Читать книгу Крест - Галина Владимировна Остапенко - Страница 6

Новая жизнь

Дядя Вася вез меня к себе в Петушки. Поскольку много лет я лежала, у меня не было хорошей одежды. По дороге через Москву он купил мне красную кожаную куртку и брюки. Проходя мимо витрин магазинов, не могла налюбоваться на своё отражение, так нравился мне мой новый наряд.

Всё было непривычным для меня в этом большом мире. Многолюдные улицы, взгляды незнакомых людей пугали. Я отвыкла от шума и многоголосья. Не знала, как ездить на общественном транспорте, боялась электрички, на которой мы добирались из Москвы.

У дяди был свой дом с садом и огородом. К маминому приезду он решил, видимо, хорошенько откормить меня. Каждое утро измерял мне руки и ноги в объеме, а потом принимался откармливать. Я не была худой. Но он хотел, наверное, видеть меня посолиднее. С утра приносил из сада большое блюдо клубники, смешивал её с сахаром и сливками, и заставлял меня есть. Потом велел завтракать и так весь день. Вечером вновь измерял меня, и все присматривался, на сколько миллиметров в объёме я поправилась. По его виду было понятно, что он не очень доволен успехами моего увеличения веса. А мне совсем не хотелось толстеть. С его сыном – моим двоюродным братом Володей, мы подружились. Но я очень скучала по Кирицам. Почти каждый день писала письма девочкам. Они тоже были уже дома. Много лет мы поддерживали связь. Со временем у всех появились семьи, прибавилось забот. И только о некоторых я знаю, как они живут. За все эти годы виделась только со Славой Ходоренко, о котором писала раньше. Он приезжал в Петушки из Белоруссии на машине для инвалидов. Операция на позвоночнике не помогла ему встать на ноги. Много лет он занимался на специальных тренажёрах, тренировал мышцы ног. Но чуда не произошло. Слава окончил физико-математический факультет Минского Университета, работал на дому.

В середине лета за мной приехала мама, и мы отправились домой, в мою родную Сибирь. Вся деревня уже знала, что директор сельской школы Александра Семеновна везет свою дочь, которую когда-то Иркутские врачи приговорили… Вся деревня встречала нас, словно каких-то героев. Мне было не по себе. Родители собрали праздничный стол. Вся деревня перебывала у нас в этот день. А мне хотелось спрятаться куда-нибудь подальше и не слышать слов: «Галя – это наш Павка Корчагин. Героиня наша» и так далее. Я закрылась в маленькой комнатке и рыдала весь вечер, сама не зная отчего.

Там, в другой больничной жизни я была как все, кто лежал со мной. Никогда не думала о чем-то геройском. Только плакала иногда о своей горькой судьбе, во многом обделившей меня в жизни. Всё детство и юность мои прошли без родителей, в казённых палатах, хоть я и не была сиротой. Не знала, что можно прижаться к папе и маме и быть обласканной ими. Привыкла не жаловаться, а утешение искать у своей подушки. И только подруги по несчастью не давали падать духом. Успокаивали, как могли. Мы ещё строили планы на будущее, мечтали о высоком, были романтиками в мечтах.

А теперь приходилось снова привыкать к свободной от больничного режима жизни, новым друзьям, которых в общем-то, и не было. Поддерживал меня младший брат Женя. Мы читали вместе фантастику, мечтали о космосе, философствовали.

Но надо было думать о будущем. Я хотела поступать в пединститут, но побоялась, что не сдам иностранный язык. Сдала экзамены в Иркутское культпросветучилище на библиотечное отделение.

Жили мы еще с тремя девочками на частной квартире. Платили хозяйке по десять рублей каждая, а на остальные десять жили целый месяц. Стипендия в те годы составляла двадцать рублей. Мы складывались и покупали сухого киселя килограмма два или три и макароны. Кисель не варили, ели прямо сухим с черным хлебом и запивали водой. Нам нравилось. Он был кисло-сладкий, крахмал разбухал в желудке, и было вроде бы сытно. Макароны варили изредка, как на праздник.

Иногда помогали родители, иначе нам просто было бы не выжить. В училище я, как всегда, была самой маленькой ростом. А подруги мои были высокими. Одна из них, Нина, была уже замужем. Муж тоже студент и они перебивались кое-как. После занятий, по пути домой, она спрашивала меня: «Есть хочешь?» И в ответ слышала урчание моего пустого живота. Мы шли на рынок и бесплатно пробовали все, чем там торгуют. Ходили по рядам и, делая вид, что будем покупать, просили попробовать то квашеной капустки, то солёный огурчик. Было стыдно. Но запахи разных вкусностей так раздражали обоняние и разжигали аппетит, что приходилось забыть о стыде. Да и подруга сама вела разговор с продавцами. Она спрашивала: «Можно попробовать огурчик?» Ей отрезали кусочек. Она половину откусывала сама, половину давала мне. Морщилась и говорила: «Что-то солоноват». Так пробовалась капуста, еще огурцы и еще капуста, несколько ягод облепихи, клюквы, морошки и так далее. Когда живот раздувался от всякой всячины, мы довольные уходили домой.

На улицах Иркутска росли (может быть, и сейчас растут) дикие яблоньки. Совсем не такие, как у нас в средней полосе. Яблочки на них были размером с ягоды рябины и тоже собраны в гроздья. Вкус сладко-кисло-горький. Часто эти совершенно несъедобные плоды заменяли нам завтрак. По дороге на занятия осенью мы срывали гроздья, вытирали между ладоней уличную пыль и отправляли в рот. Хоть что-то, чем совсем ничего. Иногда животы наши расстраивались, болели, но мы не обращали на это внимания. У нас была пора молодости, пора любви. Над нашим училищем шефствовали театры, и мы бесплатно ходили на спектакли. Обком Комсомола давал нам бесплатные билеты в Драмтеатр, часто смотрели оперетту. Посещали музеи. В общем, вращались и обращались с миром искусства. Практику проходили в библиотеках города.

Мама настояла на том, чтобы я прошла комиссию ВТЭК для получения пенсии. Мне дали вторую рабочую группу. Но по возвращении домой со мной случилась истерика. Я так хотела забыть, что я больна, что я не такая как все, а мне придется теперь вспоминать об этом каждый месяц при получении пенсии. И я разорвала в отчаянии справку ВТЭК, эту злосчастную розовую бумажку, которая могла бы во многом облегчить моё существование.

Позднее я очень пожалела об этом, но ничего нельзя было исправить, и я всю жизнь работала как здоровый человек, хотя часто страдала. Из-за собственной глупости потеряла материальную поддержку, и льготы. Через несколько лет, когда я вновь приеду в «Кирицы» на консультацию к своему любимому доктору, Вениамин Яковлевич скажет: «Какие вы у меня глупые. Здоровые симулянты всеми правдами и неправдами стараются получить инвалидность, а вы, годами страдающие, отказываетесь от нее!»

Жизнь в училище была интересной. Мы готовили и проводили диспуты, тематические вечера, с которыми выступали в воинских частях, на предприятиях, в школах и институтах. Много читали. Успевали все. Учиться, отдыхать, работать, влюбляться. Это было бурное время активных действий. Жизнь вокруг нас кипела, и нам было интересно жить такой жизнью. На вторую практику нас с подругой послали в Усть-Орду – центр Усть-Ордынского бурятского национального округа, что в Иркутской области. Работали в центральной городской библиотеке.

Город нам показался неуютным. Но больше поразило то, что вода в водопроводе была соленой. Местные жители уже привыкли к ее вкусу и не замечали его. Но мы пить не могли. Пробовали добавлять сахар, получалось еще противней. В магазинах не было ничего кроме ржавой селедки. Представляете, ржавую селедку, да ещё запивали соленой водой? По берегам речки, которая называется Куда, выступает на поверхности соль. Коровы и овцы лижут эти белые солончаки и очень довольны. Мы же с трудом отработали положенное время и не могли в Иркутске напиться вкуснейшей Ангарской воды.

По окончании училища я попала в пятерку лучших выпускников, которые имели право сами выбрать место, где хотят работать. Подруга из Ангарска Вера Харитонова уговорила меня поехать с ней в город Черемхово, где у нее жила тетка. «Она поможет нам на первых порах» – сказала она.

Мне, как молодому специалисту, не имеющему родственников в городе, предоставили комнату в семейном общежитии. Но Вера уговорила меня пожить у её тети. Родственница ее жила на третьем этаже в двухкомнатной квартире пятиэтажки. И не очень-то обрадовалась нашему появлению. У нее была собака непонятной породы, небольшая. Собака эта не выгуливалась на улице и гадила, где придется. Запах стоял невообразимый. У входной двери пол прогнил от зловонной мочи, а экстременты нам приходилось убирать из-под кроватей, из кухни и вообще из разных мест. Мы с Верой стали приучать собаку к порядку. Однажды закрыли ее в туалете, а когда пришли – схватились за голову: все стены и пол были вымазаны ее отходами. Еле отмыли до прихода хозяйки. В другой раз Вера закрыла ее на балконе. Собака так выла целый день, что соседи пожаловались тетке. Квартира была совершенно не ухожена. Везде грязь и хлам. А ванна такая, что мы отскребали и чистили ее до появления белого цвета несколько дней. После нашей уборки квартира стала светлой и уютной. Но все портила собака. Если вы думаете, что я не люблю животных – неправда. У нас всегда жили охотничьи лайки. Я из всех домашних животных люблю именно собак. Но такой невоспитанной, неухоженной и грязной никогда невидела. Конечно, не она в этом виновата, а хозяйка, которая вырастила ее такой, какой была сама.

В общем, через два месяца я ушла в свою комнату в общежитии. Вера попросилась со мной. И мы поселились в маленьком собственном жилище, крошечной комнатке, рассчитанной на одного человека. На общей кухне нас жило пять хозяев.

Работали в Центральной детской библиотеке. Я заведовала абонементом старших классов, Вера-младших. В библиотеке мне очень нравилось. Работа с людьми и книгой – это ли не радость! Мои читатели – старшеклассники ненамного были моложе нас. Многие делились своими секретами, советовались, доверяли душевные тайны.