Читать книгу Тишина - Ирина Таланкина - Страница 2

I

Южтолэзь2, 19 день от первого солнца, 94 год.

Дни в Тишине неспешно сменяли друг друга. Подошли к концу весенние празднования смены года.

Невзирая на морозы, с первых дней весеннего месяца вновь понемногу начинала кипеть в округах жизнь, ремесленники отпирали замки на дверях промёрзших мастерских, пахари готовились к выходу в поля; всюду разносились людские молитвы и готовились подношения духам-покровителям. Тишина пробуждалась от зимнего сна.

Только волхвы работали всю зиму, пока стыла в безмятежной спячке Тишина. Не был мороз поводом для прекращения ночных служб, а в окнах хором Вельфа, как поговаривали, даже темными ночами сверкали огни – столь яркие, что ни одна свеча не смогла бы создать подобный свет. Магия. Жители второго округа, что ближе всех к озеру, ночами наблюдали мелькание цветастых огоньков на противоположном берегу и разносили всюду слухи о том, что ночью в первом округе беснуются духи, пришедшие на оклики почтенных волхвов.

Много праздников ежегодно проводилось в Тишине, ведь надо человека занять каким-то весельем, тогда и жизнь его – от одного обряда до другого – мигом заиграет краской и даже каким-нибудь определенным смыслом. Вот и теперь, едва встретив новый год, тишинцы готовились к следующему, еще более важному и торжественному празднованию – дню весеннего равноденствия. Трепетное ожидание весенних гуляний выражалось в словах и переглядках, но жизнь тем временем продолжала ступать своим чередом.

Старшие дети и нравственно, и физически подготавливались к долгожданному дню перехода во взрослый мир. Нашим же ребятам до распределения оставался всего один год. Однако с наступлением нового года неминуемость тринадцатилетия становилась все более ощутима – всего один год на то, чтобы побыть детьми. Всего один год будут прощать шалости и снисходительно кивать головой в ответ на глупые вопросы. Всего один год засыпать под одной крышей и просыпаться под звон смеха друзей, с которыми выросли. Всего один год выслушивать нудные поучения настоятеля.

А потом – другие заботы, другие люди вокруг и другой маленький мир. Потом они наконец станут полноправной, значимой частью единого организма Тишины.

Арий этого перехода ждал больше всех. Страх и предвкушение смешивались в нем от осознания важности будущей роли. Ведь волхвы! Они несут большую задачу, они – опора селения – отвечают перед духами за всех людей, становятся хранителями и заступниками духовной жизни каждого отдельного тишинца и всех вместе взятых. Духи тоже существа весьма характерные, не станут великие подпускать к себе того, кто не готов к познанию их могущественной воли. Арий считал себя обязанным оправдать все возложенное на него, сообразив себе ношу, пожалуй, большую, чем она была на самом деле. Он был крайне серьезен.

Будущий волхв уже сейчас учился аскетизму – вместо игр с друзьями свободные часы он проводил у деревянного идола, вычерчивал на земле угловатые символы и все-все пытался запомнить, хотя прекрасно знал, что в первом округе его и без того будут учить всем тонкостям служения великому. Между делом говоря, не только чувства высокие заставляли Ария с завидным упорством заучивать сложные молитвы и обряды наперед, хотя был еще целый год, чтобы побыть ребенком. Среди своих ровесников он был едва ли не единственным, кому судьба сулила почетное место в кругу волхвов. С самого детства даже ворчливый настоятель Лука обходился с Арием особенно – как с взрослым. Остальных подопечных ругал, а с ним говорил серьезно – как с взрослым. Потому что этот – особенный – у него высокое будущее. Этому быть волхвом. Арий эту разницу замечал. Ему даже нравилось быть особенным, быть «взрослым» среди глупых детей, словно именно ему уже открывалась какая-то загадочная истина. Однако человек слишком быстро привыкает к возвышению над равными себе. Арий уже не мог представить, что когда-нибудь он будет таким же, как все вокруг, что когда-нибудь сотрется его «особенность» – ведь в кругу волхвов все такие, как и он, все со светлыми волосами и голубыми, как небо, глазами, все особенные.

Конечно, культ собственной личности в Тишине неприемлем – кумир должен быть один – Верховный Жрец, в то время как собственное «я» – лишь маленькая часть большого, единого целого. Без этого целого не может быть никакого «я».

Однако Арий в своем желании быть непременно первым не видел никакого почитания собственного «я». Он, пожалуй, даже и не замечал этого желания – он лишь чувствовал, как скребется изнутри твердый голос: «Ты обязан». Каждый раз, когда настоятель хвалил другого, что-то больно укалывало Ария в затылок, и гадко нашептывал все тот же голос: «Ты обязан». Обязан быть на месте того, кого хвалят. Простое детское желание заслужить одобрение быстро переросло в зависимость. Ведь он обязан. Сама природа наделила его исключительными чертами, а потому он теперь непременно обязан оправдать этот подарок.

На поляне за детским домом шумели игривые детские голоса. Утром, после заутрока, подопечные настоятеля Луки спешили поиграть в салки с младшими ребятами. Азарт нарастал значительный, ведь на этот раз ставка была высока – проигравшая команда обязывалась уступить победителям "вечерний огонек". Воск в Тишине был ценнее серебра, а потому далеко не во всех комнатах вечером позволялось держать свечу. Возмущенные писклявые возгласы оповещали всю округу о том, что в нешуточной борьбе старшие уже обходили младших и завоёвывали возможность посидеть перед сном за разговорами вокруг драгоценной свечи.

Арий тоже ужасно хотел поиграть в салки, побегать за малышней, к тому же сегодня впервые за долгое время выдалась теплая погода – мокрый весенний воздух был столь мягок и сладок, что в нем хотелось захлебнуться. Однако Арий все же предпочел отправиться к идолу. Сегодня он обязал себя выполнить послеобеденную молитву, как выполняют все почтенные волхвы – уже через год это действо станет его постоянной обязанностью. Арий заставлял себя привыкать уже сейчас, чтобы потом, когда придет время отправиться в первый округ к другим волхвам, даже среди них стать лицом выдающимся. Желание похвалы пожирало все остальные его желания. Похвала от самого себя уже не могла насытить – внешняя гордость становилась лишь прикрытием для гадкого голоса, до исступления, истязавшего юный организм: «Ты обязан». Обязан не только перед самим собой, но и перед всеми другими. Только тогда будешь достоин потешить себя сладостной минутой одобрения.

В этом уголке округа, рядом с невысоким деревянным идолом, редко можно было встретить случайного прохожего. Поздним утром, когда сходил ночной холодок и высыхала под мартовским солнцем промерзшая земля, все взрослые были заняты делами – к началу весны скопилось много работы. Из-за рубцов низеньких крыш доносилось раскладное фырканье лошадей, гонимых на поля, разговоры кухарей и крики детишек, занятых салками.

Тем временем над Арием возвышался суровый взор идола-покровителя четвертого округа. Подобные идолы рассыпались по всем округам, и в каждом они были свои.

Ветхий тотем, возведенный ещё во времена основания Тишины, лет сто назад или даже раньше, был уже давно забыт волхвами и уже совсем не использовался для больших обрядов. Только дети и древние старики порой приходили в этот уголок молиться. Но старый дух продолжал оберегать жителей четвертого округа от нечистой силы, взамен выслушивая лишь сбивчивые молитвы Ария – он едва ли выучил наизусть священные слова, которые полагалось произносить волхву перед идолом, как почти сразу прибежал сюда, чтобы закрепить результат. Уже через год Арию придется исполнять этот маленький ритуал ежедневно – таково бремя волхвов. В продолжение очередного чтения молитвы в голове вновь и вновь невольно рисовалась призрачная мечта о том, как удивятся взрослые волхвы, когда примут Ария в свой округ – едва перешел, а уже все знает и умеет. Они непременно будут поражены положительно.

Перед глазами темнело старое дерево; идол четвертого округа многим казался самым жутким из всех, но об этом не принято было говорить вслух. На округлой поверхности толстого столбика распласталось неестественно вытянутое старческое лицо с длинной бородой – обозначение предка – узкие глазки этого лица прорезались из дерева усердными ударами ножа древнего ремесленника. Мертвецки-впалые глазки. Над бровями вместо лба раскинула пышные крылья бабочка. Несмотря на всю свою призрачную красоту, над головой жуткого древесного старика она тоже становилась неимоверно жуткой. Круглые узоры-глазки казались еще одними глазами хмурого идола, точно такими же глубокими, впалыми и во всей своей неестественности живыми. Не блеск жизни придавал им натуральность, а мистическая, чернеющая глубина. Арий даже замялся на мгновение, столкнувшись своими светлыми глазами с этим недвижимым, вопрошающим взором дерева.

Как раз в эту короткую минуту что-то шевельнулось позади деревянного старика, затем еще и ещё раз, и гулкий скрежет раздался из-за его спины. Вмиг округлив глаза, Арий оборвал молитву и пристально всмотрелся в безмолвный тотем. Мысли в голове туманились беспременными суетами и беспокойствами и начинали играть над Арием злую шутку. Фантазия бежала вперёд него, рисуя перед глазами пугающие образы. Снова странный скрежет. Вдруг идол начал раскачиваться из стороны в сторону ритмическими порывами – мелко, часто и основательно. Едва сдержав испуганный крик, Арий резко отпрыгнул, будто неведомая сила отшвырнула его с прежнего места.

Деревянный старик продолжал мелко раскачиваться – могущественная сила оживляла его. Не найдясь, что предпринять, Арий начал еще громче вслух читать молитву: не ту, что была заучена накануне, но ту, что первая попалась в голову.

– У! – крикнул тяжелый голос. Арий зажмурился и в ужасе сгорбился в маленький комок, не останавливая панический ход молитвы.

«И да будет так, и да будет так, и да будет так!» – в панике шептал он.

– Все, все, тихо, а то он помре со страху, – гул вдруг сменился тихим шепотом. В ответ ему прыснул другой смешок.

– Испужался? – вылетел из-за идола Дион. Не понимающий Арий что-то пискнул и отскочил в сторону.

– Да он чуть не призвал всех духов! – задыхаясь от смеха, вслед за Дионом выскочила Агния.

Неясно, как им удалось просидеть в засаде за деревянным стариком столько времени в ожидании удачного момента для шутки – Арию всегда казалось, что сидеть тихо этим двоим просто невозможно.

– Дураки, – промямлил Арий, поднимаясь с грязной сырой земли, взмокшей от тающего снега. Тонкие губы его, подрагивающие от обиды, с трудом приняли обычное свое ровное положение. – Что вы здесь забыли?

Он звучал так жалобно, что Диону вдруг стало стыдно.

– Тебя разыграть хотели, – вышло невольное признание. Приходилось отворачиваться от Агнии, чтобы не засмеяться во весь голос. Та уже давно хрюкала от смеха.

– Совсем не смешно, ага, – Арий с поддельным спокойствием оправлял широкие порты, еще утром вычищенные до идеальной белизны: на месте былой чистоты красовались пятна мокрого снега.

Голос его перескакивал и ломался, смешивался с отчетливым скрежетом вполне ожидаемой детской досады. Ария было сложно чем-нибудь задеть – в то время как любой другой ребенок мог расплакаться от обидного прозвища или проигрыша в салки, будущего волхва все эти расстройства жизни ничуть не трогали. Однако в эту минуту в небесном взгляде нетрудно было разглядеть влажную пленку слез – Дион и Агния даже не предполагали, что глупая шутка, вполне свойственная им, произведет подобное впечатление. Но совсем не шутка расстраивала Ария – его собственный испуг привел его в ужасное разочарование. Ведь настоящий волхв должен быть смелым и всегда сохранять лицо. А он не смог. Даже несмотря на юный возраст и по природе весьма опасливый характер, Арий не мог простить себе той минутной паники.

Искушение совести внезапно укололо юное сердце – Дион, еще раз закусив нижнюю губу, неловко подошел к другу и помог отряхнуть одежду. В холодное время года поверх хлопковой белой рубахи тишинцы носили кожух из овчины с теплым меховым воротом. Вся спина Ария испачкалась в снегу, мех кожуха отяжелел, а нарядный узорчатый пояс промок в грязи. Он брезгливо оглядел результат жестокой шутки.

– Снимай, я тебе свой дам, – пробурчал Дион. Заметив протест в глазах друга, он насилу дернул завязку на его шее. – Снимай, не дуйся. Сами мы тебя напужали. А ежли настоятель увидит на одежде будущего волхва грязь, он будет много ругаться, верно?

– А ты?

– А я в твоем пойду. Мне не привыкать.

Арий благодарно взглянул на друга. Все же многое он не понимал в Дионе: сам начудил, а теперь сам же и спасает от позора перед настоятелем.

– Айда уж, – поторапливала их Агния, – скоро урок начнется.

II

Пока одни коротали часы после заутрока за играми, другие искали иных развлечений в беседах. Федор и Ева отошли от ребят к ручью, протекавшему на границе третьего и четвертого округов. Кругом росли молодые деревья, на редких ветвях уже раскрывались листья. По окраинам ручья растаял снег, местами пробивались первые пучки молодой травы. Утром знахарки попросили Еву собрать раннюю листву для отваров. Не желая участвовать в очередной бессмысленной шалости брата, Федор вызвался помогать девочке, однако в конечном итоге просто стоял рядом, неловко переминался с ноги на ногу и забавлял Еву оживленными разговорами. Рядом с ней ему всегда хотелось говорить безо всякого стеснения собственной болезни или своевольных мыслей. Федор знал, что она его никогда не осудит.

– Не гляди на него так, Феденька, смущаешь же.

– А чего ж на меня глядит он так? – шепотом возмутился Федор, подставляя ближе корзинку с листиками.

В десяти шагах от них, под тенистыми ветвями ели, сидел на низенькой скамье весьма несуразного вида старичок. Именно он и стал главным предметом обсуждения. А виной всему взгляд – выразительный и открытый, будто одним этим взглядом он хотел что-то сказать, говорил, и Федору даже казалось, что до него доносятся слова, настоящие слова из уст старика. Уж слишком продолжительно он рассматривал ребят.

Поначалу Федор пытался глядеть в ответ, затем думал просто игнорировать, однако все было без толку – этот взгляд касался искательной детской души и не давал совершенно никакого покоя.

– Не гляди ты на него, – унимала Ева. – Это исихаст, он тебе ничем не ответит.

– Какой исихаст? Что такое исихаст? – Федор растерянно вскинул брови. Редко встречалось ему такое, чего бы он не знал раньше друзей. За исключением, конечно, Ария, который и без того всегда узнавал все вперёд остальных.

– Настоятель Лука нам намедни гворил, разве ты не слушал? Должно, опять Дион тебя шутками отвлёк. Да и разве ты не видел раньше исихастов? Их среди нас, в четвертом округе, боле всего. Ныне из исихастов старики одни остались, энто уж среди народа процветает. Молодые веры не так блюдут, как раньше бывало. А вот с полтину лет назад исихазм многие и в юном возрасте могли принять, так уж тперича и доживают молча свой век. Исихасты – люди веры сильной, они особливый аскетизм соблюдают и в энтом аскетизме к духам становятся столь же близки, сколь волхвы или даже Жрец Верховный. Исихасты кушают токмо воду да хлебушек, не тешат себя праздниками и гуляниями земными и все время молчат. Ни словечка за полтину лет не произнесут. Но в энтом открывается сосредоточение духовное, природное, самый нравственный уровень жизни. Поговаривают, будто зверьё лесное исихаст понимает, будто он сам лес может слышать и на языке лесном бессловно гворить.

– И все одной Тишины ради?

– Не пойму, отчего ты так изумлённо энто сказал, будто труд исихаста приуменьшить хотел.

Федор стыдливо опустил глаза:

– Нет, я… не о том я. Странно все энто – что же такого в Тишине имеется, что ради нее способен человек… вот так. На вечное одиночество себя обречь.

В спор вступать Ева не хотела, а потому вновь вернулась к своему занятию, с отрезвляющей серьёзностью проговорив:

– Энто уж есть их выбор. Не нам о нем сокрушаться.

Размышлять о мире на пару с другом Ева безусловно любила, однако любила она его вопросы лишь до того момента, пока они не касались выбора других людей. Федору же, напротив, хотелось доискаться до каждого, разузнать его помысел. Отнюдь не из низкого желания влезть в жизнь другого, а из обыкновенной детской любознательности, перерастающей порой в навязчивое любопытство.

Между тем молчаливый исихаст продолжал свое наблюдение. Под проникающим взглядом Федор не находил себе места, пока на помощь не пришел настоятель Лука. Старик неспешно бродил по округу, созывая подопечных к урокам. Перед тем, как окликнуть Еву и Федора, он подошёл к исихасту и что-то шепнул ему, в ответ на что получил долгий теплый взгляд. Судя по всему, когда-то они были друзьями.

– И чего на меня так глядел он? – пробурчал Федор, прибившись к подошедшему настоятелю.

– Раз глядел, значит, что-то в тебе сыскал особливое, – отвечал ему Лука.

– Что ж особливого! – вспыхнул мальчик. – Юродство мое сыскал? Так для того и дара не нужно.

– Не язви, Федор. Отчего ты о болезни своей сразу думаешь? Сильно же тебя мальчишки ею загнали, а меж тем нет в ней такого зла, какое тебе видится. Я знать не могу, отчего Архипп на тебя загляделся. Но взгляда его ты не страшись, Архипп всегда человек славный был, со мною он коров с телятами в молодости пас, а на тридцатом году к духовности пришел, исихазм принял. Но глаз его незлобливый – ты, Федор, не страшись. В тебе много особливого, одного только братца своего припомни. Ведь рождение ваше было чудом магическим.

Они направлялись к месту уроков, где уже собиралась ребетня. Уроки для молодых тишинцев проводились на полянках за домом детей, бестенистых и широких – там можно было и с луком разгуляться, и в салки перед уроками поиграть.

– Что же в нас магического? – изумился Федор.

– Редкое чудо, ежли животина двумя телятами отелится, а уж когда два дитятка у девчушки разом родятся, так это знамением великим становится. В тот год, восемьдесят второй от спасения Тишины, вы и родились, как сейчас помню. Тот год знаменательным стал, тогда и четвертый Верховный Жрец венец принял, и год на плоды был щедр, на дожди и на солнце не скупился. Тогда я уж знал, что вас под опеку свою возьму – уж очень меня это рождение чудотворное восхитило. Предчувствие у меня, что неспроста два молодца разом в наш мир явилися. А твое имя, Федор, имеет даже историю интресную. Федором я тебя назвал в честь второго Верховного Жреца Федора, что силу Инмара унаследовал и Тишиной долго и добро правил, силой магической огонь подчинил. При нем наша вера взросла и укрепилась, а имя его в истории тем же огнем чудотворным выжженно. Так что и ты, дружочек, верь, что тебе сильнейшие предки наши покровительствуют, и в судьбе своей разочароваться не смей. Все нам даровано духами, и все неспроста.

Слова настоятеля несколько ободрили мальчика. Но Федор привык считать себя человеком твердым и скептичным, как бы сложно это не было в стенах набожной Тишины, а потому не позволил себе поддаваться сладким речам и легендам:

– Из-за юродства меня могут в четвертом округе навсегда оставить… не хочу я к людям убогим. Ведь и ходить, и гворить могу я, и ра-аботать способен! – в волнении он не сумел удержать нервный тик в конце речи, отчего все грозное возмущение неловко скомкалось и оборвалось.

Лука с сожалением глянул на подопечного.

– Будь судьбе покорен, смирен и следуй добродетели, тогда и духи тебе будут содействовать, и все сложится так, как прикажет Тишина.

– Безрассудно всю жизнь полагать на одну Тишину, – взбунтовался Федор, но взбунтовался только себе под нос, так, чтобы не услышал настоятель и не отругал его за очередные вольные речи.

Вместо настоятеля речи долетели до чуткого слуха Евы. Говорить что-либо девушка не посчитала нужным – слова только раздразнили бы друга. Вместо этого она взяла его за руку, позволяя ему обнять ее маленькие тонкие пальцы.

– Все будет добро, и мы вместе пойдем в третий. Ещё целый год! – весело шепнула она, когда они немного отстали от настоятеля Луки.

Ребята следовали за его широкой спиной, тихо перешептываясь о всякой ерунде. О ерунде было говорить проще, чем о далёком и неизвестном. Про себя Ева тоже боялась будущего, боялась оказаться в третьем округе без Федора, ведь никого в целом мире не было ей ближе него. Федор считал ее особенной, но не за рыжие волосы и веснушки на щеках, а Ева считала его особенным не за болезнь и не за чудную историю рождения. Все эти суеверия казались им пустыми. Друг для друга эти двое были особенными потому, что в человеке умели видеть человека живого, настоящего, свободного от легенд и мистицизма.

III

Они познакомились в шесть лет, когда чуть повзрослевшие дети, переселенные в общий дом (до этого они росли на попечительстве теток-знахарок), едва осваивали новый для них мир самостоятельной общинной жизни. В те ранние годы учились они мало, делали первые шаги в учении Тишины, возились под ногами у взрослых и лишь издалека наблюдали, как дети постарше учатся натягивать тетиву на древко лука и стрелять из него по самодельным мишеням. Ева как из маленького убежища глядела из-под шторки длинных светлых ресниц на то, как весело познают мир ее ровесники, как делают неловкие шаги и спотыкаются, звенят голосами, бегают друг за другом, объединенные радостным ощущением принадлежности к общему, единству Тишины.

В тот день ребята играли на озере. Под жарким солнцем все кругом густо заросло травой и цветами. Дети разбрелись вдоль берега, затевая ловлю головастиков, а настоятель Лука, усевшись на старом пне неподалеку, заговорился с настоятелем Мироном, которому скоро предстояло передать подопечных во взрослый мир.

Ева пряталась в густых зарослях некошеной травы вдали от берега, где девочки водили хоровод, обгоняя друг друга, и раздавался еще малознакомый звон смеха Агнии.

– Что делаешь? – от занятия ее отвлек чей-то участливый голос. Ева испугалась, дернула руками от неожиданности, однако виду не подала и подняла вверх спокойный кроткий взгляд, отыскивая говорившего.

– Цветы сбираю для венка, – сбивчиво пропищала она.

Одна рука Евы обнимала густой букет желтых одуванчиков с длинными стеблями.

– Тебя как зовут? – настаивал голос.

Ему было интересно, что за цветочные кольца носят на головах взрослые и как это делают, но Агния всегда отказывалась плести венки, а сам он не умел. Ева подняла глаза: над ней стоял невысокий мальчик с пытливым светлым взглядом. Она иногда замечала его в толпе детей во время уроков. На голове нового знакомого спутанно вились темные колючие волны. На мгновение Ева спуталась – ей казалось, что она несколько минут назад видела, как этот же мальчик уходил с остальными к озеру, а теперь он вновь стоит тут, перед ней.

– Ева, – она вновь опустила взгляд, опасаясь обжечься о непривычно-дружелюбный холодок его глаз.

– Меня зовут Фе-едор, – ужасно не вовремя исказил черты его лица нервный тик.

Федор смутился, предвещая привычную реакцию отвращения. Он с трудом выдавил непринужденную улыбку и протянул руку Еве. Вопреки опасениям, девочка лишь аккуратно протянула руку в ответ, а на лице ее не мелькнуло даже тени насмешки.

– А сплетешь мне венок? – развеселился Федор.

– Какой ты хочешь? – Ева повеселела вместе с ним…

– Из васильков хочу… У те-еб… у тебя очень красивые волосы. Тебе вот одуванчики пойдут. Хорошо умеешь ты делать венки, да? А сделаешь еще для моих друзей? Я тебя познакомлю.

Еву удивляла эта простота. Она не знала, почему Федор вдруг решил подружиться с ней в тот день и провел весь свободный час, собирая цветы для ее венков. Тем же вечером он познакомил свою новую подругу с братом и остальными, и Ева наконец поняла, почему она, бывало, видела одного и того же мальчика с темными неряшливыми волосами одновременно в двух разных местах. Ответ оказался прост, но не очевиден – этих мальчиков было двое.

С того дня Ева трепетно хранила в своей душе воспоминание о том, как скромный мальчик впервые заговорил с ней и подарил возможность стать не просто частью единого организма Тишины, но узнать счастье быть для кого-то другом. Ей думалось, что Федор давно оставил это воспоминание в прошлом, однако и он всегда оберегал его в своей душе и продолжит оберегать на протяжении всей своей нелегкой жизни, временами спасаясь только им одним.

IV

С раннего детства каждого тишинца готовили к усердному труду на благо всего селения, где у каждого есть свои собственные обязанности. Занятие человека определялось в тринадцать лет, а до этого времени детей обучали всему понемногу – от стрельбы из лука до тонкостей вероучения. Каждый должен был уметь возделывать землю, стряпать и шить, запрягать лошадь, правильно молиться и знать все традиции, по которым жили в Тишине с самого ее основания. Не обходилось и без военного дела – на селение, конечно, извне не нападали и даже не пытались напасть. Однако защищаться людей учили. Никто не знал, от кого – быть может, от русалок и чертей. Здесь считали, что человеку важнее умение держать в руках нож или лук со стрелами, нежели умение читать и писать. От чтения появляется много дурных вопросов в голове – а к чему народ, который станет задавать вопросы? Куда сподручнее занять народ оружием. Тогда он и дальше будет продолжать со всей сердечной искренностью верить в то, что ежедневное выполнение обрядовых действий, хлопки в ладоши и неразборчивые молитвы непременно спасут его от плохого урожая и приведут душу к полному спокойствию и счастью на земле.

Так или иначе, в Тишине была даже своя собственная дружина, члены которой содержались подле Верховного Жреца. Объявились они не так давно, одновременно с появлением самого Вельфа. Кто они и откуда – никто не знал. Слухи ходили самые разные, вплоть до темнейшего мистицизма, однако служили дружинники справно и народ не обижали, поэтому очень скоро про них все забыли. Всего дружины насчитывалось человек до десяти, обитали они в основном в первом округе, а простые народные потасовки как правило унимались самим же народом. Однако едва где-нибудь в очередной раз объявлялся смельчак, желающий выйти за пределы селения, срубить частокол, пробраться в священные обители волхвов или учинить еще какую-нибудь дикость, как дружинники мигом напоминали о себе и уводили бунтовщика туда, куда ему следует. Для мирного люда все это представление было одной только потехой.

– Каждая стрела равна ценнейшему перстню, не истратьте ни одной впустую, – скрипел голос настоятеля Лука, который, прихрамывая, бродил вокруг группы подопечных.

К деревянным столбам крепились самодельные мишени. Стреляли поочередно, передавая лук из рук в руки. С самого утра день обещал быть жарким. Дион лениво стоял в колонне позади брата, изнывая от надоедливых лучей опаляющего солнца. Желтыми полосами они играли на колючих завитках темных волос Федора, который, не оборачиваясь, сосредоточенно следил за всеми стрелявшими впереди. Он пытался разглядеть и в точности запомнить каждый жест и поворот стопы – любое, даже самое мелкое нервическое движение, происходящее в теле человека в момент меткого выстрела. Все это Федор складывал и переставлял в своей голове так, чтобы затем, когда подойдет его очередь, в точности повторить и сделать идеальный выстрел.

– Ха! – вскрикнула Агния, резко отпустив тетиву. Стрела ударила близко к центру мишени.

Рядом с ней, в соседнем ряду, стрелял Арий. Ему с трудом удавалось держать тяжелое оружие, тонкие побледневшие руки непроизвольно сгибались в локтях и подрагивали. Выстрел вышел слабым, а стрела даже не долетела до мишени.

– Научил бы его кто-нибудь хотя бы тетиву натянуть, – усмехнулся Дион.

– Волхвам така работа не положена! – насмешливо зазвенел запыхавшийся голос Агнии.

Настоятель лишь удрученно взглянул на тонкую стрелу в траве и махнул рукой, чтобы следующие по очереди принялись стрелять. Агния отбежала, передав лук в руки Федору. Притаив дыхание, все внимательно следили за его движениями. Арий с некоторым пренебрежением стоял в стороне, Дион присел рядом, не сводя с брата опасливый взгляд – Федору редко удавалось выстрелить, и каждый раз он ужасно из-за этого расстраивался.

– Думаешь, выстрелит? – шепнул Арий Диону. Тот лишь задумчиво повел плечами. Сам он никогда особенно не интересовался оружием, однако не мог не замечать, как каждый раз после очередной неудачи брат опускает в землю разочарованный взгляд. Федору тяжелее остальных, Дион хорошо это понимал и отчего-то считал себя перед ним виноватым.

Федор уверенно шагнул вперед, поворотом головы смахнул со лба непослушные кудри и мигом подхватил тетиву. Ребята позади уже начинали смешливо перешептываться. Обрывки чужих фраз, доносимые с ветром, спутывались перед глазами и мешали ясно разглядеть мишень. Отсчитав про себя до трех, Федор собирался выстрелить, однако в последнее мгновение очередной безумный всплеск сковал его тело, на секунду искривил лицо и заставил руки дернуться, выронив лук.

Настоятель разочарованно махнул рукой – иного ждать он не мог. Мимо пролетели меткие стрелы других ребят. Артистично скрывая собственную досаду, Федор передал лук в руки брата и невинно улыбнулся, открывая мягкие круглые ямочки по углам губ.

– В следующий раз, – кинул он.

– Разве ты не можешь просто не дергать руками? – шепотом поинтересовалась Агния.

– Не могу, – пожал плечами Федор и как-то странно оглядел собственные пальцы, словно бы он действительно мог совладать с этим недугом, но не знал, как вывести на разговор безликого демона.

Спустя несколько времени вновь подошла очередь Агнии. Она вышла вперед, в боевом размахе выпустив руки, повертела стрелу в воздухе. Подвязанное расшитым пояском белое платье путалось под ногами, а из-под тонких бровей звенел азартный черный взгляд.

– Настоятель Лука! – вдруг окликнула Агния. Новая идея пронеслась в ее голове, когда взгляд встретился с мишенью. – Можа замест меня исшо раз выйде Федор?

Арий и Дион одновременно переглянулись и вновь уставились вперед. На удивление настоятель согласился. Ему и самому было печально наблюдать исступленные попытки юродивого – быть может, хотя бы Агния сможет его научить. Федор вышел вперед, благодарно принял лук из рук подруги. Она одобрительно улыбнулась во весь свой широкий рот, словно совсем не слышала тихие смешки ребят за спиной.

– Токмо стрелы на него переводить, – раздавались голоса остальных.

– И чего настоятель дозволяет? – успел недовольно шепнуть мальчик в толпе, после чего в плечо ему ударил камень. Обернувшись, он наткнулся на сверкающий синий взгляд. Если бы в эту минуту Арий не подхватил Диона за локти, возможно, завязалась бы очередная драка за честь брата.

Тем временем Агния не отходила от Федора. Она встала чуть позади и вместе с ним придерживала тетиву, которая, скрипя, прогибалась и вытягивалась. До слуха доносилось взволнованное дыхание мальчика, Агния спокойно шепнула:

– Давай. Просто утихомирься, и бес тебя не буде точить, – она, как и все, искренне верила, что в приступах Федора виновата нечистая сила.

Агния всегда говорила с такой неприкрытой самоуверенностью, что предвкушение неминуемой удачи завладело и Федором. Он выпрямился, сдвинул брови и на этот короткий миг стал крайне похож на Диона в минуты, когда тот намеревался вступить в очередную перепалку с кем-нибудь из ребят. Туго натянутая тетива прорезала пальцы, локоть подрагивал в воздухе, и Федор чувствовал, как невесомо Агния пытается придержать его от неверного шага. Не слышались уже надоедливые смешки, не было укоризненного взора настоятеля и прежнего недоверия к собственным рукам – все отступило куда-то назад, пока здесь, в этом моменте, в ушах стоял только скрип туго натянутой тетивы.

– Давай! – крикнул Дион.

Стрела тихим свистом разрезала воздух и, хоть оказалась далеко от центра мишени, но все же долетела до нее. Это было большой удачей – Федор просиял. Про себя он сделал радостное открытие: в минуту полной концентрации внимания на маленькой черной точке в центре мишени ничего не могло вывести из-под контроля его тело. В голову плеснул бодрый удар самоуверенности.

– Охотником буде! – колокольчиком рассмеялась Агния, дважды хлопнув друга по плечу.

– Ага, вот тебе сказка… – пораженно шепнул Арий Диону.

– Завидуешь? – тот горделиво вскинул кончик носа, совсем позабыв о том, как минуту назад прятал глаза в страхе за промах брата.

Всеобщие ликования прервались новым поучением настоятеля Луки:

– Не каждому дано стать охотником, но уметь защитить себя от зверя иль злого человека обязан уметь каждый.

С уст Федора невольно слетела скептичная ирония:

– А от чертей не надобно защититься?

– А тебя за своего почтут! – злорадно вторил ему один из мальчишек в толпе.

Федор сконфузился, и блеск минутной удачи тут же отпустил его.

– От черта хитроумного нас волхвы обрегут, – настоятель Лука строго осадил ребяческий ропот. – Бояться нечисти не надобно. К человеку, что душой чист, пред собой да пред Тишиной честен, ни один черт не подберется. Гнев бесовской пред народом волхвы удержут, не зря каждую ночь они обряды ведут, силу Верховного Жреца укрепляют и ею стены наших жилищ защищают. Волхвы – народ особый. Знавал я одного в молодости, умный парень был. В первом округе чтению выучился, потом и сам нашу историю в книгу записывал. Хороший был он. Книгу Книг священную мечтал поглядеть, все изучал да изучал, сколь мог. Им-то, волхвам, руны да книжки эти знавать положено. Энто у нас все по-простому – на слове.

– И куда делся он?

– Избрали. Ныне в Верхнем мире, верно, подле предков, блаженствует. В день искупления его от волхвов выбрали, вот и отправился. Велика честь! Не зря, видно, столько к Тишине приобщиться мечтал. Сбылась мечта. Оно, детятки, вона как – что у Тишины попросишь, то и дарует она тебе. С тебя спрос малый – закон соблюдать, порядок человечий чтить да духа не прогневить. А Тишина уж сама распорядится, чего положено тебе. Так и избранных выбирают. Завтра день искупления уж, помните вы? К празднику такому приготовиться надо бы. Я вам историю не сказывал, малы вы были больно, а тперича скажу, тперича вы подросли. Празднество искупления случается раз в три года, падает оно на день весеннего равноденствия. То праздник особый – не день, когда все пляшут, но день, когда вера наша крепится и всею силой своей имеет шанс заявить о себе. В день искупления Верховный Жрец избрает по человеку от каждого округа. Стать избранным – честь великая. Энто шанс вверить судьбу и жизнь воле духов, выказать свою преданность и чистоту веры им. Четверо избранных от каждого округа становятся, по преданию, проводниками слова Верховного Жреца в мир духов – Верхний мир. С ними отправляются от каждого округа дары и благодарности предкам, за что взамен избранные получают вечный покой и душевную гармонию, но не на земле, а над нею – подле предков и в единении с природой. О такой судьбине мечтает каждый. Не думайте спросить, как выбрается избранный, какой он должен быть на вид и на слово – то неизвестно ни мне, ни другому кому. Всегда энто люди разные, не похожие ничем друг на друга. Но скажу я так – избранный человек непременно честен и светел. Душу черную в Верхний мир не направят.

– Слыхал? Тебе не светит избранным стать, – подтолкнул кто-то Федора.

– Чево сказал? – Дион мигом пришел на защиту.

– Ему бес душу очернил!

Завязалось обсуждение, и про стрельбу из лука скоро все позабыли. Знание традиций не уступало в важности умению метко стрелять.

Уроки длились недолго. Возраст не позволял настоятелю слишком много времени проводить с шумными детьми, поэтому перед обедней их занимали кухари – готовить на весь округ было непросто, и помощь старших ребят приходилась весьма кстати.

V

– Интресно теперича, кого выберут для праздника искупления.

Вечером Агния и Ева спустились в комнату к мальчикам. За окном давно стемнело. На табурете у кроватей теплился выигранный утром огонек. Остальные соседи разбежались по соседним комнатам, где уже заводили вечернюю игру в камешки, поэтому никто не мог помешать тёплому уединению скромной компании. Перед сном оставалось еще несколько времени для сплетен и обсуждений прошедшего дня. Жизнь столь редко радовала интересными происшествиями, что завтрашний день искупления, магическая легенда и интрига выбора избранных волновали юные искательные умы.

Ева сидела на кровати Федора, рассматривая полупрозрачную ночную синеву в окне – все пыталась разглядеть звезды, однако вместо них видела лишь желтые остатки заката в углу небесного полотна. Агния бесцеремонно упала на кровать Ария, которую тот минуту назад долго и педантично разглаживал. Арий шумно вздохнул – прогонять Агнию было бесполезно, поэтому он просто сел рядом, замест всех возмущений выказывая одно только молчаливое негодование. Не прошло и минуты, как с другой стороны к ним подлетел Дион, с вызывающей наглостью запрыгнувший на свежевыстиранную подушку.

– Лучше б не выбирали никого, – пробурчал тем временем Федор, весь вечер хмурый и занятый размышлениями.

– Почему? – оглянулась Ева.

– Я б хотела быть избранной, штобы можно было побывать в хоромах самого Жреца, – зазвенела Агния, – а потом исшо все эти почести, праздник, а после – вечна почивальня в мире духов и гармония, и никакой тебе заботы.

– И не надо всю жизнь гнуть спину на полях, – кивнул ей Дион.

На лице Ария выразилось взрослое выражение, совсем не подходящее юным чертам, какое бывает в минуты едва скрываемого раздражения и как бы говорит: «Вы все слишком много думаете, вам так не положено. Оставьте эту работу тем, кому умение думать дается лучше».

– Какие вы дурные, ага. Вам токмо бы отдыхать, и чтобы все очень просто. Ведь в энтом куда большее значение заключается, там и душевная гармония, и достижение истинного равновесия в чистоте Тишины…

На полуслове его уже никто не слушал – длинные речи о чистоте Тишины и постижении истины все и без того знали наизусть. Монотонный голос Ария сливался с усыпляющей теплотой весенней ночи. В коридоре шаркали шаги настоятеля, а единственная свеча на табуретике то и дело опасно колыхалась, так что Еве постоянно приходилось унимать огонек ладонью.

– И к чему вам энто? – Федор наконец перебил начало затянувшейся речи. Что-то ужасно возмущенное всплеснулось в нем. – Искупление души, жизнь среди духов… Не лучше ли остаться здесь, в мире энтом? Вот мне и здесь добро. Да, не такой дивный энтот мир, как тот, но и в нем сыскать можно много интресного.

– Да, – Дион, казалось, был готов согласиться с любой точкой зрения. Его самого вовсе не волновали вопросы духовные. – Не уйду никуда, пока волков вживую не посмотрю!

– А я бы хотел Верховного Жреца поближе увидеть, ага, – Арий тоже замечтался, – поговорить с ним, ага. Он, должно быть, очень много знает. А магия, вы видели магию? Какой же человек смог бы голыми руками костер поджечь!

Разговор тянулся тихо и неспешно, по-ночному. Неясно отчего, но все говорили вполголоса и готовы были рассказать все подряд мысли, приходящие в голову, не утаивая ничего про себя. Пока продолжались обсуждения, Агния, уложившая голову на маленькое плечо Ария, незаметно засопела, а тот застыл в одном положении, не позволяя себе шевельнуться. От ее волос мягко пахло последним весенним снегом. Агния засыпала точно так же быстро, как и просыпалась – словно в один миг кончался в ней сумасшедший запас бурных ветров, и утихал вместе с ними колокольчик, чтобы подготовиться к следующему дню, полному смеха и забот.

Ева мелко перебирала пальцами по ладоням. После дневных разговоров с Федором и настоятелем Лукой ее мысли беспременно посещали странные догадки, объяснения которым девочка не могла отыскать в своем сердце. Она была очень умна. И, под стать Федору, часто размышляла. Совсем немного размышлений требовалось, чтобы отыскать в Тишине множество таких странностей и несовпадений, которые невольно толкали на весьма сомнительные умозаключения. Многое из того, что рассказывал настоятель Лука, знахарки или другие взрослые, совсем не сходилось с реальным миром в таком виде, в каком должно было. Это ужасно беспокоило Еву. Она волновалась, отыскивая странности, но просто не могла не замечать их.

Внезапно большой палец уцепился за ниточку на запястье – Ева наконец оторвала взгляд от черного неба и взглянула на собственные руки и на ниточку, в которой запутался ноготь. Черная нить, уже год болтавшаяся на запястье напоминанием о той тесной связи, что сплетает ее с друзьями. Сразу вновь стало как-то спокойно – в этом непонятном мире она не одна. И этого вполне достаточно.

– Одиноко… иногда, – тихо проговорила девочка как бы совсем не к месту, но будто бы очень даже в лад всеобщего настроения. – Интресно, одни ли мы в энтом мире? Одни ли в Тишине?

– Не одни, я уверен, не одни! – подхватил Федор и после недолгого размышления добавил:

– А никогда не задумывались вы, что не так просто все? Что не так просто в мир люди являются, не от одной токмо природы. Замечал я среди взрослых из третьего округа тех, кто сильно похож на наших. Ведь не просто так. Есть мысль такая у меня, что рождаются люди похожими друг на друга, потому что передаются детям черты родителей, именно кровных родителей, и так отличаемся мы друг от друга, но при том есть вот такие похожие, как я и Дион. Так и предположить можно, что были родители наши с темными волосами и светлыми глазами, а, значит, быть может, живут ныне где-то в третьем округе и даже не знают, что мы вот тут растем.

– И что же? – проговорил Дион. – Живут и живут, а нам-то что?

– А то, что так выходит, будто основан наш порядок на странном, – Федор побоялся сказать вслух слово «неверном», – учении. Весь вечер об этом думал я. Глядите, – он еще больше понизил голос, – гворят нам, что все в нас – дары природы, и ежли ты, к примеру, темноволосый и кареглазый, как Агния, ты, значится, по призванию ремесленник или охотник и лучше всего токмо в энтом деле себя явишь. Но ежли допустить, что наш вид – лишь подарок от кровных родителей, то не имеет смысла все энто. Ведь просто совпадение, к примеру, что у нас с Дионом именно светлые глаза, а не темные, как у Агнии. Просто совпадение, что наша мать имела такие глаза. И как же тогда можем мы судить о назначении человека по этому совпадению?

– Что за глупости, – скривился Арий, одарив Федора высокомерным взглядом, в котором без труда читался раздражающий снисходительный тон.

Федор хотел было что-то резко ответить, однако в очередной раз слово сбилось нервическим вздрагиванием головы.

Спорить с друзьями было бесполезно – любое слово Федора могло непроизвольно прерваться этим вздрагиванием, после чего все молча кивали, не скрывая все той же снисходительности, и как бы говорили: «Что и требовалось доказать». Что и требовалось доказать – в тебе живет бес, а потому ты не можешь здраво рассуждать, всякая твоя идея будет принята за бесовские проказы, а мы лишь снисходительно кивнем в ответ и через минуту забудем все, о чем ты говорил. Можешь пытаться понять нас сколько угодно, но мы ни за что не будем слушать детские домыслы, которые нашептывает тебе демон, дергающий твое лицо. Можешь пытаться понять нас сколько угодно, но мы никогда не поймем тебя.

Все это прочитывал Федор в снисходительных взглядах и кивках друзей, остальных ребят и всех взрослых, с кем он пытался говорить о серьезном.

– Как мы можем пренебрегать легендой о могучих дарах четырех чародеев? – Арий продолжать торжествовать в беспроигрышном споре.

В ответ на непонятливые взгляды он со вздохом объяснил:

– Нам энто настоятель уж несколько лет назад сказывал, а вы все прослушали, вот и придумываете тут, ага. Легенда о дарах чародеев гласит, что во времена, когда Тишиной управлял первый Верховный Жрец – Инмар – не было еще никакого разделения по округам. Люди жили нескладно, а оттого находились те, кто не знал, чем себя занять, те, кто пытался самостоятельно искать истину и лишь порочил великие учения. В Тишине зачинался беспорядок, но у Инмара тогда было четыре ученика – четыре чародея. Когда первый Жрец состарился, пришло время ему передавать свою магию одному из четырех чародеев. Гворят, все они были достойны, и, чтобы избегнуть разрушительных ссор, все четверо отправились в путешествие за границы, отыскивать в лесу самый достойный дар для духов. Спустя день вернулся первый чародей. Волосы и глаза его были белы и чисты, как небо. Даром своим он преподнес шкуру рыси. На следующий день вернулся второй чародей, глаза и волосы его были черны, как ночь, а подарком леса он принес лосиные рога. На третий день явился чародей с двумя дарами – то были шкуры волка и лисицы, а глаза того чародея были зелены, как земля. Последним вернулся самый юный чародей, в руках его спала красивая синяя бабочка. И молвил Инмар свое решение – забрал каждый его ученик свою долю Тишины, и были тогда основаны четыре округа, где на каждого тишинца находилась достойная ему работа. Все дары были сожжены на огромном костре в том месте, где теперь стоит святилище. Тогда и природа подчинилась могучей силе чародеев, и стала создавать человека под стать его назначению. А рысь, лось, волк с лисицей и бабочка стали покровителями своих округов. Но именно первый чародей – Федор – был признан сильнейшим, и именно ему была передана магическая сила Инмара, после чего Федор стал вторым Верховным Жрецом и признал первый округ – округ рыси – местом священным и обителью волхвов. А вот наш четвертый округ основал последний чародей и наделил его покровительством бабочки, ага. На твоём месте, Федор, не посмел бы я позорить столь великое имя, подаренное тебе Тишиной.

– Даровано оно мне настоятелем Лукой, а не Тишиной! – взбунтовался Федор. – Тишина вообще не…

– Ева, Агния, а ну наверх, к себе! – заскрипел голос. Скрюченная фигура настоятеля Луки показалась в проеме. Синюю дымку за окном давно заслонило чернеющее полотно, а маленькие огоньки в комнатах тушились один за другим.

Вновь всю ночь слышно было, как воют за стеной частокола дикие звери.