Читать книгу Пуговицы (сборник) - Ирэн Роздобудько - Страница 9

…Проблемы начались с первого дня занятий. Она вошла в аудиторию и сразу же натолкнулась на Глаза. Его глаза. Студент сидел в первом ряду и вел ее взглядом, как ведут по небу самолет два прожектора. Это было невыносимо. Тем более что ей впервые доводилось стоять перед студентами в новом качестве – куратора курса. Вначале ей показалось, что эти глаза достаточно наглы и двусмысленны и могут причинить ей зло. Но с каждой минутой это впечатление улетучивалось. Как человек, привыкший чувствовать кожей малейшие колебания невидимых волн, Лиза ощутила, что в этих глазах нет ни доли агрессии, превосходства или же намека на мимолетное летнее приключение. Взгляд студента словно обволакивал ее защитной аурой. Эти глаза ревностно оберегали ее. И она успокоилась.

В конце пары, на которой она объяснила первокурсникам распорядок, уточнила расписание и произнесла некую вступительную речь, он подошел к ней в числе других – в основном девчонок – и, переждав, пока схлынет их восторженный щебет и они разойдутся, сказал:

– Я бы хотел пригласить вас… тебя… к себе в гости. Это возможно?

Она строго вскинула брови:

– Нет. Надеюсь, это понятно? Или будут проблемы?

Он почти что покрылся изморозью, как от дыхания ледника, на лбу выступили бисеринки пота.

– И прошу вас, – добавила Лиза, – называйте меня, как все, – по имени-отчеству. Иначе… Иначе мне придется завтра же уволиться. Договорились?

Он кивнул.

– Хорошо. Я буду ждать. Сколько надо…

– Зря! – Она захлопнула журнал и быстро пошла к двери, на пороге оглянулась. – Не майся дурью, парень! У тебя все еще впереди.

Вот, в общем-то, и все. Лиза посидела на кафедре до двух часов и отправилась домой.

Она шла по городу словно в тумане, с трудом продираясь сквозь ватную пелену, наплывающую большими мутными клубами. Можно было зайти в Дом кино, выпить кофе, натолкнуться на знакомых, засесть в их кругу до семи (в семь мама приводила домой Лику), но тогда голова будет забита тысячей проблем и проблемок и вечер будет испорчен. Что же делать до семи?

Лиза брела сквозь погожую теплую осень и не в первый раз чувствовала себя одинокой лодкой, бьющейся о берег. Жажда любви и жизни ворочалась в ней, как неудобоваримые камни. Если бы их можно было растворить в себе, они бы наполнили все ее существо щекочущими, возбуждающими пузырьками, и она бы взлетела, как воздушный шарик, туда, где… «Где – что?» – подумала Лиза. Где царит радость, искренняя радость от бытия, от соприкосновения с прекрасным, даже если это прекрасное – маленькая улитка, выползшая погреться на последний зеленеющий лист. «Это будет!» – сказала себе Лиза. Но не сейчас, не теперь. Таинственный лес – свежий и веселый, с прозрачными родниками и мелкими дикими черешнями, еще примет ее в свои объятия. Она вдруг задохнулась от воспоминания запаха свежего и сухого сена там, на горище, в сарае-курятнике. Мальчик студент обещал ждать. Ждать – чего?.. Какая разница!

Ведь она тоже ждет. Пусть ждет и он.

Лиза свернула в кафе – свое любимое, расположенное на первом этаже городской бани неподалеку от центральной площади. Кофе здесь продавали не растворимый, а заваривали по-восточному на горячем песке в керамических турках, и всегда было мало народу. В основном сюда заходили те, кто знал о существовании этой странной забегаловки для любителей попариться. Лиза осторожно взяла чашечку кофе, поддерживая ее ладонью под дно: здесь специально отбивали ручки от чашек (чтобы не унесли!), – и села за дальний стол.

В кафе сидели несколько человек. Время было неопределенное: для вечерних посиделок – рано, для утреннего взбадривания – поздно. Так, перевалочное время из дня в вечер.

Лиза с удовольствием сделала первый глоток и непроизвольно оглянулась на дверь – здесь несколько лет назад собиралась ее «сомнительная» компания. Теперь неизвестно, кто где… Стоп! Лиза прищурилась, стараясь в полумраке разглядеть силуэт женщины, вошедшей в эту минуту.

Это действительно была она – главная героиня ее уничтоженного «Безумия», талантливая актриса, которая после триумфа и оглушительного провала этой ленты канула в небытие. А точнее – пережила массу жизненных коллизий, достойных отдельного сценария. До Лизы доходили слухи о ее бурном романе с известным режиссером, о его трагической смерти, в которой ее обвиняли и даже на год отправили в исправительно-трудовую колонию, и о том, что она спивается. Три года наложили отпечаток на ее внешность, походку и манеру поведения, но жест, которым она поправила прическу, остался тем же – элегантным, будто бы не было ни этих лет, ни сатиновой униформы, ни кирзовых сапог.

Актриса (Лиза называла ее по имени-отчеству – Анастасия Юрьевна) оглядела небольшой зал и безошибочно направилась к ее столику. Лиза поднялась ей навстречу, они молча обнялись на глазах удивленной публики и постояли так немного, пока трогательная минута встречи не превратилась в паузу некоторой неловкости. Они сели за стол.

– Ты совсем не изменилась, дорогуша! – воскликнула актриса. – Что двадцать пять, что двадцать восемь – в эти годы женщина может выглядеть одинаково. А вот тридцать пять и тридцать восемь! Да если их провести так, как… Тут уже пропасть. И, ради Бога, без комплиментов! Мне сейчас все делают комплименты, будто я не из тюряги, а из косметического салона вышла.

Она, как и раньше, говорила много, почти не слушая собеседника. Лизу это поразило еще на съемках: другие напряжены, повторяют роль, вживаются в образ или напряженно молчат, а эта словно выплескивает из себя все лишнее, как воду из банки с маслом.

С детства Лиза знала ее по фильмам и театру – играла она в основном принцесс в детских сказках, нежных чеховских героинь и «арбузовских» максималисток. Милая курносость, аккуратное кругленькое личико, брови-стрелочки и – грация во всех движениях… Когда Лиза поступала в театральный, афиши с ее портретами уже висели в городе. С первого раза поступить Лизе не удалось, и она устроилась в театр костюмером. По утрам, когда артистов еще не было, она примеряла костюмы и вертелась перед зеркалом. В один из таких моментов двери костюмерной неожиданно отворились и вошла она. Тогда она уже перестала быть нежным ангелом и, как поговаривали, тихо спивалась после смерти трехлетнего сына, оставаясь при этом фигурой романтичной – эдакой падшей Офелией с тем же круглым личиком и нежным (скорее – лихорадочным) румянцем на щеках. Она вошла неслышно и остановилась перед Лизой.

– Какое золото тускнеет в костюмершах! Надо же… – сказала она, беззастенчиво пожирая Лизу глазами. – Ты именно такая, какой я всегда мечтала быть, – «в угль все обращающая»!

– А вы такая, какой мечтаю быть я! – не растерялась Лиза.

– Ты меня знаешь?

– В кино видела и на сцене… – Ей вдруг стало любопытно и неловко: женщина, стоявшая перед ней, была необычайно красива, недосягаема. Многие называли ее гениальной.

А потом были годы учебы и съемки «Безумия». То, что играть будет именно Анастасия, у Лизы не вызывало никаких сомнений. И эта странная роль стала ее лучшей работой в кино. Лучшей и последней.

– Ты пьешь или – ангел? – прервала ее воспоминания актриса. – Угостишь?

Лиза подошла к стойке и заказала коньяк. Лицо актрисы сразу же оживилось, заиграло румянцем. Она выпила залпом. Лизе стало грустно.

– Ты что-то делаешь сейчас? – спросила Анастасия Юрьевна.

– Нет. Я осталась на кафедре. Работаю.

– Ну и молодец. Ну и правильно, – почему-то обрадовалась собеседница. – Целее будешь. Таким, как ты, лучше сидеть тихо, как мышка… – Актриса неточным движением поднесла палец к губам, и Лиза с ужасом поняла, что ей хватило бы и наперстка, чтобы опьянеть. – Скушают тебя, ох, скушают. Не завистники, так мужики. Но знаешь, что я тебе скажу – не давай себя сломать. Гнуться – можешь, а вот так, чтобы надвое, да еще и с треском, – нет. Не то время для таких, как мы, не то… Я вот родилась «Настасьей Филипповной», а что вижу: мелочь, дрязги, ручонки потные. Ты когда-нибудь сними что-то по Достоевскому, а? Не сейчас, а когда-нибудь. Я у тебя хоть стол обеденный готова сыграть. Обещаешь?

– Конечно, Анастасия Юрьевна. Только когда это будет…

– Ну вот когда будет, тогда и позовешь… – Тон ее стал агрессивным. – А не будет – туда тебе и дорога. Значит, родилась ты костюмершей, костюмершей и умрешь! Давай еще выпьем, если денег не жалко, конечно…

Лиза заказала ей еще коньяку.

– Теперь уходи! – сказала актриса, уставившись на рюмку.

– Простите меня… – сказала Лиза.

– За что это? – вскинула глаза Анастасия, – Я, может, у тебя только и сыграла по-настоящему. За это и сдохнуть не жалко. Но я не сдохну. Ну все, иди, иди. Я злая становлюсь, когда выпью.

Лиза поднялась. На пороге оглянулась. Актриса сидела, склонив голову, скрестив еще стройные ноги в грубоватых чулках. Лиза заметила, как по одному из них побежала «стрелка». И эта «стрелка» как будто прошила насквозь и ее сердце.