Читать книгу Собрание сочинений. Том 4 - Евгений Евтушенко - Страница 35

На Печоре есть рыбак

по имени Глаша.

Говорит с парнями так:

«Глаша,

            да не ваша!»

Ухажеров к ляду шлет,

сердится

              се́рьгами.

Сарафаны себе шьет

из сиянья северного!

Не красна она, наверно,

модною прическою,

но зато в косе не лента,

а волна печорская!

Недоступна и строга,

сети вытягает, а глаза,

           как два сига,

из-под платка сигают!

Я ходил за ней,

                       робея,

зачарованный,

как черемухою,

                        ею

зачеремленный.

Я не знал, почему

(может быть, наветно),

говорили по селу

про нее:

            «Невеста».

«Чья? —

              ходил я сам не свой.

Может, выдумали?»

Рыбаки,

             дымя махрой,

ничего не выдымили.

«Чья она?

               Чья она?

Чья она невеста?» —

спрашивал отчаянно

у норд-веста.

Вдруг один ко мне прилип

старичок запечный,

словно тундровый гриб,

на мокре взошедший:

«Больно быстр,

                        я погляжу.

Выставь четвертиночку —

и на блюдце положутайну,

         как чаиночку…»

Пил да медлил, окаянный,

а когда все выкачал:

«Чья невеста?

                     Океана…

Того…

         Ледовитыча…»

Если б не был пьюха стар,

если б не был хилый,

я б манежничать не стал —

дал бы в зад бахилой!

Водят за нос меня.

Что это за шутки!

Аж гогочет гагарня,

аж гогочут щуки.

Ну, а Глаша на песке

карбас высмаливала

и прорехи в паруске

на свету высматривала.

Я сказал ей:

                   «Над водой

рыба вспрыгивает,

и, от криков став худой,

чернеть вскрикивает.

Хочешь —

                тундру подарю

лишь за взгляд за ласковый?

Горностаем подобью

ватник твой залатанный.

Пойду с неводом Печорой

в потопленные луга,

семгу выловлю,

                        в которой

не икра,

            а жемчуга.

Все сложу я,

                   что захочешь,

у твоих подвернутых

у резиновых сапожек,

чешуей подернутых.

В эту чертову весну,

сам себя замучив,

я попался на блесну

зубов твоих зовучих.

Но от пьюхи-недовеска,

пьяным-пьяного,

я слыхал,

              что ты невеста

океанова?!»

Отвечала Глаша:

                          «Да.

Я его невеста.

Видишь, как в реке вода

не находит места.

Та вода идет,

                    идет

к седоте глубинной,

где давно меня он ждет —

мой седой любимый.

Не подав об этом вести,

веслами посверкивая,

приплыву к нему я

                              вместе

с льдинами-последками.

И меня он обоймет

ночью облачною,

и в объятьях обомнет,

разом обмершую.

На груди своей держа,

все забыть поможет.

В изголовье мне

                         моржа

мягкого

            положит.

Мне на все он даст ответ,

всплесками беседуя…

Что мои семнадцать лет?

С ним я,             как безлетняя.

Все семнадцать чепушинок

с меня ссыплются,

                             дрожа,

как семнадцать чешуинок

из-под вострого ножа.

Океан

          то обласкает,

то грома раскатывает.

Все он гулом объясняет,

все про жизнь рассказывает.

Парень,

            лучше отвяжись.

Я твоей не стану.

Что ты скажешь мне про жизнь

после океана?

Потому себя блюду,

кавалер ты липовый,

что такого не найду,

как и он,

             великого…»

И поднялся парусок,

и забился влажно,

и ушла наискосок

к океану Глаша.

Я шептал —

                  не помню что —

с опустелым взглядом.

Видно, слишком я не то

с океаном рядом.

И одно,

           меня пронзив,

сверлит постоянно:

что же я скажу про жизнь

после океана?!