Читать книгу Елисейские Поля - Ирина Одоевцева - Страница 8

Большой темноватый класс. Парты слишком низки. Люка горбится, вытягивает длинные ноги, рассеянно смотрит на черную доску, на географические карты, на очкастого учителя. Рядом с ней сидит курносая толстая Ивонна. Губы Ивонны быстро шевелятся. Люка знает, что Ивонна шепчет: «Святой Антоний, сделайте так, чтобы меня не вызвали. Я вам дам два су, святой Антоний…» Ивонна никогда не учит уроков и трусит. Люка даже немного завидует ей, бояться все-таки веселее, чем только зевать. Люке бояться нечего, она хорошо учится.

Люка возвращается в метро. На станции все те же надоевшие рекламы. Два гуся в чепчиках клюют из жестяной коробочки паштет из гусиных печенок и похваливают: «Ah! Que c’est bon!»[1]

Глупые утки. Безнравственная реклама.

Дома в маленькой тесной квартире в Пасси еще скучнее. Две спальные, столовая и кухня, а повернуться негде, и ходить приходится всегда боком, чтоб не задеть за стол или кровать.

За обедом Екатерина Львовна, вздыхая, разливает суп.

– Все дорожает. Я просто не знаю, что мы будем делать. Надо экономить…

И экономят. Сладкого больше не готовят и даже в кинематограф не ходят. Вера потеряла службу, целыми днями пропадает в поисках новой и становится все злее. Вечером она вышивает крестиками по канве для русской мастерской.

Люка садится рядом с ней под лампой в столовой:

– Дай я тебе помогу.

– Отстань, иди уроки учить.

– Я уже кончила. Дай, я умею. Тебе же выгоднее.

– Отстань, говорят тебе. Я не нуждаюсь в твоей помощи.

Люка замолкает и от нечего делать считает полоски на обоях. Пятнадцать синих, шестнадцать желтых. Впрочем, они уже давно сосчитаны, и ошибиться нельзя. Потом принимается за объявления в газете. Но и тут ничего нового нет. Зубная лечебница «Зуб», доктора Спец и Рыбко. Спешно продается квартира в Медоне.

В половине десятого раздается звонок. Люка бежит в прихожую открывать.

– Здравствуйте, Владимир Иванович.

– Здравствуйте, Люка. Ваши дома?

Люка презрительно кривит губы:

– Где же им быть?

Владимир Иванович снимает пальто на шелковой подкладке, поправляет перед зеркалом галстук и большие роговые очки. На руке у Владимира Ивановича круглые золотые часы, и портсигар у него золотой. Люка уважает богатство. Владимир Иванович входит в столовую.

– Я не помешал? – спрашивает он.

– Нет, напротив. Мы очень рады.

Вера поспешно кончает пудриться. Владимир Иванович садится к столу.

– Отвратительная погода, – говорит он. – Как у вас хорошо.

Екатерина Львовна кивает:

– Да, осень…

Потом идет на кухню ставить самовар. Владимир Иванович из-под очков смотрит на Веру, на ее белую руку, на иголку, на красную шелковую нитку и канву.

За чаем вяло разговаривают. Екатерина Львовна накладывает варенье:

– Я сама его варила. В этом году лето жаркое было, ягод много.

Лето… Белые кусты роз, качающиеся ели, пруд, голубое небо и Арсений…

Люка молча размешивает сахар и вдруг поднимает голову:

– А почему Арсений Николаевич не бывает у нас?

Вера краснеет:

– Отстань, Люка. Молчи.

– Придет еще. Наверное, очень занят, ведь у него много дел… Но такое ли лето у нас в России? – быстро говорит Екатерина Львовна.

– Да, под Москвой…

Когда тема о России наконец исчерпана, снова наступает молчание и снова Екатерина Львовна старается оживить разговор:

– Ну, Люка, расскажи, что у вас в лицее нового.

Люка дергает плечом. Этого только не хватало, чтобы и дома про лицей. Верно, им уже совсем не о чем говорить, раз о такой скуке спрашивают.

– Она у меня первая ученица, – хвастается Екатерина Львовна.

– Удивительно. – Владимир Иванович улыбается Люке. – Ведь русская во французском лицее. Трудно, должно быть.

Но Вера обрывает его:

– Еще бы она ленилась. За нее деньги платят. Должна понимать, не маленькая.

В двенадцать часов Владимир Иванович уходит. Теперь спать, а назавтра все сначала.