Читать книгу Мельбурн – Москва - Галина Тер-Микаэлян - Страница 5

Здание на Изюмской улице я нашла почти сразу, потому что предварительно изучила все карты, предлагаемые Интернетом. Четырнадцать этажей, стены светлые, с розовым обрамлением. Впечатление портила изрисованная дверь второго подъезда – как раз того, который был мне нужен. Здесь жила учительница Анна Григоренко.

Я сделала фотографии здания и его окрестностей во всевозможных ракурсах, обратила внимание на забор, тянувшийся напротив подъезда. Забор огораживал частное владение – деревянный дом с пристройками. К сожалению, из окон дома второй подъезд виден не был, к тому же в четыре часа – в то время, когда было совершено убийство, – уже начинали сгущаться сумерки, и даже с близкого расстояния трудно было бы разглядеть лицо убийцы. Прохаживаясь вдоль забора, я внимательно наблюдала за подъездом.

Примерно после одиннадцати часов дня жизнь на изучаемом мною пространстве полностью замерла. Я гуляла достаточно долго, но не увидела рядом с подъездом ни одного человека. Явись убийца в такое время и пройди он мимо консьержки, а потом обратно, она бы его точно приметила. Однако показаний консьержки в копии дела, переданной нам приятелем Дениса, почему-то не было – значит, следовало восполнить это упущение.

Где-то около часу дня я прервала прогулку вдоль забора, подошла к «своему» подъезду и решительно нажала кнопку «вызов консьержа». Ждала, слушала идущие со щитка домофона гудки, но никто мне так и не ответил. Потеряв терпение, я начала поочередно набирать номера указанных на табличке над дверью квартир. Опять шли гудки – одна квартира, другая, третья, везде молчание. Еще одно открытие – в это время практически все квартиры в подъезде пусты. Лишь в одной из них мне ответил надтреснутый старческий голос:

– Кто там?

– Мне нужно к консьержке, а она почему-то не открывает.

Старичок долго что-то жевал, потом ответил:

– Вечером приходите, сейчас дома никого нет, – и выключил домофон.

Легонько подпрыгивая, чтобы согреться, я вновь начала свою прогулку вдоль забора деревянного дома, который не подавал никаких признаков жизни. Одета я, спасибо Сергею Денисовичу, была достаточно тепло, но лицо постепенно коченело, пришлось укутать его шарфом до самых глаз. При этом в душе моей зародилось и начало крепнуть убеждение, что Москва зимой – не то место, где начинающему детективу следует набираться опыта.

Около половины шестого как-то сразу в подъезды хлынул живой поток – жильцы возвращались домой. Перебрасывались фразами приветствия соседи, звучал смех, пищали домофоны, в окнах вспыхивал свет, из квартир на полную мощь понеслись звуки музыки, где-то заверещал пронзительный женский голос.

Если убийца посторонний, то покидать здание в такое время для него было крайне рискованно – ведь в подъезде он встретил бы множество людей, те могли запомнить, а позже описать незнакомца. Стало быть, преступник ушел до пяти, а в четыре, когда Эдуард звонил в дверь, он еще был в квартире – притаился и ждал, пока мальчик уйдет. Но что, если убийца – сосед и живет в этом же подъезде? Хотя нет, не буду гадать – у меня есть ХОЛМС, который проанализирует все возможные варианты.

Вернувшись домой, я ввела в базу данных программы полученные за день фотографии, диктофонную запись разговора со старичком по домофону и всю остальную информацию о режиме существования жильцов дома, которую вредный ХОЛМС оценил с достоверностью 80%, как субъективную.

– Сам попрыгай там по морозу и получи объективную, если тебе моя не нравится, – зло сказала я компьютеру и отправилась в ванную.

Лежа в горячей воде, я никак не могла согреться и унять дрожь. В детстве мне никогда не приходилось мерзнуть, хотя и зимой на прогулках в детском саду мы достаточно долго играли на воздухе – кидали друг в друга снежками, бегали по сугробам и лепили снеговиков. У меня тогда была шубка – серенькая, пушистая. Засыпая под толстым пуховым одеялом, я подумала, что завтра надену не куртку, а полушубок – на следующий день по рекомендации ХОЛМСа мне предстояло выяснить, насколько легко попасть в подъезд в утренние часы, и побеседовать с консьержкой.

Уже в половине седьмого я была на боевом посту – стояла на крыльце второго подъезда, для вида копалась в сумке, словно что-то искала, и ждала. В тот момент, когда домофон начал пищать характерным для открывающейся двери звуком, я сделала шаг вперед. Пропустила выбегающего паренька, решительным шагом вошла в подъезд и двинулась к лестнице.

За стойкой консьержки было темно. Я подумала, что, возможно, консьержка в этом подъезде приходит на работу позже. Значит, утром в подъезд может зайти кто угодно – люди торопятся, им не до выяснения отношений с посторонними. Чтобы проклятый ХОЛМС не твердил о субъективности моих заключений, я добросовестно повторила эксперимент раз десять – выходила на крыльцо и ждала. Когда выбегал кто-нибудь из спешивших жильцов, я придерживала за ним дверь и вновь входила в подъезд. Никто меня ни о чем не спрашивал, даже не смотрел в мою сторону. Что ж, убийца вполне мог прийти с утра и ждать своего часа. Но где?

Решив исследовать лестничный проем, я начала подниматься по ступенькам. То сверху, то снизу доносились голоса, хлопали двери, но лично я не встретила ни души – из своих квартир жильцы выходили прямо на площадку перед лифтами, вызывали их и ждали, не заглядывая на лестничную клетку. Молодежь с первых двух-трех этажей, возможно, и пользовалась лестницей, чтобы не терять времени на ожидание лифта, но выше никаких следов присутствия человека я не заметила, лишь на площадке седьмого этажа вальяжно развалилась крупная красивая кошка, а перед ней стояло блюдечко с молоком.

Поднявшись до четырнадцатого этажа, я присела на ступеньки и стала ждать. Голоса и стук дверей доносились все реже и реже, жизнь в подъезде постепенно замирала, и часам к одиннадцати воцарилась тишина. Я сидела на ступеньках и сладко подремывала, положив на колени сумку и подперев голову рукой. Было тепло, никто не беспокоил, убийца тоже мог незамеченным переждать здесь до нужного ему часа. Около двенадцати я решила, что консьержка уже должна была появиться на своем рабочем месте. Повторив еще раз продуманный мною сценарий нашего будущего разговора, я вызвала лифт и поехала вниз.

В закутке было по-прежнему темно. Я стояла и раздумывала, что делать – вернуться ли обратно на четырнадцатый этаж или ждать здесь. Но, может, консьержка болеет и не вышла на работу? Неожиданно взгляд мой уловил какое-то движение – дверца в закутке консьержки слегка скрипнула и шевельнулась. Торопливо подойдя к ней, я потянула за ручку и застыла от удивления при виде девочки лет тринадцати.

– Вы… ты – консьержка?

Сразу же поняла, что вопрос глупый – девочка, темноволосая, довольно миловидная, хотя и полная, была больно уж юна для консьержки. Прищурив ярко подведенные глаза, она пожала плечами и выразительно покрутила пальцем у виска.

– Совсем? Чего тебе надо?

Я пожала плечами и мельком заглянула в закуток за дверью – лампа не горела, но в крохотное помещение через окошки проникал свет из подъезда. Там, подстелив под себя куртку, сидела другая девочка. Обхватив руками коленки, она смотрела на меня из-под копны падавших на лицо длинных волос. Рядом на полу валялись вязаная шапка и школьная сумка.

– Мне мать велела походить поспрашивать – может, где квартиру сдают, – дружелюбным тоном пояснила я.

Девчонок мои слова не удивили, спасибо Денису. Толстушка равнодушно ответила:

– Здесь нерусским никто не сдаст, иди в частном секторе спрашивай.

– Почему это «нерусским»? Мы русские.

– А чего ты говоришь как-то…. – выразительно повертела рукой девочка, сидевшая в углу на полу.

– Мы в Литве жили, там по-литовски говорят, – преподнесла я им продуманную Денисом легенду, – а сейчас переехали. Нашли квартиру в Ясенево, но у матери в Бутово работа. Ездить плохо – по дороге пробки, на метро долго. Может, знаете, где что сдается?

Девчонки слушали равнодушно, мои проблемы их не интересовали. Первая девочка заботливо сказала подружке:

– Ты поспи пока, Галюша, а то опять голова заболит, – она повернулась ко мне: – Ты иди, иди себе, мы про квартиры ничего не знаем, чего здесь стоишь, блин?

Уходить я никуда не собиралась – девчонки, которые либо жили в этом доме, либо постоянно здесь тусовались, могли стать важным источником информации. Отодвинув толстушку, я вошла в закуток и кинула в угол сумку. Медленно стащила с себя и бросила на пол куртку, плюхнулась на нее напротив «Галюши» и, как бы подтверждая свою решимость пробыть здесь достаточно долго, небрежно швырнула на пол вязаную шапку. После этого, презрительно выпятив нижнюю губу, презрительно сказала толстушке:

– С чего это ты распоряжаешься? Ты что, здесь живешь?

– Ну и что? – заносчиво ответила толстушка вопросом на мой вопрос, и мне сразу стало ясно, что ни она, ни ее подруга здесь не живут. – Это наше место, мы уже сто лет здесь!

Сто лет, отлично! И я пошла в наступление:

– Подумаешь! Ты это место не купила.

– Блин, – голос толстушки стал зловещим, – у нас здесь есть дела, а ты иди в свой отстойник, а то плохо будет, – она пробурчала себе под нос слово, которое я не разобрала, и посмотрела на подружку в ожидании поддержки.

Однако та взирала на меня в сильном недоумении – я сидела напротив нее, как зеркальное отражение, точно также подстелив под себя куртку и приняв в точности ту же позу. Даже шапки и сумки наши лежали рядом. Этот использованный мною нехитрый психологический прием, очевидно, сбил ее с толку.

– Какие еще дела? Ты, кстати, почему не в школе? – угрожающе спросила я толстушку и повернулась к «Галюше». – А ты?

На мой вопрос она отреагировала неадекватно – неожиданно начала плакать. Я поначалу даже немного растерялась:

– Ты чего?

Толстушка, не глядя на меня, начала обнимать и успокаивать подругу.

– Галя, Галечка, не плачь!

Галя же, горько всхлипывая, причитала:

– Я пишу, пишу, а она мне все равно три ставит!

– У нее в детстве травма была, – в сердцах сказала мне толстушка, – она чуть что плачет, в школе над ней училки издеваются, да еще ты ее расстроила, б….!

Последнее слово я помнила еще с детского сада, воспитательница сказала, что оно нехорошее. Однако обижаться и устраивать по этому поводу разборки сейчас явно не стоило, и, искренне недоумевая, я спросила:

– Да что такое случилось? Я же не знала, если что-то не так сказала, то извиняюсь. Кто ей ставит три? Кто издевается?

Мое извинение и сочувственно-озабоченный тон способствовали некоторому потеплению климата. Толстушка чуток оттаяла и пояснила:

– Да наша англичанка! Задолбала ее, сука!

– Пишу то же, что и у Юли, – Галя указала на толстушку, – а она, блин, ей ставит четыре, а мне три! И докладную на меня написала!

Училка – это учительница, догадалась я и, хотя в делах российских школьников не очень разбиралась, а про докладные даже не слышала, немедленно приняла сторону Гали:

– Да все они такие, учителя! Паразиты! К кому прицепятся – ничего им не докажешь, хоть умри. С чего она к тебе прицепилась?

Толстушка Юля возмущенно объяснила:

– У нас класс такой – мы на уроках что хотим, то и делаем. Все учителя привыкли, а у этой мозги заклинило – сиди ей, переводи, пиши. А у Гали, может, голова болит. Подумаешь, пошла к окну воздухом подышать! И Порцев первый ее ручкой уколол, п…..

Последнего слова я не поняла, а Галя вдруг от слез перешла к веселому хихиканью:

– Я ему здорово дала, он даже обалдел, …..

Смысл второй половины фразы опять был мне неясен, поэтому я решилась переспросить:

– Я не совсем поняла, что ты сказала – ну, в самом конце.

Обе они посмотрели на меня ошеломленно, потом начали хохотать. Галя покрутила пальцем у виска:

– У нее мозги, точно, п….

Я опять не поняла и растерянно пробормотала:

– Девчонки, я ведь из Литвы, у нас немного не так говорят, что тут смешного?

– Ты чего, в школе не училась, что ли? – снисходительно спросила Юля. – Тебя как зовут, ты в каком классе?

– Вика. Я по-литовски училась, а здесь меня мать хочет в девятый класс отдать. Квартиру найдем, тогда пойду в какую-нибудь школу. У вас в школе есть места?

Девчонки зафыркали, и Галя речитативом произнесла ряд незнакомых мне слов. Судя по интонации, ничего хорошего они не значили, но что я могла ответить, не понимая? Глядя на мое напряженное лицо, Юля насмешливо сморщила нос.

– Опять не поняла? Ладно, научим. Только сейчас иди, погуляй, тут люди прийти должны.

– Кто, консьержка? – я нарочито оживилась. – Я тоже хочу ее видеть, мне мать велела у консьержек про квартиру спрашивать.

– Да ну тебя, здесь консьержки уже сто лет нет! Ладно, иди, иди.

Девочка Юля, видно, любит командовать. Что ж, придется ее осадить.

– Куда это мне идти? Мне и здесь хорошо! – вытянув ноги, я зевнула и вытащила свой iPad.

Две пары глаз уставились на мои руки, как на восьмое чудо света.

– Третий? – хрипло спросила Юля, присаживаясь рядом со мной на корточки. – Дашь нам немного поиграть?

Равнодушно пожав плечами, я протянула им iPad, предварительно вытащив из него сим-карту – этой картой сто лет уже никто не пользовался, но она была куплена в Австралии, и не стоило оставлять здесь такой след.

– Берите насовсем.

– Как…насовсем?

– У меня еще два есть – мать в салоне связи работает, там их много.

Возможно, я плела ерунду, но девочкам это было безразлично – с двух сторон вцепившись в iPad, они с головой ушли в игру и не сразу обратили внимание на настойчиво вибрировавший в кармане Юли мобильник.

– Да, Андрюша, – сладким голосом проговорила она в трубку. – Нет, все нормально, просто мы играли. Да, иди.

«Андрюша» появился минут через двадцать – рослый симпатичный парень лет семнадцати с кудрявыми рыжеватыми волосами. Я мило улыбнулась и первая поздоровалась:

– Здравствуйте, я Вика.

Руки, правда, протягивать не стала – мое присутствие было ему явно не по душе, и не хотелось нарываться на грубость. Не ответив, он уперся в мою особу изучающим взглядом чуть косящих глаз, потом вопросительно посмотрел на Юлю. Она затараторила:

– Это наша подруга Вика, она надежная – iPad нам с Галей подарила. У нее у матери их навалом, она в салоне работает.

Надо же, как легко iPad сделал меня их надежной подругой! На Андрея слова Юли произвели магическое действие. Он уставился на мой iPad в руке Гали, и выражение недовольства на его лице сменилось восторгом.

– Третий? – спросил он. – У твоей матери они почем?

Вот и влипла – откуда мне знать, сколько стоит третий iPad в рублях в московских салонах, если я покупала его в австралийских долларах в Мельбурне? Спасибо Юле, выручила:

– Андрюша, они с матерью приезжие, квартиру ищут. Ты помоги им найти, тебе Вика тоже iPad подарит. Да, Вика?

– Конечно, – совершенно искренним тоном подтвердила я, – у меня еще есть.

Кажется, девочка Юля имела все задатки будущего дипломата. Спустя пару минут я убедилась, что она не менее поднаторела и в бизнесе. Уже не смущаясь моим присутствием, Андрей поставил на круглый столик у окна большую сумку, открыл ее и вытащил полиэтиленовый мешок с чем-то сыпучим.

– Агафон сказал Ларшину не давать, он, п…. ц, чуть нас всех не подставил.

– Блин, – с досадой протянула Юля, – а он уже утром приходил, говорит, деньги тебе еще в прошлый раз дал.

– Что дал, я ему вернул. На х… надо – он тогда под кайфом к электричке прицепился и до Царицыно ехал, пока менты не сняли. Привели в отделение, а в кармане дурь, так он, сука, еще на нас царицынских ментов навел. На х… надо Агафону потом от них откупаться! Вот тебе список, только этим давай, – он повернулся ко мне: – Так я узнаю насчет квартиры, договорились? Когда принесешь?

Нахальный парень, однако! Еще ничего не нашел, а уже ему iPad неси! Я нежно улыбнулась:

– Не знаю – завтра или послезавтра. Ты квартиру нам найди, и будет тебе iPad.

– Договорились.

Андрей ушел, а Юля открыла принесенный Андреем мешок, потом вытряхнула из Галиной сумки пачку рекламных изданий и начала резать газетные листы на небольшие квадратики. В эти квадратики она мерной ложкой насыпала порошок из мешка и аккуратно сворачивала их в пакетики.

– Юль, – плаксивым голосом заныла Галя, – голова болит!

– Нет, Галюша, – менторским тоном возразила Юля, – здесь нельзя, блин, ты же знаешь.

– Немножко!

– Ладно, только иди на улицу. На.

Она вытащила из кармана пачку сигарет. Повеселевшая Галя из маленькой щепотки порошка скатала шарик, запихала в одну из сигарет и побежала с ней на улицу.

У меня похолодело в животе – в мешке Андрея явно был не сахар. Будь я в Австралии, то немедленно сообщила бы в полицию о творящей сомнительные дела малолетней наркомафии, но что мне следует сделать в России?

– Хочешь, тоже сходи, – предложила Юля, заметив мое замешательство и по-своему истолковав его причину, – я тебе отсыплю, Андрей не заметит.

Я поежилась, чувствуя ползущую между лопаток струйку холодного пота – влипла! Застукает нас сейчас кто-нибудь, и во всем обвинят меня – девчонки-то малолетки, с них спроса нет. От великодушного предложения Юли побаловаться дурью я, конечно, уклонилась, объяснив это понятным ей языком:

– А вдруг сюда ваша полиция заглянет? Нас с матерью тогда сразу в Литву депортируют.

– Сдурела? Все местные менты у Агафона в кармане, даже предупреждают, если что. Ладно, если боишься – сиди просто так, я тебе с собой заверну.

Понятно, эта милая девочка всеми доступными ей силами пыталась отблагодарить меня за подаренный ей iPad. Кстати, в отличие от Гали, Юля выглядела вполне уравновешенной, а зрачки и взгляд у нее были совершенно нормальными. Чисто из любопытства я с нарочитой озабоченностью поинтересовалась:

– А себе ты что, не оставишь?

– Не, мне не нужно, – безмятежно ответила она, – я не люблю. Андрюха потому мне и доверяет.

– Совсем-совсем?

– Ага. От этого толстеют. Ну, только если в ночном клубе кто-то угостит, то покурю, а так….

– Тебя что, уже пускают в ночной клуб? И не спрашивают, сколько лет? – я была по-настоящему потрясена, хотя уже не в первый раз сталкивалась в России с чудесами.

– Запросто, какое их дело, п….ц? У меня там половина знакомых, хочешь, тебя тоже отведу? У меня мать, когда в ночную, я там по крутому балдею.

Что ж, мои вновь установившиеся отношения с Юлей вполне можно было считать дружескими и откровенными. Я уже собралась приступить к делу и закинуть удочку насчет того, что произошло в декабре минувшего года, но приятный разговор наш был прерван появлением повеселевшей Гали и высокого худенького паренька с бледным лицом и бегающими глазами. Юля немедленно на него набросилась:

– Знаешь, Ларшин, иди отсюда на х…, Андрей велел тебе не давать.

Паренек присел на краешек стола, где лежал мешок и, кося на него глазом, вкрадчиво заныл:

– Юль, ну Юль! Я же деньги Андрюхе отдал!

– Иди в ж…у, он тебе их вернул!

– Блин, я тебе заплачу.

Юля сопротивляется не особо долго, скорей всего, именно на это она и рассчитывала, потому что сразу протянула руку.

– Давай деньги, придурок несчастный! Если опять сковырнешься, и Андрей узнает – больше хрен получишь.

Я начала мучительно припоминать, как переводится «хрен» на английский – кажется, «horseradish». Люблю приправлять им мясо, но причем здесь это? Может, Юля имела в виду, что парень ширяется героином – «hooked on horseradish»? Нужно будет прослушать запись и выяснить точное значение всех непонятных слов.

Повеселев, Ларшин исчез вместе с пакетиком.

– Сейчас в кайф врубится и придет, – сказала Галя, не отрываясь от игры.

Действительно, Ларшин вскоре вернулся и, присев на пол рядом с Галей, начал восторженно следить, за ее пальцами.

– Круто, откуда третий iPad?

Галя, не отводя глаз от дисплея и не отрывая пальцев от клавиш, указала на меня подбородком:

– Она Юльке подарила.

– Во, дает! – наконец-то обратил он на меня свое внимание. – А мне подаришь?

– П…ц тебе, – звучно ответила за меня Галя.

Это незнакомое слово здесь повторяют уже который раз, обязательно нужно будет выяснить его значение.

– Саша, иди дверь заклинь, скоро уже начнут приходить, – посмотрев на свои часики, велела Юля тоном человека, привыкшего к послушанию окружающих.

Ларшин, которого, оказывается, звали Сашей, послушно отправился заклинивать входную дверь – чтобы, как я поняла, она не издавала протяжного писка каждый раз, когда в подъезд кто-нибудь заходит. Почти сразу после этого появились первые «клиенты» – три мальчика и две девочки от двенадцати до пятнадцати лет. Сверившись со списком, Юля каждому дала пакетик и вычеркнула его имя.

Получив товар, трое – мальчик и обе девочки – ушли, но два мальчика, покурив на улице, вернулись и облепили играющую Галю.

– Они теперь до ночи будут сидеть, – матерински снисходительным тоном заметила Юля, продолжая свою работу, – слушай, Вика, может, сходишь за чипсами?

– Извини, Юля, я не знаю, куда идти, я не из этого района, – ответила я, ясно давая понять, что на побегушках у нее быть не собираюсь.

– Ладно. Саш, а Саш! Сбегай за чипсами.

Она отсчитала деньги послушно откликнувшемуся на ее зов Саше Ларшину, и спустя десять минут он вернулся с тремя пакетами чипсов.

– Бери, – сказала Юля, открыв один из них и протягивая мне, – а то тут целый день сидеть, блин, сдохнешь.

Поколебавшись, я мужественно сунула пару чипсов в рот, прожевала их и проглотила, сдержав позыв на рвоту – они имели вкус проперченной бумаги.

– Спасибо. А вы с Галей что, каждый день здесь сидите?

– Когда товар есть.

– А школа? Вдруг из школы позвонят родителям?

В ответ Юля презрительно машет рукой:

– У меня мать и в больнице, и поликлинике работает, ей это надо? Она мне лучше справку выпишет, чтобы в школе не цеплялись.

– Вы всегда в этом подъезде?

– Ага. Здесь раньше тетя Фируза работала, она нас пускала.

Один из мальчиков, следивших за игрой, поднял голову.

– Тетя Фируза добрая была, – сказал он.

Юля презрительно сморщила нос.

– Ой, только не надо п…ить, Порцев, ей Андрей платил, чтобы мы тут сидели.

– Добрая, – настаивал мальчик, – она мне конфет давала.

Он приблизился к нам и потянулся к открытому пакету с чипсами. Юля сильно стукнула его по руке.

– Убери грязную лапу, от тебя воняет.

От давно нестиранной одежды мальчика действительно несло гнильем. Расстегнутая куртка открывала криво застегнутую рубашку и брюки, испачканные чем-то белым. Он ответил Юле фразой, из которой я поняла только «иди ты на».

– Кончай ругаться, не в школе! – крикнула из своего угла Галя.

Она сунула iPad Саше Ларшину и с угрожающим видом поднялась. Я попыталась вмешаться, но не успела – она вцепилась Порцеву в шею, а он изо всех сил двинул ее локтем в живот. Их тут же растащили. Галя, сев на пол, уткнулась лицом в колени и начала плакать, Порцев ощупал свою шею и яростно прошипел:

– Сука!

Юля поцеловала Галю, что-то прошептала ей на ухо и, увидев, что Ларшин занялся iPadом, сердито сказала:

– Дай сюда!

– Юль, ну, немного!

В конце концов, она разрешила, а на Порцева прикрикнула:

– Чего тебе надо? Взял товар и катись отсюда.

– Дай ему чипсов, – попросила я.

Пожав плечами, она отсыпала ему из пакета в сложенные лодочкой руки. Он ел жадно, захватывал губами прямо с ладоней.

– Тебя что, дома не кормят? – подивилась я.

– Мать на работе, у меня ключа нет, – с набитым ртом ответил он.

– Мать платит, чтоб его в школе кормили, а он в школу обедать не пошел, – презрительно объяснила Юля.

– В школе дерьмо дают, – возразил он.

«Shit», – сообразила я и с деланным безразличием спросила:

– А тетя Фируза тебя конфетами больше не кормит?

– Так ее давно уже прогнали.

– Почему?

– Потому что черножопая была! – оторвав голову от колен, зло крикнула Галя.

– Ничего не выгнали, – авторитетно заявил один из мальчиков, следивших за игравшим Сашей Ларшиным, – она сама сбежала, когда Анну Юрьевну убили, у нее регистрации не было. И дочка ее сбежала.

Я широко раскрыла глаза.

– Кого убили?

– Ты че? Училку нашу, не помнишь, что ли? Тогда тут везде менты толклись, и нам еще сказали на станцию за товаром ходить.

– Нет, я не знала.

Голос мой прозвучал очень жалобно, и все дружно заговорили – перебивая остальных, каждый желал поделиться сенсацией с новым человеком. Даже Ларшин положил iPad на колени и принял участие в общей дискуссии. Я слушала, не задавая вопросов и не пытаясь систематизировать поступающую информацию – все записывается, пусть ХОЛМС сам свои электронные мозги напрягает.