Читать книгу Урки и мурки играют в жмурки - Фима Жиганец - Страница 6

в которой народ скорбит по Есенину, а председатель Мао сердится

18 апреля того же года, Климск, раннее утро

– И ЧТО ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ?! – дребезжащим истерическим голосом заверещал Салфеткин, когда они с Шашелем скатились на поляну.

– Ямки рыть! – огрызнулся Шашель. – Чё ты орёшь, как потерпевший? Погляди, может, живой кто есть…

Он достал мобилу, неспешно набрал номер. Шашель знал: в самые критические моменты нужно действовать не спеша, не суетясь, даже с прохладцей. Вот перед ним икэбана из шести мертвяков, а он спокоен, как удав. Он совершенно спокоен.

– Михаил Ёсункунович? Это Шашель говорит. Да как вам сказать… У нас тут филиал мясокомбината. Шесть. Да. Четыре наших во главе с Есениным. Мы с Салфеткиным вверху были, у машины. Конечно, видели. Мы в них даже стреляли. Но не попали. Далеко было. Михаил Ёсункунович… Мих… Да я, бля, чё, волшебник?! Я чё, летать умею?! Вы ж самых, ёптыть, опытных набрали! Вот они и наворотили! Чё делать-то?! Ну, ждём. Тачка этого хрена научного тут стоит, мы рядом с нею «джип» припарковали. Хорошо. Ну, значит, х у ё в о. Как скажете.

Шашель зло захлопнул мобилу и швырнул её в боковой карман длиннополого кашемирового пальто. В этом пальто и дурацкой шляпе с загнутыми полями он смахивал на мрачного американского гангстера эпохи «сухого закона» или «великой депрессии». Собственно, Шашель как раз и находился сейчас в великой депрессии.

На самом деле Шашеля звали Сашей. Саша Дудников, двадцать шесть лет. Не женат, сирота, ни кола ни двора. Ничего, кроме приводов в ментуру да срока по малолетке. С детдомовских лет Шашель мечтал стать бандитом. В его времена все мечтали. Мода на космонавтов и учёных как раз отошла. Байконур развалили, словно по Казахстану пронеслись орды Чингисхана. Космонавтам оставалось писать мемуары, которых никто не печатал, поскольку авторы стеснялись рассказывать про Кама-сутру в барокамере. Учёные доедали последний хрен без соли. Кто-то побойчее, побросав манатки, свинтил на сытый Запад. Патриоты мирно угасали в родимых пенатах. Звание «профессор» приравняли к званиям «знатный бомж» и «почётный алкаш». Лишь бандиты и мошенники пользовались в обществе заслуженным авторитетом. На мошенника юный Саша не катил – как говорится, «тямы» не хватало. Пришлось учиться на бандита. И Саша пошёл в секцию вольной борьбы.

К Шашелю подкатил Салфеткин.

– Арам, кажись, ещё живой, – сообщил он. – Трепыхается и стонет.

– Вот зараза, – расстроился Шашель. – А я доложил, что шесть трупов.

– Так что, дострелить? – предложил Салфеткин.

– Ты охренел? Иди помоги пацану.

Салфеткин помог кавказцу подняться.

– Арам, братка, идти сможешь? – сочувственно спросил он.

– Ой, башка болит… – застонал знойный брюнет. – Левый глаз не видит… Он что, глаз мне выбил?!

– Никто тебе ничего не выбил, – успокоил Амира Салфеткин. – Просто засадил чем-то тяжёлым, глаз и заплыл. Пройдёт. Ты монетку прикладывай.

– Какой монетку? – завыл кавказец. – Тут медаль надо прикладывать, «За оборону Сталинграда»!

Салфеткин огляделся вокруг. Точно, настоящий Сталинград. Он первый раз видел столько трупов, хотя у Мао в «бригаде» работал уже пару лет и участвовал в разных делах. Салфеткину нравились эти слова – «бригада», «работать», «дело». Они как-то возвышали, словно речь шла не об уголовщине, а о стахановском движении. Сам Салфеткин был родом из крепкой пролетарской семьи. Папа Салфеткин и мама Салфеткина всю жизнь вкалывали на заводе, и сыну прочили такое же светлое будущее. Окончив с горем пополам ПТУ, сынок Салфеткин встал за слесарный станок и некоторое время исправно перевыполнял план. Пока добрые люди не надоумили: всех планов не перевыполнишь, а пупок надорвёшь.

Вот, кстати, «план» – тоже приятное слово. Хотя немного из другой оперы. Сам Салфеткин «план» не употреблял и обкуренных приятелей не любил. Всегда есть опасность, что накроет кого-нибудь дурка – и начнут фортели выкидывать. Недавно Федя Тёплый чудил: джефом вмазался и стал палить на даче во все стороны. Ваню зацепил в плечо. Тот ему, конечно, все печёнки отбил. Ваня здоровый… был.

Салфеткин скорбно поглядел на лежащего у его ног Ваню. Дырки в чёрной куртке напоминали Большую Медведицу на фоне ночного неба – единственное созвездие, которое Салфеткин смутно помнил со времён средней школы. Рядом с Ваней скрючился Кеша Прыщик. Тут же валялась стильная фуражка, которую Кеша привёз из Франции, куда сопровождал председателя Мао в прошлом сентябре. Салфеткин слёзно просил Кешу продать ему фурапет или, на крайняк, сыграть под него в буру. Прыщик зажал. Ну, и на фиг теперь ему парижская обновка?

Больше всего не повезло Есенину. Хотя что значит – больше всего? Они же все прижмурились. Но всё равно, дырка на месте глаза – как-то неприятно. Да ладно, что ему на том свете, газеты читать?

Хороший пацан был Есенин. Салфеткин так и не узналк настоящую фамилию кучерявого блондина. Но звали его Серёгой, это точно. Как и его тёзку, который душевно писал про мать-старушку в старом шушуне. Есенин любил эту песню. Он вообще шикарно играл на гитаре и исполнял чаще всего именно есенинскую лирику. Бывало, затянет –

Не жалею, не зову, не плаааачу,

Всё пройдёт, как с белых яблонь дыыыыммм…

Нутро наизнанку вывернет. И ещё старый блат любил. Типа «Когда с тобой мы встретились, черёмуха цвела» или «Парень в кепке и зуб золотой». Хорошие песни. Жизненные.

И вообще Серёга был классный пацан. Не понтярщик, крутыша из себя не строил. Хотя при случае постоять за себя умел: ростом не вышел, но удар тяжёлый. И приёмы знал мудрые, причём без всяких каратэ. Даже Шашель Серёгу побаивался, хотя сам камээс по вольной и греко-римской. Мао очень ценил Есенина за то, что тот всегда предпочитал бескровные варианты решения проблем. Умел покойничек найти нужные слова в самых серьёзных разборках. А тут вот как-то не случилось…

– Идём, Арам, на камешек присядешь, – вздохнул Салфеткин и поддержал горбоносого красавца под острый локоть. – Я сбегаю до джипа, коньяк возьму, примочку тебе сделаем.

Салфеткин подошёл к Шашелю. Тот кивнул:

– Валяй. Наши будут не раньше чем минут через двадцать.

Салфеткин вскарабкался по склону. И тут же сверху раздался истерический вопль:

– Твою мать! Суки! Твари!

– Арам, посиди здесь, – сказал кавказцу Шашель. – Поднимусь погляжу, что там за дела.

Когда Шашель появился у джипа, он был неприятно удивлён. «Шестёрки» Вострикова, на которой учёный прибыл в ботанический сад, и след простыл. А на переднем сиденье джипа скрючился Салфеткин, обхватив голову руками, и тихо выл, как обоссавшаяся собачонка, которая чувствует вину перед строгими хозяевами за лужицу на дорогом ковре.

– Где тачка? – поинтересовался Шашель.

– Хер его знает! – жалобно заскулил Салфеткин. – Нету! Сволочи какие-то угнали… ууу…

– Интересный, блин, балет. Чего ж они джип не угнали?

– Зато камеры пробили! – всхлипнул Салфеткин. – И выпотрошили всё! У меня двадцать пять «тонн» в барсетке было, долг отдать! Еле наскрёб, а теперь что? Я в замазке! Фуфлыжник…

Шашель заглянул в салон. Действительно, дупель пусто-пусто. Только весело болталась на верёвочке тряпишная ведьма, оседлавшая метлу – в прошлом году её подарили Шашелю заезжие германцы, которых он возил охотиться на зайцев. Стреляли немцы хуже некуда. Но для этого случая была приготовлена пара нашинкованных дробью «русаков», которых в нужный момент подкидывали в нужное место. О, я, я, айн гутер шусс! Зи зинд перфектер егер!

Салфеткин высморкался и продолжил скорбный плач.

– Завязывай, – сердито отрезал Шашель. – Не одного тебя пошерстили. Весь бутор выгребли. Смотри-ка, а магнитолу не тронули.

Шашель врубил приёмник.

«Я ухожу, ухожу красиво!» – выплюнул оттуда Рома Зверь.

– Красивей некуда, – согласился Шашель и закурил.

Салфеткин скулил по-прежнему. Сейчас он ещё больше походил на собачку. На таксу. Точно – такса! Маленький, худющий, мордочка острая, ножки кривые, уши завяли и болтаются, как лопухи.

Сам Шашель тоже был не красавец. В отличие от таксы-Салфеткина, он больше смахивал на рыбку-бычка, которую жарят на сковородке: губастый рот всегда раззявлен, глаза выпучены, лоб крутой, мысли под ним – ни единой. Особенно угнетала физиономия: вся в рытвинах и колдобинах, как заброшенный шлях до хутора Кукуева.

Лет до пяти Саша Дудников рос вполне симпатичным розовощёким мальчиком (Шашель до сих пор хранил несколько фотографий, с которых глядел радостный ребятёныш в костюме зайчика). Но однажды в детдом проникла нехорошая инфекция. Большинство воспитанников перенесли её благополучно: оказалось достаточно нескольких прививок. А вот у Саши и ещё двух-трёх малышей начались осложнения. После этого лицо мальчика стало напоминать сморщенное яблоко, источенное червями. Оно покрылось угрями и гнойничками. И Саша превратился в Шашеля. А особо злые остряки величали его Шашель Бесподобный.

Дудников ненавидел своё лицо. Втайне мечтал, что когда-нибудь вся эта шелуха отвалится, и превратится он в красавца с нежной бархатной кожей. Как урод в мультяшке «Красавица и чудовище». Или в «Аленьком цветочке». Но чуда не произошло. И Шашель обратился к достижениям науки. Сначала это был обычный «детский крем», затем – утончённые косметические снадобья, мази и лосьоны. На них он тратил значительную часть денег, заработанных непосильным бандитским трудом.

Это давало кратковременные положительные результаты. Но вскоре всё возвращалось на круги своя, и Шашель боялся взглянуть на себя в зеркало. Он выуживал из глянцевых женских журналов мудрёные рецепты омоложения и очищения кожи. Втайне собирал деньги на пластическую операцию лица и старался не пропустить ни одной телепередачи, где такие операции демонстрировались наглядно. Правда, почему-то всегда на женщинах. А тем важно только укоротить нос, убрать жир да надуть груди силиконом. Шашелю силиконовые груди не требовались. Но он свято верил: хирург, способный сделать из свиного окорока секс-бомбу, поможет и его горю-злосчастью.

Салфеткин прокашлялся и снова взял верхнюю ноту насчёт похищенного бабла.

– Заткнись, – приказал Шашель. – Нашёл проблему. Я тебе лавэ займу. Не вопрос. Если оно тебе вообще понадобится. Сейчас Мао прикатит, нам матку наизнанку вывернет.

Салфеткин испуганно замолк. Видно было, что своей маткой он дорожит.

ЧЕРЕЗ ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА к месту подлетели две «газели», мерседес и опель. Из мерседеса выкатился невысокий пухленький раскосый тип в чёрном пальто и серой рубашке. За ним явилась на свет длинноногая девица в лёгком кофейном плаще. За ней – два бугая-телохранителя. Из остальных машин посыпался плечистый стриженый люд.

– Вот и председатель Мао, – равнодушно констатировал Шашель.

На самом деле председателя Мао звали Михаил Ёсункунович Пак. Никакого отношения к Китаю он не имел. Пак был корейцем. Или, как любил уточнять он сам, «русским корейцем» (хотя оба родителя Михаила Ёсункуновича числились корейцами чистокровными, без чужеродных примесей). Внешне Пак действительно отдалённо смахивал на Мао Цзе-Дуна: такой же луноликий, с узкими глазками, излучающими добродушие людоеда в предвкушении обильного завтрака. К тому же Пак любил рубашки наподобие френчей – «толстовка» с воротником-стойкой, что довершало портретное сходство с красным властителем Поднебесной.

Климская империя председателя Мао не поражала размерами, но всё же была внушительной и крепкой. В неё входил небольшой филиал столичного банка, сеть восточных ресторанов, два магазина элитной одежды (которую строчили в подпольных цехах настоящие китайцы), несколько спортивных залов и фитнес-центров, автопарк маршрутных такси и туристическая фирма. Фирму Мао создал два года назад, войдя в долю с владельцем «Русского мира» Аркадием Игоревичем Драбкиным, в криминальных кругах известным как Аркаша Деловой (в глаза Аркадий Игоревич так величать себя не позволял). Империю председатель Мао сколачивал лет пятнадцать всеми способами – преимущественно противозаконными. В средствах Пак себя не стеснял, и потому его группировка получила в Климске грозное название «Чёрные хунвейбины».

– Ну, здравствуйте, пссы, – слёту начал Мао, подкатив на быстрых ножках к джипу. – Что, резать вас будем?

– Нас-то за что, Михаил Ёсункунович? – удивлённо спросил Шашель. – Мы на поляну не ходили. Мы машины стерегли.

– Машины? – удивился Мао. – Какие машины, пёссс? Где ты видишь машины? Ты же говорил, ещё одна тачка тут должна стоять!

Шашель пожал плечами:

– Непонятка, Михаил Ёсункунович. Пока мы вниз бегали, какие-то сволочи «шестёру» угнали. И из джипа разное барахло насунули.

– Какие сволочи?! – зашипел председатель Мао. – Здесь, кроме вас, нет другой сволочи! Ты что, пёссс, мозги отморозил?! Вы что, всё здесь бросили, как последние лохи? Даже машину не закрыли?

– Так не было же никого, – принялся разъяснять Шашель. – Да и заварушка такая захороводилась, что мы голову потеряли…

– Вы её не потеряли! – истерически заорал Мао. – Вы её, псссы, сейчас потеряете!

Тем временем бригада суровых «бойцов» уже по-муравьиному волокла вверх по склону тёмные мешки с телами. Вокруг, к счастью, не было ни души.

– Быстрей, быстрей, псссы! – подгонял Мао толстолобых хунвейбинов. – Всех взяли? Чужих взяли?

– Всех подобрали, Миша, – отрапортовала девица в кофейном плаще. – Как будто ничего и не было. Ребята зароют аккуратно, ни одна ищейка не найдёт.

– Алёнушка, у них семьи есть, родители! Искать будут, в милицию сунутся. В милиции опера, начнут вынюхивать, что ж они, не знают, на кого эти псссы работали?! Ой, как всё плохо…

– Миша, это что, в первый раз? – успокоила председателя Алёнушка. – Знать они могут до конца жизни. Пусть найдут и докажут. Поехали.

– Какой поехали? – отмахнулся Мао. – А джип? Покрышки менять надо!

– Без нас поменяют, – сказала Алёнушка. – Джип у дороги – не мертвецы на поляне. Я распоряжусь.

– Хорошо, – успокоился Мао. – Покажите чужих. На своих смотреть не хочется…

С характерным «вжик!» молнии мешков скользнули вниз. На председателя уставились пустые глаза Лоусона и растерянные остекленевшие глазёнки Вострикова. Мао присел, зачем-то потрогал Лоусона за нос.

– Что тебе, пёс, дома не сиделось? – укоризненно спросил он мертвеца. – Гляди, сколько из-за тебя народу покосили…

На это Лоусону нечего было возразить. Покос и впрямь выдался знатный.

Вздохнув, Мао обернулся к девице.

– Обыскали?

– Конечно, – подтвердила Алёнушка. – Приедем, поглядим, что к чему.

Кореец сунул пальцы в нагрудный карман лоусонова пиджака и выудил оттуда пластинку жвачки. Быстро развернул, хотел было сунуть в рот. Девица перехватила его руку:

– Миша, ты с ума сошёл!

– В чём дело? – недовольно спросил председатель.

– Вдруг она отравлена! Может, он её на крайний случай держал.

– У, заррраза… – злобно зашипел Мао и погрозил шпиону жёлтым кулачком. Затем аккуратно завернул резинку и передал её Алёнушке. Огляделся вокруг, жестом позвал Шашеля:

– Руки есть чем вымыть?

Шашель притащил пластиковую бутыль с водой и полил на руки председателю.

Боялся Мао не зря. Уже дважды его пытались отравить, и оба раза печальный исход предотвратила Алёнушка. Причём если первый случай оказался сравнительно безболезненным (сработали агентурные связи боевой подруги председателя, а, как говорится, предупреждён – значит, вооружён), то во втором председателю пришлось несколько дней промывать желудок и пичкать его какими-то медицинскими снадобьями. Мао похудел пуда на полтора. Он стал походить на Брюса Ли, изнурённого тяжёлыми и продолжительными боями. Алёнушка всё это время дежурила у постели Михаила Ёсункуновича, как верный доберман.

Мао дал отмашку. Шумная бригада живо разлетелась по машинам, и через минуту на дороге не осталось никого, кроме Шашеля и Салфеткина. Закурили.

– Будем ждать колёс, – сказал Шашель.

– Будем, – согласился Салфеткин.

Затянулись одновременно, по-солдатски. Вместе выпустили дым.

– Шашель, а чего Мао всё время псами ругается?

– Кореец потому что. Собак обожрался.

– И ЧТО ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ? – нервно рассуждал председатель Мао, едучи в «Мерседесе». – Образцов у нас нет, трупы у нас есть. И головная боль у нас есть. Теперь Деловой нас в покое не оставит.

– А почему нас? – возразила Алёнушка. – Вряд ли его люди наших ребят в лицо знают. Мало ли кто…

– Прекрати! – раздражённо оборвал Мао. – Кому ещё, как не нам? Он только с нами здесь дело имел.

– Положим, не только, – заметила Алёнушка. – И с властью, и с милицией, и даже с ворами. Это раз. А второе – при чём здесь «дело имел»? У него что, по делу претензии есть? Охотничьи домики в порядке, турбазы иностранцев принимают, экзотика – на высшем уровне. Какую мы реконструкцию им в этом году устроили! Побоище русских воинов с половцами… Из Дагестана группу конной джигитовки выписывала. Финны от счастья плакали. Мэр вас с Драбкиным признал меценатами года. Доходы от туризма выросли в двенадцать раз!

– Удивила, – саркастически хмыкнул председатель. – Здесь же туризма сроду не было. Только санаторий для желудочников. Можно и в двадцать раз увеличить.

– Не в том дело. Драбкин что, с тобой своими планами на химика делился? Нет. Так что он предъявить может? Ни-че-го. А подозревать – его право. Мы ещё ему и посочувствуем. Да вряд ли Аркадий Игоревич станет особо суетиться. Образцы химика у него, бойцы не пострадали. Ну, подстрелили очкарика. Мавр сделал своё грязное дело, можно его и на помойку. Ну, иностранец погиб. Служба у него такая. Сотоварищи выпьют по напёрстку виски и забудут. Они же всё равно получили, что хотели.

– Так-то оно так… – неуверенно согласился Мао.

– И никак иначе, – уверенно подытожила Алёнушка.

– Посмотрим, – вздохнул председатель. – Поглядим.