Читать книгу Кащенко. Записки не сумасшедшего - Елена Котова - Страница 8

После ночи под аккомпанемент отбойного молотка палата встала с трудом. Все разбитые, никто не заправляет коек, не хватается за ведро мыть линолеумный пол. Трое продолжают лежать под одеялами, несмотря на окрики о подъеме, еще двое отправились куда-то, не застелив постели. Ох, не к добру это…

Убираю постель, беру пластиковый пакетик с зубной щеткой, пастой, мылом и кремами и отправляюсь на долгую помывку в нашу душевую без дверей. Впервые мне хочется встать под струи воды, отмокнуть, отогреться, проснуться… Сколько дней я не мылась, дней пять? А почему, собственно? Да нет, чушь какая-то, я же мылась недавно. Точно помню, как отмывала поддон, на нем было… Бр-р-р-р. Странно. Еще странно, что я это забыла не просто так, а потому, что мыться не хотелось. Господи, что с моей головой? Что с ней? Я скоро тут с ума сойду!

Стою под душем, отмокаю, ощущаю, что это одно из немногих реальных удовольствий тут – стоять под теплыми струями воды, чувствуя, как отлетают от тебя запахи коридора, «сортирного салона», как пропадает ощущение липкой бельевой пыли на коже. Вообще-то, когда человека преследуют запахи, это тоже признак психического нездоровья. Бр-р-р… Я становлюсь противна сама себе. Мыться надо, а не думы бессмысленные по кругу гонять!

– С легким паром, – подобострастно приветствует меня в коридоре беззубая старушка Елизавета Борисовна. – Помылись?

Ей начхать, помылась я или нет, более того, она даже не ищет общения, она давно сама по себе. Кстати, зубную щетку и пасту для нее мне вчера передали-таки, но Елизавета Борисовна им не обрадовалась, сунула в карман халата, сказав «спасибо». Как мне показалось, с разочарованием: что ей щетка с пастой, лучше б сигарет… Сейчас у нее потребность сказать мне что-то приятное, чтобы потом иметь законное право снова клянчить сигареты.

Приятно ощущение свежевымытых волос. Сажусь на кровать, обстоятельно раскладываю свои постирушки, убираю в тумбочку пасту, кремы… Не хочется торопиться, хочется долго мазать кремом ноги, другим кремом – лицо, третьим – руки… Расчесываю волосы щеткой, стараясь просушить.

Вижу и слышу, как по коридору несется старшая медсестра на высоченных шпильках. Как цапля… Цок-цок-цок, цок-цок-цок. Кричит, проходя мимо двери нашей палаты: «А что у нас происходит? По всему отделению воняет касторкой!» Летит, цокая, дальше.

Палата наконец проснулась, барышни сидят на постелях, занятые кто чем. Постели убраны кое-как, а пол мы так и не помыли, но никто и не хватился. Ангел-Аля читает молитвенник с утра пораньше. Новенькая, Галина, снует взад-вперед то с кружкой, то с сигаретами, то зажав под мышкой телефон. Татьяна Владимировна углубилась в кроссворд – вчера мы смеялись над тем, что она пристрастилась в Кащенко к этой заразе. Все ждут завтрака, потому что надо же чего-то ждать.

Дежурная медсестра влетает в палату:

– Чем у вас воняет? Шестая палата, что тут происходит? По всему отделению запах касторки!

– Надо объясниться, – говорю я шепотом Татьяне Владимировне, – а то шмон устроят…

– А в чем дело? – спрашивает она меня.

Я знаю, в чем дело. Это мой запах касторки. Это крем для тела Jo Malone. Иду к медсестре.

– Вы что, духи пронесли?! – та понимает еще с порога кабинета, что запах идет от меня.

– Нет, это крем…

– Не может быть. Это духи! Несите сюда!

Приношу пластиковую баночку, в которую чин по чину из фирменного контейнера матового стекла с золотыми буковками переложен крем Jo Malone. На баночке прилепленная скотчем записка: «крем д/тела», не придерешься. Сестра недоверчиво открывает баночку, нюхает. Я винюсь: «Не знала, что в палате так остро будет чувствоваться запах, впредь буду мазаться в душевой и поменьше». Сестра разочарованно возвращает пластиковый контейнер, заметив на всякий случай, что от моего запаха у всего отделения уже болит голова. Хотя все же непонятно, откуда такой запах касторки… Может быть, у меня в тумбочке еще что-то запретное есть? Помимо этого «якобы крема»? Ей и хочется хоть как-то меня ущучить, и лень. Что она, сейчас все бросит и пойдет мою тумбочку шмонать? Борьба мотивов, сестра продолжает что-то бубнить.

Из коридора к нам переводят Лару, поступившую позавчера. Вчера весь день, бродя по коридору, я наблюдала, как Лара сидела, поджав под себя ноги, придерживая у ворота байковый халат. Она ничего не ела, ни с кем не разговаривала.

У Лары прелестная короткая стрижка, ровный загар на лице, пухлые, как у мулатки, губы и огромные темные глаза. От нее просто веет невинностью и кротостью. Она домохозяйка, у нее трое детей. Рассказывает, что жизнь проходит между кухней, стиральной машиной и пылесосом. В воскресенье упало давление до восьмидесяти, вызвали «скорую». Сделали укол, грубо, болезненно, врач «скорой» хамила. «Уйди, дура крашеная», – сказала кроткая Лара, когда, по ее словам, докторица второй раз мазнула ее распущенными волосами по лицу.

– Вашу жену надо в больницу, – заявила докторица, звоня куда-то.

– Наверное, – растерянно сказал Ларин муж.

– Я не могу в больницу, трое детей, оставить не на кого, – закричала Лара, но в квартиру уже входили два санитара. Связали, привезли в «Алексеевскую». Они с мужем по дороге еще не понимали, что везут в психушку. В приемной состригли ногти, надели куртку и боты, доставили в наше девятое отделение острых заболеваний. Лара просидела сутки на кровати в коридоре, не в силах говорить, есть или спать. Она могла только придерживать у ворота байковый халат. Сегодня, в шестой, она, наконец, заговорила.

– Это колоссальная индустрия, – вздыхает Татьяна Владимировна. – Тут такие деньги делаются.

Пока не понимаю смысла этой сентенции: при чем тут деньги… Я просто еще не знаю, что неделей позже Ларин муж «выкупит» ее за немалые деньги у нашей стервы-завотделением.

Вечером у нас происходит-таки шмон. Видимо, у старшей медсестры еще с утра, от моего касторочного запаха, руки чесались, но не доходили. Ведь кому-то надо поручить, а некогда.

– Если у кого в тумбочке найду еду, заставлю съесть у меня на глазах в течение получаса, – от дежурной медсестры исходит выразительный запах. В сестринской уже «приняли», пока у больных было телефонное время, а сейчас, в полдесятого, возник кураж нас погонять.

– Вообще-то нам с вами поговорить надо, – внезапно обращаются к медсестре кроткая Лара и «Хармс».

Дело в том, что полчаса назад Лара и Ксения обнаружили наркоманку (прозвище Оля Рваное Ухо, ту самую, у которой ухо висит узорчатой бахромой) на полу в сортире, та курила травку. В курительно-ванно-туалетной комнате все еще чувствуется характерный запах. С касторкой точно не спутать. С моим кремом – тоже. У второй больной – Юльки в костюме от «Шанель» – выпученные глаза и дико блестящие расширенные зрачки. Оля Рваное Ухо в пятницу выписывается.

Услыхав рассказ Лары и «Хармса», сестра делает стойку, как гончая. Интерес к шмону в нашей палате на время утрачен, вместе с двумя санитарками она бросается в четвертую. В коридоре – крики, брань. В четвертой поднимают больных с кроватей, переворачивают матрасы… Травку, конечно, не находят, но находят засунутый за отодранный кусок обоев маленький черный пластиковый контейнер, от которого идет запах марихуаны. У Оли Рваное Ухо в тумбочке находят засохшую булку с маком, полую в середине. Одинаково не представляю, как это может остаться без последствий и что можно, в сущности, с этим сделать? Родственники же, даже не друзья-наркоманы, а именно родственники сами проносят наркотики!

После четвертой палаты медперсонал на автомате переходит в третью и пятую одновременно. Действительно, раз был настрой на шмон, что ж останавливаться на полдороге. После пятой придут снова к нам.

– Лен, вы пока яблоки спрячьте, – учит меня кроткая Лара. – В пакет сложите, а пакет в шкаф на плечики повесьте, сверху прикройте кофтой… Прикройте просто. Никогда не догадаются посмотреть, что под кофтой висит. Я от детей всегда так прячу.

– Ну, – уперев руки в боки, по второму разу приходит медсестра с помощницей. – У вас под матрасами ничего не спрятано?

– Ну что вы, – развожу я руками, – мы же интеллигентные люди.

– Надеюсь, – снисходительная ухмылка. Прошмонав, скорее, для развлечения только шкафы и, действительно, не заметив пакета с тремя яблоками, медсестра, ухмыляясь, снова смотрит именно на меня. Это та самая, что со сладострастной злобой расталкивала меня, отнимая мобильник, а в ответ на просьбу дать валокордина глянула с торжествующим презрением – мол, если не спится, то всем на это совершенно наплевать, заруби на носу. А сейчас она выглядит почти славной. Зауважала меня почему-то, что ли? Не знаю, но она смотрит на меня почти приветливо, будто приглашая к некой игре. Почему-то мне кажется, что ей смешно было утром, когда старшая медсестра с воплями про касторку цокала по коридору каблуками. Она явно ждет, что я оценю ситуацию, это точно. Я уже включилась в игру, хоть пока еще не знаю, в какую именно.