Читать книгу Миквархар. Кёнигсберг дуз пуа. Альтернативно-историческая проза - Константин Зарубин - Страница 3

Село Сандандали располагалось на высоте 2136—2236 м от уровня моря. Высота зависела от того, какой двор вы почитали в Сандандали за главный. В селе было сорок девять взрослых представителей мужеского пола, пятьдесят восемь женщин, несчитанное количество детей и один турецкий евнух, который как-то сбежал в Грузию в надежде на более высокий уровень жизни. Население, за исключением евнуха, занималось скотоводством и выращиванием детей. Евнух ничем особенно не занимался. Он выполнял обязанности коллективного домашнего любимца и жил на подножном корму.

Русских в Сандандали ещё не видывали. Поэтому, когда поручики Дальтонский и Столицын спешились в географическом центре села, на них сбежались посмотреть все, кто мог ходить. Мужчины хмурили брови и качали головами. Женщины смеялись. Дети совали в рот немытые пальцы и не боялись подходить близко. Мальчик лет пяти дёрнул поручика Дальтонского за саблю, и вся ребятня восторженно заголосила.

Поручики тщательно оглядели толпу на предмет младой черноокой девы Кисико с двумя неподъемными косами. В толпе было несколько дев, но описанию они не соответствовали. Тогда поручик Дальтонский собрал в кучку ошмётки грузинского языка, имевшиеся у него в голове, и обратился к жителям села с приветственной речью. Спустя минуту низший чин Федька, по заведённому уже обычаю, прервал его мучения и бегло объяснил группе самых насупленных и седобородых всё, что надо было объяснить.

Тут для поручиков началось кавказское гостеприимство, а Федька со товарищи полезли в горы разыскивать потерявшуюся накануне козочку.

После простой, но весьма обильной трапезы господа поручики вернулись в привычное состояние лёгкого алкогольного одурения. Их очи радостно помутнели, и они принялись бродить по селу в поисках увеселений.

Надо ли говорить, что бродить в Сандандали было негде и никаких увеселений там не было, только суровая крестьянская действительность. Господа поручики несколько раз упирались лбом в скалы и один раз чуть не свалились в пропасть. К вечеру они изрядно подустали и постучались в первое попавшееся жилище, чтобы расположиться в нём на ночлег.

Надо ли говорить, что жилище сие принадлежало деве Кисико и её полубезумному и частично парализованному старику-отцу. Больше никого в жилище не было, потому что старик-отец гнил заживо и ходил под себя. Переносить это было невозможно. Лишь добродетельная дева Кисико дала обет ухаживать за отцом, пока тот не испустит дух. До сих пор, как уже говорилось, он испускал лишь зловоние, от которого господа поручики при других обстоятельствах сразу же брякнулись бы в обморок. Но на пороге их встретила девица невиданной красы, черноокая, высокогрудая, с благородным профилем и двумя косами, причём каждая коса была толщиной с корабельный канат. В прорехе на ветхом платье виднелось родимое пятно в виде полумесяца. «Кисико!» – воскликнул поручик Андрей Дальтонский, зажимая нос. Кисико потупила взор, но тут же вспомнила, что она гордая дочь гор, и посмотрела испытующе прямо поручику в глаза. Этот взгляд поразил поручика в самое сердце, и он застыл, поражённый.

Его товарищ тем временем внезапно обрёл дар грузинской речи. Долг возобладал в нём над вожделением и обонянием.

– Дева Кисико! – сказал он. – Именем государя императора, следуй за нами!

В этой фразе поручик Столицын допустил пять грамматических ошибок, однако Кисико его хорошо поняла и твёрдо отказалась за кем-либо следовать. Поручик Столицын повторил свои слова более угрожающим тоном и обнажил саблю. Дева Кисико упала на колени и взмолилась, чтобы ей было позволено остаться с больным отцом, ведь она дала обет ухаживать за ним, пока он не испустит дух. Поручик Столицын почесал затылок и был осенён блестящей идеей. Отодвинув Кисико в сторону, он вошёл в жилище, по запаху отыскал в полумраке больного отца и умело зарубил его саблей.

Когда дева Кисико услышала и увидела это, она упала наземь, завыла нечеловеческим голосом и стала рвать на себе прекрасные чёрные волосы. Поручик Столицын собрался было сходить за конём, чтобы взвалить на него добытую деву Кисико, но в это время вернулся в себя поручик Андрей Дальтонский. Любовь к деве Кисико охватила его целиком. А тут перед ним открылась прекрасная возможность продемонстрировать Кисико, насколько подлинны его чувства. Он вскричал «подлец! мерзавец!», выхватил саблю и зарубил поручика Столицына двумя ударами по диагонали и одним по вертикали.

Поручик Столицын, единственный отпрыск небогатой дворянской семьи из Тверской губернии, развалился на части, во все стороны хлынула кровь, и отец девы Кисико был отомщён.

(На этом месте патриотичные русские читатели начинают отмечать про себя: «Да, да, это очень правдоподобно. Все кавказцы коварны, а их женщины, эти хладнокровные змеюки, только и думают, как бы погубить наших мальчиков». )

Дева Кисико поднялась с сырой земли, вытерла слёзы и сказала поручику Дальтонскому:

– Ты теперь мой суженый. Бери меня с собой. Ничто больше не держит меня у родного очага.

Поручик ничего не понял, но его мысль работала в том же направлении. Он вытер саблю о землю и побежал за лошадьми. Вернувшись, он посадил деву Кисико на лошадь своего погибшего товарища, запрыгнул в седло сам, и они поскакали в сторону Османской империи. На лице девы Кисико была нарисована покорность злой судьбе. Поручик Дальтонский ходил ходуном в седле, икал и рассеянно улыбался.

Тем временем соседи девы Кисико, которые незаметно наблюдали сцену смертоубийства и последовавшего за ним отбытия девы с поручиком в известном направлении, подняли на ноги всё селение Сандандали. Пятеро русских вот-вот должны были вернуться с поисков козочки. Это волновало селян. Если русские увидят, что одного их господина порубили на куски, а другой исчез, они подумают недоброе. Подумав недоброе, они вернутся к своим, и когда русские навестят Сандандали в следующий раз, их будет в 20 раз больше, и никакого Сандандали больше не будет. Что же делать? Горячая молодёжь предложила перебить русских, предварительно забрав у них козочку. Если они и успеют подумать недоброе, то вернуться к своим точно не смогут. Однако менее горячая и кровожадная старость порешила просто предать останки поручика Столицына каменистой грузинской почве, что и было сделано с величайшей поспешностью.

(На этом месте горячо влюблённый в Родину русский читатель недоверчиво морщится.)

Вскоре вернулись низшие чины. Козочки они не нашли и едва держались на ногах от усталости. Тем не менее, их встретили с ликованием, накормили, напоили, спели несколько грузинских песен и уложили спать. Посреди чёрной как русская баня ночи низшие чины пробудились от страшных криков и топота копыт. Они схватились за ружья и хотели куда-нибудь выстрелить, но, прежде чем они сумели их зарядить, светопреставление утихло. Послышались женские причитания, зажглись факелы, и выяснилось, что селение подверглось нападению разбойников. Гнусные преступники убили безобидного больного старика, угнали тридцать голов скота и похитили двух русских офицеров.