Читать книгу Миквархар. Кёнигсберг дуз пуа. Альтернативно-историческая проза - Константин Зарубин - Страница 4

Приближалась зима. Погода неуклонно ухудшалась, шли проливные дожди, и поисковые группы протрезвели и потянулись обратно в Тифлис. К началу декабря все были на месте, и к генералу Потапову вернулась его былая розовощёкая весёлость. Он забросил ежедневные сеансы покаяния перед высочайшим портретом и даже закрутил интрижку с одной знатной грузинской вдовой.

В Тифлис не вернулись лишь пятеро. Двое господ офицеров упились насмерть по случаю именин маменьки одного из них. Один низший чин, склонный в нетрезвом состоянии бродить по округе с закрытыми от удовольствия глазами, свалился в пропасть. Поручиков Дальтонского и Столицына похитила шайка разбойников.

О судьбе поручиков никто особенно не беспокоился. Разбойники обыкновенно содержали своих пленников в сносных условиях, на приемлемом винно-лепёшковом пайке. Выкуп они обычно запрашивали не сразу, а спустя месяц-полтора, рассчитывая на непонятный психологический эффект.

Сразу после присоединения Грузии к России разбойники, бывало, заламывали за похищенных огромные суммы золотом или, на худой конец, серебром. Когда генералу Потапову докладывали об этих суммах, он вздыхал, печально крестился и приказывал писарю известить семьи похищенных. Писарь грыз перо и строчил политые слезой послания о том, что сыновья Ваши храбро пали за царя и Отечество в процессе наведения самодержавного порядка в Грузии.

Разбойники сожалели о потраченных впустую лепёшках и вине, но делать было нечего. Пленников приходилось резать. Некоторые их конечности затем подбрасывались в места расположения русских частей.

Несколько раз потерпев фиаско, разбойники, тем не менее, продолжали красть господ офицеров. Они рассудили, что должен быть некий предел понижения цен, за которым жалость к соотечественникам превысит у русских прижимистость. Поэтому они упорствовали и запрашивали всё более скромные выкупы.

Наконец предел был достигнут опытным путём. Он равнялся восьми баранам за человека. С тех пор всё утряслось и пошло своим чередом. Разбойники воровали русских, русские шли в ближайшее село и отбирали баранов у грузинских крестьян, разбойники получали баранов, пленники возвращались, крестьяне шли в горы, ловили разбойников и, подвесив за ноги, протыкали их сельскохозяйственными орудиями.

Примерно то же самое ожидалось и в этот раз. Но время шло, декабрь сменился февралём, наступила весна, а выкупа никто не требовал. Генерал Потапов приказал полиции заподозрить неладное и произвести расследование.

А совсем забытый нами князь Вахтанг вскоре после этого передумал входить в царство Божие через игольное ушко. Настоятели монастырей разочарованно глядели на княжеские угодья и плотоядно облизывались. Они мечтали разузнать, кто увёл князя Вахтанга с благочестивой стези, и поступить с этим человеком не по-христиански.

Не ведали они, что был то не человек, а снова архангел Гиви. В одном неспокойном послеполуденном сне он возвестил князю Вахтангу, что дева Кисико найдена и вместе с неким русским поручиком коротает время в абхазском городке Карчегем, что рядом с русско-турецкой границей. Не позднее мая поручик должен был получить деньги, которые тайком выслало ему родное семейство, и вместе с девой отправиться в Европу – через Османскую империю.

Медлить было никак нельзя, и не только по этой причине. До сих пор поручику Дальтонскому не удавалось одолеть девичью гордость дочери гор Кисико. Однако Дальтонский был напорист и горяч. К тому же в последние месяцы попытки сломить невероятную гордость Кисико были его единственным занятием. Со дня на день гордость могла пасть под натиском, и тогда князь Вахтанг потерял бы последний шанс оставить после себя наследника, ибо деву Кисико нужно было заполучить девой.

Очнувшись от познавательного сна, князь Вахтанг не стал более терять ни минуты. Первым делом он вызвал к себе главного управляющего, дал ему подробный наказ относительно текущих хозяйственных дел и пообещал в случае чего отправить его на русскую каторгу. Затем князь послал за десятью самыми надёжными джигитами. Когда поздно ночью, загнав лошадей, они появились, князь посвятил их в подробности дела, взял с них обет молчания и посулил землю и скот. Рано утром, лишь забрезжил рассвет, джигиты, возглавляемые самим князем Вахтангом, взяли лучших лошадей и во весь опор поскакали в Абхазию.

Почти за месяц до этого, на исходе марта, группа конных жандармов, сопровождаемая Федькой и его товарищами, прибыла в селение Сандандали для расследования загадочного исчезновения поручиков Дальтонского и Столицына. Дорогим гостям устроили хлебосольную встречу. Вино лилось небольшой речкой. Однако на шефа жандармов, Петра Адольфовича Бабкендорфа, обильные возлияния не произвели ровным счётом никакого смягчающего эффекта. Восстав от угощений, он вонзил в старейшин тяжёлый цельнометаллический взгляд и стал вести допрос.

Старейшины все как один красочно описали ночной налёт разбойников и призвали в свидетели Иисуса Христа и всех грузинских святых. Собравшаяся толпа и Федька с товарищами с энтузиазмом поддакивали. Кто-то предложил показать могилу погубленного старца как вещественное доказательство.

При упоминании могилы Бабкендорф хмыкнул и распустил собравшихся. На следующее утро он приказал жандармам и Федькиной компании с величайшим тщанием облазить окрестности селения и сообщить, не растут ли где берёзки. Сам Бабкендорф был обрусевший немец, но по опыту знал, что если русского похоронить на чужбине, то на его могиле непременно вырастет берёзка.

К полудню одна берёзка была обнаружена. Это был верный знак. Бабкендорф велел копать прямо под берёзкой. Через несколько минут порубленные останки поручика Столицына снова увидели свет. «Ага», сказал Бабкендорф, обращая взор на группу старейшин, сгрудившихся чуть в стороне и громко ругавших друг друга. Жандармы как по команде вскочили на лошадей и вскинули ружья. Низшие чины окружили старейшин и деликатно потыкали их штыками, смеясь при этом добрым крестьянским смехом.

Бабкендорф выдержал красноречивую паузу, кружевным платочком вытер вспотевший лоб и громко сказал по-грузински (а по-грузински он говорил с французским прононсом):

– Где растёт вторая берёзка, господа?

Старейшины смущённо молчали. Тогда Федька ещё раз кольнул штыком самого седобородого, но на этот раз побольнее. Уколотый старейшина подпрыгнул и, коротко посоветовавшись с остальными, рассказал всё как было.

Бабкендорф испытал сильнейшее недоверие к новой версии событий. Низшие чины ещё немного потыкали старейшин штыками, а жандармы для острастки пальнули в воздух. Старейшины с жаром поклялись, что на этот раз говорят чистую правду, и снова призвали в свидетели Иисуса Христа и всех грузинских святых.

– Зачем же было врать, господа? – спросил Бабкендорф.

Старейшины сослались на природную пугливость и нежелание подвести хорошего человека, отомстившего за убитого отца бедной девушки.

А надо сказать, что незадолго до того тёща Бабкендорфа умерла от разлития желчи, оставив дочери и её супругу пять тысяч рублей и восемьсот душ крепостных. Вследствие этого обстоятельства Бабкендорф был склонен смотреть на мир и его обитателей в целом благожелательно. Он приказал жандармам и солдатам опустить ружья и дружелюбно попросил старейшин организовать для его людей прощальную трапезу, а также собрать им припасов в дорогу.

Вечером в Сандандали был большой праздник – с музыкой, танцами и клятвами в вечной дружбе между русским и грузинским народами. Наутро солдаты завернули останки поручика Столицына в бычью шкуру, и вся следственная группа двинулась обратно в Тифлис.

Бабкендорф, не первый год служивший в Грузии, знал, где искать Дальтонского, если тот ещё не перебрался за границу. Всю дорогу до Тифлиса шеф жандармов благодушно любовался горными пейзажами и мысленно прибавлял к тёщиному наследству тысячу золотых рублей, обещанную князем Вахтангом за младую деву Кисико.