасибо тебе большое. Чтобы вместо одного у меня было два инвалида, да? Ты этого хочешь добиться?

– Нет, не этого, – отрицательно покачал головой Скрипач. Подцепил кусочек желе, отправил в рот. – Я хочу добиться перевода. Во что бы то ни стало. Хочу добиться нормальной палаты, а не клетушки размером со спичечный коробок. И не надо меня шантажировать, пожалуйста.

– Это не я, это ты шантажируешь. Причем почему-то меня, – заметила Берта. – Я-то тебе что сделала?

– Охотно объясню. Во-первых, ты молчала.

– О том, какие условия в Бурденко?

– Да. Во-вторых, ты сейчас почему-то на их стороне, а не на моей.

– Ты сам всё отлично понимаешь, и…

– И чего? Бертик, как хочешь. Вот ей Богу, как хочешь, но я буду делать то, что считаю нужным, а не то, что диктует какой-то придурошный здравый смысл. Замазку будешь?

– Чего буду? – не поняла Берта.

– Замазку, – рыжий ткнул ложкой в отделение с пастой. – Мы её в «Вереске» так называли. Она вкусная и калорийная просто до ужаса. Ешь, маленькая. Поправляться тебе действительно надо.

– Сил моих на тебя нету, – пожаловалась Берта. Отобрала у Скрипача ложку. – Ты ведь понимаешь, что впустую потратишь время.

– Не-а, не понимаю, – безмятежно отозвался Скрипач. – Или – или. Или Ит окажется в Бурденко, или я наложу на себя руки.

– А ты Ита спросить не хочешь?

– Нет, не хочу. Потому что знаю, что он ответит. Что ему всё равно. Ну так вот, маленькая. Ему, может, и всё равно. Мне нет. А теперь доедай замазку, и пошли искать воду. На пару чашек чая эта коробочка еще вполне способна. Заряда точно хватит.

***

То, что происходит нечто из ряда вон выходящее, они поняли еще тогда, когда катер только подваливал к причалу. Скрипач привстал, Берта тоже – зрелище оказалось завораживающее.

Госпиталь сиял огнями, как новогодняя елка. К нему подходили блоки, светящиеся в ноябрьской темноте, как фантастические огромные глубоководные рыбы. Блоки швартовались к стенам, замирали, а потом отходили прочь, растворяясь в подступающей мгле. Все верхние этажи были непривычно ярко освещены, свет горел даже там, где его отродясь не бывало – например, в холлах восьмого и девятого, в них (Скрипач это знал точно) находились резервные энергетические накопители, которые подключать никто в ближайшее время точно не собирался. Зрелище было поразительным – темный речной берег, ни одного огня, и световая феерия вокруг одинокого здания.

– Что там такое? – с тревогой спросила Берта.

– Понятия не имею, – отозвался Скрипач.

По узкой дорожке они едва ли не бегом поднялись наверх – Скрипач впереди, Берта следом – и направились к госпиталю. На подходах к крыльцу они увидели Дослава, который скорым шагом шел им навстречу.

– В вошегонку, быстро, – распорядился он. – Бегом!

– Что случилось? – Скрипач остановился.

– Илья расскажет. Быстро, я сказал. Где вас носило столько времени?

– В городе… Черт, да что такое-то?! – Скрипач с всё нарастающей тревогой смотрел на Дослава. – Объясни!

– Сказал же, Илья объяснит, – рявкнул тот. – Времени нет.

В вошегонке они положенные десять минут пытались понять, что же всё-таки происходит, но так ни до чего и не додумались.

– Рыжий, что там эти блоки делали? – недоуменно спросила Берта.

– Это… чушь какая-то. Не знаю. Доставляли раненых? – Скрипач задумался. – Столько сразу? Ничего не понимаю. Да нет, не доставляли. Ты заметила, куда они подходили?

– Ну да. К шестому и пятому этажам, там…

– Там послеоперационные и палаты. Зачем они туда?

– Не знаю.

– Вот я тоже не знаю. Черт, что ж так долго-то, – раздраженно сказал Скрипач, вставая. – Малыш, давай переодеваться.

– Так вроде рано еще.

– Нормально, две минуты осталось, – Скрипач потащил через голову рубашку. – Помочь комбез подогнать?

– Справлюсь, – Берта расстегивала пуговицы на кофточке. – Рыжий, мне что-то не по себе.

– Это ты очень мягко сказала, – проворчал Скрипач. – Давай быстрее.

Минутой позже вошегонка, наконец, открылась, и они вышли в совершенно пустой коридор седьмого этажа.

– Ну и где все? – Скрипач заозирался. – Сейчас гляну…

Внутригоспитальной сетью им пользоваться разрешили, поэтому Скрипач вывел визуал и кинул вызов Киру – это показалось ему в тот момент наиболее приемлемым вариантом.

Кир ответил тут же. Причем по голосовой связи. Это в госпитале, мягко говоря, не приветствовалось.

– Идите в южное крыло, – приказал он, даже не поздоровавшись. – Рыжий, учти, тебе сейчас вломят так, что мало не покажется.

– Но…

– Бегом!

***

– В чем дело? – Скрипач стоял напротив Ильи. Тот буравил его таким взглядом, что Скрипачу сделалось жутко. – Что происходит?

Илья молча сделал шаг вперед, схватил Скрипача за плечи и швырнул к стене. Берта, стоящая рядом, испуганно вскрикнула, попыталась вцепиться Илье в локоть, но в этот момент в холл вошел Кир, и успел перехватить её за руку.

– Маленькая, не надо, – попросил он. – Сейчас Илья немножко позверствует и успокоится…

– Илья, в чем дело? – Скрипач всё еще ничего не понимал. – Ты объяснишь, наконец?!

– Нет, это ты мне объясни, в чем дело и что происходит, – приказал Илья. Еще раз зло тряхнул Скрипача за ворот комбеза, потом отпустил, отступил на шаг. – Полтора часа назад пришел приказ, час назад – сюда привезли комплекс седьмого уровня. При комплексе было сообщение. Читай.

В воздухе перед носом Скрипача повисли строки.

«Это максимум, который я сумел сделать. В переводе они отказали. Комплекс выделили на месяц, к сожалению, на больший срок договориться не вышло. Понимаю, что верить мне у вас нет оснований, но мне действительно очень стыдно за своё бездействие и за то, что получилось в результате. Надеюсь, следующая наша встреча будет лучше сегодняшней. С надеждой на восстановление былой дружбы. Т.»

– Какой комплекс? – спросил ничего еще не понимающий Скрипач.

– Такой комплекс! Семерка высокой градации!.. Неделя на доращивание, потом две на все операции, потом неделя на реабилитацию! Ты смерти нашей хочешь, а? Был нормальный план, шли по этому плану, всё было спокойно! А теперь что?! Восемьдесят процентов раненых за час перевести в разные места – это вообще как, по-твоему?! Этот комплекс жрет столько энергии, что сейчас дополнительные блоки подключают, госпиталь этот месяц будет работать вообще без резерва! Рыжий, ты хотя бы иногда думаешь, что ты делаешь?!

– Я ничего не делал, – Скрипач был растерян. – Просто… мы поговорили с Томановым… я… я сорвался, накричал на него… потом мы… всё было нормально вроде бы… мы просто уехали… Берта, скажи ты, – попросил он. – Ты же сама говорила, что ни я, ни Федор Васильевич… мы оба были неправы, и поэтому… у меня и в мыслях не было подобного…

– Томанов посмотрел на тебя, и, как мне кажется, решил, что сейчас любые средства хороши, – Берта старалась говорить спокойно, но видно было, что её трясет. – Ну и вот… вот так. Если вспомнить, о чем мы с тобой говорили по дороге…

– По дороге мы говорили о том, что я буду требовать перевода Ита в Бурденко, – твердо сказал Скрипач.

– Чего? – Илья растерялся. – Зачем?

– Затем, что там нормальные условия. Но про такое я даже не думал.

– Хорошо ты человеку вынес мозг, если он убедил кого-то очень высоко стоящего принять это решение, – проворчал Илья. – Ладно. Месяц нам предстоит – мама, не горюй. Авось прорвемся.

– Илюш, погоди, – попросил Скрипач. – Объясни толком, что за комплекс.

– Слушай, давай не сейчас. Двигайте оба к нему. С ним Фэб сидит, вас ждут. Они, как мне кажется, за это время даже помириться успели, – Илья укоризненно покачал головой. – Ну и заварил ты кашу, рыжий.

***

Фэб действительно находился у Ита, но если бы там был один только Фэб! Народу и в коридоре, и в палате ходило множество: сновали туда-сюда старшие и младшие врачи, у двери стояли три механиста (Скрипач и Берта удивленно переглянулись), еще несколько человек обрабатывали стены в коридоре. Скрипач тут же узнал «среду», и понял, что Илья торопил их не просто так. Максимум полчаса, и начнется работа.

Они вошли в палату. Рядом с комплексом, в котором лежал Ит, сидел Фэб, который держал Ита за руку и что-то тихо говорил. Ит кивал в такт, потом что-то еле слышно переспросил – Фэб отрицательно покачал головой и улыбнулся.

– Берта и рыжий пришли, – сообщил он. – Зря ты волновался.

– Боялся, что они не успеют, – Ит перевел взгляд на вошедших, попытался улыбнуться, но улыбка получилась какая-то кривая и жалкая. – Привет. Маленькая, зачем ты там стоишь?

– Смотрю, – ответила Берта. – Очень давно тебя не видела.

– Видела, – отрицательно покачал головой Ит. – И я тебя видел.

– Но ты спал.

– Я записи смотрел. Почти каждый день. Когда мог.

– Ит, зачем ты так? – безнадежно спросила Берта. – Зачем ты гонишь Фэба, меня? Ведь мы же тебя любим…

– Думаешь, я вас люблю меньше? – горько спросил в ответ Ит. – Вот потом и гоню. Потому что боюсь за вас. Как никогда в жизни не боялся. Маленькая, ты всё равно прости меня, ладно? Если что-то случится, я не хочу… чтобы между нами это всё было. Непонимание, обиды. То, что так надо, не значит, что я не люблю тебя.

– Родной, нет никаких обид, – заверила Берта. – Когда выздоровеешь, и всё объяснишь, хорошо?

Ит усмехнулся.

– Если, – поправил он. – Не «когда», а «если».

– Не накручивай себя, – Фэб снова взял Ита за руку. – Не «если», а именно «когда». Теперь это вопрос решенный.

– Скъ`хара, не превращайся в оптимиста. И на восьмерке умирают, сам знаешь.

В палату быстрым шагом вошел Кир. Окинул оценивающим взглядом всю компанию, хмыкнул. Погрозил Иту пальцем.

– Десять минут осталось, – сообщил он. – Псих, готов?

– Нет, – честно ответил Ит.

– Верю. Но что поделаешь. Так, хорошие мои, заканчиваем прощание славянки, и пошли. Рыжий, тебе велели пока что остаться. Остальные, в том числе я, на выход. Ит, послушай, а? Меня одну секунду послушай. Что ты там придумал себе, я так и не понял, но ты просто знай, что мы тебя все очень любим, и верим, что все получится хорошо. Усёк?

– Усёк, – ответил Ит без тени улыбки. – Ребят, идите, правда. А то припрется Илья, и будет скандал.

– Во, и отсюда уже гонит, – восхитился Кир. – Идем мы, идем. Но следить будем, уж извини…

– Мы рядом, – Фэб встал. – Ит, всё будет хорошо.

Берта подошла к Иту, тоже несколько секунд подержала его за руку.

– Я тебя люблю, – прошептала она.

– И я тебя тоже, – шепнул в ответ Ит.

– Время, – напомнил Кир.

…Когда они вышли, Скрипач сел на освободившееся место рядом с блоком, и с тревогой посмотрел на Ита. Он видел – всё время, пока семья была здесь, в палате, Ит держался из последних сил, чтобы ни дай Бог не показать, что он чувствует на самом деле.

А на самом деле…

– Чего с тобой такое? – спросил Скрипач. – Ты же трясешься весь. Успокойся.

– Рыжий, мне страшно, – Ит говорил едва слышным сиплым шепотом. – Я боюсь.

– Не надо, не бойся, – попросил тот. – Все будет хорошо.

– Нет… я боюсь не проснуться, – у Ита в голосе звучала сейчас настоящая паника. – Рыжий, не уходи… я не хочу… не надо…

– Всё будет хорошо, – повторил Скрипач. Ит смотрел на него с таким ужасом, что Скрипачу сделалось не по себе. – Родной, правда.

– Я не хочу умирать, – Ит сглотнул. – Пожалуйста…

– Успокойся, – попросил Скрипач. – Это отличный комплекс, семерка, так что наоборот, всё будет даже лучше, чем мы думали.

– Господи… вот так, сразу… так быстро… скажи им, что не надо сейчас… хоть десять минут еще…

– Так. Посмотри на меня, – попросил Скрипач. Он уже понял – бороться с этой паникой можно только одним способом. – Я здесь?

– Да, – покорно ответил Ит.

– Уже прогресс. Запоминай. Я – здесь, я никуда не уйду. Буду всё время держать тебя за руку, договорились? – он взял Ита за руку, и пальцы того тут же сжались. – Чувствуешь? Мою руку чувствуешь?

– Чувствую.

– Вот и молодец, – свободной рукой Скрипач погладил Ита по коротким волосам. – Теперь дальше. Когда ты проснешься, я буду точно так же держать тебя за руку. Договорились? Я тебе клянусь, чем хочешь, что ты обязательно проснешься, и я буду рядом. Так легче?

Он видел – приступа паники больше нет, прошел. За адекватность Ита он бы ручаться, конечно, не стал, но сейчас уже можно спокойно вводить в сон, потому что показатели выходят на стабилизацию самостоятельно.

– Ты в это веришь? – спросил Ит еще тише.

– Конечно, – серьезно кивнул Скрипач. – Давай я с тобой еще посижу, пока они не начали. То есть вдвоем посидим, – тут же поправился он. – Как когда-то, давным-давно…

– Когда? – не понял Ит.

– Когда много-много лет назад мы с тобой ехали на большой-большой машине через большое-большое море… помнишь? И тоже сидели. Вдвоем. Очень долго. Почти что вечность.

Ит едва заметно улыбнулся.

– Вот ради этого ты проснись, пожалуйста, – попросил Скрипач. – И про руку я не соврал, учти. Хочешь, записку себе напишешь? Напоминание. Мол, не забыть, рыжий обещал. Или давай я напишу, чтобы тебе не дергаться лишнего. Сейчас в систему забросим, и когда проснешься, пусть она рядом висит. Пойдет?

– Пойдет, – кивнул Ит. – Рыжий, они не сказали, сколько времени… это продлится?

– К Новому году проснешься точно. Может быть, даже раньше, – Скрипач задумался. – Да, как-то так. Три недели примерно. Потом неделя на адаптацию, это уже не во сне. Значит, Новый год встретить точно успеешь. Не переживай, соберись.

– Я очень хочу в это верить. Но не получается, – Ит отвел взгляд. – Наверное, Фэб прав, у меня с головой действительно что-то не то. Никогда в жизни за себя не боялся, а сейчас боюсь. И смерти почему-то боюсь. И боли. Мне кажется, что я всё на свете готов отдать за то, чтобы мне стало спокойно. И не страшно. И…

– Ты просто очень устал, – Скрипач видел, что время, отведенное им на ожидание, заканчивается, и решил, что просто обязан погасить в зародыше вновь нарастающую панику. – Вот увидишь – когда ты проснешься, всё изменится. Клянусь. Всё изменится…

Часть II

Феникс