Читать книгу Причины и следствия моего Я - Игорь Сотников - Страница 4

В основе дебюта лежит идея создания асимметричных позиций. Во многих вариантах возникают позиции с разносторонними рокировками, что ведет к острой тактической борьбе.

Вот где-нибудь, ну, например, в Рокфеллер-центре, Джон, почесав свою лысину, на которой отпечаталась подошва ноги его партнеров детства по игре в шахматы, с дуру или, может быть, не по собственной инициативе (ещё крепки корпоративные связи с теми, кто позволил ему заработать свой первый нечестный миллион) взял и уступил им (товарищам по детству) свои дорогие площади, для того чтобы они могли должным образом, с размахом провести очередной чемпионат мира за шахматную корону.

– Лошадью ходи. Век воли не видать. Послушал, придурка. – Джон, подписывая распоряжение о выделения площадей, вспомнил то, что привело его к этому подписному занятию.

Так вот, сидящий под этими сводами за шахматным столом бледный очкастый тип, который при виде своего соперника становится ещё бледнее и с дрожью в теле, в особенности в ногах, не смея сидеть в присутствии такой выдающейся личности, подрывается с места. После чего, не смея моргать, ждёт пока его соперник к себе расположит атмосферу этого, для него так себе зала, и не обратит внимания на это неблагоразумие, посмевшее бросить (ха-ха, вы что, смеетесь?), нет не бросить, а всего лишь оказаться крайним, на кого указал пальцем с огромным перстнем действующий чемпион Джованни Леонардо… да сами дальше все знаете. Что и говорить, такой уж филантроп этот Джованни Леонардо, который всегда не прочь дать шанс другим стать если не действующим, то тогда, как хотите, и будет по-вашему, будете недействующим… Кем? Так это уже как ваша на то душа пожелает.

– Я тут слегка задержался. Вы, надеюсь, без меня не начали? —Скидывая свое пальто на ловко подставленные тренерские руки, очень заразительно юморит Джованни Леонардо, вызывая восторженные смешки у судейской коллегии, чьи не влезающие в штанины животы синхронно покачиваются вслед друг другу.

– И каков регламент матча? – Глядя в подставленное главным судьей матча зеркало, расчесывая свои черные как смоль лакированные волосы, сдвинув густые брови, сурово спросил его Джованни Леонардо.

– Главное, чтобы вы лично присутствовали, – ответил главный судья, оставив Джованни Леонардо довольным тем, что тот четко следует установленному регламенту матча.

– Ну а что насчёт технической, так сказать, матч-части? – Джованни Леонардо вновь искрит остроумием, что вновь сводит в узлы животы судейской коллегии, которая, дав себе небольшую смешливую передышку, спустя это веселое мгновение через бокового арбитра принялась излагать всю суть игрового дела.

– Участники должны сыграть 12 партий с классическим контролем времени: каждому игроку 100 минут с добавлением 50 минут после 40 ходов, 15 минут после 60 ходов и 30 секунд после каждого хода, начиная с первого. После шестой партии происходит перемена цвета, – на автопилоте затараторил боковой арбитр, чья скоростная тарабарщина, неуважительная к слуху Джованни Леонардо, судя по его недовольному виду, пришлась ему не по вкусу. Но этот юный, под шестьдесят лет арбитр, видимо, ещё новичок и не имел дела с Джованни Леонардо и его подручным, так сказать, спарринг-партнером мясником из Палермо и поэтому не замечает эти намёкливые лицеволнения Джованни Леонардо. Но Джованни Леонардо сегодня в несколько большем расположении духа, нежели обычно, и он в один ручной хлопок затыкает рот этой говорливой несносности. После чего широко улыбнувшись своей чарующей улыбкой, ставит точку во всем этом оглашении правил.

– Я бы не стал так далеко заглядывать. – Своим заявлением Джованни Леонардо приводит весь зал в восторг, после чего, дождавшись, когда уляжется это волнение, стряхнув со своего черного в полоску костюма пылинку, твердым шагом направляется к ожидающему его присутствия шахматному столу.

– Так. Я смотрю, фигуры уже заняли свои места. – Подойдя к столу и бросив свой взгляд на шахматную доску, констатировал факт присутствия фигур на столе Джованни Леонардо.

– Ну, что ж поделать, наверное, поделом мне за то, что я опоздал! – Присказка Джованни Леонардо заставила взмокнуть главного судью соревнований.

– А я ведь, и как вам не знать, – Джованни Леонардо бросил нехороший взгляд на судью на поле, чем вызвал у того колики в животе, – что я хоть и человек глубоко верующий, все же имею самую малую склонность к суеверию и перед игрой сам расставляю свои игровые фигуры, – сказал Джованни Леонардо и, резко схватив ладью, в одно движение заставил зажмуриться массу судейского народу, глубоко прочувствовавших верность истины – не суди, да не судим будешь. Но к удивлению широких судейских лбов, сия ударная участь их сегодня миновала, и Джованни Леонардо, вновь проявив выдержку, улыбнулся и, вернув на место ладью, на этот раз заметил стоящего рядом со столом претендента.

– Да уж. Нечего сказать, пошел нынче претендент, – обойдя вокруг претендента и вернувшись на свое прежнее место, выразил свое недовольство Джованни Леонардо. – И с этим мне, значит, предлагается играть? А вдруг ему вздумается нападать? А мне что, значит?.. – Обведя своим зорким взглядом судейскую комиссию, Джованни Леонардо, усмехнувшись, продолжил. – И мне что, придется защищаться?! – Вопрос, очень грозно позвучавший в устах Джованни Леонардо, определенно достиг не только ушей, но и судейские сердца, которые даже не смотря на то, что они уже давно попрятались в свои укромные пяточные места, судорожно среагировали в ноги. После чего зал накрыла мертвая тишина, где даже настенные часы в одно мгновение из механического табло преобразовались в цифровое и теперь вместо времени показывали температуру окружающего воздуха, которая, судя по накалу здешних страстей, в своем росте начала поспевать за временем.

– Да я пошутил, – насладившись тишиной, улыбнулся Джованни Леонардо и своим веселым заявлением закончил игру «море волнуется раз», из которой, судя по некоторым впавшим в спазм и детство лицам, не всем удалось выйти достойно. Но возможно, эти спазмические лица были не столь малодушны и зациклены на себе, а, скорей всего, дабы не тратить время на обратные лицевые движения, предчувствуя вероятные действия Джованни Леонардо, так и остались на своем одном месте. Что, надо отдать им должное, и произошло вслед за следующим волнительным вопросом Джованни Леонардо:

– Так и какого цвета фигурами я буду играть?

Простой вопрос неожиданно поставил в тупик членов судейской комиссии, совершенно забывших о том, что Джованни Леонардо любит красный цвет. Что ж, делать нечего, и судейской коллегии приходится идти на риск, и они, выпнув из своих рядов самого юного, под шестьдесят лет арбитра, отправляют того на заклание к Джованни Леонардо.

– Для определения цвета фигур требуется провести жеребьевку, – заикаясь, проговорил юный, под шестьдесят арбитр, который своим невнятным заявлением смутил как своих коллег по судейскому цеху, так и самого Джованни Леонардо, в одно мгновение вспыхнувшего на месте.

«Боже, что он говорит! Надо было предлагать белые. Он что, нас всех под монастырь подвести хочет?!» – Ухватившись за свои седые головы, вместе со вздохами выдавали свое недоумение судьи.

– Да ты, я смотрю, оптимист! – На последнее заявление, сглотнув кадык, сделал замечание лысый судья.

– Как, забыть про мастерство и годы упорного труда, которые мне понадобились, для того чтобы достичь того, что я умею? И вот так сразу все отдать воле случая?!

– Нет! Нет! – Уже истерично кричал юный, под шестьдесят судья, крепко схваченный Джованни Леонардо за уши.

– Мне, как всякому уважающему себя профессионалу, не нужны поблажки со стороны судьбы. Так что я отдаю право на выбор цвета фигур своему сопернику. А себе, так уж и быть, оставляю право первого хода, – заявил Джованни Леонардо, отпустив уши судьи, который, постигнув все великодушие Джованни Леонардо, вслед за всеми закричал:

– Вот это справедливо, браво! Умеет Джованни пройти через игольное ушко!

Под этот шумок Джованни Леонардо, угадав по смиренному взгляду претендента его выбор, занимает свое игровое место и, устроившись поудобней на третьей перемене стульев, приступает к подготовке к игре.

Вначале он снимает свой перстень с перчаток и укладывает его во внутренний карман пиджака. Затем настает очередь самих перчаток, из-под которых на свет показывается ещё один набор колец и печаток, которые своим ярким отблеском световых и людских желаний смущают глаза претендента, который уже начинает волнительно заглядываться на все эти роскошные заглядения, так и притягивающие к себе его сердечный взгляд. После этого Джованни Леонардо поправляет свой ярко красный платок в верхнем кармане пиджака, лезет в другой карман, откуда на свет появляется расчёска, которая в руках Джованни Леонардо своё дело знает и быстрым стрижком проходится по его тонким усикам, растущим над самой губой. Затем расческа возвращается на своё место в карман пиджака, из которого на этот раз выуживается опасная бритва, которая к заметному удивлению и волнению претендента, занимает свое место на столе рядом с Джованни Леонардо, который, заметив этот вопросительный взгляд претендента, как человек не имеющий привычки что-то скрывать и предпочитающий ясность неясности, тут же прямо в лоб претенденту, не с ходя с места, спрашивает его:

– Есть вопросы?

– Да, нет. – Благоразумие взяло верх в претенденте, вынудив его больно не задаваться.

– Эта вещь всегда отрезает пути, ведущие к лишним вопросам, – погладив опасную бритву, все же дал свой ответ Джованни Леонардо, взявший другой рукой пешку и открывший ею окно широких возможностей для себя и ограниченных для претендента.

– d2-d4, – претендент своим вариантом сицилианской защиты спутал все намерения Джованни Леонардо, увидевшего в этом ходе претендента длинную руку семьи Ризоцци. А ведь его семья с ними ведет беспощадную войну, что заставляет его более внимательно посмотреть на претендента, сквозь круглые очки которого на него смотрели полные беспощадности глаза…

Алекс, почувствовав, что его глаза находятся в каком-то необычном, в некоем остывающем и прижатом состоянии, где довлеющей над ними массой, как выясняется, как всегда замешана голова, которая в каком-то безумном устремлении вдруг решила прижаться к окну, где она спустя это запамятливое мгновение, потраченное на обзор шахматного матча, и была обнаружена пришедшим в себя Алексом, который, как оказалось, стал жертвой своего недосыпа.

– Вот ведь меня как кидает! – Констатировав факт своего неучастия в жизни собственного организма, Алекс к своему удивлению, обнаружив аккуратно уложенный смартфон и поставленный на подоконник стакан, решил, что он может за себя быть спокоен, раз даже в такие неучастливые моменты способен на аккуратность. И дабы не усугублять своё положение, посмотрев на часы, которые ему еще давали свой запас прочности и безделья до появления на службе, решил сделать рокировку и вместо не оправдавшего ожиданий кофе, возложить всю бодрую ответственность на чай, который в тот же момент принятия решения был погружён заварочный чайник и после будоражащего сознание чайных листков кипящих звуков чайника, был омыт этим кипятком.

– Говорят, что Бодхидхарма, основатель Дзэн, медитировал девять лет, сидя перед стеной. Девять лет постоянно только перед стеной, и иногда, естественно, он начинал засыпать. Он боролся и боролся со сном, хотел оставаться осознающим даже во сне, он хотел оставаться осознающим постоянно, свет должен продолжать гореть днем и ночью, 24 часа. Однажды ночью он почувствовал, что не может оставаться бодрствующим, он засыпал. Тогда он отрезал свои веки и выбросил их! Теперь не было возможности закрыть глаза. И что случилось потом? Через несколько дней он обнаружил, что те веки начали прорастать. Эти ростки стали чаем. Вот почему, когда вы пьете чай, что-то от Бодхидхармы входит в вас, и вы не можете заснуть. А Бодхидхарма медитировал на горе Та… – Пока Алекс бездумно глазел на чайник, его вниманием завладел его внутренний голос, вытащивший из глубин его памяти на свет когда-то прочитанную им легенду.

– Что ж, посмотрим, как на вкус и цвет все эти легенды, – налив себе чаю, продемонстрировал свое недоверие Алекс (что говорить, после не оправдавшего ожиданий кофе, вполне предсказуемая реакция), и вооружившись новым оружием против сна, вернулся обратно к окну. – Да, уж больно это место имеет большое притяжение. – Алекс вновь вспомнил ту свою встречу с незнакомкой, на том же месте, где сейчас, свернувшись калачиком, размещался никакой гражданин, с которым так и не справился этот неугомонный ветер.

Интересно, где та окончательная остановка, куда всех так настойчиво приглашает ветер. Хотя его существование, скорей всего, обусловлено необходимостью распространения чего-либо, но в основном – плодов, этих зачатков будущей жизни. А это значит, что никакой гражданин очень зря не прислушивается к этим ветровым завываниям, которые однозначно привели бы его к какому-нибудь месту своего распространения, а там, глядишь, накормят, напоят и в мягкую постель уложат. А ведь этот никакой гражданин своим присутствием на этом символическом месте (у каждого свои символизмы и сакральности) определенно напомнил Алексу то, что надо ещё раз проанализировать ту не выходящую из его головы встречу.

«Нет, конечно, здесь нет ничего необычного и, наверное, любой на моем месте так быстро не смог бы забыть такой приветливый взгляд, скорее всего, очень симпатичной незнакомки», – ударился в размышления Алекс. А на вопрос, как это понимать, скорее всего отвечу, что надетый на ней дождевик, идущий дождь и моя на внимание не сообразительность – в своей совокупности, так сказать, это стечение обстоятельств (в данном случае эти обстоятельства имеют свое объяснение) не позволило мне в должной мере разглядеть ее лицо. Но к моему подтвержденному практикой разумению, обладательница такого взгляда не имеет права на несимпатичное лицо.

– Что-то вы заговариваетесь? – Поддержит Алекса его внутренний голос (да пошёл он), в ответ на этот вопрос очень приметливого и отличающего желания от возможностей реальности другого внутреннего голоса, однозначно пессимиста.

– Ну, да ладно, я не для споров о вероятности возникновения возможностей и даже правил завел весь этот свой внутренний разговор, который больше уводит в сторону, нежели позволяет прояснить всю ту глобальную для природы необходимость (а она, по моему разумению, определенно существует) той моей встречи с незнакомкой у этого символического места. И хотя эта, в общем-то даже мимолетная встреча, в себе не содержала ничего из ряда вон выходящего (я случайно приподнял глаза и одними глазами увидел эту улыбчивость, видимо, ее интересный взгляд был прочувствован мною и призвал меня к внимательности, которую я мало проявляю в таких общественных местах), но она, тем не менее, отложилась у меня в памяти и до сих пор не выходит из головы.

А вот почему, спрашивается, я её встретил именно в тот самый день, когда её встретил, и ни днем и даже часом не раньше и не позже? От чего, спрашивается, зависит скорость и ситуативность, позволяющая организовывать эти встречи? Правда, возможно, как в моем частном случае, для того чтобы мой переезд сюда в новое жилье не показался мне удручающе скучным, проведение, стоящее на службе каждого отдельного природного ореола обитания живых существ, которым несомненно является наш новый микрорайон, в своих продуманных и туманных природных целях взяло и организовало эту встречу. Так, только что появившийся на свет ребенок, в первую очередь видит свою маму, которая для него будет той определяемостью этого мира, в который ему предстоит вступить. Так и для меня, имеющего еще несформировавшееся мнение об этом новом для меня ореоле обитания, это первое симпатичное лицо, вызвав побуждающие к жизни любопытство и интерес жить в этом, а не в каком-нибудь другом месте, заставит меня примириться с этим скучным переездом (который, по сути, является тем же переходом из одного состояния в другое).

Но это всего лишь мои догадки, когда, может быть, всё было до банальности просто, и эта девушка, сидя на кухне у себя дома, и от делать нечего (когда сердце свободно, то такого положение вещей), к своему удовольствию заметила в окно симпатичного парня (здесь нет и намека на самолюбование, каждый себе видится только в таком симпатичном виде, таков закон природы), что и заставляет её немедленно отреагировать на этот призыв природы, и она, не долго думая, хватает ещё не наполненный пакет… Но, стоп. Кажется, у нее в руках было два довольно внушительных пакета. – Алекс, углубившись губами в глубины чая, таким удивительным способом остановил себя на этом заметливом замечании.

Ну, тогда, возможно, она, переругавшись со своей старшей, не менее симпатичной и очень грациозной сестрой (старшая сестра всегда обладает такими преимуществами перед младшей), которая указала на ее полную незанятость, в том числе и сердца, и требовательно, с элементами настойчивости, вот отец вернется с работы, я ему все расскажу, как ты мне помогала в уборке по дому. Да, Вероника, пусть её так зовут, ну, в общем, она в своей рассеянности чувств, на которые намекает ее чувствительное сердце, в некотором роде беззаботна и не связана крепостью уз с материальностью этого мира, отчего в ее руках ничего не может удержаться и, грозясь разбиться, валится на пол. Что, конечно, учитывается её старшей сестрой Офелией, и она, принимая во внимание этот Вероникин дар, пропускать всё сквозь свои руки, дозволяет ей принимать посильное участие лишь в самых безответственных случаях, как, например, вынести мусор. Ну а всякая безответственность есть первая предпосылка для возникновения новых отношений, и Вероника, не испытывая затруднений в своей коммуникации с внешним миром, не стала скрывать своей заинтересованности к обладателю симпатичной внешности и мило одарила меня своей улыбкой. – Алекс, явно довольный такой версией предыстории возникновения той встречи, удовлетворенно расплылся в своей улыбке.

– А напомни мне, что на ней было надето в тот день? – Вдруг запросил для себя слова внутренний голос.

– А ты, как будто, не знаешь, – не заметив в этом вопросе подвоха, хмыкнул на него Алекс, – дождевик.

– А чтобы голова не намокла, она, скорее всего, надела на голову капюшон, – детализация внутренним голосом Вероникиного костюма вызвала в Алексе нотки ревности.

– Я что-то не пойму, к чему это ты ведёшь весь этот разговор? – Углубился в себя уже неулыбающийся Алекс.

– Да просто, в вечернее время в дождь из-под капюшона еще не то увидишь, а что не увидишь, то домыслишь.

Внутренний голос своей аргументированностью заявления прямо-таки сразил Алекса, который прижав свой горячий лоб к холодному стеклу окна, слегка остудился, а уж затем, чтобы эта внутренняя приземленная противопоставленность, сильно там не радовалась, на всю кухню громко заявил:

– А я вот её встречу и обо всём спрошу, и тогда узнаешь, кто был прав.

– Ха-ха. И чего ты ей скажешь? – Всё-таки невыносим этот внутренний голос.

– А я, во-первых, не пойду на поводу у тебя. Если провидением была организована эта её встреча со мной, то значит, я, даже не пытаясь с ней как-то встретиться, обязательно еще раз с ней встречусь и тут же познакомлюсь. Понял?! – Утверждающе заявил Алекс.

– Да всё я понял, – неожиданно встрял в разговор, зашедший на кухню Мурзик. – А ты, как я погляжу, все не спишь и всё так же безуспешно сам с собою споришь, – ухмыльнулся этот дерзкий кот, который обозрел Алекса и, поставив его на свое место в его жизни, повернулся к своей миске, которая очень своевременно была наполнена любимыми деликатесами Мурзика.

А иначе пришлось бы слушать его мурлыкающие отповеди, мол, я, видя твое одиночество, пошел на жертвы, и выбрав тебя, оставил эти, такие мягкие и ласковые руки хозяйки (что есть, то есть, вынужден признать Алекс), которая всегда найдет время меня приголубить, что уж говорить о такой мелочи, как совсем маленькая миска чего-нибудь перекусить. А ведь ему много не надо, так, самую малость внимания его хозяев, ради которых он готов перегрызть и даже, поставив свою честь кота как зверя самого по себе гуляющего, сам по себе переругаться с дворовыми котами.

«Так что было бы не плохо тебе, Алекс, учитывать этот факт его преданности и без напоминаний, расширив рацион питания, вовремя наполнять эту и еще дополнительную миску для моего питания. Ну а если у тебя нет такой возможности, или же ты жлоб по жизни, то тогда спрашивается, на каком таком основании ты, доведя до слёз дочь и до истерики свою дорогую половину, чередуя неделю на неделю, оставлял меня при себе (скорее всего для того, чтобы на зло им меня голодом морить, – сделал свой вывод Мурзик). Хотя, можешь не говорить, всё и так понятно. Всему виной твоя мелочная мстительность, с который ты, оставив у себя что-то для неё дорогое, тем самым даешь ей повод лишний раз омыть солеными слезами своё красивое лицо. Которое под воздействиями солей и горестных лицевых искажений, вызванных этими ее удручениями, начнёт в скоростном темпе в некрасивую сторону видоизменяться, после чего потеряет свою былую привлекательность и больше никому не понравится кроме тебя».

– А ты, хозяин, как оказывается, ещё тот злыдень, – облизывая с усов молоко, бросив боковой взгляд на Алекса, проявил свою неблагодарность Мурзик.

– Но!.. – Попытался было возразить Алекс, но Мурзик предупреждающе фыркнул и, заткнув этого возразителя, продолжил свою назидательную, под кусочек деликатеса, речь. – А ты вспомни, как вы за меня дрались и, схватив меня за мои лапки (Мурзик притворно и уже приторно пустил слезу), принялись тянуть каждый в свою сторону, и кто знает (если бы не вмешательство Лапуси, которая своим криком позволила мне вырваться из ваших рук), до чего бы вы дотянули, но душу, вы уж точно из меня вывернули. – Мурзик передернувшись от этих воспоминаний, или же от того что слишком большой кусок застрял у него в пасти, сопроводил этот свой передёрг поглаживанием себя лапой по голове. – А такое, знаешь ли, не забывается. Но я, по сравнению с тобой, не столь злопамятный и, так уж и быть, дам тебе возможность загладить свою вину. Так что, слушай и запоминай…

Мурзик, развернувшись в сторону сидения Алекса, присев на свою заднюю часть туловища, видимо, испытывая удовольствие от этого процесса, когда можно указать на свое место своему хозяину, каждое свое многозначительное подлизывание чередовал своими предложениями.

«Вот борзота», – насупив брови, выразительно внешне, через лицевые виды и громко про себя возмутился Алекс.

– Я всегда знал, что от этого кота ничего хорошего ждать не стоит. Да я сейчас возьму стакан, да как запульну в твою лощенную физиономию! – Алекс крепко вцепился в стакан, чем вызвал настороженное внимание у Мурзика.

– Ты что это там? Неужель, недоброе задумал? – Мурзик, напрягшись, сделав приготовление к прыжку, предупреждающе зафыркал.

– Да нет же, я просто концентрируюсь слушать, – все-таки пошел на попятную Алекс.

– То-то же. – Слишком суров Мурзик, который, успокоившись, правда, все же не до конца доверяя хозяину, приготовился излагать свой райдер.

– Что касается питания, то я не буду останавливаться на этом вопросе, который, как ты понимаешь, есть само собой разумеющийся. Насчет же дополнительных бонусов, которые должны содействовать комфортности моего пребывания под сводами этой неухоженной квартиры, то я желаю, чтобы в моё единоличное пользование было предоставлено кресло напротив телевизора, и это твое «брысь» чтобы я больше не слышал. Понял?! – Мурзик проникновенно посмотрел на Алекса.

Так, следующим пунктом идет кофта из ангорки. Я хоть существо теплокровное, но, тем не менее, не только сам даю тепло, но и не прочь погреться, так что нечего прятать от меня ее, а сегодня же предоставить мне в мое полное пользование. И опять напоминаю, не употреблять свое «брысь»! Так, далее… – Мурзик почесал себя за ухом.

Вот хорошо, что я сам себе напомнил. А ты, наверное, даже и не имеешь в себе такого памятливого функционала, – ухмыльнулся уже вовсю оборзевший Мурзик, глядя на смиренно сидящего Алекса. – Да запомни ты, наконец, что я тебе постоянно когтями выказываю, что я не люблю все эти ваши водные процедуры. И если я терплю воду, то лишь в качестве дополнения к молоку после соленой рыбы. А твои, принижающие мое достоинство заявления, что я дурно пахну, не имеют под собой никаких оснований, и я как зверь, имеющий куда более близкие связи с природой, со всей ответственностью заявляю: что естественно, то не безобразно. Так что, с сегодняшнего дня и отныне и во веки веков, все водные процедуры находятся под моим запретом! Мяу! – закончил эту блоковую фразу Мурзик.

Кстати, тут я намедни видел, как одну домашнюю кису расчёсывают, так что прикупи для меня специальную расчёску, и когда я буду в расположении, будешь чесать меня. Надо, видишь ли, готовиться к марту…

Мурзик, видимо, взволновался в своем предчувствии этого события, когда их желания (инстинкты) входят в фазу наиболее благоприятного совпадения с возможностями (природными сроками) и, сбившись со своего списка претензий, поднялся на лапы и, решив домыслить свою инстинктную предсказуемость, бросив Алексу на прощание: «Так что смотри у меня, не позволяй мне у тебя скучать», – легким шагом направился в зал возлежать на теперь уже его кресле.

– А?.. – Внутренний голос попытался было возразить, но тут же на полуслове был заткнут Алексом.

– Заткнись, мне уже пора пойти и выпустить пар.

Алекс бросил прощальный взгляд на удаляющегося кота, развернулся и направился в другую сторону, а именно в спальню, собираться на работу.

– Ну а правило «всему своё место и время» ещё никто не отменял, так что пора распрячь мою четверку коней и кое-кому, предоставить возможность лицезреть мой дебют четырех коней, – глядя в упор в себя, дал запотеть зеркалу Алекс.