Читать книгу Сны Аделаиды - Евграф Жданко - Страница 4

Вихрь нашей жизни – как позёмка,

Что зимним вечером играет:

Шуршит порывами негромко

И в гребни памяти сметает

Людских судеб, пропахших бытом,

Часов и дней крутую соль.

И глохнут в коконе укрытом

И чей-то вздох, и чья-то боль.

Иное время наступило,

Иные песни зазвучали;

Не всякий вспомнит, как всё было,

Что было после, что вначале…

Кто постарел, а кто и помер,

Другие дети во дворе,

И дом другой, и новый номер.

Лишь лес всё тот же на горе.

Всё так же сплетницы-осины,

Листву по осени роняют;

Всё так же тёмные низины

Ручей петляющий скрывают;

Всё так же эхо отдаётся,

Когда аукнешь наугад,

А вниз по склону тропка вьётся —

Совсем как сорок лет назад.

Что у кого происходило

В те сорок лет, судить не смею;

Кому-то крепко подфартило,

Кому-то – нет, свернули шею;

А кто-то упряжь как собака

Волок упорно день за днём…

Что ж Василевский наш, однако? —

Пора нам вспомнить и о нём.

На дне заросшей котловины,

Меж ив заплаканных стволами,

Седых от клочьев паутины,

В траве, объеденной козлами,

Лежит Петруша, еле дышит,

Как плеть безжизненна рука;

Он ничего ещё не слышит:

Он без сознания пока.

Уж ночь прошла, роса сверкнула

В лучах, пробившихся сквозь кроны,

И небо точно развернуло

Лазурный стяг, и будто стоны

Из-под замшелого завала

Слышны, и что-то говорит

Нам, что опасность миновала…

Наш Пётр очнулся и сидит.

Минута, две, ещё минута…

Виски пульсируют от боли…

Мысль ускользает почему-то,

Во рту горчит и привкус соли…

Всё тело ломит, как на дыбе,

Озноб – нет слов, чтоб передать…

Прильнув щекой к торчащей глыбе,

Пётр попытался всё же встать.

Не тут-то было, ноги-руки

Не очень слушались беднягу;

Превозмогая стойко муки,

Кой-как, хватаясь за корягу,

Он принял положенье «стоя»

И так – ещё минуты две,

Пока мозги от разнобоя

Освобождались в голове.

«Где я и сколько провалялся

В лесу без памяти? И что же?

До Дуни так и не добрался…

Да и работа… Нет, негоже

Так запускать дела в отключке,

Пора скотину прививать.

Не уложусь – начнутся взбучки,

Пойдут стыдить, критиковать…».

Вот так прикинув перспективу,

Пётр Василевский по тропинке

Заохал кверху, к коллективу,

К любимой в общем-то скотинке,

К привычным дням по разнарядке,

Когда решают всё за нас…

Но что-то с сердцем: точно схватки,

Как будто всё в последний раз.

• • • • • • • • • •

В изрядной мере потрясённый

Пред ним открывшейся картиной,

Стоит герой наш и суконный

Картуз снимает с глупой миной

И чешет маковку, желая

Понять, что – правда, что – мираж.

Но в чём же дело, и какая

Картина эта, в чём пассаж?

Где налитыми колосками

Ржаное поле колыхалось —

Пустырь, заросший сорняками,

Хлебов в помине не осталось;

Прогнивших дисков от сцепленья

Скучают груды тут и там;

Цепей разрозненные звенья,

Истлевший тент и прочий хлам…

«Вот так петрушка, снится, что ли?» —

Подумал Петя и трусцою —

Туда-сюда, и в лес, и в поле;

И под кустом, и под сосною

Он мотоцикл свой суетливо

Давай искать, ругаясь вслух.

Но тщетно всё: кругом крапива,

Бурьян высокий да лопух.

«До фермы надо бы хоть пёхом,

Но побыстрее мне добраться,

А там-то все вопросы чохом

Уж как-нибудь, да разрешатся», —

Смекнул Петруша, огляделся

И зашагал во весь опор

Туда, где вроде бы виднелся

Знакомый с детства скотный двор.

 • • • • • • • • • •

Каким гнетущим запустеньем

Петрушу встретили постройки,

Что наполнялись оживленьем

Ещё вчера во время дойки:

Лишь развороченные стойла,

Остатки сгнивших половиц

Да два корыта из-под пойла;

На всём помёт мышей и птиц.

В углах – обрывки паутины,

Опоры с признаками тлена;

Кой-где завалы из мякины

И унавоженного сена.

И запах плесени подвальной

Повис в пространстве нежилом —

Как символ смены вех тотальной

И веры, пущенной на слом.

«Ну что ж, пройдёмся до усадьбы,

Посмотрим, там что приключилось.

Эх, что-то тошно, пожевать бы.

А Дуня, видно, не ложилась…».

И, поднимая клубы пыли,

Пётр двинул в сторону холмов,

Чьи склоны густо облепили

С полсотни стареньких домов.

Пустынны улицы посёлка,

Людьми кишевшие, бывало;

Из рощи вырулила тёлка,

Прошла степенно и пропала.

И снова тихо, как в пещере,

И жизнь надолго замерла…

«Коровы есть по крайней мере, —

Петро подумал. – Во дела!».

Покрыв до центра по проулку

С полкилометра расстоянья,

Пётр завершил свою прогулку

У двери каменного зданья,

Что было, помнится, конторой

Совхоза «Ленинский закал»,

Дорожку тайную к которой

С известных пор Петруша знал.

(Его Авдотья счетоводом

Уж с год работала в конторе,

Сводила днём приход с расходом,

По вечерам же пела в хоре;

Не отличалась нравом строгим

И потаскушкою слыла.

Слыла, но всё ж, на зависть многим,

Зазнобой Петиной была.)

 …И снова сердцу неуютно,

В груди тревога всколыхнулась;

И наконец догадка смутно

В мозгу усталом шевельнулась:

«А в той ли жизни я очнулся,

И сам я тот ли, что в овраг

Вчера с тропинки навернулся

И ночь провёл среди коряг?..».

Всё говорит о перемене:

И дверь какая-то другая;

Иначе выглядят ступени,

На что-то как бы намекая;

Иная окон расстановка,

И флаг какой-то не такой,

И Ленин как-то так неловко

Стоит с протянутой рукой.

Да и табличка, что при входе,

Способна вызвать удивленье,

Вопрос иль что-то в этом роде,

А может, даже и сомненье:

«АО» и дальше – словно кочки:

«Захламскконсервмясомолпрод».

Прочёл герой наш эти строчки

И встал как пень, разинув рот.

Вот так стоял бы он в печали

И с чувством слабости в коленях,

Когда б шаги не прозвучали

На обвалившихся ступенях:

Мужик седой уж было взялся

За ручку двери, чтоб войти,

Но замер, точно растерялся,

Увидев пропасть на пути.

Седой мужик тот как-то странно

Взглянул на нашего беднягу

(так смотрят все, когда нежданно,

к примеру, влезут в передрягу),

За грудь схватился, будто лихо

Там стало сердцу, и в косяк

Плечом упёршись, молвил тихо:

«Петь… Вась… Петруха… как же так…».