Читать книгу История православия - Леонид Кукушкин - Страница 9

1. В этой главе будет рассмотрен тот период в истории Церкви, который без преувеличения можно назвать эпохой Константина. Действительно, невозможно переоценить роль св. Константина и его матери св. Елены, именуемых православной Церковью равноапостольными, в деле укрепления и распространения христианской веры.

Мать Константина св. Елена родилась в середине III в. в городке, который в 327 г. был переименован в Еленополь, на севере Малой Азии в семье трактирщика. В этой области еще в апостольские времена существовали христианские общины, однако неизвестно достоверно, крестилась ли Елена еще в детские годы или в зрелом возрасте по совету сына. Отец Константина, далматинец Констанций I Хлор, после того как в 293 г. был провозглашен цезарем, оставил Елену и женился на Феодоре, падчерице Максимиана Гернулия, соправителя Диоклетиана. Константин, воцарившись, даровал Елене титул августы и всячески поощрял ее деятельность по распространению христианства и строительству церквей в Константинополе и Риме. В 20-х годах IV в. Елена совершила продолжительное паломничество в Иерусалим после гибели ее любимого внука Криспа, казненного по навету своей мачехи Фачесы, тоже вскоре убитой. По свидетельству некоторых историков, во время паломничества ей удалось обрести Святой Крест, начать возведение над этой величайшей святыней всех христиан Храма Гроба Господня, а также построить церковь Вознесения на Масличной горе.

Скончалась св. Елена в 327 г. вблизи Константинополя, в г. Никомедии, бывшей резиденции Диоклетиана. Ее мощи сперва находились в константинопольской церкви Двенадцати Апостолов, а затем были перенесены в Рим.

Фрески базилики Сант-Аполлинаре-Нуово. Начало VI в. Равенна

Старшим сыном Елены от Констанция Хлора был Константин, родившийся около 280 г. в г. Кише на юго-востоке современной Сербии. Воспитывался Константин при дворе Диоклетиана. В 305 г. после отречения Диоклетиана Галерий, разделивший власть в империи с Констанцием Хлором, взял Константина к себе в качестве заложника, надеясь при случае избавиться от опасного соперника. Так, однажды Галерий вроде бы в шутку втолкнул Константина в клетку с дикими зверями. «Не желая мириться с этим, – пишет историк, – Константин при своем сильном и неукротимом характере тогда уже, с молодых лет охваченный страстным стремлением к власти, решил бежать».

Фрески базилики Сант-Аполлинаре-Нуово. Начало VI в. Равенна

В 306 г. Константину удалось приехать к умирающему отцу, который представил его воинам и передал власть из рук в руки, так что Галерию пришлось смириться. Константин проявил себя выдающимся полководцем и снискал популярность в армии. В отношении христиан он вел мягкую политику, унаследованную от отца. Будучи человеком религиозным, Константин во всех своих делах призывал на помощь бога своего отца, хотя этим богом был не Христос, а языческий бог Солнца, который в те времена соединял черты греческого Аполлона и персидского Митры. В философии он, как и Констанций Хлор, высоко ценил неоплатонизм.

Отношение Константина к христианству резко изменилось после битвы с Максенцием за Рим в 312 г., из которой он вышел победителем, несмотря на значительное превосходство Максенция в военной силе. Незадолго до этой битвы, согласно свидетельству «первого историка христианской Церкви» Евсевия, Константин и его войско стали свидетелями чуда: «Однажды, – говорил царь, – в полуденные часы дня, когда солнце уже начало склоняться к западу, я собственными глазами увидел возникшее из света и лежащее выше солнца знамение креста с надписью τούτφ νικ΄α (т. е. «сим побеждай»)».

Это зрелище вызвало священный ужас у Константина и его войска, которое беспрекословно последовало за ним в самоубийственное, казалось бы, предприятие. На щитах воинов начертали знак †, который и поныне используется как символ Христа. В результате Максенций был разгромлен и убит, а Рим взят войсками Константина. При этом, что необычно для тех времен, Константин объявил всеобщую амнистию; казнены были лишь двое сыновей свергнутого тирана.

В 315 г. сенат Рима в память об этих событиях воздвиг триумфальную арку и поставил памятник Константину с изображением чудесного знамения и надписью на латинском языке: «Этим спасительным знамением я освободил ваш город от ига тирана и возвратил римскому сенату прежний блеск и величие». В Риме Константин пробыл недолго и в начале 313 г. отправился в Милан, где состоялось бракосочетание сестры Константина с Лицинием, укрепившее их союз. Здесь же они обсудили положение христианства в империи и подписали так называемый Миланский эдикт, дающий этой гонимой до тех пор религии поддержку со стороны власти. Выдержки из этого важнейшего для истории христианства документа были приведены в предыдущей главе. Как пишет Евсевий, «Константин, а с ним и Лициний, почитая Бога причиной ниспосланных им благ, единогласно обнародовали обстоятельный закон в пользу христиан и вместе с описанием чудес, содеянных над ними Богом, отправили его к Максимину, который тогда еще управлял восточными народами». Максимин эдикт не подписал, но «издал для подчиненных ему областных правителей грамоты в пользу христиан, как бы от собственного лица».

Затем Константин предоставил христианским общинам целый ряд важных льгот, а в 323 г. появился указ, который запрещал власть имущим принуждать христиан к участию в языческих праздниках. Отныне христианство стало религией привилегированной. После победы Лициния над Максимином в 313 г. и разгрома армии Лициния в 324 г. Константин стал единовластным правителем всего государства. Как и Диоклетиан, он старался утвердить в империи самодержавие, упразднив следы прежнего республиканского правления. Рим с его глубоко укорененными языческими традициями Константин не любил и старался бывать там как можно реже.

На месте древнегреческого города Византия, расположенного у пролива Босфор на границе Европы и Азии, Константин выстроил новую столицу Римской империи, которую назвал Вторым, или Новым Римом, но вскоре она стала называться Городом Константина – Константинополем. Реформаторски настроенная часть римской знати переселилась в новую столицу, а крупные города империи обязаны были выделить значительные суммы на ее постройку, а также отдать туда большинство своих статуй и других произведений искусства.

Константин твердо усвоил известное положение христианства «Нет власти не от Бога» (Рим 13:1). Этот принцип он и положил в основу государственной идеологии, и ее придерживались последователи Константина на тронах восточных монархий. Правда, они обычно забывали сопутствующие этому положению слова Иисуса: «Царство Мое не от мира сего» (Ин 18:36) и «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мк 12:17), тем самым искажая смысл христианского понимания мирской власти. Вместо «dominus» (неограниченный властитель империи) Константин называл себя κοιυός έπισκοπος – «епископом от внешних» и активно вмешивался в дела Церкви, часто нарушая согласованность, «симфонию» государства и Церкви. Он пытался разрешать догматические споры, созвал и открыл в 325 г. первый, Никейский Вселенский Собор, где была осуждена ересь арианства, но уже в 327 г. существенно смягчил постановление, направленное против еретиков, и воздвиг гонение на св. Афанасия Великого. И все же «симфония» при Константине существовала, хотя и в зачаточном, неполном виде, – факт объединения империи помог объединению христианской Церкви, а Церковь, в свою очередь, укрепила единство империи. Эта деятельность была плодотворно продолжена через два века Юстинианом I.

Константин построил множество церквей – в Константинополе, Риме и Палестине, воспитал своих детей в христианском духе, хотя сам крестился только в 337 г. перед самой смертью, а крестил его арианский епископ Евсевий Никомидийский. Несмотря на противоречивость натуры и действий Константина, в истории христианства не было правителя, который сделал бы для Церкви столько, сколько удалось сделать ему.

Константин I Великий считал наследниками трех своих сыновей и двух племянников (племянник и будущий император Юлиан в их число не входил). После смерти Константина и кровавых разборок в борьбе за власть самодержавным правителем империи стал в 350 г. средний сын Константина I и второй сын его жены Фаусты, наместник Фракии и Восточных провинций Констанций II, к сожалению столь же ничтожный, как и остальные наследники великого императора, но более хитрый, жестокий и удачливый. Его правление описано последним из великих историков античности Аммианом Марцеллином, современником Констанция II и приближенным Юлиана II Отступника; сам Марцеллин служил в их армиях, участвуя в военных походах, и потому был живым свидетелем событий, составивших содержание соответствующих глав его исторического труда.

Воспитанный в христианском духе, Констанций открыто преследовал язычество и стремился продолжить дело Константина по укреплению союза своего государства с христианской Церковью. Но при этом, по свидетельству неоплатоника Марцеллина, «Констанций сочетал христианскую религию, которую отличает цельность и простота, с бабьим суеверием. Погружаясь в толкования, он возбуждал множество пустых словопрений. Целые ватаги епископов разъезжали на собрания-синоды, пытаясь организовать христианский культ по своему усмотрению». При Констанции по всей империи велось активное строительство христианских храмов. В Иерусалиме он завершил возведение комплекса Храма Гроба Господня, начатое при Константине, а также церкви Вознесения на Масличной горе. В его правление 7 мая 351 года произошло чудесное событие, описанное епископом Иерусалима св. Кириллом: «В святой день Пятидесятницы, в третьем часу в небе появился большой светящийся крест, от Голгофы и до Масличной горы. Эту картину ясно видели все жители города. Также не было это преходящим видением или миражом, как может кое-кто подумать, но оставалось на протяжении многих часов…»

В 355 г. Констанций возвел в ранг цезаря своего единственного уцелевшего близкого родственника, двоюродного брата Юлиана, поручив ему защиту Галлии и западных границ от нападений варваров, а сам отправился на войну с персами. «Тогда повсюду ходили слухи, – писал Марцеллин, – будто Юлиан был сделан цезарем не для того, чтобы облегчить трудное положение Галлии, но чтобы он сам погиб в тяжелой войне при своей полной неопытности в военном деле». Однако, вопреки всем ожиданиям,

Юлиан проявил себя как талантливый полководец и смелый воин, и в 360 г. войска в Галлии самовольно провозгласили Юлиана императором с титулом августа. Хотя Юлиан отказался от этой чести, написав об этом Констанцию, тот был разъярен и собирался направить против него войска. Однако до военных столкновений дело не дошло, так как осенью 361 г. Констанций тяжело заболел. Марцеллин писал: «Его тело пылало, как жаровня, лекарства не действовали. Чувствуя приближение смерти, но еще в полном сознании, он, говорят, назначил Юлиана преемником своей власти». После смерти Констанция II самодержавным императором без борьбы стал Юлиан II.

Юлиан родился в 331 г. в Константинополе и был сыном сводного брата Константина Великого Юлия Констанция, убитого в 337 г. на глазах 14-летнего Констанция II. Воспитывался Юлиан вдали от императорского двора, сперва в Каппадокии, а затем – в Никомедии, под руководством христианского священника. Он рано проявил глубокий интерес к платоновской философии, и его двоюродный брат император Констанций II разрешил ему продолжить образование в Афинах, где тогда был центр языческого неоплатонизма. Юлиан обладал мягким характером и привлекательной внешностью. По словам Марцеллина, «его глаза, полные огня, в которых светился тонкий ум, были ласковые, но в то же время властные». В быту Юлиан был чрезвычайно скромен и прост, заслужив этим любовь и преданность воинов. Высоко ценивший его Марцеллин пишет не без патетики: «Он явился на поле брани из тенистых аллей Академии и, поправ Германию, умиротворив течение холодного Рейна, пролил кровь и заковал в кандалы царей, дышавших убийством». И дальше: «Юлиан наложил на себя трудный подвиг смиренности и делил свои ночи между тремя обязанностями: отдых, государство и ученые занятия».

Заключает Марцеллин панегириком Юлиану: «Казалась, некая счастливая звезда сопровождала этого молодого человека от его благородной колыбели до последнего его дыхания. Быстрыми успехами в гражданских и военных делах он так отличился, что за мудрость его почитали вторым Титом, славою военных деяний он уподобился Траяну, милосерден был, как Антоний Пий, углубленностью в истинную философию был сходен с Марком Аврелием, дела и нравственный облик которого он почитал своим идеалом».

Письма самого Юлиана говорят о другом; его натура, по-видимому, была далека от гармонии и уравновешенности: «Все разом обступает меня и не дает говорить – ни одна из моих мыслей не уступает дороги другой, – назови это душевной болезнью или уж как тебе угодно».

А теперь о главном для настоящего повествования – о неприятии Юлианом в зрелые годы христианства, о его решительной, но заведомо обреченной на неудачу попытке вернуть Римской империи древнюю языческую религию, соединив ее с неоплатонической философией, создать нечто вроде языческой Церкви, способной победить христианскую. Реализацией этих планов Юлиан заслужил прозвище Отступника. В основе его политики лежали небезосновательные опасения, что христианство со временем затмит и ослабит императорскую власть. Хотя Юлиан не преследовал христиан активно и гонений при нем не было, однако он запретил христианским риторам и учителям заниматься педагогической деятельностью. Многие христиане были уволены со службы; с монет и щитов были удалены христианские символы. При Юлиане было восстановлено и построено много языческих храмов.

Чтобы доказать несостоятельность христианских писаний, согласно которым Иисус предсказал, что от иудейского храма в Иерусалиме «не останется камня на камне, все будет разрушено» (Мф 24:2, Л к 21:6), Юлиан решил храм восстановить, вернув в город евреев, которым после восстания Бар-Кохбы строго запрещалось селиться там. Хотя духовные лидеры евреев отнеслись к инициативе Юлиана сдержанно, у большинства народа она вызвала прилив воодушевления и энтузиазма. По свидетельствам историков, «еврейские женщины не только сняли с себя украшения, чтобы пожертвовать их на постройку храма, но даже носили землю в подолах своих платьев, полагая, что они делают богоугодное дело». Об этом, по-видимому, говорит также надпись, взятая из книги Исайи, на одном из камней сохранившейся западной стены, «стены плача»: «…и увидите, и возрадуется сердце ваше, и кости их, как молодая зелень».

О чудесах, не позволивших это сделать, сообщает современник событий, один из «великих каппадокийцев», св. Григорий Богослов в книге «Против Юлиана»: «После того, как Юлиан исчерпал все имевшиеся у него средства против христиан, он натравил на нас еврейский народ с его извечным легкомыслием. Их ненависть к нам, которой они отличались и ранее, он превратил в союзника своих замыслов. Основываясь на их книгах и тайных учениях, он утверждал, что теперь настало время им вернуться на родину, отстроить Храм и возобновить власть над страной, как в дни их предков. Этот свой обман он представил как милостивый поступок. После того как он убедил их в правильности своих слов, они поспешили приступить к этому делу, полные энергии и желания. Однако они были отброшены назад страшной бурей и внезапным землетрясением. Побежав к синагогам, чтобы найти там убежище от стихии или помолиться, они были остановлены вырывавшимся оттуда пламенем, которое сожгло часть из них, и было это подобно страданиям жителей Содома. И еще случилась удивительная и непонятная вещь: свет на небе в виде креста, образ и имя показались теперь на глазах у всех как знак победы Бога над врагами Его».

Особого внимания заслуживает отрывок из сочинения Марцеллина, язычника-неоплатоника, но при этом честного историка: «В память о своем царствовании Юлиан стремился оставить Храм, который пользовался славой в Иерусалиме.

Интерьер базилики Сант-Аполлинаре-Нуово. Начало VI в. Равенна

Осуществление этого плана он возложил на Алиния. Однако когда тот начал работы с помощью наместника провинции, то у основания здания вдруг появились ужасные огненные шары, которые не позволяли строителям приближаться к месту работы, а некоторые из них даже обожглись. Таким образом, из-за постоянных напастей природных стихий прекратились работы».

Можно объяснить произошедшее землетрясением, скоплением горючих газов в месте строительства и т. п. Но помимо маловероятности подобных событий самих по себе, их появление в нужном месте и в нужное время делает ситуацию практически невероятной. Поэтому сказанное заставляет вспомнить данное выше определение чуда как реализации силами Провидения события крайне маловероятного, но не противоречащего законам природы.

В этом же 363 г. во время похода против персов Юлиан был смертельно ранен. Умирая, он сказал, по свидетельству присутствовавшего при этом Марцеллина, что не скорбит о своей ранней кончине, поскольку убежден, что бессмертный дух важнее смертного тела: «Я благодарен вечному Богу за то, что покидаю этот мир не как жертва тайных козней, не вследствие жестокой и продолжительной болезни, умираю не смертью приговоренного к казни, а ухожу в расцвете своих сил и славы».

Фрески базилики Сант-Аполлинаре-Нуово. Начало VI в. Равенна

В многочисленных литературных произведениях, посвященных Юлиану I Отступнику, пишется, что последними его словами были: «Ты победил, Галилеянин!» Возможно, он думал о подобных вещах перед смертью, но в таком виде эта фраза впервые была приведена у его современника, Учителя Церкви и одного из основателей христианской литургической поэзии св. Ефрема Сирина, кстати, вынужденного после неудачного похода Юлиана бежать из занятой Персией Сирии на запад. После смерти Юлиана христианство вновь стало господствующей религией империи, а отступничество на время короткого правления императора Юлиана послужило поводом для преследования язычников со стороны фанатически настроенных христиан, при этом было разрушено немало языческих храмов.

Императоры, наследовавшие власть непосредственно после Юлиана, хотя и были христианами, но к религиозным проблемам своего времени относились безучастно. Правда, Грациан, соправитель ряда императоров с 367 года, был учеником одного из величайших Учителей западной Церкви, св. Амвросия Медиоланского, и принял ряд указов, направленных против языческих культов. В частности, он приказал конфисковать имущество, принадлежавшее храмам древних римских богов, с частичной передачей его христианской Церкви.

С 379 г. и до своей гибели в 383 г. Грациан управлял империей вместе с Феодосием I, владевшим ее восточной частью. Феодосий I Великий продолжал политику Грациана, издав в 380 г. такой эдикт: «Мы хотим, чтобы все народы, которыми правит наша милость, пребывали в той вере, которую передал римлянам св. апостол Петр. Согласно апостольскому постановлению и евангельскому учению надлежит верить в единое Божество Отца, Сына и Святого Духа в равном величестве и Святой Троице. Тем, которые следуют этому учению, повелеваем принять имя кафолических христиан и считаем, что безумцы, которые несут на себе бесчестье еретических учений и собрания которых не должны присваивать себе имя церквей, подлежат прежде всего возмездию от Бога, а затем и мщению от нашего побуждения, которое мы восприняли по небесному решению».

Этот эдикт знаменует важнейший поворот в церковной истории – им создается государственная христианская Церковь, а государство становится православным. Здесь также впервые догматические положения христианской веры стали предметам государственного законодательства. Западный император следовал в этом за Феодосием, трудно сказать – по убеждению или не желая ссориться с сильным соправителем. А с 394 г. Феодосий правил империей единолично.

Объявление христианства единственной религией всей Римской империи было принято одобрительно большинством населения, хотя в некоторых сельских местностях язычество, смешанное с новыми христианскими элементами, держалось достаточно упорно, поэтому латинское слове pacanus, то есть «сельский», стало означать «язычник» (в древней Руси «погаными» называли нехристей, например татар). О Феодосии и времени его правления мнения современных ему историков расходятся. Так, Аврелий Виктор писал: «Феодосий был спокоен, милостив, общителен; он считал что отличается от других людей только своим одеянием. Он в такой же мере любил хороших простых людей, как и восхищался учеными». Феодосий был хорошим полководцем и мудрым политиком; он предпочитал набирать в армию варваров для защиты границ государства от нападавших на него других варваров. Однако Марцеллин в своей «Истории», написанной в 80-е годы IV века, постоянно говорит о резком духовном упадке в империи: «Людей образованных и серьезных избегают как людей скучных и бесполезных. Дошли до такого позора, что когда не так давно ввиду опасения нехватки продовольствия принимались меры к срочному удалению из Рима всех чужеземцев, то представители образованности и науки, хотя число их было незначительно, были изгнаны немедленно без всякого снисхождения, но были оставлены в городе прислужники мимических актрис».

Скончался Феодосий I Великий в 395 г., разделив перед смертью империю между своими сыновьями: Аркадий получил Восток, а Гонорий – Запад. С этого времени пути развития христианства на Западе и на Востоке стали заметно расходиться, и не только в вопросах догматики или литургии, но главным образам в характере взаимоотношений Церкви и государства. Что касается политического аспекта этого события, то после разделения Восточная империя, Византия, просуществовала немногим больше тысячелетия, а Западная – менее века. При малолетнем Гонории, который стал императором в одиннадцать лет, фактически правил назначенный еще Феодосием Стилихон, сын офицера-вандала и римлянки, воспитавшей сына в христианской вере. Стилихон был женат на племяннице Феодосия, а со временем женил бесхарактерного Гонория на своей дочери, узурпировав таким образом практически всю власть, при этом проявив себя неплохим политиком и талантливым полководцем. Он разгромил грозного Алариха I, основателя вестготского королевства, когда тот вторгся в Грецию в 396 году. После этого Аларих нашел покровителей при дворе императора Аркадия и в качестве союзника Восточной Римской империи напал в 402 г. на Италию, но снова был разбит Стилихоном. После блистательней победы над огромным войском германцев и кельтов в 405 г. под Флоренцией Стилихон стал национальным героем – спасителем Западной Римской империи от нашествий варваров. Однако в результате дворцовых интриг он был убит в 408 г., а его статуи низвергнуты. Узнав об этом, Аларих снова двинулся на Рим во главе войска из вестготов и сарматов. После длительной осады Рим пал в 410 г. и был отдан на разграбление. Правда, христианин Аларих, крещенный арианским епископом, запретил воинам грабить и разрушать христианские храмы. Через три дня Аларих со своим войском покинул Рим, увозя огромные сокровища и множество пленных.

Историк VI века Иордан писал: «По указанию Алариха готы ограничились грабежами, но не поджигали города, хотя варвары обычно это делают». После скоропостижной смерти Алариха осенью 410 года править вестготами стал Атаульф, который, по словам Иордана, «приняв власть, вернулся в Рим и, наподобие саранчи, сбрил там все, что еще оставалось, отобрав не только личные состояния, но и государственные, так как император Гонорий не мог ему противостоять». При Гонории, который бесславно царствовал до 423 года, от Западной Римской империи отделились Галлия, Испания и Британия: император был вынужден письменно признать независимость этих территорий.

Закат Западной Римской империи тянулся еще полвека при совершенно ничтожных правителях. Последним ее днем, как говорилось выше, считается 23 августа 476 года, когда римский сенат официально принял решение отослать знаки императорского достоинства в Константинополь императору Византии Зенону. На землях бывшей Западней Римской империи стали возникать новые самостоятельные государства. Первым королем Италии с согласия Зенона стал варвар из германского племени скиров Одоакр. Для Европы наступило время средневековья.

Первым императором Восточной Римской империи стал в 395 г. семнадцатилетний Аркадий, слабый и бездарный человек, находившийся в постоянной зависимости от своего воспитателя и опекуна галла Руфина, а затем – от организатора убийства Руфина, коварного и корыстолюбивого сирийца евнуха Евтропия, купленного в юности на рынке рабов. На поступки Аркадия влияла также его жена, императрица Евдокия, мать св. Пульхерии и будущего императора Феодосия II, ревностного христианина, много сделавшего для борьбы Церкви с ересями. После ранней смерти Аркадия в 408 г. императором Восточной Римской империи стал его сын, семилетний Феодосий II; его опекуном был назначен преторианский префект Анфимий, а с 434 г. – старшая сестра императора св. Пульхерия и ее пожилой муж, военачальник Марциан. Значительную роль в управлении империей играла впоследствии жена Аркадия, прозелитка Евдокия, дочь язычника, известного в Афинах преподавателя риторики. Не без влияния Пульхерии и Евдокии были написаны разделы «Кодекса Феодосия», касающиеся борьбы с ересями, а также пункт, смягчающий принятые после восстания Бар-Кохбы жесткие условия для проживании евреев в империи. Иудаизм вновь стал разрешенной религией – religio licita, – а евреям было позволено проводить все свои праздники в Иерусалиме, т. е. не только в день разрушения Храма, но и в другие памятные дни и праздники. По этому поводу евреи Палестины направили всем своим соплеменникам за ее пределами послание следующего содержания:

«Великому и могучему народу евреев от священнослужителей и глав общин Галилеи. Да будет вам известие, что закончилось время изгнания нашего народа и настал час собираться нашим коленам вместе. Император римлян решил, что наш город Иерусалим будет возвращен нам. А потому поспешите и придите сюда в праздник Суккот, да будет царство наше в Иерусалиме».

Хотя подлинность этого письма некоторыми исследователями подвергается сомнению, в 439 г. в праздник Суккот в Иерусалиме собралось много еврейских паломников из разных мест империи и даже из других стран. Христианские монахи встретили их враждебно, но, согласно еврейским хроникам, произошло чудо: камни, которые монахи бросали в паломников, побивали их самих.

Евдокия, покинув Константинополь в 444 г., поселилась в Иерусалиме, где провела последние полтора десятилетия своей жизни. Все эти годы она вела себя благочестиво и успела построить несколько церквей. После смерти Феодосия II в 450 г. власть в Восточной Римской империи перешла в руки мужа Пульхерии Марциана, а в 457 г. ему наследовал энергичный и талантливый правитель из варваров Лев I, фракиец, примерный христианин, который активно поддерживал действия православной Церкви в ее борьбе с ересями. Однако изданные Львом I указы не привели к победе ортодоксального вероучения в империи.

Пришедший ему на смену в 474 г. император Зенон впервые в истории христианства предпринял серьезную, хотя и неудачную попытку вернуть Церкви единство, издав в 482 г. эдикт о вере – так называемый Генотикон, в котором, по сути, предлагалась уния Православия с распространившейся тогда ересью монофизитства. Преемником Зенона стал Анастасий I (491–518 гг.). Хотя при вступлении на трон Анастасий пообещал константинопольскому патриарху Евфимию, что будет твердо придерживаться православной веры и защищать ее от ересей, вскоре после избрания он сперва продолжил униатскую деятельность Зенона, а затем открыто перешел на сторону монофизитов. Этим были вызваны волнения на религиозной почве в Малой Азии и на Балканах, которые прекратились при фракийском полководце Юстине, занявшем императорский трон в 518 г. Сын бедного крестьянина, Юстин не получил никакого образования и потому постоянно и всецело находился под влиянием своего одаренного и хорошо образованного племянника и преемника Юстиниана I Великого. Юстина поддерживала армия и православная Церковь, которой он искренне старался помочь в это смутное время.

Новый этап в жизни православной Церкви начинается со времени воцарения Юстиниана, когда впервые было реализовано, пусть преимущественно на бумаге, «симфоническое» единство религии и государства.

2. Причиной многих событий IV и V веков, некоторые из которых были упомянуты в предыдущем разделе, стало происходившее в то время Великое переселение народов. История человечества знает несколько подобных явлений, в результате которых политическая и этническая карта мира заметна перекраивались: происходившее смешение различных народов вызывало появление новых наций и государств. Уже с конца III в. значительно усилилось давление на Римскую империю со стороны многочисленных соседей, преимущественно германских племен. Надо сказать, что к этому времени соотношение сил между этими племенами и Римской империей изменилось в пользу варваров, а некоторые военно-племенные союзы смогли образовать самостоятельные королевства с сильными армиями, постоянно угрожая империи, а иногда даже завоевывая пограничные земли (например, Дакию).

Базилика Сант-Аполлинаре-ин-Классе. Центральный неф. Вторая четверть VI в. Равенна

Однако то наиболее интенсивное движение, которое принято именовать Великим переселением народов, было вызвано нашествиями с Востока полчищ гуннов. Гуннами китайцы называли воинственный кочевой народ, издавна живший у их западных границ. Основу орд гуннов составляли, по-видимому, тюркские и монгольские племена. Гонимые неведомой силой, они во второй половине IV в. поднялись с насиженных мест и стремительно двинулись на запад, сметая и грабя все на своем пути. Оседлые земледельческие народы не были готовы к такому стремительному нападению и, не имея возможности оказать гуннам сколько-нибудь серьезное сопротивление, уходили с их пути, тесня соседние племена. Это вызывало новые войны и новые переселения.

Перейдя Волгу, гунны разгромили ираноязычное пастушеское племя аланов, заставив его разделиться на несколько групп. Одна часть ушла к северным предгорьям Кавказа, став предками современных осетин; кстати, известный специалист в области сравнительного языкознания и этнографии арийских народов Дюмезиль считает, что протоарийский язык полнее и чище всего сохранился в осетинском героическом эпосе о нартах. Наиболее многочисленная группа аланов соединилась с гуннами и двинулась дальше. В 375 г. следующей жертвой гуннов стали храбрые и умелые в бою остготы, которые были разбиты. Полководец остготов король Германрих, не вынеся позора, заколол себя.

Напуганные вестготы, опасаясь участи своих восточных соплеменников, умолили византийского императора Валента позволить им, перейдя Дунай, поселиться на северных территориях империи. Разрешение было получено, поскольку незадолго до того вестготы были крещены епископом Ульфилой (или Вульфилой). Ульфила родился в Каппадокии и принял христианство в детстве, затем он в числе пленных, захваченных готами, оказался в Дании. В тридцатилетием возраста, т. е. около 340 г., Ульфила принял сан от знаменитого константинопольского епископа, одного из вождей арианства Евсевия Никомедийского, крестившего Константина Великого. С этого времени начинается активная миссионерская и культуртрегерская деятельность Ульфилы среди вестготов. Он создал готский алфавит и перевел ряд книг Св. Писания на готский язык. Его арианские симпатии стали причиной того, что эта ересь устойчиво привилась в среде большинства германских племен.

Бегство вестготов описано Аммианом Марцеллином; историк сравнивает массу переселенцев с песком ливийской пустыни, поднятым страшным ураганом. Бросив имущества, они на лодках, плотах и вплавь старались уйти от настигавших их гуннов, многие при этом погибли. Остановило гуннов огромное количество награбленного. Часть их с добычей вернулась в восточные степи, а часть образовала в Паннонии, примерно на территории современной Венгрии, собственное государство. Аланы, пришедшие с гуннами, объединились с племенем вандалов и двинулись дальше на запад, заняв территории на Пиренейском полуострове. В 429 г. они переселились в Северную Африку и основали там Алано-вандальское королевство с центром в Карфагене, просуществовавшее около столетия. Оттуда они совершали пиратские набеги на Италию и Западное Средиземноморье; в 455 г. вандалы разграбили и разрушили Рим, уничтожив бесценные произведения искусства (отсюда термин «вандализм»).

За первой волной нашествия гуннов в V в. последовала вторая, еще более неудержимая и разрушительная, подобная цунами. Во главе второй «волны» стоял выдающийся полководец Аттила, прозванный «бичом Божиим», поскольку, по мнению Церкви, он был послан Провидением в наказание за грехи. Сперва Аттила, пройдя через Кавказский хребет, вторгся в Армению, Месопотамию, Сирию, Малую Азию, всюду сея ужас и смерть. Затем в 441 году он двинулся в Европу, сделав императора Феодосия II своим данником, а в Западной империи дошел до Рейна. В 452 г. Аттила вторгся в Италию. Спасшиеся жители разрушенной Аквилеи основали тогда в труднодоступных лагунах город Венецию.

При подходе к Риму в войсках началась эпидемия. И делегации, в которую входил папа Лев I Великий, богатыми подарками и уговорами удалось склонить Аттилу к отступлению. Вскоре Аттила вернулся в Паннонию и в 453 г. скоропостижно умер в брачную ночь с бургундской принцессой Ильдекой. Это романтическое событие вызвало у гуннов, по словам историка Г. Шрайбера, восторг, смешанный с горем, как «смерть истинного гунна, смерть воистину царская, ибо они были не только неустрашимыми воинами, но и обладали достаточной мудростью, чтобы считать счастливым того, кто умер в момент наивысшего наслаждения».

Базилика Сан-Витале. 548 г. Равенна

После смерти Аттилы основанное им государство распалось и исчезло, однако вызванное гуннами волнение улеглось не скоро. Для предмета книги важно отметить, что одним из результатов Великого переселения народов стало интенсивное распространение христианства за пределами греко-римского мира. В течение IV и V веков значительно возросло число обращенных среди германцев, франков и бриттов. Еще при Константине Великом христианство распространилось в Абиссинии и даже Индии; в Грузии первой проповедницей учения Христа считается пленница Нина, исцелившая королеву иверцев, после чего в 326 г. крестился царь Мерой. Первые немногочисленные случаи крещения славян произошли, по-видимому, в IV и V веках, когда они попали в Европу вместе с гуннами. Об участии славян в походах гуннов имеются достоверные свидетельства. Около 450 г. греки отправили к Аттиле представительное посольстве, в котором был некто Приск Ритор, судя по имени – человек образованный. В своих заметках он описал воинов, которых называли скифами, но, судя по их одежде, обычаям и именам, речь идет о славянах. Они стригли волосы в кружок, носили узорные рубахи, парились в банях, встречали гостей хлебом-солью, пили напитки, которые называли «медом» и «квасом», носили славянские имена – Борис, Влад, Боян.

3. IV–V в. – несомненно, важнейшие во всей истории христианской Церкви после времен апостольских. Это был период глубочайшего осмысления и развития христианского вероучения, описание его в виде чеканных и точных формул-догматов, утвержденных Вселенскими Соборами. Однако это время больших побед было для Церкви, только начавшей набирать силы, также и временем колебаний и многих искушений. Изнутри Церковь ослабляли и разрывали ереси, а за ее оградой по-прежнему бурлила враждебная языческая жизнь.

Раскрытию христианского вероучения Отцами и Учителями Церкви IV–V вв. и их борьбе с ересями посвящены следующие разделы этой главы. Здесь же будет кратко обсуждена сложная проблема взаимоотношений Церкви с христианским государством.

Вплоть да правления Константина Великого официальная религия Римской империи преследовала ту же цель, что и гражданская власть, – обеспечение устойчивого порядка в государстве и благополучия народа. Считалось, что помощь в этом деле богов-покровителей Рима можно привлечь путем принесения жертв. Верховным жрецом (pontifex maximus), являлся сам император. Ситуация коренным образом изменилась, когда господствующей религией в государстве стало христианство, провозгласившее: «Царство Мое не от мира сего» (Ин 18:36). Однако при этом Спасителем было сказано: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Лк 20:25), а еще определеннее – первоапостолом: «Нет власти не от Бога… начальник есть Божий слуга, тебе на добро, и потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести» (Рим 13: 1,4,5).

Таким образом, проблема взаимоотношений власти и религии в христианском государстве оказалась антиномичной, и потому для оптимального ее решения следует воспользоваться многократно упоминавшимся выше принципом «неслиянности и нераздельности», иначе говоря, это взаимоотношение должно быть «симфоническим». Идеологию «симфонии» в Византии впервые провозгласил Юстиниан I через два столетия после Константина, хотя в полной мере она не была реализована даже в Восточной Церкви.

На Западе отношения между Церковью и государством развивались иным путем, и это различие русский философ Евгений Трубецкой объясняет следующим образом: «На Востоке, где светская власть сравнительно сильна, смешение светской и духовной власти ведет к преобладанию светской власти, которая нередко узурпирует функции Церкви. Совсем другое происходит на Западе. Здесь в течение IV–V веков, вплоть до падения Западной империи, происходит постепенное умаление светской власти, а с другой стороны – быстрый рост независимости епископата. Быстро развиваясь, духовная власть здесь господствует над мирской, подчиняя себе в конце концов самую императорскую власть. Это отличие Запада от Востока вызвано сложной совокупностью культурно-исторических условий».

В период правления Константина I отношения между властью и Церковью были крайне неустойчивыми, несмотря на несомненную религиозность императора и его благоговейное отношение к христианству. Правда, крестился он только тогда, когда ощутил приближение конца своей земной жизни, полагая, что спасение необходимо лишь после смерти. Сыновья Константина не обладали его личностными качествами, но во всем старались продолжить политику отца в отношении христианской Церкви, хотя тоже крестились только перед смертью.

Существенные действия, направленные на установление государственного христианства, были предприняты императором Грацианом и его восточным соправителем Феодосием I. Грациан первым из императоров официально отказался от языческого титула pontifex maximus, а Феодосий крестился в самом начале своего правления, и поэтому в 390 году св. Амвросий, епископ Милана, смог потребовать от него публичного покаяния за убийство семи тысяч восставших фессалоникийцев.

Феодосии I издал ряд указов, запретивших языческие богослужения, и тем самым конституционно сделал империю христианским государством, в котором нехристианские религии либо всячески притеснялись, либо подобно языческой преследовались по закону. Все находившиеся у власти сыновья и внуки Феодосия I были членами Церкви и ужесточали антиязыческое законодательство. Собрание императорских указов, появившихся между 312-м и 437 г., было издано Феодосием II (Codex Theodosi annus) и сразу же приобрело силу закона по всей империи. В грамоте Феодосия II, переданной III Вселенскому Собору, говорится: «Состояние нашего государства зависит от образа богопочитания, и у них много общего; они поддерживают одно другое. Посему поставленные Богом на царство, назначенные быть средоточием благочестия и благополучия подданных, мы всегда храним союз их неразрывным, служа Промыслу и людям».

Как уже говорилось, идея «симфонии» Церкви и государства была разработана при Юстиниане I, который своей твердой и последовательной политикой в области религии совершенно изгнал язычество из общественной жизни империи.

Надо заметить, что имперские законы, запрещавшие язычество, одновременно оказывали некоторое покровительство иудаизму: местным властям не разрешалось закрывать синагоги, а евреям была гарантирована свобода богослужений; иудейское духовенство, наряду с христианским, было освобождено от государственных налогов. Правда, весьма строгие меры принимались против иудейского прозелитизма среди христиан, в то время как крещение иудеев всячески поощрялось.

Начиная с Константина I государство пыталось бороться с сектантством и ересями внутри Церкви, однако в этом вопросе в IV–V вв. царила неразбериха, и императоры часто сочувствовали еретикам, преследуя епископов, соблюдавших чистоту православной веры, – так было, например, со св. Афанасием Великим и Иоанном Златоустом.

4. Среди многочисленных ересей, потрясавших жизнь христианской Церкви в рассматриваемый нами период, наиболее опасными были учения ариан и монофизитов, которые искажали православный взгляд на христологическую и тринитарную проблемы, а значит, проблему спасения, то есть затрагивали самую сущность веры. Поэтому обсуждение этих сложных предметов велось не только богословами, – споры о них шли на улицах, в гуще верующих христиан, о чем не без иронии и горечи писал младший из «великих каппадокийцев», св. Григорий Нисский: «Все полно людьми, рассуждающими о непостижимом, – улицы, рынки, перекрестки. Спросишь, сколько оболов надо заплатить, – философствуют о рожденном и нерожденном. Хочешь узнать цену на хлеб, – отвечают: «Отец больше Сына». Спрашиваешь, готова ли баня, говорят: «Сын произошел из ничего».

Тем не менее, на Никейском Соборе 325 г. защитниками ортодоксальной христианской веры против ариан выступили малоученые провинциальные епископы, не искушенные в богословских и философских тонкостях, но проникнутые истинным церковным духом новозаветных писаний. Из среды таких епископов, твердых в церковной вере, но не слишком образованных в вопросах теории, вышел и победитель арианства св. Афанасий Великий.

Арий, основатель ереси его имени, родился в Ливии около 260 г. Будучи пресвитером в Александрии, он вел аскетическую жизнь и прославился как яркий проповедник, что не в последнюю очередь обеспечило успех его деятельности. В 318 г. Арий выступил с проповедью своего учения, чем вызвал резкий отпор со стороны александрийского епископа св. Александра и его помощника св. Афанасия. По словам Александра Александрийского, «закваску свою оно [арианство] получило от нечестия Лукиана». Лукиан, учитель Ариана, был блестящим библеистом, продолжившим работу Оригена над исправлением греческого текста Ветхого Завета. Умер Лукиан мученической смертью во время гонений Максимилиана.

Некоторые исследователи указывают на использование Лукианом, а затем и Арианом, некоторых положений из работ Оригена, хотя арианство никак нельзя назвать оригенизмом. Подобные недоразумения обычно возникают из-за неоднозначных толкований идей гениальных первопроходцев богословия, к которым принадлежал Ориген и которые не всегда заботились о четкости формулировок.

Сам Арий был жестким монотеистом: его понятие о Боге авраамично, т. е. напоминает ранний иудаизм или возникший через три столетия ислам. Можно также заметить, что представление о Боге у Ария имеет некоторое сходство с идеей Единого у неоплатоников; правда, Арий отрицал постулат неоплатоников о божественных эманациях, а Бог у него, в соответствии с принципами ортодоксального монотеизма, является Личностью, для Которой возможен диалог «я» и «Ты». В Триединстве Бога Арий видел возникшую в третьем веке ересь Савеллия, который считал божественные Ипостаси лишь различными состояниями Единого Бога, так что в православной формуле «неслиянно и нераздельно» оставлял практически лишь одну ее часть – «нераздельность».

Центральным моментом ереси Ария является утверждение, что Сын сотворен волей Бога не по сущности Бога, а «из несущего», ибо «было время, когда не было Слова». Иначе говоря, Иисус Христос – Сын Божий по усыновлению, «только по имени»: «Не потому избрал его Бог, что у него было нечто особенное и преимущественное перед прочими существами по природе, и не в силу какого-нибудь особого отношения Его к Богу, но потому, что, несмотря на изменчивость Своей природы, Он через упражнения Себя в доброй деятельности не уклонился ко злу. Если бы равную силу явили Павел или Петр, их усыновление ничем бы не отличалось от Его усыновления».

Агнец Божий. Роспись купола базилики Сан-Витале. Равенна

Таким образом, Слово-Логос превращается в слабое человеческое слово, неспособное никого обожить и спасти. В оправдание своих взглядов ариане часто ссылаются на слова из книги Притчей (8:22), относящиеся в действительности к Софии – Премудрости Божией: «Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони». В отличие от православных христиан, которых можно назвать омоусианами (от греческого ομοουσιος – единосущий), ариане во главе с Арием именовались аномеями (от ανομοιος – не подобны). В это же время возникло течение «полуариан», или омиусиан (от ομοισοϚ – подобный), которые вскоре приняли православную точку зрения на сущность Сына.

Чтобы прекратить раскол Церкви, вызванный арианством, Константин I, вняв настояниям своего советника по церковным делам епископа Кордубского (ныне Кордова в Испании) св. Осии, созвал в 325 году I Вселенский Собор в Никее, который предал анафеме Ария и его сторонников.

Конха базилики Сан-Витале. Фрагмент. Середина VI в. Равенна

I Никейский Собор часто называют «Собором 318 отцов», число 318, во-первых, совпадает с количеством верных рабов Авраама (Быт 14:14), а во-вторых, представляет собой цифровое выражение греческих букв, образующих сочетание креста (Т) и имени Иисуса.

Арий был отправлен в ссылку, ариане подверглись преследованиям. Однако власть, уверенная в своей силе, бывает склонна к капризам и резким колебаниям в проводимой политике. Уже в 327 г. под влиянием арианского окружения Елены и ловкого в дворцовых интригах епископа Евсевия Никомидийского, поддерживавшего Ария, а также благодаря быстрому распространению ереси на Востоке, особенно в Египте, Константин I сменил свое отношение к арианству на противоположное. Преследованиям стали подвергаться православные иерархи. Арий получает свободу, а ряд никейцев потерял свои кафедры. Так, собор в Тире в 335 г. низлагает Афанасия Великого, и император отправляет его в Галлию. В 336 г. Арий получает епископство в Александрии, но по дороге туда скоропостижно умирает, что было немедленно приписано его противниками суду Божьему.

На протяжении IV в. арианство и полуарианство время от времени торжествовали по всей империи, а ученик Евсевия Никомидийского, тогда епископа Константинопольского, уже упоминавшийся Ульфила принес арианство вестготам. Там ересь быстро распространилась и была перенесена в Северную Африку вандалами; у готов арианство сохранилось до VII в. Но и после VII в. она продолжала под разными личинами проникать в еретические учения. Даже такие современные религиозные течения в рамках христианства, как унитарианство, Общество свидетелей Иеговы и некоторые другие, преимущественно протестантского толка, представляют собой своеобразные формы арианства.

Успех и живучесть ереси Ариана, по мнению автора, отчасти связаны с причинами психологического свойства. Во все времена существовали и будут существовать люди, о которых А. К. Толстой писал: «Все, чего им не взвесить, не смеряти,/ Все, кричат они, надо похерети!/ Только то, говорят, и действительно,/ Что для нашего тела чувствительно». Обычно эти люди не чужды природных основ нравственности, «добра от Бога», но при восприятии и осмыслении чего бы там ни было они практически игнорируют духовное измерение явлений.

Потребность все «взвесить и смеряти» делает для них наиболее привлекательными те учения, которые берутся наглядно представить и без труда разрешить сложнейшие проблемы, пренебрегая возникающими противоречиями и откровенными нелепицами. Таковы, например, памятные по недавним советским временам приверженцы «единственно научного мировоззрения» – диалектического и исторического материализма. Поскольку лежащий в основе православного богословия принцип одновременной «неслиянности и нераздельности» наглядно непредставим, то для таких людей арианство, практически сводящее на нет божественную природу Иисуса, могло оказаться предпочтительным.

Напряженная и бескомпромиссная борьба Церкви с арианством была вызвана, конечно, не отвлеченными теоретическими соображениями – здесь затрагивался «центральный нерв» Православия как религии спасения, поскольку вопрос о различных природах Сына Божия, Спасителя и Искупителя, о соотношении этих природ и о способе их сочетания в единой Личности-Ипостаси напрямую связан с чаяниями каждого верующего христианина: «воскрешение плоти и жизнь вечная». Надо отметить, что небывалый всплеск богословского творчества в IV–V вв. так или иначе был вызван острой потребностью максимально полно, насколько это доступно человеческому разуму, исследовать проблемы сотериологии (от греч. σότεριοη – спасение).

Однако соблюсти гармонию при обсуждении основополагающего в этих проблемах принципа «неслиянного и нераздельного» так же трудно, как удержаться на острие бритвы – равновесие здесь неустойчивое, как такое состояние называют в механике. Поэтому защитники Православия, победившие ариан на первых двух Вселенских Соборах, сами зачастую впадали в ереси – некоторые не добирались до «равновесия», а некоторых в пылу борьбы по инерции заносило далеко в сторону, противоположную арианству.

Такой предельно антиарианской ересью в V в. стало монофизитство, а одним из первых его предвестников в IV веке был аполлинаризм. Основателем этой ереси стал лаодикийский епископ Аполлинарий, которого А. Гарнак назвал «самым значительным богословом своего времени, учителем каппадокийцев». Он родился в Александрии в семье ритора и получил блестящее образование под руководством языческих учителей. Был тесно связан с Афанасием Великим, а после переселения в Сирию – с каппадокийцами. По мнению Аполлинария, единение Бога и плоти во Христе достигается заменой человеческого ума Логосом, то есть умом божественным. По его словам, «если бы Господь принял все человеческое естество, то, без сомнения, имел бы и человеческие помыслы, а где полный человек, там невозможно не быть греху».

Логически это утверждение кажется безупречным, однако допустить возможность неполноты человеческой природы в Иисусе значит нанести ущерб православному учению о спасении, чего Церковь не должна позволять, и это вполне справедливо, так как основные принципы христианской веры невозможно опровергнуть доводами человеческого разума. Христологические споры не могли не затронуть статус Девы Марии – так несториане возражали против именования Ее Богородицей, ©готовое;, ибо Мария родила Иисуса, а не Бога, и считали, что называть ее следует Хрис-тородицей.

Против утверждавшего подобное Нестория, епископа Константинопольского с 428 г., и его последователей был собран в 431 г. III Вселенский Собор в Эфесе, который осудил несторианство. Истоки этой ереси лежат в учении епископа Мопсуестии (Малая Азия) Феодора, который писал: «Безумие утверждать, что Бог родился от Девы. Не Бог, но храм, в котором обитает Бог, родился от Девы». Надо сказать, что Феодор Мопсуестийский, родившийся в Антиохии в середине IV в., был крупнейшим богословом и библеистом, духовным лидером антиохийской школы. Согласно Феодору, божественное и человеческое в Христе соединены наподобие духовного и телесного в человеке, и Логос осенил Иисуса уже после Его рождения. Несторий вместо формулы «Бог родился от Марии» предлагал говорить «Бог прошел через Марию», то есть, как и Феодор, четко разделял в Христе божественную и человеческую природы, что противоречит их «нераздельности». Более того, он утверждал, что Бог не страдал вместе с Иисусом и во время крестной Его смерти оставался бесстрастным.

Оппонентом Нестория на Эфесском Соборе был епископ Александрии св. Кирилл, который защищал православное учение о принципиальной нераздельности божественной и человеческой природы во Христе, утверждая, что «Христос, как Бог, есть вместе с тем и человек, и как человек, есть вместе с тем и Бог». От имени Церкви Кирилл зачитал на Соборе следующие слова о Пресвятой Богородице: «Кто не исповедует, что Иисус есть истинный Бог, а потому и Святая Дева – Богородица, ибо она плотски родила Слово Божие, сделавшееся плотью, – тому да будет анафема». Таким образом, Несторий признавал отношение между обеими природами во Христе внешним, а Кирилл – ипостасным.

Мозаика базилики Сан-Витале. Середина VI в. Равенна

Прежде чем перейти к ереси монофизитов, борьба с которой стала главной заботой Церкви в V в., следует упомянуть о донатистах и пелагианах, против которых писал величайший богослов и вероучитель Западной Церкви блаженный Августин. Раскол донатистов возник, по сути, как продолжение деятельности римского пресвитера III в. Новациана, который боролся за строгую дисциплину в среде прихожан и особенно священнослужителей христианской Церкви. Провинившихся община Новациана не допускала даже в ограду своих церквей, а человека, осквернившегося смертным грехом, новациане считали непригодным для совершения таинств.

В доконстантиновское время они поощряли добровольное мученичество и вели аскетичный образ жизни. При этом в IV в. новациане активно выступали против ариан, а сочинение самого Новациана «О Троице» считается православным. В 317 г. Донат был избран епископом Карфагена и главой Церкви всей Африки и пользовался в течение 30 лет огромным авторитетом. Его попытки очистить приходы от маловерных и греховных, причем в первую очередь эта «чистка» касалась служителей Церкви, нашли сочувственный отклик среди большинства христиан. Для провинившихся, а затем покаявшихся донатисты требовали повторного крещения.

Когда в 347 г. императорские комиссары прибыли в Карфаген, чтобы рассмотреть многочисленные жалобы на епископа, Донат произнес ставшую знаменитой фразу: «Какое дело императору до Церкви?» Он был немедленно арестован и сослан в Галлию, где вскоре умер. Как движение за отлучение от Церкви недостойных ее служителей донатизм находит последователей и поныне.

Императрица Феодора

Мозаика базилики Сан-Витале. Фрагмент. Равенна

Если донатизм в значительной мере есть политика, и политика популистская, как сказали бы сейчас, то ересь пелагиан связана с тончайшими проблемами богословия и религиозной философии. Речь в ней идет о роли свободы воли и благодати в деле спасения. Православие утверждает их «нераздельность и неслиянность» в богочеловеческом процессе обожения верующего. Как уже говорилось выше, Ириней Лионский сравнивал благодать и свободу воли с двумя крыльями, позволяющими человеку подняться к Богу, обожиться. Кельт Пелагий, родившийся в Шотландии во второй половине IV в., при решении этой проблемы практически исключил влияние благодати, даруемой Церковью, и дело обожения целиком предоставил человеческой воле, способной, по его мнению, самостоятельно совершать добрые поступки, обеспечивающие жизнь вечную. Пелагий утверждал, что по своей природе человек добр, первородный грех есть грех только самого Адама и не может быть вменяем в вину всему человечеству. Далее он учил, что приобретенный грех неодолимым быть не может: если он есть следствие необходимости, то это не есть грех, а если он вызван свободной волей, уклонившейся от добра, то его можно исправить последующим покаянием и добрыми делами.

Пелагианство есть несомненная утопия, современная психология это очень хорошо понимает, а вся человеческая история подтверждает такую оценку учения Пелагия. Блаженный Августин был гениальным психологом, интуитивно чувствующим иллюзорность утверждений пелагиан, но при этом сам не избежал противоположного уклона – от него, о чем будет сказано далее, исходит идея предопределения, которая до сих пор исповедуется протестантами и многими католиками. Учение Пелагия о примате свободы воли в деле спасения было воспринято и развито через тысячелетие его земляком, выдающимся богословом и мыслителем католической Церкви, «тонким доктором» Дунсом Скотом.

Смягченный вариант пелагианства и августинизма одновременно, полупелагианство, был предложен современником Пелагия, одним из основателей западного монашества, св. Иоанном Кассианом, который в вопросе о свободе воли и благодати в процессе спасения отвергал как учение Пелагия, так и августинизм. Однако та исключительная роль, которую Кассиан приписывал восточному пустынножительству и непрестанным молитвам в деле обожения, позволили его противникам выдвинуть против него обвинение в полупелагианстве. Однако это не смогло поколебать высочайший авторитет Кассиана, и уже в VIII в. Церковь именует его «блаженнейшим», а его учение – православным.

Здесь уместно отметить следующее обстоятельство: как только Церковь почувствовала собственную силу и активную поддержку власти, то есть уже с IV в., она начинает – иногда с излишним усердием – выискивать учения, пусть даже незначительно уклонившиеся от принятых ею богословских положений, – а затем, не стесняясь в средствах, жестоко их искореняет. Таких течений в IV–V вв. было множество – здесь и отголоски гностицизма, манихейство и некоторые новые. Учения с небольшими уклонениями, не угрожающими основополагающим принципам Православия, обычно называют гетеродоксальными, оставляя понятие ереси для серьезных ситуаций.

Троица. Мозаика базилики Сан-Витале. Середина VI в. Равенна

Самой серьезной ересью в V в., несомненно, явилось монофизитство, поэтому на нем следует остановиться подробнее. Ни одно из религиозных движений этого времени не принесло Византии столько тяжелых потрясений; оно затронуло не только Церковь, но и имперскую власть – страна раскололась на два враждующих лагеря, между которыми нередко происходили кровавые столкновения. И это несмотря на то, что незадолго до возникновения ереси Феодосий и Валентиниан издали суровый указ от 428 г. против ереси: «Неразумию еретиков должны быть поставлены ограничения. Прежде всего они должны возвратить католической церкви все отнятые у православных и находящиеся в их владении храмы, ибо нельзя допустить, чтобы те, которым запрещено иметь свои церкви, дерзали удерживать в своей власти православными построенные и насилием у них захваченные храмы. Арианам, приверженцам Македония (епископ Константинополя в 342–360 гг. Македоний I был главой «духоборов» – общины арианского толка) и Аполлинария, воспрещается иметь в городах свои церкви, другим еретикам воспрещается делать собрания для общественной молитвы, а манихеи лишаются права жить в городах. Еретики исключаются из военной службы, за исключением службы в провинциальных когортах и гарнизонах. Точно так же они лишаются права делать дарственные записи на свое имущество, составлять завещания и вообще делать какие-либо распоряжения перед смертью, касающиеся остающихся после них имений. Строго воспрещается еретикам совращать в свое учение тех, кто исповедует православную веру».

Учение монофизитства возникло следующим образом. В своей резкой полемике с Несторием св. Кирилл Александрийский допустил неточное выражение: «Единая природа Бога-слова, воплощенная…», которое впоследствии разъяснил в православном смысле. Однако после смерти Кирилла в 444 г. некоторые его последователи истолковали эти слова как исключительное единство божественной природы Христа, возникшее в результате воплощения и несовместимое с истинной человеческой природой.

Такой взгляд сразу же получил широкое распространение на Востоке, особенно в монашеских общинах Египта и Антиохии, а в Константинополе нашел себе защитника и проповедника в лице не слишком образованного монаха, архимандрита Евтихия. Это учение было признано ересью на местном патриаршем соборе 448 г., а после безуспешной жалобы Евтихия папе Римскому нашло себе поддержку у императора Феодосия II и у александрийского патриарха Диоспора, преемника св. Кирилла. В 449 г. император созвал в Эфесе собор (его называют «разбойничьим»), где Евтихий и Диоскор были оправданы, а их противники осуждены. Вернувшись в Александрию, Диоскор имел наглость анафемствовать папу Льва I Великого.

Неожиданная смерть Феодосия II в 450 г. позволила императрице Пульхерии созвать в Халкедоне IV Вселенский Собор, который оказался многочисленнее всех предыдущих, но был составлен преимущественно из епископов западных провинций. Правда, нашествие на Италию гуннов во главе с Аттилой не позволило Льву I участвовать в работе Собора. Собор осудил учение Евтихия, низложил Диоскора и принял в качестве основы учение, изложенное папой Львом I в его послании Epistola dogmatica, составленном еще в 449 г. Окончательная формулировка догмата о двух природах Христа и их взаимоотношении, утвержденная на пятом заседании 22 октября 451 года, учитывала также учение св. Кирилла Александрийского.

Решения Халкедонского Собора не были приняты Церквами ряда стран – Египта, Армении, Сирии, Палестины, Эфиопии. И до сих пор армяно-григорианская апостольская Церковь, а также коптская, сирийская и эфиопская православные Церкви исповедуют смягченную форму монофизитства. Знаменитая молитва «Трисвятая», или ангельская песнь Пресвятой Троице: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!», которая, согласно преданию, спасла Константинополь от землетрясения при Феодосии II и которая была канонизирована на Халкедонском Соборе, поется с тех пор в нехалкедонских Церквах с добавлением слов «распятый за нас».

5. Пришло время кратко рассказать о жизни и творениях великих Отцов и Учителей Церкви IV–V вв., чьими усилиями православное вероучение приняло вид, сохранившийся с небольшими изменениями и до сих пор. На Востоке это прежде всего Афанасий Великий, великие «каппадокийцы» Василий Великий, Григорий Назианзин (Богослов) и Григорий Нисский, а также Иоанн Златоуст, Ефрем Сирин, Кирилл Иерусалимский, на Западе – Иларий Пиктавийский, Иероним, Амвросий Медиоланский, Августин и Лев I Великий.

Начать рассказ надлежит с ярчайшей личности в истории христианской Церкви IV в., неколебимого защитника православного вероучения от ереси ариан св. Афанасия Александрийского. Родился победитель арианской ереси в греческой семье в конце III в. и был свидетелем последних жесточайших гонений Диоклетиана. Твердость христиан в вере и их готовность без колебаний идти на муки и смерть за свои убеждения произвели на восприимчивого юношу неизгладимое впечатление и послужили, по-видимому, причиной постоянной склонности Афанасия к таким крайним способам проявления религиозности, как жестокая аскеза и монашество. Александрия тогда была крупнейшим культурным центром империи, Афанасий неплохо изучил античную философию в ее неоплатоническом виде, однако главным предметом его учебы и размышлений очень рано стало Св. Писание, которое он глубоко прочувствовал и знал до тонкостей. Этого юношу заметил епископ Александрии св. Александр и приблизил к себе.

Молодой Афанасий жил в епископском доме, где под руководством грамматиков и риторов получил образование, а незадолго до начала арианских смут был рукоположен в диаконы и стал секретарем Александра. Он сопровождал его на Собор в Никею в 325 г., где, по словам биографа, «с дерзновением восстал против нечестивых ариан». Афанасий, вероятно, и готовил выступления на Соборе обремененного летами и болезнями Александра. Через полгода после Собора св. Александр скончался, указав на Афанасия как на своего преемника. В отчетах Александрийского собора 339 г. записано, что «все множество жителей, принадлежащих к карфагенской Церкви, единодушно взывали, требуя в епископы Церкви Афанасия и всенародно молили о сем Христа в продолжении многих дней и ночей».

8 июля 326 г. многочисленными епископами св. Афанасий был посвящен в епископы и стал епископом Александрийским. Как отмечает Григорий Богослов, автор его жития, избрание было непростым – многих смущала его молодость (32 года), резкость суждений и цельность характера. Так началось долгое и трудное его служение Церкви: из 47 лет епископства

Афанасий более 15 провел в ссылке и изгнании; враги много раз угрожали ему физической расправой и даже пытались убить. Евсевиане, пытавшиеся примирить непримиримое – ариан с православными, видели в Афанасии главную помеху своим стремлениям и клеветой склоняли Константина I в 335 г. отправить Александрийского епископа в ссылку в далекий западный Трир, однако император запретил кому бы то ни было занимать кафедру во время ссылки.

Перед отъездом в ссылку Афанасий вызвал в Александрию из пустыни Антония Великого, который при огромном стечении верующих осудил арианскую ересь. Несмотря на недолгое пребывание Афанасия в Трире, жители этого города и окрестных мест долго с благоговением вспоминали святого. В 337 г. Афанасий вернулся на свою кафедру, однако уже в 340 г. Александрийским епископом был назначен арианин Григорий Каппадокиец, который привел с собой вооруженных людей и силой захватывал православные храмы. Афанасий был вынужден отправиться в Рим, где папа Юлий активно поддерживал Православие и его адептов. В 346 г. Афанасий вернулся в Александрию, но во время арианской смуты 50-х годов был вынужден бежать в пустыню, поскольку императорские солдаты получили приказ схватить его. В пустыне он сблизился с одним из отцов общежительного монашества св. Пахомием, здесь же были написаны его главные сочинения.

В начале 366 г. Афанасий окончательно вернулся на свою кафедру (его восторженно встретили верующие), и до своей кончины в 373 г. спокойно провел последние годы в пастырских и литературных трудах, своим преемником избрав Петра. Григорий Богослов пишет, что Афанасий «изучал светские науки, однако немного времени и с тем только, чтобы и в этом не казаться совершенно неопытным и не знающим того, что почитал достойным презрения. Он не терпел, чтобы благородные и богатые дарования были упражняемы в предметах суетных; зато правилами и уроками он был рано обильно напоен».

Поэтому в не очень обширном литературном наследии Афанасия Великого не следует искать богословских и философских тонкостей, но в своих творениях, утверждающих православное учение, он предельно тверд и четок; все положения глубоко и благодатно продуманы. Чтобы сразу решительно отгородиться от гностицизма и арианства, Афанасий еще в раннем труде «Против язычников» раскрывает идею творения из ничего и ту пропасть, которая отделяет Бога от сотворенного Им мира. «Все сотворенное по сущности своей не имеет ничего общего со своим Творцом, ибо какое может быть сходство между тем, что произошло из ничего, и Творцом, из ничего созидающим это?» Он повторяет Божие Имя, названное Моисею: IHWH – Истинно Сущий. Бездну между Богом и миром принципиально нельзя преодолеть – никакое число посредников или эманаций не в состоянии это сделать, поэтому Христос единосущен Богу и, конечно, есть истинный человек одновременно. Отношение Отца к Сыну Афанасий старается пояснить в виде потенции и действия, хотя, говоря о рождении Сына, замечает: «Кто дерзает на подобные изыскания, тот безумствует, речью желая высказать неизреченное». Вместе с тем продолжает: «Сын-образ и сияние Отца, начертание и истина Его. Если есть свет, есть и образ – Его сияние».

Несмотря на непознаваемость и неизреченность Бога, Его дела в мире видны наблюдательному верующему. «Никто не смеет сказать, что Бог во вред нам употребил невидимость естества Своего и оставил Себя совершенно непознаваемым для людей. Напротив, он привел тварь в такое устройство, что будучи невидимым по сущности, доступен познанию из Своих дел, ибо Слово, распространенное повсюду, – все наполнило ведением о Боге. В мире на всей твари положены некий отпечаток и подобие божественной Премудрости и Слова, – и это сохраняет мир от тления и распада». Как тут не вспомнить уже упоминавшийся принцип analogia entis – подобие Сущего, – принятый в XIII веке на Латеранском Соборе. Здесь Афанасий хочет подчеркнуть двойственность твари: в ней присутствует текучая и распадающаяся материя и одновременно есть животворящая, упорядочивающая благодать.

К середине IV в. обострились споры по поводу сущности Святого Духа. Ариане объявляли Св. Дух, как и Сына, сотворенным по словам Афанасия, поскольку Св. Дух является источником освящения и приобщает сотворенные существа Богу, обоживая их, то «Он неотделим от Святой Троицы и единосущен Отцу и Сыну». Строго следуя Никейскому символу веры, Афанасий не допускает в Троице никакой иерархии различных ипостасей, хотя католики, вводя в символ filiogue, т. е. исхождение Св. Духа «и от Сына», что такую иерархию вносит, ссылались, в частности, на так называемый символ веры Афанасия. Однако этот документ, как выяснено теперь, появился только в конце V в. и св. Афанасию не принадлежит. Как Отец Церкви и практик св. Афанасий ряд работ посвятил православной антропологии. Его всегда занимали проблема происхождения зла и способы борьбы с ним. «Сначала не было зла, ибо и теперь нет его в святых, и для них оно не существует; зло – несущее, и нет порожденного творца зла». Бог зла не творил, все, сотворенное Им, – благо, но человек, созданный для добра, «стал потом сам против себя воображать злое». Зло есть удаление, отвращение человека от Бога, сосредоточение на самом себе, на своей плоти. Борьба со страстями – один из мотивов его знаменитого «Жития Антония», которое стало одним из первых ярких образцов житийной литературы. Для Антония в «Житии» аскеза – не самоцель, как для индийских йогов или магов вавилонских, а путь к победе над злом мира, к восстановлению утраченной гармонии. Он ищет борьбы с бесами, чтобы изгнать их за обитаемые пределы земли. Ему помогают в этом другие монахи и все православные христиане, которые «добродетельными нравами и жизнью ополчились на бесов и смеются над их вождем диаволом».

Мозаика конхи базилики Сан-Витале. Середина VI в. Равенна

Огромную роль в этом, по Афанасию, играют добровольные девственники, которым он посвятил целый трактат. Своим существованием они отвергают и уничтожают зло, поэтому «девственность есть сад запертый, пусть же ничья нога не вступит в него, кроме ноги садовника». Тончайшие богословские проблемы христологии и тринитарности св. Афанасий не смог решить с достаточной полнотой и строгостью из-за недостатка общего образования, однако он заложил фундамент, которым воспользовались «великие каппадокийцы», считающие св. Афанасия своим учителем.

Из трех «великих каппадокийцев», о которых сейчас пойдет речь, двое были родными братьями; их младший брат, Петр, впоследствии тоже был епископом и тоже причислен к лику святых, святой была их старшая сестра Макрина. Это была знатная и богатая каппадокийская семья, имевшая в роду христианских мучеников. Религиозный характер старшего брата, Василия Великого, родившегося в Неокесарии в 329 г., объясняется тем, что воспитывала его бабушка, Марина-старшая, знавшая и глубоко почитавшая св. Григория Чудотворца. Отец Василия был известным ритором и дал сыну начальное образование. Продолжил учебу Василий в Константинополе, а затем в Афинах, где познакомился со своим сверстником, в дальнейшем ближайшим другом и соратником св. Григорием Богословом; одновременно с ними в Афинах учился будущий император Юлиан Отступник.

Вернувшись в Кесарию и начав преподавать риторику, Василий сперва, по словам брата Григория, «слишком много думал о своей учености и не находил никого равным себе». Это искушение Василий преодолел с помощью сестры и «очнулся, словно от глубокого сна». Он «почуял дивный свет, излучаемый евангельской истиной». К тридцати годам Григорий был крещен кесарийским епископом Дианием и возведен в должность чтеца. Затем Василий отправляется на Восток, в Палестину, Месопотамию и Египет, чтобы познакомиться с отшельнической жизнью и приобщиться к ней. По возвращении он стал организатором монашеской жизни в Каппадокии и составил для нее твердые правила, которые сочетали лучшие черты двух видов существовавшего тогда монашества – строгого отшельничества и общежительного.

Первый вид представлял для недостаточно сильных духом большие опасности, вплоть до умалишения; во втором часто преобладали земные интересы. В монастырях с уставом св. Василия молитва и созерцание чередовались с не слишком обременительным физическим трудом, в них практиковалась широкая благотворительность и воспитывались дети обоего пола. После избрания Василия епископом Кесарии в 370 г. его благотворительная деятельность захватила также соседние епархии. Еще до этого во время голода он продал большую часть своего имущества и организовал бесплатные столовые, а в своих проповедях клеймил богачей, не желавших делиться с нуждающимися, чем принудил их к пожертвованиям. Близ Кесарии Василий выстроил обширные благотворительные учреждения, больницы, лепрозорий, дома призрения с мастерскими для еще способных к труду. Подорвав свое не слишком крепкое здоровье постоянной тяжелой работой и аскетическими подвигами, св. Василий Великий прожил всего 49 лет.

Как и Афанасий Великий, личность и труды которого он ставил очень высоко, св. Василий был истинным пастырем, Отцом Церкви, хотя характеры этих двух великих людей очень разнились – Василий не рвался в бой, он научился в некоторых ситуациях быть дипломатом, старался проблемы Церкви решать мирно, но при этом твердо отстаивал основы православного вероучения.

Василий Великий был надеждой покидающего этот мир св. Афанасия и эти надежды с лихвой оправдал – он стал душой новоникейского движения, которому посвятили дни и труды «великие каппадокийцы». Василий дал точное и ясное решение главных проблем православной догматики,

Григорий Богослов придал этим решениям чеканную форму, а Григорий Нисский философски углубил творения старшего брата. Хотя Василию не довелось дожить до успеха Православия на II Вселенском Соборе, его роль в этом успехе трудно переоценить.

Он приблизился к наиболее точному и глубокому пониманию Троицы, избежав крайностей Савеллия, который считал Ипостаси лишь разными состояниями Единого, не более того. Здесь помог ему все тот же принцип «неслиянности и нераздельности», примененный «симфонично». Василий Великий принял эстафету борьбы Церкви с арианством у св. Афанасия. Они оба были выразителями чаяний верующих своего времени, а те прежде всего стремились к спасению, то есть к обожению, и арианство было для них смерти подобно. Василий выразил свое отношение к арианству резкими словами: «Я не могу поклоняться твари, имея повеление стать Богом». Блаженный Августин упоминает книгу св. Василия «Против манихеев», но она, к сожалению, не сохранилась до наших дней. Основные его труды имеют догматико-полемический характер: «Четыре слова на ариан», «Слово на язычников», «Слово о воплощении Бога-Слова и о пришествии Его к нам во плоти», «Послание к монахам о том, что сделано арианами при Констанции», «Послание Амфилохию о Святом Духе» и книги «Против Евнония». К гомилетике (поучению, проповеди) относятся его обширные комментарии и беседы на Шестиднев (Быт 1:1-26), «Гексамерон» и на Псалтырь.

Св. Василий утверждает, что путь познания Бога не закрыт для человека. Это, во-первых, внимательное наблюдение величественной картины мира, его гармонии и красоты, что убедительно свидетельствует о разумной причине всего, о Художнике и Создателе. Не видеть Бога в мире с его порядком и чудесами значит, по словам Василия, «ничего не видеть в полдень». Однако еще важнее «внимать себе» (Втор 15:9), то есть изучать микрокосм в своей душе: «Такое соблюдение самого себя даст тебе достаточное руководство и к познанию Бога. Ибо если «внемлешь себе», то в себе самом, как бы в малом мире, усмотришь великую премудрость Создателя». Знание о Боге ограничено: «Мы утверждаем, – говорит он, – что познаем Бога нашего по Его действиям, «энергиям», но не в силах приблизиться к самой сущности. Действия его к нам нисходят, но сущность остается неприступною».

Главная богословская заслуга св. Василия состоит в точном и строгом определении понятий, связанных с Триединством Бога. I Никейский Собор в этой проблеме оставил существенную недосказанность: понятие единосущности, принятое Собором, утверждало единство Ипостасей в Боге, но характер троичности не был четко разработан, что давало недоброжелателям повод к обвинению Православия в монархианстве и савеллианстве. Василии Великий выдвинул формулу: «Единая сущность и три Ипостаси», добавляя: «Если мне должно высказать кратко свое мнение, то скажу – сущность относится к Ипостаси, как общее к частному». Здесь уже подчеркнута «неслиянность» Ипостасей, и поэтому Церковь признала данное им определение как наиболее точное, насколько возможно выразить словами невыразимую тайну Троицы. Для понимания сказанного важны рассуждения Василия о неприменимости привычного арифметического понятия числа, когда речь идет о бытии Бога. Здесь количественная категория становится качественной, и утверждение «три есть единица» не должно смущать верующего, просто лучше божественную жизнь не определить словами и числами.

«Научая нас об Отце, Сыне и Св. Духе, Господь не счетом переименовал их, ибо не сказал: крестите в первое, второе и третье, или в одно, два и три, но в святых Именах даровал нам познание веры», то есть арифметическая форма не исчерпывает истины Триединства, заключенной в Именах. В качестве земных «подобий Сущего» для описания Триединства Василий приводит радугу: «В ней один и тот же свет и непрерывен в самом себе, и многоцветен». Близкие рассуждения можно найти в неоплатонизме, но св. Василий, хорошо знавший античную философию, не столько использует ее в своем богословии, сколько преодолевает, отбрасывая элементы язычества, но сохранив понятийный аппарат, язык неоплатонизма, который удобен для формулировок христианских истин (как указывалось ранее, этот язык возник не без влияния гностических христианских систем).

Будучи выдающимся церковным пастырем, Василий Великий уделял много внимания богослужебным действам. До сих пор существует литургия, носящая имя Василия, он создал всенощное псалмопение. Василий Великий, издавна называемый «небоизъяснителем», возглавляет список трех «вселенских великих Учителей», который включает также Григория Богослова и Иоанна Златоуста.

Ближайшим сподвижником и верным другом Василия Великого был Григорий Назианзин. Только трех духовных писателей Восточная Церковь почтила именем «Богослов»: первым был любимый ученик Иисуса, апостол и евангелист Иоанн, вторым – Григорий Назианзин, третьим – византийский монах и мистик X в. Симеон Новый Богослов.

Происходил св. Григорий из состоятельной аристократической семьи. Был он ровесником своего друга и наставника Василия Великого, то есть родился около 330 г. в окрестностях каппадокийского города Назианза, где у его родителей было большое поместье. Он был поздним ребенком, заботу о религиозном воспитании которого взяла на себя его мать, Нонна, глубоко верующая христианка. В своих воспоминаниях он писал, что «пылко полюбил словесность, еще когда на щеках не пробился первый пух». Эту любовь он пронес через всю жизнь, гармонично сочетая церковную веру с увлечением культурой и особенно поэзией. Он был наделен высочайшим даром слова, и трудно найти среди Отцов Восточной Церкви, включая его великих современников св. Иоанна Златоуста и св. Ефрема Сирина, равного ему в риторике.

Отец Григория, тогда епископ Назианза, увидев тягу сына к знаниям, отправил его в Кесарию Каппадокийскую, Кесарию Палестинскую, в Александрию и, наконец, в Афины, где он получил блестящее образование, выходящее за рамки только философского, богословского и словесного. Вспоминая годы учебы в Афинах, св. Григорий говорит о себе и о Василии Великом: «Стали мы друг для друга всем – товарищами, сотрапезниками, родными – и имели одну цель – любомудрие. У нас все было общее, и одна душа в обоих связывала то, что разделяли тела».

Прелести «душепагубных ариан» их не соблазняли, они знали только два пути – в храмы и к учителям светских наук. Любомудром Григорий остался на всю жизнь: «Я любитель мудрости и никогда не предпочту этому занятию ничто другое». Уединенное созерцание, чтение книг, деятельность проповедническая и педагогическая – вот к чему он всегда стремился и потому бежал от других дел, особенно общественных. С большим пафосом Григорий защищал ученость и восставал против обскурантизма. Над гробом Василия он произнес замечательные слова, не потерявшие актуальности и поныне: «Полагаю, что всякий, имеющий разум, признает первым благом ученость – и не только благороднейшую, которая помогает нашему спасению и наслаждается умопостигаемой красотой, но и ученость внешнюю, которой многие из христиан, по худому своему разумению, гнушаются как злохудожною, опасною и удаляющею от Бога. Не станем же восстанавливать тварь против Творца. Не должно унижать ученость, как некие, напротив, нужно признать глупцами и невеждами тех, кто, держась такого мнения, желали бы видеть всех подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть собственные свои недостатки и избежать обличения в невежестве».

По возвращении на родину Григорий крестился по настоянию отца, который видел его своим преемником на епископской кафедре. На Пасху 362 г. он прочитал свою первую проповедь. Уже здесь проявилась мощь его богословского и поэтического гения. Проповедь сохранилась, вот небольшие выдержки оттуда: «День воскресения, радостное начало. Возликуем же и восславим праздник сей и обменяемся миротворным целованием. В честь Воскресшего забудем обоюдные прегрешения – да простится все, назовем братьями не только друзей, помощников и сострадателей, но и врагов наших…

Накануне я был распят со Христом, ныне прославлен с Ним. Накануне я был погребен со Христом; нынче – восстал вместе с ним из гробницы. Принесем же драгоценнейшее наше в жертву Тому, Кто пострадал и воскрес ради нас. Не помышляете ли вы, что я говорю сейчас о золоте, серебре, узорчатых тканях и дорогих каменьях? Жалкие земные блага! Они затем и возникли, чтобы, вернее всего, оказаться во владении рабов земных похотей, злодеев, прислужников Князя мира сего.

Церковь Св. Ирины в Константинополе. Основана в VI в.

Принесем же в жертву самих себя: дар драгоценнейший в глазах Господа и дражайший для нас. Почтим же его образ приношением, наиболее Ему подходящим. Уподобимся же Христу, ибо Христос уподобился нам. Станем ради Него подобными богам, ибо Он явился человеком ради нас. Он избрал себе худшую участь, чтобы даровать нам лучшую; Он сделался бедняком, дабы обогатить нас своею бедностью; Он избрал себе жребии раба, дабы доставить нам свободу; Он принизился, дабы возвысить нас. Он умер, дабы мы спаслись; Он восшел на небеса, дабы увлечь нас за собою, нас, погрязших в пучине греха…

Да будем мы все одно во Христе Иисусе, ныне и в обителях небесных. Его же сила и слава во веки веков. Аминь».

Служение Церкви требовало активной общественной деятельности, а Григория тянуло к уединению, к жизни созерцателя и ученого, в крайнем случае – учителя. В этом душевном борении между внутренними склонностями и долгом христианина прошла вся его жизнь.

При императоре Валенте, поддерживавшем ариан, притесняемая константинопольская община православных пригласила св. Григория к себе. Для него была оборудована часовенка в доме его родственника, поскольку большинство храмов, в том числе Святая София и церковь Святых Апостолов, были в руках ариан. Успех проповедей Григория был необычайным – многие еретики отреклись от своих убеждений в пользу Православия. Здесь прозвучали его знаменитые пять догматических поучений, за которые св. Григорий на Халкедонском Соборе 451 г. был назван Богословом. Приехавший в это время в Константинополь св. Иероним писал, что «равного Григорию среди латинян не сыщешь».

Вошедший в Константинополь после гибели Валента император Феодосий возвел Григория на кафедру Святой Софии. В 381 г. в Константинополе состоялся II Вселенский Собор, на котором Григорий председательствовал, а второй каппадокиец, Григорий, брат Василия, прочел вступительную речь и был назначен блюстителем ортодоксии. Этот Собор стал торжеством и вершиной деятельности «великих каппадокийцев», лучшей памятью незадолго до того почившего Василия Великого.

Бесконечные столичные интриги вскоре заставили мучительно переживавшего их Григория сложить архиерейские полномочия. Свою прощальную речь он закончил словами: «Прощай, царственный храм… Прощай, храм Святых Апостолов… Прощай, епископский престол. Прощай, великий город, прославленный верой и любовью ко Иисусу Христу. Прощайте, Запад и Восток, ибо за вас я боролся, а вы воздвигли на меня брани.

Прощайте, дети мои, храните сокровища, вам доверенные. Вспоминайте о моих мытарствах, и да пребудет с вами милость Господа нашего Иисуса Христа».

Он вернулся в Назианз, где была его семья и где он до своей смерти в 390 г. занимался любимым писательским делом. Творения Григория Богослова пользовались широкой известностью и непререкаемым авторитетом до последних веков византизма. Отцы и Учители Церкви последующих лет писали комментарии к его трудам, а византийский философ, богослов и политический деятель XI в. Михаил Пселл называл св. Григория христианским Демосфеном.

Богословское и литературное наследие Григория Назианзина содержит 45 «Слов» – бесед, предназначенных для проповедей, 250 посланий-писем и более 400 стихотворений и поэм. Он был великим мастером эпистолярного жанра: его письма на самые значительные темы – это шедевры стилистики.

Вклад Григория Богослова в догматическое богословие связан с его учением о Троице, о Святом Духе и с его христологией.

Богопознание, по Григорию Богослову, – один из путей обожения и потому требует аскезы: «Философствовать о Боге можно не всякому. Это приобретается усилием и не дано пресмыкающимся по земле». Для этого нужна душа чистая или хотя бы способная к очищению. Для нечистого подобное занятие может оказаться небезопасным, подобно тому, как для слабого зрения вредно сияние яркого солнца. В богопознании следует подниматься постепенно, от ступени к ступени – не всем и не сразу восходить на эту гору. Григорий Богослов – один из предшественников исихастов, священнобезмолвствующих, живших на Афоне через тысячелетие после него: «Говори, когда имеешь нечто лучшее молчания, но люби безмолвие, где молчание лучше слова».

В учении о Троице Григорий Богослов, как и Василий Великий, следует новоникейской формуле: Бог един по сущности и троичен по Ипостасям. Для объяснений он широко пользуется «световой» аналогией, принятой в платонизме и вообще в античной философии: «Что солнце для существ чувственных, то Бог для разумных: одно освещает мир видимый, Другой – мир невидимый. Оно помогает взорам телесным, а Он освящает умозрение».

Как и в богопознании, есть свои ступени в богооткровении: «Было два коренных преобразования в жизни людей, называемые двумя Заветами: одно вело от идолов к закону, другое – от закона к Благодати. Оба Завета вводились постепенно – нужно было знать, что нас не принуждают, а убеждают. Ветхий Завет явно проповедовал Отца и неявно – Сына. Новый открыл Сына и указал на Божество Духа. Ныне пребывает с нами Дух, даря ясное о Нем познание. Надлежит, чтобы троичный свет озарял просветляемых постепенными прибавлениями».

В отличие от Василия Великого, который избегал именовать Св. Дух Богом, Григорий Богослов о своем учении о Св. Духе твердо говорит о его божественности: «Вот множество свидетельств: Христос рождается – Св. Дух предшествует; Христос крестится – Дух свидетельствует; Христос совершает чудеса – Дух сопутствует; Христос возносится – Дух приходит вместо Него. Что же есть великого и божественного, чего бы Он не мог? Какое имя, принадлежащее Божеству, не принадлежит Духу? Я изумляюсь, видя такое богатство имен, и трепещу, когда подумаю, какие имена хулят те, кто восстают на Святого Духа!»

Ариане считали Св. Дух, как и Христа, сотворенным. Григорий писал; «Если Дух Святой тварь, то напрасно ты крестился». И далее: «Недостает чего-то Божеству, если нет в нем святости. А как иметь святое, не имея Духа? Если же в нем есть иная святость, кроме Духа, – пусть скажут, что под ней разуметь. А если это та самая святость, то может ли она не быть безначальной? Или лучше для Бога быть когда-то без Духа, несовершенным?» Святой Дух «исходит» от Отца, но «сияет», живет, действует через Сына (действует, а не исходит, как считают католики, добавляя в символ веры знаменитое filiogue).

Христология Григория Богослова основана на утверждении, что в Иисусе Христе «неслиянно и нераздельно» соединены Божество и полная человеческая природа, хотя личность Богочеловека при этом едина. Он постоянно подчеркивает полноту человеческой природы в Иисусе Христе, в то время как Аполлинарий утверждал, что человеческий ум в Нем заменен божественным. Если это было бы так, говорит Григорий Богослов, то самое главное в человеке, его ум, остался бы и после спасения греховным и неискупленным.

Характерное для иконоборческого периода украшение храмов.

Церковь Св. Ирины в Константинополе

Богословие «великих каппадокийцев» во многом использует Оригена, которого они всячески превозносили. Василий Великий и Григорий Богослов еще в молодости составили книгу из некоторых трудов Оригена, назвав ее «Филокалия», т. е. «Добротолюбие»; они старались избегать выходящих за рамки православной догматики крайностей, присущих этому гениальному богослову, но это им не всегда удавалось.

В поэзии Григория Богослова сильна струя печали, покаянных плачей: «Я образ Божий, а вовлекаюсь в греховность; худшее во мне противится лучшему… Два духа во мне: один добрый и стремится к добру, а другой, худший, ищет худого… Ум оплакивает рабство, заблуждения отца первородного, пагубные дела праматери, этой матери нашей дерзости и гордыни, злорадным смехом смеюсь ужасной участи моей… Горячие проливаю слезы, но не выплакал с ними греха… Зорок я на чужие грехи и близорук на свои». Как тут не вспомнить пушкинское «Воспоминание»: «…В бездействии ночном живей горит во мне/ Змеи сердечной угрызенья;/ Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,/ Теснится тяжких дум избыток;/ Воспоминание безмолвно предо мной/ Свой длинный развивает свиток./ И, с отвращением читая жизнь свою,/ Я трепещу и проклинаю,/ И горько жалуюсь, и горько слезы лью,/ Но строк печальных не смываю».

В поэме о человеческой добродетели описан православный взгляд на дела спасения: «Добродетель – не дар только великого Бога, почтившего тем образ Свой, – нужно и твое стремление. Она – и не дело только твоего сердца: для нее потребна иная сила. Две доли нужны в деле спасения: от великого Бога – первая и главная, а одна доля от меня. Бог сотворил меня восприимчивым к добру; Бог подает мне и силу, а в середине я – текучий… Без Него все мы – суетные игрушки, живые мертвецы, смердящие грехами».

Св. Григорий Нисский, младший из «великих каппадокийцев», был третьим сыном св. Эммелии. Как и старший брат Василий, Григорий был воспитан в религиозном духе бабушкой Макриной-старшей, а начальное образование преподал ему отец. Полного систематического образования св. Григорий не получил, но его знания были не менее обстоятельными, чем у Василия Великого и Григория Богослова, которые прошли обучение в лучших школах Александрии и Афин. Свои знания он приобрел исключительно настойчивым самообразованием, к которому был склонен в течение всей жизни.

Сведения о его жизни обрывочны и скудны, он не любил писать о себе. Известно, что сперва он предпочел профессию светского ритора духовной карьере, женился он на глубоко религиозной женщине по имени Феосевия и впоследствии, став епископом Ниссы, сочетал епископство с супружеской жизнью, как и его современник, св. Иларий Диктавийский.

Григорий Богослов называл Феосевию «подлинной святой и истинной супругой священника». В сан епископа его возвел в 371 г. старший брат Василий, тогда уже известный церковный деятель. Рядом с Ниссой находилась большая женская община, настоятельницей которой была его старшая сестра св. Макрина. Отношения между ними были самые теплые; после ее смерти, свидетелем которой он был, св. Григорий написал трогательную биографию сестры.

Епархию Григорий, по его словам, принял «по принуждению», поскольку никогда не был склонен к общественной деятельности. Пиком такой деятельности стал для него II Вселенский Собор в Константинополе в 381 г., где Григорий был воспринят присутствующими как гарант Православия и где его стараниям приписывают важнейшее дополнение никейского символа членом о Св. Духе. Вскоре после этого он прославился в Константинополе своим ораторским искусством, однако его сменил там св. Иоанн Златоуст, а св. Григорий – достигший, как он выразился, «седовласого возраста», – занялся любимыми литературными трудами. Скончался св. Григорий в 395 г. в возрасте 60 лет.

В своей книге «Святые Отцы и Учители Церкви» выдающийся русский религиозный мыслитель, историк и философ Л.П. Карсавин посвятил св. Григорию Нисскому проникновенные строки: «Система Григория Нисского – одно из высших и самых глубоких осмыслений христианства, далеко еще не понятое и не оцененное… Григорий хорошо усматривал смысл и цену индивидуальных построений. Он, величайший христианский метафизик, не притязал на отождествление своей системы с соборным учением Церкви. Он смотрел на себя как на одного из истолкователей церковной Истины, и, как все ее истолкователи, – ограниченного и подверженного ошибкам. Сама же Истина Церкви раскрывается соборно, в меру крайней необходимости, оставляя широкую сферу для индивидуальных ее осмыслений, и всегда сосредоточивалась около основных и жизненных проблем».

Интерес к сочинениям св. Григория и их высокая оценка возродились только в XIX в. после почти полуторатысячелетнего перерыва, когда над его трудами витала тень Оригена, осужденного V Вселенским Собором, ведь Григорий Нисский был наиболее «оригенствующим» из тройки «великих каппадокийцев», чтивших гениального александрийца, но отвергавших крайности его «Начал». Правда, на VII Вселенском Соборе св. Григорий был назван «отцом отцов».

Читать Григория Нисского нелегко – его труды написаны тяжеловесным, а иногда темным языком, в нем нет стилистического блеска его назианзинского друга, однако по глубине и широте охвата тем он ему не уступает, а временами даже и превосходит. Григорий не создал такой богословской и религиозно-философской системы, какая построена Оригеном в его «Началах», но всегда к этому стремился. Подготовительные разделы, и прежде всего адекватная предмету гносеология, т. е. теория познания, у него написаны и представляют значительный интерес.

Познание как таковое св. Григорий считает актом самоценным: «Благодать Спасителя нашего даровала любовь приемлющим познание истины, как врачевание душам. Оно разрушает чарующее человека обольщение, угашает бесчестное мудрование плоти, когда приявшая единение душа светом истины путеводима к Богу и к собственному спасению». Прежде всего это относится к богопознанию, но изучением сотворенного мира тоже не следует пренебрегать – ведь творение по необходимости несет на себе печать Творца, его Художника, и «по видимой во вселенной Премудрости можно гадательно видеть Сотворившего все в Премудрости».

Здесь Григории одним из первых в христианской литературе предвосхитил принцип «подобия Сущего», «analogia entis», утвержденный на одном из соборов в XIII в. Об этом идет речь в его «Толкованиях на Шестиднев», дополняющих и завершающих «Шестиднев», «Гексамерон», Василия Великого. Он развивает исходную мысль Василия: «К чему приводит геометрия, арифметические способы исследования и пресловутая астрономия, если люди, изучившие эти науки, дошли до заключения, будто видимый мир совечен Творцу, и если то, что ограничено и имеет вещественное тело, возвели они в одну славу с Богом непостижимым и невидимым?»

Все недоразумения античных натурфилософов заключаются в неприятии первых слов Библии: «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт 1:1). В лице человека Бог создал себе сотрудника в деле богочеловеческого преображения мира: «В тебе, как в создании Своем, отобразил Бог подобие благ Своей собственной Природы, словно запечатлев на воске резное Свое изображение». Так что можно увидеть Бога в своей душе, но для этого необходимо очистить ее от греха, победить чувственность и «омыть ум». Иначе познаваемая истина будет искажена, «не вниде истина в душу злохудожню», а плоды такого знания могут нести зло. Тем самым утверждается необходимость нравственного измерения в процессе получении и использования знания. Насколько глубоко прав был св. Григорий, свидетельствуют, например, многие события нашего времени.

Св. Григорий – один из основателей православного мистического богословия. В «Жизни Моисея» образ величайшего ветхозаветного пророка и законодателя и таинственное Синайское Богоявление использованы Григорием для метафизического описания процесса духовного восхождения человеческой души к Богу. Очищенная постепенным восхождением душа в состоянии экстаза становится богоподобной и способной увидеть Бога, как и Моисей, «лицом к лицу» – ведь еще Платон утверждал, что «подобное познается подобным».

Однако Григорий сразу подчеркивает, что это подобие и видение только внешнее, никакое иное для сотворенного «из ничто» человека невозможно.

Собор Св. Софии. Построен в 532–537 гг.

Ныне – мечеть Айя-София (минареты времен Селевкидов). Стамбул

Сущность Бога непостижима, поэтому богословие должно быть в основе своей апофатическим. Неудержимое и благодатное стремление человека к положительному, катафатическому богословию ограничено Его именованием, и это единственный способ постичь Бога человеческим разумом. Рассуждения Григория об именах Божиих основаны на его общем учении об именах и понятиях разума, вошедшем в обширный труд «Против Евномия». Природа Бога «превышает всякое постигающее разумение; и понятие, о ней слагаемое, есть лишь подобие взыскуемого». Как слабый человеческий ум может словом или понятием измерить Безмерное? Как назвать неизреченное? Здесь уместно лишь благоговейное молчание.

Невозможность ограниченным разумом объять Бога заставляет человека выражать свой религиозный опыт посредством многих Имен, хотя Его сущность выше всякого Имени. Еще Платон в «Кратиле» учил, что познать вещь можно только созерцанием, а имена – лишь продукт этого созерцания, причем не всегда удачный. Св. Григорий согласен с таким утверждением, особенно когда речь идет о вещах божественных. И снова его любимый мотив о необходимости очищения, чтобы созерцание не было искажено до неузнаваемости. Воистину «блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5:8).

Софийский собор времен Византийской империи (разрез-реконструкция)

Как и все «каппапокийцы», Григорий Нисский много занимался тринитарной проблемой. С их деятельностью связано принятие на II Вселенском Соборе Никео-Константинопольского символа веры, который и поныне используется всеми христианскими конфессиями. Учение о Св. Духе Григорий поднял на более высокую ступень, чем его предшественники. Он избегает говорить о Боге как о Духе, поскольку Дух есть имя Ипостаси, а не сущности Бога. Под Св. Духом Григорий понимает «самосудную силу, которая представлена сама по себе в особой Ипостаси, неотделима от Бога, в котором находится, и от Слова Божия, которое Она сопровождает, не в бытие изливается, но, подобно Сыну, существует ипостасно… Одна и та же жизнь приводится в действие Отцом, уготовляется Сыном и зависит от соизволения Духа».

Божественные энергии и силы едины, как едина сущность Бога, «всякое действие, от Божества простирающееся на тварь и именуемое по многоразличным о нем понятиям, от Отца исходит, через Сына простирается и совершается в Духе Святом». Три Ипостаси в Боге нельзя понимать арифметически, а только как Триединство, при этом подчеркивается отсутствие всякой субординации, иерархии Ипостасей. Это трехобразное единство Сущего не есть единство косное, неподвижное, в нем полнота истинной Жизни, божественная динамика, что отличает новозаветное вероучение от иудаизма и представляет собой новую ступень в богопознании.

Борьба с арианством и победа над ним на Соборах вызвали, как это часто бывает, учение, в некотором смысле противоположное арианству, – монофизитство. Эта очень живучая ересь заключается в утверждении, что человеческая природа Христа целиком поглощена божественной, а произошло это либо при Его рождении, либо во время крещения. Но «каппа-докийцы» придерживались православного учения о «неслиянности и нераздельности» обеих полноценных природ в Иисусе Христе, и Григорий Нисский твердо отстаивает это учение.

Способ соединения природ остается для человеческого разума непостижимым, однако «никто из христиан не должен считать, что соединившийся с Божескою природою человек был неполноценный, как бы половинный». Это было сказано в споре с Аполлинарием, но имеет прямое отношение к монофизитству. «Бог родился не в пороке нашем, но в естестве человеском», а в этом естестве как таковом нет ничего нечистого и греховного. Нечисто и греховно вожделение, сластолюбие, а не процесс рождения. «Бог вступил в единение с человеческой жизнью посредством того, чем естество борется со смертью».

Подробно изучена св. Григорием и проблема человека, христианская антропология и его спасение. Его рассуждения о роли свободы воли и благодати в деле спасения строго православны и продолжают сказанное еще св. Иринеем. «Если дарованная нам свобода есть сила без действия, без всякого употребления, то добродетель уничтожена, жизнь не стоит внимания, ум во власти судьбы, грешить – дозволенное дело для каждого… Вера требует сопутствия сестры своей – доброй жизни». С другой стороны, спастись без благодатной помощи Бога тоже невозможно: это – два крыла, которые осуществляют «содеятельность» нас и Бога. Григорий предвосхищает происходивший через пару десятилетий после него яростный спор между Пелагием и блаж. Августином, в котором оппоненты заняли крайние позиции: Пелагий считал, что для спасения человеку достаточно добрых дел, а Августин гипертрофировал роль благодати.

В решении проблемы зла св. Григорий следует за Оригеном: зло есть отсутствие добра, а никак не нечто самостоятельное; зло нельзя представить как сущность, противоположную добру: «Отсутствие света вызывает мрак; при свете же мрака нет. Пока в природе благо, порок сам по себе неосуществим, но удаление лучшего становится началом противоположного». Не имея начала в Боге, зло «зарождается как-то внутри, созидамое свободным произволением, когда душа удаляется от блага», т. е. причина зла – свобода воли, используемая неправедно.

Оригеновское утверждение, что зло – лишь отсутствие добра, и ничего более, конечно, упрощает проблему. И св. Григорий, следуя за Оригеном, приходит к неправославной идее всеобщего спасения, ΄αποκατάστασις των πάντων. Ад для него подобен чистилищу, в котором сгорают любые грехи, это «огненная баня грешения». Вечность адских мук представляется Григорию несовместимой с замыслом Бога как абсолютного Блага. Зло, в конце концов, должно исчезнуть, так как не обладает самостоятельной сущностью, а лишь паразитирует на добре. И «будет Бог всем во всем» (1 Кор 15:28). Основные догматы христианской веры св. Григорий подробно изложил в «Большом катехизисе», обычно называемом «Большим огласительным Словом», поскольку предназначил этот труд оглашенным, т. е. тем, кто готовился принять крещение. Завершить рассказ о жизни и трудах св. Григория Нисского можно молитвой из его пасхальной проповеди: «Воистину ты, Господь, – неисчерпаемый источник всякого блага, Ты, по справедливости отвергнувший нас и по милосердию нас призревший. Ты возненавидел нас и примирился с нами. Ты проклял нас и нас же благословил; Ты изгнал нас из рая и открыл нам туда путь.

Отныне Адаму дозволено не бежать в стыде от лица и зова Твоего и не укрываться в райских кущах от тяжких укоров совести. И пламенный меч не заслоняет более райские врата и не препятствует достойным рая. Тварь земная, отделенная от творения сверхъестественного, обрела с ним дружественное единение; и мы, люди, как и ангелы, стали соучастниками в едином познании Бога.

Так воспоем же Господу радостный гимн, излившийся однажды из вдохновенных уст: «Возвеселится душа моя о Боге моем, ибо Он облек меня в ризы спасения… как на жениха, возложил венец и, как невесту, украсил убранством (Ис 61:10). Украсил невесту Христос, Сущий, Бывший и Будущий, благословенный ныне и во веки веком. Аминь».

Младшим современником и продолжателем дела «великих каппадокийцев» был св. Иоанн Златоуст, χρνσόστομος.

Иоанн родился в Антиохии около 347 г. в обеспеченной христианской семье; сестра его отца была диаконисоою антиохийской церкви. Отец, высокопоставленный чиновник, умер рано, оставив двадцатилетнюю вдову с двумя малолетними детьми. Мать Иоанна, благочестивая и высокообразованная Анфуса, вторично замуж не вышла и делила свою жизнь между детьми и церковью.

Биографы святого рассказывают, как учитель риторики Иоанна, знаменитый языческий ритор Ливаний, друг Юлиана Отступника, услышав историю жизни Анфусы, восхищенно воскликнул: «Ах, какие бывают женщины среди христианок!» Получив благодаря заботам матери блестящее и широкое образование, Иоанн стал адвокатом. Спустя три года после крещения Иоанна антиохийский епископ св. Мелетий, любивший Иоанна как сына, сделал его чтецом. Вскоре, тяготясь мирской жизнью, Златоуст ушел из города и четыре года провел у нагорных пустынников, а еще два – в уединенной пещере. Здесь началась его обширная литературная деятельность.

В 380 г. он вернулся в Антиохию и был возведен Мелетием в сан диакона, а затем стал священником, читая проповеди вместо престарелого епископа. В этих блестящих проповедях св. Иоанн выступал как моралист, толкователь текстов Св. Писания и учитель жизни. Как выразился Г. Флоровский, в стиле Златоуста ожили вновь сила и блеск классических Афин… времен Демосфена, Ксенофонта и Платона. Он не стеснялся делать резкие выпады в адрес корыстолюбцев и богачей: «Мулы твои накормлены, а у порога твоего умирает от голода Христос» или: «Я могу прокормиться своими силами, но лучше мне бродить под видом нищего и протягивать руку за подаянием, дабы ты накормил меня. И делаю я так для твоей пользы и из любви к тебе».

Иисус Христос Вседержитель. Мозаика Св. Софии

Слава Златоуста достигла Константинополя и послужила как причиной его взлета, так и последующих бедствий. Всемогущий царедворец евнух Евтропий, советник весьма недалекого молодого императора Аркадия, решил сделать Златоуста константинопольским патриархом – первым среди равных епископов империи. Златоуста заманили в Константинополь и с трудом добились его согласия. При независимом характере и грехах, которым, по его смиренным словам в трактате «О священстве», он был подвержен и в которых горько каялся, – тщеславии, зависти и гневе, – ладить с императором, Евтропием и представителями власти и клира ему было нелегко.

Он громил с кафедры богачей, не желавших давать деньги на строительство богоугодных заведений, больниц, странноприимных домов, и сам вел жизнь аскета. Иоанн посылал много апостольских миссий во все концы империи и за ее пределы, он старался вернуть в лоно православной Церкви готов-ариан, ему принадлежит заслуга крещения некоторых северных народов, живших у устья Дуная и по северным берегам Черного моря. В 402 г. Александрийский епископ Феофил был вызван в Константинополь по обвинению в неблаговидных поступках. Но опытный интриган Феофил созвал Собор, на котором были только сторонники Феофила и который сместил Златоуста. Императора уговорили подписать решение Собора, и св. Иоанн был вынужден удалиться в изгнание. Затем его ненадолго вернули из-за волнений паствы и случившегося, как считали, от гнева Божьего землетрясения, но вскоре арестовали во время пасхальной проповеди и отправили в далекую Армению, в городок Кукуз.

Послушать знаменитого проповедника там собирались огромные толпы верующих. В этом городке и были написаны многочисленные послания друзьям, которые содержали не жалобы, а утешения и поддержку. В 407 г. Златоуста отправляют еще дальше – на берег Черного моря, в местечко Питиунт (ныне Пицунда в Абхазии), по дороге в которое Златоуст скончался. Его последними словами были «Благодарение Богу за все!».

Через десять лет состоялась полная церковная реабилитация св. Иоанна, а в 438 г. его останки были торжественно перенесены в Константинополь. С 1626 г. мощи св. Иоанна Златоуста покоятся в Ватикане, в соборе св. Петра. Православная Церковь с XI в. почитает Иоанна Златоуста вместе с Василием Великим и Григорием Богословом вселенскими учителями и святителями, а католическая Церковь – одним из четырех великих греческих учителей Церкви (наряду Афанасием Великим, Василием Великим и Григорием Богословом).

Литературное наследие Златоуста огромно – простое перечисление заняло бы слишком много места, тем более что многие труды, ему традиционно приписываемые, в действительности были написаны позже. Наибольший интерес представляют его проповеди на нравственные темы и толкование книг Св. Писания. Многому Златоуст научился в молодости у знаменитого библеиста и экзегета Диодора Тарсского, о котором впоследствии вспоминал с большой теплотой: «Он проводил жизнь апостольскую, в нестяжании, в молитве и в служении слову: его язык тек медом и млеком».

Ранние его труды посвящены аскетической жизни и монашеству. Самостоятельным религиозным мыслителем Златоуст не был, он избегал тонких богословских рассуждений. Его стихия по преимуществу – блестящая риторика с неожиданными и афористичными по форме утверждениями. Вот, например, выдержка из его «Рассуждения против иудеев и язычников о том, что Иисус Христос есть истинный Бог»:

«Что сказать такое, которое и язычник признает делам Христа? То, что Христос насадил христианство, и язычник, конечно, не станет противоречить тому, что Христос основал церкви по всей вселенной. Отсюда следует доказательства силы Его, и мы покажем, что Он есть Бог, утверждая, что для простого человека невозможно в краткое время привлечь столько людей во всей вселенной, притом преданных всяческим порокам. Однако Христос успел освободить род человеческий от всего этого, не только римлян, но и персов, и племена варварские. Он совершил это, не применяя оружия, не тратя денег, не предводительствуя войскам, не возбуждая войн, но в начале через одиннадцать человек, незнатных, униженных, неученых, простых, бедных, плохо одетых, безоружных. Что я говорю: совершил? Он успел расположить столь многие поколения людей любомудрствовать не только о настоящем, но и о будущем, отвергнуть отеческие законы, истребить древние обычаи, укоренившиеся за долгое время, и принять другие, оставить легкие дела и предаться его нелегким требованиям, а совершил это Он, несмотря на то, что все противодействовали Ему и смеялись над Ним, как претерпевшим позорную смерть на кресте».

В своих проповедях и трудах Златоуст выступал против церковного принуждения инакомыслящих, даже еретиков, и против мирских мер борьбы в делах веры и нравов: «Христианам запрещается исправлять впадающих в грех насилием – наша война не живых делает мертвыми, но мертвых – живыми, ибо полна кротости и смирения… Я гоню не делом, но словом и преследую не еретиков, но ересь». Недопустимости торопливого и непродуманного осуждения инакомыслящих посвящено его слово «О проклятии и анафеме».

Правда, он сам не всегда следовал замечательным своим заветам. У Златоуста, например, много «Рассуждений» и «Слов» против иудеев. Достойно сожаления, что этому великому святому в полемическом пылу часто не удавалось оставаться в рамках идейных возражений и споров. Конечно, все это не имеет ничего общего с нынешним антисемитизмом, мерзким порождением злобы и невежества, однако паства Иоанна, выйдя из церкви после такой проповеди, склонна переносить подобные рассуждения на бытовой уровень.

Св. Иоанн Златоуст – человек Церкви, отдавший ей свою жизнь целиком. Поэтому в его трудах многое посвящено богослужению и его внешней структуре. Он пишет о церковных таинствах, ему приписывают учреждение нового чина литургии, известной и поныне как литургия Златоуста, хотя не все ее части принадлежат ему, как и в так называемой литургии Василия Великого есть более поздние вставки. Ученик св. Иоанна, будущий Константинопольский патриарх св. Прокл писал: «Василий Великий, поступая с людьми, как с больными, представил литургию в сокращенном виде. Спустя немного времени отец наш златый по языку, Иоанн, с одной стороны, как добрый пастырь, ревностно заботясь о спасении овец, с другой, взирая на слабость человеческой природы, решился исторгнуть с корнем всякий предлог сатанинский. Потому он, опустив многое, учредил совершение литургии сокращеннейшее, чтобы люди, слишком любя все то, в чем есть свобода и непринужденность, обольщаясь вражескими помыслами, мало-помалу вовсе не отстали от апостольского и божественного предания».

Для православной Церкви св. Иоанн Златоуст был и остается идеалом христианского пастыря. Его творения издавна пользовались большой популярностью у южных славян и на Руси. В X в. в Болгарии появился сборник его духовных наставлений под названием «Златоструй», который был использован авторами «Повести временных лет». Позднее в России были широко распространены так называемые «Златоусты» – книги, содержащие проповеди Иоанна, так что его прозвище стало названием популярного жанра церковной литературы.

Старшим современникам Златоуста был св. Кирилл Иерусалимский. Два столетия – от разгрома восстания Бар-Кохбы и до Константина Великога – христианская община Иерусалима (или, как тогда называли город, – Элия Капитолина) была малочисленной и слабой. Делом жизни Кирилла стало восстановление, пусть только отчасти, былой славы Иерусалимской Церкви, «матери всех церквей», как сказано в постановлении II Вселенского Собора 381 г.