Читать книгу Красные виноградники - Лариса Зубакова - Страница 10

Отнюдь не баловень судьбы,

но под её звездой рождённый,

ты на века опередил

тенденции и стили. Тёрнер,

ты на туманный альбион

привнёс иные смыслы, вкусы.

Из будущего почтальон,

смысл пуританства не нарушив,

иной реальности в дыру

сам заглянул. А там подсказка.

Метель чертила на ветру

круги, всё плотно перепачкав.

Так в жизни или в мастерской

творит непревзойдённый мастер.

Что плотный Рубенс пред тобой

или вещественный Веласкес?

Писать, творить иль со-творить

дано извне. И света смыслом

движенье кисти воспарит

над быстротечностью искусства,

где каждый миг запечатлён.

Композиционно неподсуден

земной итог иным мирам —

отчёт о том, что в мире людном

есть зрительный предел лучу

из центра светового нерва,

идущего в спираль ночи

и выпрямленного светом утра.

Сколько боли, несчастий и горя

суждено на веку пережить!

О мучительно-горестный Гойя!

Живописный роскошный язык:

андалузского жара палитра,

хищно-чёткий рисунок – Мадрид

и цыган плутоватые лица.

Впрочем, так же, как лица возниц

в запряжённых волами повозках.

По беспутью кастильских земель

тянут груз бесконечных уловок,

неподъёмно-тяжёлых потерь.

Ты – и грешник, и праведник, Гойя.

Мрак сознанья – испанский сапог

сжал клещами – не вырваться – горло.

Королевство – по коже мороз! —

причесало народ подчистую

и хребет норовит всем сломать.

О прозревший в страданьях художник,

для тебя эта мука не в масть,

а в погибель безгласному люду

окровавленной метой легла.

Вороньё, вороньё отовсюду.

Чёрной тенью накрылась страна,

полыхнула костром. Инквизитор —

сам король, усмиряющий чернь.

Это чем-то да будет чревато

для испанской короны, поверь.

А тебе всё дано: и признанье,

и наветы дворцовых интриг,

и сермяжная голая правда,

и посконный народный язык,

на котором не принято с Богом

гордым грандам в дворцах говорить.

но ущербное счастье – убого.

По застывшим канонам творить,

выхолащивать жизнь из палитры,

анемичные гладить холсты —

не про твой неуёмный характер.

Ты, ослепший от красоты

жизни, грешной и бестолковой,

в полноте жизнелюбья своей

в безысходной Испании, Гойя,

светишь ярко зажжённой свечой.

И миг один другой не помнит.

Волна волну перекрывает,

и ветер вдаль её уносит.

– Такого, – скажешь, – не бывает.

Когда встречаются столетья,

на миг всё сразу замирает.

Ты скажешь: – Это незаметно.

Движенья круг не замыкая,

звезда блестящей погремушкой

ребёнка к себе властно манит.

на миг забава, побрякушка,

в конце концов его обманет.

Сегодня тянется столетьем;

вчера мгновеньем день промчался.

Как парадокс преодолеть нам?

Сквозь вековую толщь отчаянья

цветут цветы и стынут звёзды.

Судьба в движеньи неделима

на увядания и вёсны —

сжигает всё. И в струйках дыма

разносит по ветру надежды,

погибшие и те, что сбылись.

И всё в движении, как прежде.

И всё давным-давно забылось.