Читать книгу Лунный принц - Екатерина Оленева - Страница 5

– Мои персональные бесы? – с усмешкой проговорил он, окидывая меня взглядом. – Ну, ты не самое страшное, что можно представить по ту сторону. И если ты говоришь правду, то ты скорее послан мне в утешение.

Его кривая усмешка, как ни странно, нисколько не портила его точёные черты.

Удивительное создание. На него можно было смотреть бесконечно, словно он был одновременно и огнём, и водой, а падающим с неба белым снегом.

Ральф придвинулся ко мне, не сводя с меня взгляда. Сердце моё забилось быстрее, а член затвердел в камень. Ещё мгновение назад моё восхищение им не имело ничего общего с плотским желанием, оно было чисто эстетическим, с таким восторгом смотришь на прекраснейший шедевр от искусства. А сейчас низ живота скручивало острой судорогой желания такой силы, что стало плевать на всё – на чувства сестры или Кэтрин.

Откровенно говоря, я о них вообще не думал. Ни о чём не думал. Я хотел его, остро и сильно, так, что было не до тормозов. С такой остротой, что окружающая действительность словно отодвинулась, оставив в мире лишь нас двоих.

Ральф отлично осознавал впечатление, которое производил и желание, которое вызывал. Для него оно, скорее всего, не было в новинку. Мы были одной крови и сотканы из одной плоти.

Даже не представляю, как срывало от него крышу у других людей?

– Не каждый день умираешь и воскресаешь, верно? – проговорил он тягучим и нежным голосом, кладя руки мне на плечи, почти так же, как это делают женщины. – Это нужно отметить. Жизнь во плоти имеет смысл тогда, когда чувствуешь эту плоть каждой клеточкой своего тела.

Меня словно окутывало светом и даже осознание того, что это свет из преисподней не останавливало меня. Я не двигался, сидел неподвижно, отдавая инициативу в его руки. Нет, я знал, что не откажусь, что возьму, но лишь при условии, что он сам не это предложит.

Он склонился к самому моему лицу, обвевая мои губы лёгким, свежим дыханием. На мгновение промелькнула мысль о том, что ещё вчера он был ползущим по каменным плитам жутким трупом, готовым убивать любого бездумно… и я, наверное, тоже был в своё время таким же. И это не имело никакого значение. Совершенно.

Сейчас он был совершенен. И тело его было готово принять мои ласки. Или боль, причинённую моими руками – как получится.

– Я был мёртвым почти триста лет? – его голос был как наркотик, утягивающий в страну грёз, обещающий блаженство. – Триста лет без возможности какого-то трахнуть – это очень долго.

– И ты хочешь трахнуть меня? – с лёгкой иронией протянул я.

– Не возражаю, если ты захочешь сделать это сам.

– А если я скажу «нет»?

Он улыбнулся, одновременно и насмешливо, и горько:

– Не скажешь.

– Уверен?

– Сделав это из простого упрямства, ты вряд ли сделаешь кого-то из нас счастливее?

Его рука опустилась на мой и без того стоящий колом член, умело, уверенно его массируя поверх одежды. Губы его накрыли мой рот, требовательно, вызывающе. Язык скользнув по губам, позволил ощутить вкус его рта – горячего и сладкого, как нектар.

Я больше не желал держать дистанцию между нами. Обхватив его тонкую талию, прижал к себе так, словно пытался поглотить, слиться с ним телом по всей поверхности. И он охотно шёл навстречу моим желаниям.

Несколько секунд мы просто исступлённо целовались, позволяя рукам бездумно блуждать по телам друг друга, иногда сжимая пальцы на белой коже любовника с такой силой, что даже на наших телах на мгновение оставались синяки.

Я смутно помню, как рывком заставил его рубашку разойтись на груди и пуговицы с сухим стуком стукнулись об пол, раскатываясь. Слишком белое тело с темнеющими сосками над поджарым животом, на котором рельефно вырисовывались кубики завело меня ещё сильнее. Я покрывал его поцелуями, засосами и укусами, как животное, оставляя на нём следы, но Ральфу, это, похоже, нравилось. Запрокинув голову, он издавал горловые, сдавленные стоны, лишь подстёгивающие моё желание.

Он не оставался в долгу, отнюдь не изображал из себя бесчувственного идола, лишь позволяющего прикасаться к себе. Любовника отзывчивее, горячее и чувственнее вряд ли можно пожелать. Бесстыдный и прекрасный, он не стеснялся дарить мне самые откровенные ласки. Я словно попал в лунные сети, опутывающие моё тело со всех сторон плотными тенетами, из которых совсем не хотелось вырываться. Его губы с одинаковым жаром терзали то мой рот, то мой член, заставляя терять контроль и сходить с ума от накатывающего наслаждения, заходясь в судорогах оргазма, опустошающего насухо.

Его тело блестело от пота, словно влажная раковина. Светлые длинные волосы, мягкие и гладкие, дождём покрывали наши тела, сами по себе были искусной изысканной лаской. Мне казалось, что, излившись в первый раз так полно, как только можно, я смогу только отдавать, потому что брать больше нечем, но через несколько минут вновь почувствовал себя в полной боевой готовности.

Возможно, причиной тому была его кровь. Горькая и сладкая, горячая, как кофе и такая же крепкая… нет, куда крепче.

Оседлав меня, прижимая к кровати ногами, он с силой нажал на живот, заставляя собственную кровь горячим потоком излиться в мой рот. И её воздействие было необычнее и сильнее, чем в те разы, когда я обменивался с нею с Ральфом-младшим, или Реем, или Энджелом. Ни один наркотик, никакой алкоголь не лишал меня рассудка до такой степени.

Я словно озверел и перестал быть самим собой.

Он сам вложил нож в мои руки, и я с удовольствием вогнал лезвие в его тело. Оно вошло легко, как в масло. И кровь, текущая с его губ и из ран, была красная и горячая. Пьянящая. И словно почуявший кровь хищник, я уже не желал останавливаться на половине пути. Я погружал руки в его открытые раны, с наслаждением гладя гладкие внутренности, его дрожь откликалась в моих чреслах судорогами удовольствия.

Вот честно, придя в себя я не понимал, где были мои мозги в тот момент? Что в них вообще было? Я терзал свою добычу как волк терзает лань, кровожадно слизывая кровь с ран и испытывая от этого ни с чем не сравнимый кайф. Никогда прежде я не понимал садистов. Но в тот момент происходящее воспринималось под совсем другим углом. Я был в состоянии изменённого сознания.

Я овладел им с неистовой жадностью и грубостью. Мы совокуплялись друг с другом так, словно хотели убить друг друга.

Кончили в этот раз мы одновременно, расслабленно вытягиваясь друг с другом рядом.

Лишь когда бешенный стук моего сердца стал стихать, я осознал, что тело моего любовника по-прежнему напряжено, как перетянутая струна.

Наверное, так устроен наш мужской мозг, когда кровь приливает к члену, голове её явно недостаёт. Приподнявшись над Ральфом, я окинул его обнажённое, совершенное тело, на котором кровь смотрелась как нечистоты на белоснежном мраморе. Раны на животе затягивались медленно. Слишком медленно.

Лицо его казалось белой маской. Дышал он тяжело, иногда прикусывая губу. Пальцы конвульсивно вцеплялись в простыни.

Я почувствовал тошноту и такую степень омерзения к самому себе, что хоть прямо тут в петлю и лезь. Что на меня нашло? Что это вообще, мать твою, было только что?

Я никогда не терял контроль над собой. Никогда. До такой степени, чтобы превращаться в животное. Я никогда не насиловал и не причинял в любовных играх боли моим многочисленным любовникам и любовницам и всегда старался доставлять удовольствие в равной степени, как и брать его. А тут… да я фактически растерзал его!

Учитывая состояние, в котором он сейчас находился…

При мысли о том, что Синтия не сможет не догадаться, чем мы тут занимались, захотелось взвыть волком. Это было всё равно что вонзить ей в спину нож.

Она всегда презирала мужчин нашего рода именно за нашу порабощённость дурными страстями. За то, что, когда в нас бьют самые тёмные наши инстинкты, мы становимся хуже скотов и способны преступить любую черту, любую границу. Не остаётся ни родственных связей, ни дружественных, ни чести – ничего.

Отвратительно осознавать её правоту.

А ещё меня пугала собственная жестокость. В моей жизни не было секса острее того, что случился только что. Никогда я не испытывал такой полноты и накала чувств и то, что это была связано с жестокостью и насилием повергало меня в шок.

Видимо, почувствовав мой взгляд, Ральф распахнул глаза. По контрасту с белым, как снег, лицом, ресницы его казались очень чёрными.

Я не знал, что сказать. И я… я не хотел ничего говорить. Меня тошнило от себя. Тошнило от него. От того, что случилось.

– Кажется, мне нужно в душ, – отводя глаза, рыкнул я, боясь сорваться, сказать или сделать какую-нибудь глупость.

Он молча смотрел на меня, равнодушно, как на пустое место. И от этого молчания делалось ещё неприятней.

Я перетёк в сидячее положение, намереваясь покинуть наше окровавленное ложе страсти. Его пальцы жёстко сомкнулись на моей руке, я чисто инстинктивно и довольно резко высвободился.

Ральф приподнял бровь:

– Альберт? Всё в порядке?

Голос его походил на шелест сухой листвы, которую ветер несёт по вымощенной камнем дорожке – какой-то безликий и невыразительный.

– Да. А что может быть не в порядке?

Он приподнялся на локтях и, подтянувшись, постарался улечься на подушках повыше, не сводя с меня внимательных глаз. Что рассмотреть-то пытался?

– Но ты злишься?

– Нет.

– Злишься, – усмехнулся он. – Забавно.

– Да неужели? – ядовито протянул я. – Интересно, что же тут забавного?

– Твоя мать – она всегда вела себя со мной точно так же. Сначала исступлённо трахалась со мной, а потом ненавидела меня за это.

Ярость, охватившая меня, походила на пожар.

Зашипев, как змея, которой наступили на хвост, я изо всех сил сжал его плечи, вдавливая их в подушки.

– Не смей говорить о моей матери.

– Или что? – сейчас его глаза были жёсткими и насмешливыми. – Что ты сделаешь? Ударишь меня? Это очень страшно. Даже не знаю, как я это переживу. С большим трудом, наверное.

Его тело ощутимо сотрясала мелкая дрожь. А зрачки сузились почти в точку.

– Ты меня нарочно провоцируешь?

– Не так уж и трудно спровоцировать того, кому только повод дай, – ледяным голосом проворил Ральф и довольно жёстко оттолкнул от себя.

Ярость прошла так же быстро, как и возникла. Её смыл вновь накативший стыд.

– Я не хотел причинять тебе боль. Наверное, глупо извиняться, но всё же – извини, если сможешь. Можешь говорить гадости про меня, но мать – не трогай.

– Не стоит извинений. Ты не сделал ничего такого, чего я не хотел бы получить сам, – он поднялся, набрасывая халат на обнажённое тело и, перехватив его поясом, вновь повернулся ко мне.

Кто бы, глядя сейчас на это андрогенное существо, кажущееся таким бесстрастным, мог поверить в то, что он был тем же самым дьяволёнком, которого я отымел меньше, чем полчаса назад. Казалось, что этому существу не могут быть ведомы ни похоть, ни любая другая грязь.

– Альберт? – сейчас его голос зазвучал мягче. – Мне кажется, ты слишком остро всё воспринимаешь. Не бери близко к сердцу. Я действительно тебя спровоцировал.

– Ага. После того, как ты приставил мне нож к горлу, пришлось сделать то, что ты от меня требовал.

– Мне это было нужно. Прости, если это как-то задело твои чувства. Пожалуйста, не бери ни в голову, ни в сердце.

– Это ты сейчас меня так предупреждаешь о том, чтобы я в тебя не влюблялся? Или о том, что на продолжение можно не рассчитывать?

– На продолжение – сколько угодно. Всегда к твоим услугам. Но влюбляться в меня действительно не стоит.

– Ого! Ты настолько самовлюблён, что думаешь, будто один перепихон с тобой заставит меня потерять от любви голову? – засмеялся я, боюсь, не без горечи.

– Я не самовлюблён, – голос его звучал устало. – Просто… просто хочу, чтобы ты всё понял правильно.

– Правильно – это как? Что я должен понять? Что ты хочешь мне сказать?

– Мне нужна была боль, а не удовольствие, – жёстко заявил он мне.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Отчего-то в голове стоял тяжёлый туман.

– И что? Удовольствия совсем не было? – с лёгкой издёвкой поинтересовался я.

– К сожалению… больше, чем я хотел бы получить. Прости, что использовал тебя…

– И за то, что я сейчас тебе вру, – добавил я.

Он вопросительно приподнял бровь.

Я шагнул к нему ближе, глядя прямо в глаза. Ральф не отступил, отвечая взглядом на взгляд.

– Вру?

– Если бы ты хотел боли без секса, что мешало тебе об этом попросить?

– Учитывая нашу физиологию, ничто не способно доставить её сильнее. Так что… ты мне нравишься, Альберт. И я надеюсь, что сегодняшний инцидент не помешает установиться дружеским отношениям между нами?

– С чего бы? Одно другому не мешает. Ведь так?

Он кивнул:

– Так.

Я придвинулся ближе:

– Разрешишь?..

Ральф в недоумении чуть свёл свои идеальные, будто нарисованные, брови:

– Разрешу – что?..

– Хочу почувствовать, что чувствуешь ты.

– Нет! – он почти грубо отпихнул меня от себя, чем, признаться, удивил.

– Почему?

– Потому что тебе это чувствовать не надо.

– Думаешь, я никогда прежде боли не испытывал?

– Альберт, я ответил на твой вопрос. И ещё – день был чертовски утомительный, мне нужно отдохнуть. Я хочу побыть один. Если бы ты услышал меня в первый раз, сейчас не пришлось бы жалеть о том, как ты провёл последние пару часов.

Я окинул его насмешливым взглядом:

– А кто тебе сказал, что я жалею?

Я видел, что ему хуже. Дрожь, сотрясающая его тело, можно было не только ощутить, но и видеть. Он явно с трудом сдерживался и не мечтал продемонстрировать собственную слабость.

– Просто – уйди, – слабым голосом попросил он.

– Хорошо. Только дай слово, что не натворишь глупостей?

Ральф удивлённо взглянул на меня:

– Какие ещё глупости я могу натворить? Обещаю, несколько часов буду вести себя тихо, как мышка.

***

Синтия сидела внизу, в кресле, прямо напротив огромной лестницы, спускающейся со второго этажа вниз. Неподвижно, как статуя и в самой это неподвижности уже не было ничего хорошего.

Я сказал, что не жалею о случившимся? Я солгал. Правда в том, что Синтия собиралась заставить меня пожалеть об этом ещё больше. Эта кукольная неподвижность могла скрывать только дикую, клокочущую ярость. Трудно даже сказать, во что это сейчас выльется.

Ну, что ж? Преступление и – наказание. Поехали.

Не спеша, вальяжным шагом я спустился по ступенькам и так же неторопливо подошёл к ней. Наверное, во взгляде моём светился вызов. Я знал, что моё спокойствие её бесит. Я почти кожей чувствовал её боль, её отчаяние и вопреки тому, что она сейчас думала, меня это вовсе не радовало и не забавляло.

Пусть злится. Злость всегда помогала её выживать.

Дойдя до кресла, в котором она сидела, я остановился, выжидающе глядя на неё и держа руки в карманах.

Она всё молчала. И тишина становилась непереносима.

Может быть, ждала, что мне надоест и я уйду? Или, может, пыталась взять себя в руки и не выплеснуть на меня весь тот ад, что сейчас был в её сердце.

Я не уходил. Просто стоял и ждал.

И дождался.

Подскочив, она со всей силы, на какую только была способна, закатила мне оплеуху. Аж искры из глаз! Ну, круто же?

– Ты! Подлая, мерзкая, грязная скотина! Как ты мог!? Как ты мог так со мной поступить?!

– С тобой?..

– Не смей паясничать! Ты знал, что для меня значил этот человек и ты сделал это. Скажи, мои чувства для тебя совсем ничего не значат?

– А для тебя – мои?

– Тебе так необходимо с ним трахаться?!

– Тебе так необходимо воскрешать мертвецов?

– Прекрати! Не смей играть со мной в эти игры! Все мужчины просто скоты, которых не интересует ничего, кроме их концов. Он же едва дышит. Ты всерьёз думаешь, что он с тобой удовольствие получал?

– А может быть, мне нравилось причинять ему боль, об этом ты не думаешь?

– Нет, Альберт, я тебя хорошо знаю. Ты не садист, ты – эротоман. Особенно падкий на всё красивое, новое и необычное. Тебя легко обольстить, заставить сострадать, влюбиться… и совершенно невозможно заставить что-то по-настоящему сильно любить. Когда-то я думала, что, хотя бы я для тебя исключение, но я ошибалась. Ты ценишь только себя, только свои желания, свои удовольствия. Хоть бы раз ты подумал о том, что чувствуют другие? Ты говоришь, что из нас двоих я большее чудовище, чем ты – и ты прав. Но кто меня превратил в это чудовище?

– Кто? Я?

– Ты, – голос её звенел от сдерживаемых слёз. – Именно ты! О! Да, я так понимаю, ты хочешь мне напомнить, что нашу с тобой связь начала я? Всё верно! Знаешь, почему я это сделала? Потому что была влюблена в Ральфа, с которым ты, зная о моих чувствах, сношался на каждом углу!

– Синтия, нам было по двенадцать. У нас был спермотоксикоз и какая нормальная баба станет спать с двенадцатилетними пацанами? Даже шлюхи, знаешь ли, имеют свои принципы. Так что обходились, как могли.

– А мне было четырнадцать. У меня тоже был нехваток мозга и переизбыток эмоций. И я до последнего надеялась, что ты не откликнешься на мои заигрывания, что остановишь меня… я была очень глупой и наивной, правда?

– Да.

– Я думала, что хоть ты-то меня любишь?

– Я и люблю. Всегда любил. И буду любить. Я тебя не брошу, чтобы не случилось.

– Чем ты руководствовался, когда предложил спать всем втроём? Тебе тогда не казалось, что это – слишком?

– Мне казалось, что раз всем хорошо и приятно, почему нет? Я был ребёнком! Испорченным, да – но ребёнком. Мы все были такими. Нашим родителям просто следовало лучше за нами следить. Но то, что они всё прошляпили, всё равно не заслуживало смертной казни, Синтия.

– Сегодня ты ребёнком не был. И всё же сделал то, что сделал. Потому что ты такой, какой есть. И ты даже извинения не просишь. И я знаю почему – потому что завтра ты сделаешь это снова. И снова. И снова. Ладно, я недостаточно хорошо и чиста для того, чтобы хранить мне верность и сама наша связь есть суть извращение. Но как же Кэтрин?

– Кэтрин? При чём тут Кэтрин?

– Она без пяти минут твоя жена. В каком восторге она будет, узнав, что помимо меня, Кинга, Энджела и Артура, ты спишь ещё и с Ральфом.

– Я никогда не спал с Артуром.

– О! За что парень в такой немилости? Или ты оставил его на закуску? Кажется, я догадываюсь? Он так сильно любит мальчиков, что совращать его тебе неинтересно? Или, что скорее всего, просто случая удобного не было. Ты хоть сам осознаешь, до какой степени до гадок?

– Осознаю.

– Отлично. Сочувствую твоей бедной жене. Хорошо, что я только сестра. А теперь убирайся вон отсюда и не попадайся мне на глаза.

– Ладно. Схожу приму ванную.

– Ты не понял, братец. Когда я сказал «убирайся отсюда вон», я не комнату имела ввиду, а Кристалл-Холл.

– Ты шутишь? Это мой дом. Ты не вправе выгнуть меня отсюда.

– Ещё как вправе. Всё, что ты имеешь сейчас, ты имеешь благодаря мне, дорогой братец: твой костюмчик и все те красивые вещи, что ты так любишь носить; комфорт, который тебя окружает; твоих любовником я буквально создала из праха; твою жену и её наследство. Даже твою жизнь. Ею во второй раз ты обязан мне.

– И что? Если такая жадная – забирай обратно. Ну, давай, Синтия, покажи мне, на что способна в гневе жестокая ведьма? Ну, давай? Тебе ведь несложно будет это сделать?

Ярость между ними быстро превращалась в страсть, но на этот раз между ними стоял призрак Лунного Принца.

Неизвестно, чем бы закончился поединок взглядов, если бы дверь резко не распахнулась и на пороге не появилась Катрин.