Читать книгу Тишина - Ирина Таланкина - Страница 3

I

«Князь мира сего».

– Лес этот недалеко. Видал ты его за дорогой, к югу от деревни. Во чаще прячутся магические огни. Не всем они открывают свою правду, но ежли откроют единожды – от истины не скроется человек. Огни эти зовутся Тишиною. В Тишине могучий народ живет, тишинский народ. То люд особый – ничему за сотни лет они не покоряются, ни к одной лживой правде не примыкают, веру в свою собственную магию хранят и духов своих почитают. Токмо это тайна, Влад, запомни – тайна великая, нашим людям токмо открытая. Воспрещено в энтом мире правду магическую разглашать. Здесь – всюду демоны красные, токмо близок конец им. Я чувствую это. Сила лживая долго никогда не жила и жить не будет.

– Расскажи еще про Тишину, пожалуйста.

– Про Тишину… что же, радует меня твоей интрес. Там все иное, не как здесь. Там люди природе отданы, природе своей молятся. Там настоящая магия, там лес царствует над человеком, и в этом царствии человек себе покой истинный находит. Тишина, она на нашу деревню похожа, токмо покрупнее будет величиною. Там каждый другому брат. Там истинно все равны. Пред лицом духов равны, пред лицом Верховного Жреца. Не дивись, Верховный Жрец – энто у них человек есть такой особый, между духами и людом простым посланник… Он силою магической владеет, огонь подчиняет. И душа, единожды отданная Тишине, навсегда тишинскою станется.

Даже дворовые собаки устали лаяться под окном и только тихонько скулили, убаюкивая юного сына немолодой селянки. Влад слушал волшебные сказки. Сказки о лесных огнях – о Тишине. И всегда так они его пленяли, так очаровывали, что хотелось слушать и слушать – Влад закрывал глаза и бывал там, в этой самой Тишине, наблюдал ее беспременно кипучую жизнь, видел, чувствовал тех самых духов и ту самую небывалую магию Верховного Жреца. Поглядывал на серебряный диск волшебной луны – и засыпал под неторопливые рассказы матери.

Сказки захватывали юную душу, и без того в самом деле склонную к некоторому мистицизму. Мать прощала ему эту наивность, даже подначивала ее новыми историями, и всегда об одном – о Тишине.

По деревне издавна гуляли легенды о загадочном месте, где будто бы веянием чудес сбывается любое желание, или лесные звери начинают разговаривать на человеческом языке, или русалки втягивают в топь – интерпретации звучали отовсюду самые разные. Стремительный прогресс советской пропаганды едва ли мог победить самые обыкновенные деревенские легенды, складывающиеся в этих землях веками – нет, вера в магическое неискоренима в человеке, и все так же, как и сотню, или, может быть, две сотни лет назад, сельские ребята боятся встретить лешего по ночам и рассказывают друг другу байки, услышанные от взрослых, которые те, в свою очередь, слышали от своих родителей.

Влад особенно любил сказки про Тишину.

В полусне он одними губами повторял за матерью тоскливый напев:

– Белолицая луна,

Мне мила ты и верна;

Светоносная луна,

Ты одна мне отдана.

Возврати, луна, домой

Тех, кто не нашел покой.

Разбуди, луна, во мне

Веру мудрой Тишине.

Проживи, луна, со мной

Путь тернистый и густой.

Сбереги, луна, народ,

Что под солнышком живет.

Белолицая луна,

Мне мила ты и верна;

Светоносная луна,

Ты одна мне отдана.

Верю мудрой Тишине,

Правда ей и сила мне.

И да будет так!

Тепло и спокойно в избе. Серебристые капли лунного света струились сквозь мутные стекла и бегали по стенам, путались в узорчатых занавесках. Загадочный молитвенный напев – Влад старался запомнить его наизусть. В груди разливалось тепло от звука хорошо знакомой песни. Мама всегда учила его, что даже самая глупая сказка порой способна спасти целую жизнь.

II

Непроходимый лес чернел через дорогу к югу от деревни. Ходить туда было опасно и строго воспрещалось. Но без надзора взрослых деревенская ребятня тайно пробиралась к неизведанным территориям. Никто не знал, где заканчивается этот лес. Чем страшнее, чем опаснее, тем интереснее было проверить – что скрывается в тенистой листве. Загадочный гул, ощутимый не слухом, но всем телом, соблазнительно притягивал всеобщий интерес. А легенды! Бесчисленное количество легенд наслушались друг от друга ребята – и вот они, лесные огни.

Компания деревенских мальчишек толпилась в тени высоких сосен. На самых подступах к неизведанному краю былая уверенность мигом рассеялась – гул леса уже не казался столь манящим, а только пугал. Ветер гудел, и казалось, будто рычат из глубин чащи дикие звери.

Только Влад продолжал тянуть ребят вперед.

– Успеть бы, пока никто не видит! Давайте, поглядим скорее!

Самый младший в компании неуверенно потоптался на месте, оглядел остальных и вместе с ними отступил назад.

– А если заблудимся… Или увидит кто, – промямлил он в ответ на вызывающий взгляд Влада.

– Ну и слабаки же вы! А ты – пуще всех! Я дорогу знаю, мне мать рассказывала. Вон, видите ту дорожку – взгляните же! Она протоптана ведь кем-то!

– Грибники должно быть…

– Дурачок, какие здесь грибники? Наши деревенские в этот лес чухаются ходить. А чужой тем паче не сунется. Это волшебники из Тишины здесь ходили, правду я вам говорю. Пойдемте по тропе, там к ручью и вперед – мы найдем волшебные огни!

Влад оставался один у подножья леса. Остальные ребята отошли назад к дороге.

– Так и шагай, раз не страшишься! – крикнули ему старшие.

– Не пойду я один, – сбился Влад.

Среди деревенских его знали многие – мальчик рос весьма разговорчивый и любопытный, благодаря чему об окружающем мире не по годам осведомленный. Дети, особенно младшие, любили его за наглость характера, в то время как взрослые крайне настороженно относились к излишнему мистицизму местного заводилы. Влад имел нехорошее пристрастие ко всему опасному и часто втягивал в свои интересы других ребят. Со временем, когда стало очевидно, что ребяческая тяга к сказкам с годами не утихает, а только растет, недоверие к Владу начало закрадываться даже в умах старших друзей. И вот уже все реже слушала его местная компания, и уже никто не хотел идти вслед за Владом на отважные поиски загадочной Тишины – когда сказка норовила проникнуть в реальность, у ребят тут же просыпалось желание поскорее вернуться домой, играть в опасные игры на безопасной территории.

Девочки тоже не хотели водиться с Владом. Особенной красотой он никогда не выделялся. Черные глазки казались совсем маленькими и невыразительными из-за длинного горбатого носа, сам он всегда ходил как-нибудь нескладно и одевался как-нибудь наперекосяк. Впрочем, Влада это не особенно заботило – зачем красоваться перед людьми, когда мир вокруг такой большой и неизведанный?

Но была одна девочка, которую Влад знал столько же, сколько себя. Они жили по соседству. У нее было очень красивое имя – Семела. Семела никогда не придавала значения красоте своего имени, лишь однажды рассказала, что назвали так случайно: «У бабули дома лежала книжка старая какая-то, вот вычитала мама оттуда имя такое. Решила, что красивое, вот и назвала, должно быть».

Семела была простая, и Влад любил ее за это. Ей нравилось слушать его сказки. Между тем, глупо было бы считать, что между ними происходила какая-нибудь настоящая любовь. Влад даже сам порой задумывался об этом. Любви такой, как у старших, между ними не случилось – они были слишком малы. И слишком близки друг другу душой. Они любили друг друга как брат и сестра.

Но Семела и вправду отличалась своей красотой. Глаза у нее были большие и лучистые, светились как две голубые жемчужины. Она много улыбалась, но всегда как-то скромно и едва уловимо, и от улыбки этой расходились круглые ямочки на щеках. Вся она была такая маленькая и круглая, как сверкающая лунным блеском жемчужинка. Семела никогда не хотела раньше времени взрослеть. Однако порой ей приходилось. Деревенские отчего-то не любили очаровательную Дюймовочку и детей своих к ней старались не подпускать.

– Что, опять не пошли они с тобой в поход?

Семела кружилась на самодельных качелях во дворе. Влад с досадой плюхнулся рядом:

– Трусят.

– Если б можно было мне выйти с деревни, я б пошла с тобой!

– Не «если», а «когда», Селька. Когда. Когда-нибудь тебя пустят.

– Когда-нибудь пустят, – она вздохнула с наигранным воодушевлением. Верить в свободу очень хотелось, но совсем не получалось.

Влад улыбнулся ей, готовый еще что-то сказать, но Семела быстро перебила его очередные сочувствия. Говорить о своем доме она не хотела.

– Пела твоя мама сегодня такую песенку хорошую! Только забыла я… Мотив помню, а песенку забыла, – она сильнее раскачивалась на скрипучей дощечке.

– «Мудрой Тишине»?

– Да, ей! – Семела заметно ободрилась новым разговором о сказках. – Столько знает твоя мама. Нравится мне, как поет она во дворе по утрам.

– Это она напевает, пока со скотиной возится.

– А красиво ведь! Чебер3!

– Чебер… – задумчиво вторил Влад. – Ты удмуртский знаешь?

– Бабушка знала да говорила. А ты мне песенку спой, я песенку хочу.

– Мама сказала, будто это не песенка, а молитва такая. В Тишине будто все молитвы песенками поют.

Он рассказывал так, словно Тишина и в самом деле существует. Семела радовалась такому разговору. Ей нравилось думать, что Тишина существует. Что существует мир, в котором нет ничего, что здесь. Совсем другой, как в книжках. Настолько ей это соображение нравилось, что все песенки и истории, выдуманные мамой Влада, она требовала непременно запоминать и рассказывать, да так, чтобы не пропустить ни одного слова. Вот и в этот раз девочка нахмурилась, как бы предполагая, что просьба настолько очевидна, что ее не следовало бы и вслух произносить.

– Белолицая луна,

Мне мила ты и верна;

Светоносная луна,

Ты одна мне отдана.

Верю мудрой Тишине,

Правда ей и сила мне.

А дальше я не запомнил. Я у мамы спрошу и обязательно тебе запишу в тетрадке.

– Обязательно запиши, – из-под нахмуренных бровок мелькнула улыбка. Семелу всегда выдавали смешные ямочки на щеках.

Вспомнив о песенке, Влад так увлекся ею, что совсем забыл спросить Семелу о доме. Ночью он слышал стук и крики и ужасно разволновался о ней. Впрочем, Семела улыбалась и совсем не подавала виду о произошедшем.

В детстве ей никогда не рассказывали сказки, поэтому она с жадностью слушала Влада. Больше всего на свете Семела любила интересные сказки. Книг дома не было, поэтому знала она только сказки лесные, местные – и, ни разу не видавши Тишину, обожала ее всею душой. В Тишине каждый другому брат, а в реальном мире все будто бы друг другу чужие. И даже когда слышат скандалы из окна бедной избы, никто не приходит на помощь. Знают ведь, как там живут – и все равно никто не хочет помочь хотя бы маленькой девочке.

Здесь никто не признает волшебства, никто не подчиняется ему. Вера у народа одна – в партию. Остальная воспрещена. И даже если настоящая вера где-то есть, то прячется. А там, в сказке – там все верят в волшебство, не задумываются, есть оно или нет – там живут с волшебством.

Влад закружил Семелу на качели так сильно, что в ушах зазвенел холодный ветер, а волосы болтались туда-сюда, укутывая лицо. Откинув голову, девочка всей грудью вдохнула воздух – она слышала гул леса. Она понимала его гул лучше, может быть, чем Влад, но никому об этом не рассказывала. И в голове представлялось, будто бы гул этот из сказки – будто бы сейчас в Тишине такой же гуляет холодный ветерок, и поют свои молитвы лесные волшебники.

III

– Дурачок же ты, Влад, – строго взглянула на него Семела. – Ведь «белолицая» с буквой «о» пишется. Ты что, уроков совсем не слушаешь?

Она держала в руках раскрытую тетрадь с рисунками, в которой Влад утром записал песню со слов матери. Семела долго не хотела доверять ему свою драгоценную тетрадку, однако в конце концов сдалась, о чем скоро пожалела. Влад наделал кучу ошибок.

– Надо было самой мне записывать, – бурчала девочка.

– Ты знаешь, моя мама не пускает чужих к дому.

– Попросил бы ее записать ее рукой.

Влад стесненно спрятал руки за спиной и тихо проговорил, будто бы надеясь, что Семела не услышит:

– Она… она не пишет.

– Не умеет писать? – громко удивилась девочка.

– Не знаю. Отстань, Селька.

Продолжать расспросы Семела не стала. Впрочем, ошибки Влада в своей тетрадке исправлять она не решилась. Оставила на память – даже эти глупые детские ошибки на грязных страницах обладали каким-то пленительным шармом. У Влада был красивый угловатый почерк. Этим почерком он показывал Семеле, как, по словам его матери, рисуют руны лесные волшебники. Половина тетрадки была изрисована этими рунами. Другая половина – в лицах и глазах, листьях и цветах, какие, по фантазиям Семелы, растут в магическом краю Тишины.

– Ты только умничаешь, Селька, – они вновь заговорили о школе. – Тебе просто повезло, что ты старше.

– Всего-то на год, – наигранно обиделась Семела и капризно вздернула носик.

– Мы с пацанами сегодня после третьего урока хотим в вышибалы у школы сойтись. Приходи смотреть, как мы умников из «Б» подшибем. Интеллигенция вшивая! У них там есть один, много он о себе возомнил…

Семела с улыбкой слушала его рассказы о гонках со школьными ребятами:

– Как бы вас не выгнали со двора-то.

– Так ты придешь?

– Давай позову я Сему из седьмого «А», чтоб за вас играл. С соседней деревни он и давно за мной крутится, так вот пускай хоть вам поможет.

– Давай! Так-то мы их точно разобьем.

– Тебе бы только погоняться за кем-нибудь, Влад.

– Не правда! – возмутился мальчик.

– Правда-правда, – Семела еще веселее задразнилась. – Все тебе лишь бы первым быть. С пятого класса уж в главари школы метишь. Куда тебе!

– А поделом им. Они, вона, надо мной посмеиваются, будто я все еще в сказки верю, а сами-то… сами-то они во что верят?

– Партию не жалуешь ты, не возьмут тебя в пионеры, – рассмеялась Семела.

Путь до школы лежал долгий. Они всегда ходили вместе, невзирая на то, что в школе над Семелой посмеивались, мол «Селька с пятиклашкой возится». Дорогой можно было столько всего обсудить, столько всего напридумывать и сообразить на двоих. Они любили мечтать. Особенно в эти минуты – когда благодаря школе строгий родитель позволял Семеле выйти за пределы деревни. Они редко встречались с другими ребятами, потому что ходили всегда специальным обходным путем, даже если рисковали опоздать на уроки – этот путь позволял пройти мимо леса. Ничего красивее не было этого леса. И, даже если никто не констатировал это вслух, мысленное восхищение невольно просыпалось в головах обоих.

Черный лес бушевал холодным утром. Ни Семела, ни Влад не боялись его.

IV

Весна редко радовала спокойными вечерами. Давно стемнело. Сумерки грохотали раскатами грома. В такое время мама всегда подолгу задерживалась на пахоте, и Влад ждал дома один. В печи постукивали дрова. Пока на улице бушевал ветер, дома было тепло и уютно. Мальчик сидел на кухне за уроками, когда в дверь слабо постучали.

Гость оказался ужасно нетерпелив. Не успел Влад сделать пары шагов к сеням, как стук раздался снова – громче и настойчивее.

– Мама дома? – Семела повалилась на порог, когда Влад открыл дверь.

Пушистые волосы намокли у висков и спутались. Одежда на ней была домашняя – в этот вечер Семела не собиралась приходить в гости. Что-то вынудило ее.

– Селька, ты чего? Что случилось? – Влад помог ей подняться в дом.

– Мама дома? – впопыхах твердила девочка. Она почти плакала, и в стыдливых попытках сдержать слезы милое круглое личико казалось злым и ужасно рассерженным. Влад даже испугался, что злится она на него.

– Нет.

– Усто4! – выпалила девочка.

Жемчужные глаза сверкали отчаянием и метались по всему пространству кухни, отыскивая себе местечко и не решаясь примкнуть никуда особенно. В гостях у Влада Семела была впервые. Его мама была ужасно строга в этом отношении – никому из чужих не дозволялось входить в дом. А чужими для нее были все в деревне. Семела знала, что, несмотря на всегдашнюю доброту и приветливость, мама Влада непременно прогонит ее, если застанет в своем доме.

В этом доме пахло особенно. Влад того никогда не замечал, но Семела даже в суете отчаяния заметила приятный запах старины. Она порывисто прошагала по кухне, как бы стыдясь своего появления, после чего в бессилии прижалась к теплой печи. В ее доме никогда не топили весной. А здесь печь была такая большая и горячая, и так она вкусно пахла, что хотелось ее обнять и заснуть.

– Селька, – Влад не знал, что предпринять. Он был ужасно напуган.

– Прости, прости, прости, – Семела зажмурила глаза и быстро затараторила. – Зря я к тебе… я сейчас посижу… пережду… и уйду куда-нибудь. Прости, Влад, ты мне один спаситель.

– «Куда-нибудь»? – рассерженно повторил Влад. – Селька, быстро признавайся, чего у тебя?

Он уже понял, что стряслось. Рано или поздно это неминуемо должно было случиться. Влад сердился не на нее, не на бедную милую «Сельку», а на ее отца. Стук ветра в окне заглушил крик из соседского дома. Влад незаметно глянул на улицу – свет в доме Семелы погас. Что там происходило теперь, оставалось только гадать.

– Я попрошу маму тебя оставить, – запросил Влад, не дожидаясь разъяснений девочки. – Я упрошу, Селька! Ты у нас переждешь.

Она отрывисто мотала головой. Влада всегда это раздражало в ней – она была слишком горда. Даже в укор себе. Семела наотрез отказалась проситься в чужой дом. И, как явилась бы мама Влада, тут же удрала бы куда-нибудь на улицу. Или в лес.

В лес. Вполне в ее характере было бы спрятаться там, не разбирая дороги.

– Боюсь я туда… – Семела кивнула в окно, в сторону своего дома. – Отец маму почти убил, он и меня, и меня убьет…

Она вся тряслась и не могла сделать и шагу от печи.

– Я побегу к соседям! – предложил Влад. Страх передавался и ему.

Жемчужные глазки округлились и сверкнули:

– Попробуй! – с наглым вызовом бросила Семела. Страшная обида обреченно взвыла ее голосом. – Только считают все деревенские мать мою за ведьму! Не пустит меня никто. И за маму не вступятся. Скажут, что поделом убил. Поделом убил! Всегда говорят так они. Будто поделом ей!

– Глупости!

– Вот и не глупости! Погонит тряпкой меня со двора тетя Ксюня, злая она. И Савельев злой, бранился он на мою маму! Не пойду – даже проситься к ним не стану, все они злые, злые!

Влад навсегда запомнил это лицо – маленькое и всегда доброе, почти родное, одной минутой исказившееся животным страхом, но страхом таким, какой способен в осколки разбиться о непомерную человеческую гордость. Гордость, непонятно откуда возникшую в маленьком детском воображении, и без того всю жизнь угнетаемом бесконечными нападками отца и отстраненностью матери. Гордость, взращённую всеобщим порицанием.

Только теперь Влад вспомнил. Взрослые и правда всегда обходили стороной Семелу. А ее мать он и вовсе никогда не видел. Кем она была? И почему Семела всегда так мечтала убежать в сказку? В свою сказку.

Сказка – единственное место, которому она доверяла.

Влад вдруг подскочил на месте и радостно воскликнул:

– Селька, я придумал! Спрячься в сказке… в Тишине. Я знаю дорогу, я помню, мне мама рассказывала. Я тебе покажу!

– В Тишине! – Семела вскрикнула так восторженно, будто только этого и ждала.

– Пойдем, соберем тебя в поход, – с непоколебимой серьезностью произнес Влад.

Порабощенная страхом, Семела с простодушной искренностью верила всему, что выдумает ее богатое на сказку воображение. Она была будто в болезни сознания и не доверяла никому, кроме той, что всегда спасала ее. Мысли о действительном существовании магии оберегали беспомощное сознание от горестей реальности, и вот в момент – момент совершенного краха реального мира – сказка полностью заполнила ее сердце.

Влад отвел Семелу в свою комнату и дал теплую одежду. Пока девочка переодевалась, он на кухне собирал ей сумку в дорогу, между тем в мыслях сочиняя, как безболезненно вывести затуманенный разум из этого волшебного забытия. Лес – единственное место, куда она готова была отправиться добровольно, без припадка истерики. Но далеко она не уйдет, а в редколесье диких зверей не водится, тем более Семела пойдет по известному ему пути – там безопасно. Так рассудил Влад. Только в лесу Селька будет спокойна – там она сможет переждать эту ночь.

Они стояли у подножья леса. Проезжая дорога была пуста и бескрайним черным полотном уходила в далекий туман. Высокие сосны качались и скрипели. Владу стало не по себе, он глянул на Семелу – она улыбалась. При первом взгляде можно было бы подумать, что девочка абсолютно счастлива. Но Влад узнавал в ней странное безумие: синие глаза неспокойно бегали и светились во мраке холодного вечера. Он не слышал, но знал – сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. Семела слышала грохот и чувствовала бескрайнее могущество дикого леса, неподвластного маленькому и нелепому могуществу человека.

– По той дорожке шагов сорок, и встретишь ручей, – нерешительно проговаривал Влад. По пути он успел несколько разувериться в своей задумке, но Семелу было уже не остановить. – По ручью на север – там найдешь Тишину. Он впадает в их лесную реку, и кругом этой реки гуляют волшебники. Только ты не торопись, иначе собьешься с пути. А лучше вообще где-нибудь в редколесье посиди до утра…

Семела внимательно выслушала, после чего кинулась к нему, заключив в крепкие объятия. Владу становилось все страшнее. Она и вправду будто бы прощалась, обнимала шею, гладила его неровно остриженные черные волосы. И тихонечко шептала, будто заговаривая на нем свое магическое заклинание:

– Не буду, не буду торопиться! Обязательно дойду, только бы не домой. Только ты потом тоже приходи, ведь Тишина эта наша, общая. Я тебя подожду где-нибудь там, а ты приходи. А дома скажи, что к ним я не вернусь. Не хочу, чтобы отец меня… убил, как маму убил. Он ведь ее не любит. Он никого не любит. И я их не люблю, я во всем мире только тебя люблю, и только ты мне спасение. Ты мне Тишину подарил, а я тебя там подожду. И да будет так!

– Да, обязательно подожди, – подхватил Влад. – Главное не убегай далеко.

Ему хотелось плакать. Семела ушла, вооруженная сумкой с едой на ночь и спичками. На небе из-за сосновых крон показалась луна. Прохладный свет ночной гостьи привел Влада домой. На соседском дворе было тихо, свет не горел. Заглянуть в окошко он побоялся. Только старые ставни скрипели под ударами ветра. Совсем скоро мама вернулась домой.

Ночью Влад почти не спал.

Рано утром он побежал к лесу, позабыв про завтрак. Ему почему-то верилось, что Семела окажется прямо там, где он оставил ее. У самого подножья. Но там никого не было. Влад прошел глубже – никого. Через сорок шагов никакого ручья не оказалось. Все кругом было одинаково – ломаные ветви по всем сторонам пути. Утром лес казался приветливее, но все так же хранил свою нерушимую молчаливость. Не было слышно даже гула. Ни единой души. Только сухие ветки шуршали над головой. В растерянности Влад побежал обратно в деревню – там уже было неспокойно.

Проснувшись утром, родители Семелы обнаружили, что дочь так и не вернулась домой. Они подняли на уши всю деревню. Мать девочки вправду выглядела неважно – все лицо ее было в каких-то ссадинах и синяках, а потемневшие и морщинистые руки скрывались под длинными рукавами засаленного платья, которое она не меняла будто бы несколько лет. Лицо мужчины, на которого падала обезумевшая от горя женщина, было изуродовано красными пятнами и сильно распухло. Очевидно, ночью в их доме действительно что-то происходило, и после родительских перебранок Семела искренне поверила, что отец прибил ее мать.

Однако сейчас сумасшедшая женщина гуляла по деревне и выла. Узнав о пропаже ребенка, селяне все-таки вышли на помощь. В тот день Влад впервые увидел мать Семелы – та и вправду была больна рассудком. Нечто безумное, что сверкало в ее глазах во время поисков дочери, нечто столь же безумное видел вчера ночью Влад в глазах Семелы. Она всегда надежно прятала это безумие за жемчужным светом ласковой доброты, но вчера – вчера у нее не хватило сил скрывать себя.

– Адями, юрттэ, юрттэ! – тянула старая женщина. – Дитятко-то вчера сбежало, ой, сбежало. Девонька, девонька маленькая, помогите, народ, кому не жаль, кому не жаль бедных, пропадающих. Помогите дитяточку сыскать, нет ее, нет ее по деревне! Где ты, бабка Аделаида, где теперь твоя сила, милая? Почему оставила нас, Аделаида, на кого силу бросила! Пропащие мы, пропащие! Палэсмурт! Палэсмурт, спаси дочь мою!

Протяжные вопли холодом отдавали в теле Влада.

– Дура, дура ты! Дочь свою профукала, дура! Чтоб тебя земля к себе прибрала, сама виновата, что Селька сбежала! – ругался в ответ сиплый мужской голос.

Когда стало очевидно, что в пределах деревни Семелы нет, селяне засуетились уже не на шутку. К детям, которые первыми выбежали на поиски, присоединялись взрослые. Некоторые побежали в школу узнавать, другие на станцию – звонить в милицию. К полудню вся деревня, кто был дома, поднялась искать бедную девочку. Всюду бродили люди, и среди них раздавался нескончаемый вопль сумасшедшей матери.

– Она не приходила к тебе? – строго допрашивала Влада мама.

– Нет, – скупо отвечал он.

Такая суета и шум вокруг. Влад боялся смотреть в глаза людям. Он так и не решился рассказать кому-нибудь о вчерашнем. Было стыдно и страшно. К вечеру поисковая группа из деревенских мальчишек прочесывала лес. Влад был вместе с ними. Всюду сетки ветвей и никакого следа – земля сухая, будто бы на нее не ступал человек. Озорной смех ребят за спиной раздражал Влада – многие вызвались на поиски из одного только азарта. Им было все равно на Семелу. Их просто забавляло то, что в деревне наконец произошло что-то интересное.

Влад вернулся домой к ночи. Все выходные дни он провел в поисках, почти не разговаривал и ненавидел себя за глупый страх признаться во всем произошедшем. Рассказать, что в самом деле только он один виноват в пропаже Семелы.

– Будь сильным, – успокаивала его мать. Она не могла не замечать странную перемену в сыне. – Уж ежли она пошла в лес, там она не пропадет.

– Отчего ты так считаешь?

Женщина улыбнулась:

– Наш лес волшебный. Там души спасаются.

Влад проскрипел зубами и резко ударил по столу так, что ложка с грохотом ударилась на пол:

– Хватит, мама! Мы не дети больше, какие души, какое волшебство? Прекрати кормить меня этим бредом, не хочу! Ничего больше не хочу!

Он закрыл лицо руками и заплакал. Мама тихо наклонилась, подняла ложку и положила на прежнее место. Быть может, она что-то поняла. Но не имела привычки говорить больше надобного. Вместо это лишь тихо пропела, протирая посуду:

– Возврати, луна, домой

Тех, кто не нашел покой.

Влад не поднимал головы. «Прости меня, Селька. Я обманул тебя… повел себя, как маленький. Я испугался. Прости меня, Селька, только, пожалуйста, вернись домой».

V

Школу Влад заканчивал со славой главного возмутителя общественности. На каждом уроке он успевал отметиться. Но после выпуска надолго в деревне не задержался – едва выпала возможность сбежать подальше от родного дома, уже порядком возмужавший юноша наскоро попрощался с матерью и уехал в столицу республики. Поступление в колледж было лишь предлогом побега. Черный лес родного края, так хорошо знакомый, но при том никому неизвестный, изо дня в день пробуждал в душе самые неприятные воспоминания. Со дня пропажи Семелы Влад к нему не приближался, опасаясь того, что может обнаружиться в густых дебрях непроходимых ветвей – множество ужасающих кровавых картин рисовало детское воображение. Страх оставался с ним до самого дня отъезда из дома.

Однако все прежнее быстро забывалось – сменялись картины за окном электрички, затем старые привычки понемногу уступали место новым, городским, с каждым днем приходили в жизнь новые люди и интересы, и образ Семелы, оставшийся в далеком детстве, необратимо стирался в суете этой новой реальности. Ее лицо Влад помнил туманным пятном с большими круглыми глазами цвета голубого жемчуга. Но никогда не мог он забыть ту ночь и то ее безумие, когда маленькая девочка, стоя у кромки бушующего черного леса, ступила в него, будто бы охваченная магическим экстазом. И как светились тогда ее глаза!

А в городе кипела жизнь – молодость, друзья, колледж и развал прежних порядков кругом. В стране тогда начиналась новая эпоха. Всюду беспорядок и кипение торопливых будней. Несмотря на несносный характер, Влад был умен. После стольких лет в глухой деревне ему хотелось разом познать все прелести опасной городской жизни и в этой опасности забыть страхи прошлой.

– Как, напомни, тебя?

– Влад.

– В пристяж метишь? Ну, зеленый еще. Мужики, малолетку берем? Откуда ты такой взялся, а, Влад? Еще и патлы, погляди, какие – эту гадость ты обстреги. Город знаешь? Мы с металлурговскими в дружбе. Там весь блат сидит, кто по нашей части.

– Сколько выручка?

– Не так вопрос располагаешь.

– Сколько в общак кладем?

Среди присутствующих пронесся одобрительный смешок. Главный в банде растянул на толстом лице одобрительную улыбку:

– Соображаешь. Только выше губу не раскатывай, мы здесь не главные. Хочешь денег, работай с нами. Пока в пехоту пойдешь. Не будешь стучать – сработаемся, – он протянул руку для рукопожатия. – Я – Лукьяныч.

В его улыбке не хватало нескольких зубов, лысину обрамляли остатки рыжих волос. Банда Лукьяныча считалась одной из самых незначительных – старый толстяк только строил из себя авторитет, а на деле совсем не умел руководить народом и во всем старался добыть только денег в собственный карман да побезопаснее устроиться в схеме. Лукьяныч, конечно, много рисовался, но от недостатка шестерок взял к себе даже молодого деревенского пацана, которого привел местный ответственный за новые кадры.

Влад уверенно ответил на крепкое рукопожатие:

– Сработаемся.

Хороший знакомый из общежития связал его с бандитами. Понятиям Влад научился быстро – в деревне он знал одного престарелого сидельца и, бывало, забегал к нему поболтать из одного только любопытства. Общение с криминалом не вызывало у него страха.

В банде Влад был самый младший – на момент первого знакомства с Лукьянычем ему не было даже восемнадцати лет. Лукьяныч в свою очередь, хоть и выглядел весьма закоренелым стариком, оказался старше молодого новичка всего на семь лет.

Долго в «пехоте» Влад не продержался – вопреки всеобщим ожиданиям, скоро в его руки перешло даже распоряжение финансами и общаком. Когда-то озорное детское любопытство с годами переросло в изощренную хитрость и осмотрительность, что не раз спасало общее дело от налетов милиции. Прикрываясь своим официальным статусом студента юридического факультета, Влад разыскал выгодные точки «сбыта и обнала» не только на территории прежнего влияния Лукьяныча, но и за ее пределами. Через полгода Лукьяныча знали уже во всех соседних районах. Однако вместе с деньгами и славой в воровском мире приходили и конкуренты, желающие устранить растущий авторитет металлурговских.

Дела когда-то незначительной банды пошли в гору. Проблем было много – Влад разрывался между учебой и «бизнесом», и в конце концов совершенно забросил колледж, направив все силы на познание подпольного мира. Он придумал набирать к «своим» совсем мелких пацанов из местных группировок неблагополучных подростков. Банда Лукьяныча часто собиралась в кафе «Игерман», где не раз сталкивалась со своими куда более влиятельными недоброжелателями. В новой жизни Влад впервые своими глазами повидал и насилие, и смерть, и абсолютную нечеловеческую жестокость.

Своей рукой он нарисовал на карте города точки основных ударов. Несколько раз оказался замешан в поджоге милицейских квартир. Совсем недавно вышедши из шестерок, уже через полгода сопровождал Лукьяныча на сходке авторитетов. Там его впервые увидели и запомнили остальные важные лица криминальной власти. Влад выделялся среди бывалых бандитов – конечно, он любил похвастаться новой кожанкой или часами, одевался соответствующе, но весь этот наигранный фарс нелепо висел на высоком и тонком пареньке, особенно в сравнении с упитанным и низкорослым Лукьянычем.

Через год они готовились взять в свои руки центр города. Несколько раз соседствующие бандиты пытались переманить Влада к себе, другие принимали попытки «загасить» молодой неугодный кадр. Конечно, уже порядком известный в узких кругах Лукьяныч не решался вслух признаться, что за всеми его делами стоит молодой студент ПТУ.

– По красоте работаешь, – сказал он однажды Владу, когда рэкетиры вышли на точку, оставив их наедине в старой «пятерке» с заглушенным мотором.

Кругом было тихо, и скрипели только узкие сиденья автомобиля. За окном хлопьями валил первый снег. Влад был задумчив. В ногах у него лежала приличная сумма денег, но все ему казалось мало. Молодой бандит работал без отдыха.

– Бежишь только все-время куда-то, – Лукьяныч продолжал вдохновленно вещать свои мудрости. – Будто всегда у тебя кто-то на хвосте. Куда бежать? Менты-то с неба не падают.

– А зачем останавливаться? Скоро Центр под нами будет ходить.

– Борзый, – заскрежетал хриплый прокуренный смех. – Далеко пойдешь, если не загасят молодым.

Лукьяныч сидел на переднем сидении, всматриваясь в лобовое стекло, медленно покрывающееся густым слоем снега.

Что-то лязгнуло. И вот уже холодная рука протиснулась с заднего сиденья и металлической хваткой вцепилась в толстую шею. Лукьяныч успел только опомниться, когда уже совсем не дружелюбный голос прошипел на ухо:

– Мы возьмем Центр. Дашь заднюю – тебе же хуже. Я не остановлюсь.

– Ты совсем попутал? – взвизгнул Лукьяныч. – Ты что себе позволяешь? От мамки вчера отбился, а уже мне тут грозишься?

Он забился на месте. Руки Влада хоть и были тонки, но хватка оказалась проворная. Вновь лязг и скрежет. Лукьяныч быстро узнал этот лязг – новоприобретенный обрез.

– Я могу уйти, – продолжал Влад. – Но без меня тебе вспорют живот. Или на зону. Хочешь на зону? Вся ментовская сетка на мне. Хочешь оставаться на плаву – теперь играешь по моим правилам. Среди своих ты теряешь авторитет. Наши пацаны понимают, кто на самом деле рулит делами. Можешь продолжать строить из себя главного, но банда все равно уже моя. Рассуди – я знаю все твои крючки. Тебе куда выгоднее будет не конфликтовать со мной.

– А…

– Деньги у тебя. Дела – мне.

– Только без борзости, – уступчиво затянул Лукьяныч. Характером он был слаб, но до последнего не хотел показывать этого перед недавней «пешкой».

Хоть рыжий толстяк и продолжал внешне оставаться лидером, дела фактически перешли к Владу. Все это ощущали, но никто не решался озвучить.

Влад уверенно растил авторитет в краях преступного мира. Решимость и совсем неожиданная в нем жестокость сделали свое дело, и совсем скоро имя Лукьяныча стало уже второстепенным в тени малолетнего «Адвоката». Исправив дисциплину, Влад поправил дела всей банды. При Лукьяныче многие допускали себе увиливать от понятий, но теперь – все знали, что перед Адвокатом можно заплатить только головой – деньги по факту выручки его не интересовали.

Интересовало только количество этих денег, самим количеством Влад рассчитывал авторитет. Больше всего он любил «бомбить барыг». С них была больше нажива – вместе с ней рос общак и всеобщее уважение.

Жить такой жизнью было страшно. Постоянно приходилось утаивать свой настоящий возраст. Многое приходилось скрывать, прятаться где-то в тенях и подворотнях. Временами Влад скучал по родной деревне, но каждый раз вместе с милыми школьными воспоминаниями невольно вспоминался и родной дом, и опустевшая соседская изба, и черный лес, неугомонно бушующий по ночам. Влад старался не думать об этом. Но чем рискованнее становились вылазки, тем чаще душу нагнетали воспоминания.

Новая ОПГ обосновалась в городе. Требовалось объяснить, кто здесь главный. Собрали рэкетиров и выехали на квартиру. Вечер – холодно. Изо рта клубится дым. Монтировками отжимают входную дверь. У ребят в руках все, что попадется – от самодельных кастетов до обрезов. Слышно только шумное дыхание новенького рэкетира, для которого эта вылазка была первой.

Влад обнаружил себя с металлическим светильником в руке. Комната была разгромлена. Человек перед ним почти полз по грязному ковру, но Влад его не отпускал. Словно в забытии. Из коротко остриженной головы вытекала кровь. На руках была кровь – почти черная. Глаза Влада светились. Лукьяныч вцепился в его локти:

– Добьешь – нам хуже будет! Мы все сделали – уходим.

Толстяка он не слушал. Остановить себя в ту минуту было невозможно. Жаркий запах крови – и исступленное желание большего, большей власти над почерневшей душой.

В машине Влад не мог вспомнить, убил он того человека или нет. Это убийство грозило бы им проблемами. Требовалось только припугнуть. Перед глазами стояла картина размозжённого черепа.

– Снова мертвяк, – как во сне проговорил он.

– Да не мертвый он остался, – отмахнулся один из банды. Это был тот самый новичок, ровесник Влада – как оказалось, еще более жестокий на расправы, но совсем не жадный до власти.

– Ты чего такой веселый, Афоня? – скрежетнул Лукьяныч.

– Так все ровно же прошло! – весело воскликнул рэкетир.

Как сильно человеческая душа способна кричать! Влад наблюдал это постоянно. Как люди, чьи глаза еще вчера светились наглой самоуверенностью, сегодня ползают у ног, выдирают из себя вопли. И все деньги – деньги и авторитет. Ради них они готовы так рисковать. И он – такой же.

Низкий падальщик, неспособный к сочувствию. Влад хотел все по-другому, но все как-то не выходило. Азарт и желание заполучить больше, съесть любого, только бы заполучить власть над ним – они мешали ему быть человеком, которым он хотел быть. Все кругом слишком стремительно и безумно. Годы в этом безумии пролетали незаметно.

– Едем в Петербург, – объявил Влад после очередного дела.

– Зачем еще? – засомневались остальные.

– Эта дыра себя исчерпала, здесь больше нечего ловить. Едем в Петербург. Там вертятся настоящие деньги.

Перед отъездом Влад наспех черкнул письмо к матери и отправил смятый конверт в родную деревню.

Поезд отправлялся через десять минут. На перроне было холодно, земля скрипела под тонкой коркой льда и подтаявшего снега. Влад прикурил от зажигалки Лукьяныча и жадно вдохнул дым. Стояли втроем – Влад, Лукьяныч и Афоня – молодой рэкетир, что позже всех присоединился к банде. Ехать в Петербург согласились далеко не все, и вместе с отъездом ряды банды заметно обеднели. Вечерний перрон был безлюден. Многие уже вошли в поезд, и вместо людских голосов кругом стучал только шум поездов дальнего следования.

– Все сказочки травишь, – стрекотал смехом Лукьяныч.

Отношения между ними уже давно переросли в панибратские. Трусливый Лукьяныч выбрал безопасную стратегию – держаться в тени напарника, который разрушительной силой летел вперед по криминальным сводкам.

– Не мороси, – шутливо огрызнулся на него Влад. – Так вот, язычники. У нас в деревне много сказок про них травили. Мол, сидят где-то в лесах еще дикие удмуртские язычники, которые крещению не поддались и от революции скрылись. Детям-то, конечно, это все как байки с волшебниками давалось, а на деле-то, на деле – лес тот и вправду огромный. А что там – никто не знает… даже люди там пропадали.

– Лес как лес, – кряхтел рыжий толстяк.

– Ну и сказки у вас были, – Афоня с интересом участвовал в разговоре. Несмотря на совсем небольшую разницу в возрасте, он считал Влада старшим и куда более опытным товарищем. – А у нас в городе такого не было.

– То-то вам и не понять сельской души, – засмеялся Влад, затягивая сигарету. – Вон, старый пес только смеется надо мной.

– Ну а какой еще вор мне сказку расскажет! – подхватил Лукьяныч. – Ты, наверное, и жмуриков своих убаюкиваешь, когда Афонька их в пакет заматывает.

– Скудно с тобой, Лукьяныч. Вон, Афонька хоть новая душа. Молодняк.

– Не сильно он тебя моложе.

– Зато талантливый какой до шантажа и правильного удара. Азартный расчет миром правит. А пойдет-то далеко! Вон, погляди, как улыбается. Далеко пойдешь, Афанасий? Имя-то у тебя какое!

– Пойду, – Афоня смутился от их подстреканий.

Молодой рэкетир очень веселил Влада. Всегда улыбчивый и веселый, Афоня совсем не походил на человека, способного без малейшего содрогания руки замотать в пакет мертвое тело, забитое им же полчаса назад. Он был совсем мальчик – светленький и легкий на подъем, любил покутить и ко всем в банде обращался на «вы». Влад посмеивался над ним, но про себя быстро рассудил – такого надо поскорее к себе приближать. Если Лукьяныч не предаст из страха и алчного желания заполучить побольше денег, то этот будет предан по одной только милой доброте души, столь редкой в их кругах.

– Странный ты человек, Афоня, – Влад добродушно хлопнул его по плечу. – Выглядишь совсем школьником. Как тебя в эти дела-то занесло?

– Да так же, как и вас. От веселой жизни.

– И терять тебе нечего?

– Совсем нечего. Так вы допытываетесь до меня, что смешно становится. Если сдружится-сработается – вот и хорошо будет.

– Вот и хорошо будет, – вкрадчиво вторил ему Влад.

В плацкарте заждались остальные. Влад не торопился – напоследок хотелось подольше подышать морозным воздухом родных краев.