Читать книгу Каждая сыгранная нота - Лайза Дженова - Страница 4

Ричард уже проснулся и лежит в постели. Он доволен: проспал всю ночь. Его внимательный немигающий взгляд устремлен куда-то в направлении скрученной полоски краски, отслоившейся от сводчатого потолка прямо над ним. Он чувствует, как оно приближается, как подкрадывается некое незримое присутствие, подобно рою заряженных, гудящих в воздухе ионов перед надвигающейся грозой, и все, что он может делать, так это лежать не двигаясь и ждать, пока оно его не минует.

Ричард находится в своей спальне, вместо того чтобы нежиться в номере нью-йоркского отеля «Мандарин Ориентал». Прошлым вечером он должен был дать сольное выступление в Дэвид-Геффен-холле, концертном зале Линкольн-центра. Он обожает Линкольн-центр. Билеты на эту площадку, вмещающую почти три тысячи мест, были раскуплены за много месяцев вперед. И если бы он проснулся в «Мандарине», то самое время было бы заказать завтрак. Вполне возможно, на двоих.

Но он не в нью-йоркском «Мандарине» и не в компании какой-нибудь милашки. Он один, в постели, в своей бостонской квартире на Коммонуэлс-авеню. Он голоден, тем не менее смирно лежит и ждет.

Тревор, его агент, распространил пресс-релиз, в котором объявлялось об отмене гастролей из-за тендинита. Ричарду не понять, зачем нужно было обнародовать эту заведомо ложную информацию. Им все равно не сегодня завтра придется разруливать ситуацию. Ричарду в любом случае не отвертеться. Да, поначалу он решил, что у него тендинит, раздражающе обременительная, но распространенная травма, которая лечится отдыхом и физиотерапией. Он жутко расстроился из-за того, что ему каких-то несколько недель нельзя будет прикасаться к клавиатуре, переживал, как перерыв отразится на качестве игры. Это было семь месяцев и целую вечность тому назад. Чего бы он сейчас не отдал за этот самый тендинит!

Может статься, агент все еще отказывается признать очевидное. У Ричарда на осень запланировано выступление с Чикагским симфоническим оркестром. Тревор так его и не отменил – вдруг Ричарду каким-то образом к тому времени полегчает? Ричард это понимает. Даже сейчас, через шесть месяцев после того, как ему поставили диагноз, он все еще не может полностью осознать ни что с ним случилось, ни что его ждет дальше. Ричард много раз на дню, читает ли он или пьет кофе, ловит себя на том, что наблюдает за собой и не находит никаких проявлений болезни. Он чувствует себя совершенно здоровым и либо забывает о событиях последних месяцев, либо ощущает, как в нем поднимается решительный протест.

Невролог ошибся. Это вирус. Защемление нерва. Болезнь Лайма. Тендинит. Временное недомогание, и сейчас все уже прошло. Все в порядке.

А потом правая рука отказывается держать ритм при исполнении рахманиновской Прелюдии соль-диез минор, старается нагнать темп, но никак не поспевает. Или Ричард роняет недопитую чашку кофе, потому что она оказывается слишком тяжелой. Или ему недостает сил, чтобы управиться с кусачками для ногтей. Он опускает взгляд на нелепо длинные ногти левой руки и на аккуратно подстриженные правой.

Это не временное недомогание.

Не играть ему осенью в Чикаго.

В кровати он лежит голый, всегда спал нагишом. Все эти годы, проведенные бок о бок с Кариной, в этих ее фланелевых пижамах под горло и толстых гольфах до колен. Он пробует представить ее без одежды, но воображение рисует ему только других женщин. Обычно подобные картинки вызывали у него прилив возбуждения, и он с радостью отвлекся бы прямо сейчас на приятное занятие, помастурбировал бы, но жуткое предощущение грядущего вселяет тревогу, и его член так и остается лежать, вялый и безжизненный, как и весь он сам.

Тепло его тела создало под покрывалами уютный кокон, являющий разительный контраст с неприютной стылостью спальни. Мысленно приготовившись к тому, что кожи коснется пронзительно-холодный воздух, он сдергивает с себя простыню со стеганым одеялом. Хочет все видеть, когда начнется…

Он внимательно осматривает руки по всей длине, изучает каждый сустав каждого пальца, с особой тщательностью – указательный и средний пальцы правой руки. Исследует грудь и живот на предмет отклонений от нормы во время вдоха и выдоха. Скользит взглядом по ногам до кончиков пальцев; его чувства обострены и находятся в полной боевой готовности, как у охотника, высматривающего, не мелькнет ли где белый мех.

Он ждет. Его тело – точно стоящая на плите кастрюля с водой, и конфорка включена на максимум. Это просто вопрос времени. Рано или поздно вода всего равно закипит. Ричард, конечно, надеется, что все обойдется. Но вместе с тем, как это ни парадоксально, лежит в предвкушении знакомого его телу танца.

На поверхность выскакивает первый пузырек: «хлоп» раздается в левой икре. Несколько секунд там ощущается вибрация – это «разогрев», потом она перескакивает на правую четырехглавую мышцу, прямо над коленом. Следом начинает щекотать бугорок у основания большого пальца правой руки. Снова, еще и еще.

За чем особенно тяжело наблюдать, так это за непроизвольными сокращениями в большом пальце ведущей руки, и все же он не может отвести глаз. Ричард взывает к нему с немой мольбой, к этому своему поселившемуся внутри микроскопическому врагу. По чистой случайности – Ричард знает, что не имеет власти повлиять на его планы, – противник оставляет его руку и, прокладывая себе ход в зазоре между кожей и оболочкой мышц, точно мышь, прогрызающая лазы в стенах, поражает теперь уже его правый бицепс. Потом нижнюю губу. Эти мгновенные, пульсирующие спазмы быстрой рябью перекатываются от одной части его тела к другой, создавая ощущение бурлящего кипения.

Иногда подергивание сохраняется в каком-то одном месте. Вчера оно «застряло» на правом трицепсе, на сегменте размером с четвертак, который сокращался прерывисто, но однообразно несколько часов кряду. Оно ни дать ни взять открыло там свое дело, крепко обосновалось, влюбилось… и не могло уже двигаться дальше. Ричард здорово перепугался, что подергивание так никогда и не прекратится.

При всем при том ему доподлинно известно, что оно не может продолжаться вечно. В какой-то момент подергивания во всех группах мышц до единой – в руках, ногах, у рта, в диафрагме – закончатся раз и навсегда, и потому стоит это ценить. Быть за это благодарным. Подергивания значат, что его мышцы все еще на месте, все еще способны сокращаться.

Пока способны.

Двигательные нейроны в его теле отравляются целым коктейлем токсинов, рецепт которого не известен ни его доктору, ни хотя бы одному ученому на белом свете, и вся его система двигательных нейронов пребывает в глубоком пике́. Его нервные клетки погибают, и мышцы, которые они активизируют, буквально голодают из-за недополучения сигналов. Каждое подергивание говорит о том, что какая-то мышца, заикаясь и задыхаясь, молит о спасении.

Их нельзя спасти.

Но они пока еще живы. Подобно лампочке в его машине, сигнализирующей о низком уровне топлива в баке, эти фасцикуляции служат своего рода системой раннего оповещения. Лежа в кровати, голый и озябший, он начинает подсчитывать. Если исходить из предположения, что, когда загорается сигнальная лампочка, у него в баке имеется еще примерно пара галлонов и что его «БМВ» по скромной прикидке расходует по городу один галлон топлива на двадцать две мили, то он сможет проехать сорок четыре мили до того, как закончится бензин. Ричард представляет себе именно такой порядок событий. Бензин израсходован до последней капли. Распределительные шестерни со скрипом остановились. Двигатель заклинило. Машина встала. Смерть.

Нижняя губа справа подергивается. Не вникая в биологию, он гадает, сколько в его теле осталось мышечного топлива. Вот бы подсчитать эти подергивания.

Сколько миль он еще протянет?