Читать книгу Прощальные вспышки Родины - Леонид Нестеров - Страница 35

– Как насчет Оперной студии? Мне обещали два билета, – сказала эта капризная дочь богатого человека.

– Нет входа до шестнадцати, – я ответил.

– Чепуха! Я подкрашусь, и ты с твоей седой головой сойдешь за восемнадцатилетнего.

– А твой отец?

– Он в командировке. А наша домработница досмерти меня боится.

– Я люблю зеленое с коричневым, – внезапно добавила она, взглянув на деревья, и пропела эту фразу несколько раз на разные мотивы. Там было много людей вокруг нас, но никто не обратил внимание на ее слова. Только я содрогнулся, поняв их особый смысл.

Мы сидели на куче бревен в нашем дворе. Она забралась чуть выше меня, так что край ее легкой короткой юбочки касался моего нового, зеленого с коричневым, пиджака. Мне недавно исполнилось четырнадцать, она была на год старше меня, и это было мучительно – сидеть так близко к ней. Она, ее отец, полковник, и ее брат переехали в наш дом сразу после войны. Сначала только ее брат, толстый парень моего возраста, выходил в наш двор, и я подружился с ним, еще ничего не зная о ней. Потом он познакомил меня с ее отцом, их домработницей и с ней. Я понравился ее отцу. Иногда он брал меня вместе с их семьей на дачу. Там он учил меня обращению с пистолетом, а ее брат именовал разных жуков и бабочек, рассказывая нам про их странную жизнь. Я демонстрировал упражнения Йоги и Кунг Фу, и протыкал себя вязальной спицей, и метал нож в цель. Еще я читал им стихи – мои собственные и других поэтов. Она обычно пела и танцевала для нас. Я сходил с ума по ней эти два года. Собственно говоря, все мальчишки сходили по ней с ума….

Она потянулась, и я почувствовал каждый ее нерв.

– Завтра в шесть у главного входа, – она встала и пошла домой, тронув на прощанье коленом мою руку. Я не смел провожать ее глазами – так прекрасна она была!

Оперная студия была далеко от нас – одиннадцать трамвайных остановок. Она располагалась напротив знаменитого театра Оперы и Балета, из которого Нуриев, Макарова и Барышников позднее бежали на Запад. Сегодня эта студия – скорее безжизненное грязно-зеленое здание, но в те дни там был шикарный притон, потому что они показывали фильмы из трофейной личной коллекции Геринга.

Покойный рейсхмаршал был знатоком кино – снаружи клянчили милостыню безногие инвалиды и черный рынок бушевал в полную мощь, а внутри наяривал джаз и холеные красавицы в последний момент ускользали из объятий злодеев с прилизанными волосами. Там добро всегда побеждало зло. Цвет Ленинграда собирался там. Конная милиция охраняла вход, и это было невозможно – достать туда билет.

Я прибыл в половину шестого, хотя я был абсолютно уверен, что она не придет. Но она пришла. Я увидел ее и мое сердце похолодело от ее красоты. И больше, чем от ее красоты – от ее свободы и беззащитности, когда она пробивалась через толпу.

Я не помню, какой фильм шел в тот вечер – вроде бы «Девушка моей мечты» Я держал ее руку, пока обнаженная красавица танцевала на бочке перед нами. Мне было стыдно, но я все равно смотрел. Роскошное ренуаровское тело – как я мог бы сказать сегодня – показывалось так близко, что мы могли видеть каждый отдельный волосок, и в зале вокруг нас царил смех. Вдруг моя девушка тихо сказала мне:

– Не смотри на нее!

– Я умру за тебя, – я ответил.

В тот момент музыка смолкла, так что мои слова прозвучали громко и четко, и смех взорвался вокруг нас.

– Пойдем ко мне! – так же громко и четко, как только что я, сказала она.

Никто не смеялся, когда мы проходили через ряды…

Я не помню нашего обратного пути. Я только помню большую комнату и светильник в виде совы.

– Мы уезжаем из Ленинграда, – она сказала. – Я люблю тебя.

Я задохнулся, сделал шаг вперед и у каждого из нас выросли тысяча рук и тысяча губ.

– Давай, любимый, давай, – прошептала она вдруг, поворачиваясь спиной ко мне, становясь на колени, принимая странную позу. Я с трудом понимал, что я должен делать, но, видно, Бог вел меня и помогал мне, потому что я умудрялся делать что-то. Она стонала и шептала – «левей» или «правей», и иногда «ниже», и в конце концов я попал в то место, куда она хотела, чтобы я попал. Я любил ее очень медленно, и нежно, и глубоко, и она слабо вскрикнула: «Что со мной, что со мной?» и опустилась на ковер, осторожно потянув меня за собой, так чтобы мы не покинули друг друга.

Она поцеловала меня. Этот поцелуй – даже сейчас я помню его нежность, разрывающую мое сердце.

Мы встречались еще несколько раз – на чердаке и в подвале, но все эти встречи были скорее случайными, в спешке, и не принесли нам прежнего ослепляющего счастья. Через месяц ее отца перевели куда-то, и я потерял ее след.

Я не надеялся услышать что-нибудь о ней, но вскоре Сталин расстрелял Еврейский Антифашистский Комитет и арестовал много людей за сотрудничество с ним. В нашем дворе ходили слухи, что ее отец – хотя он, конечно, не был евреем! – участвовал в этом сионистском заговоре и получил свои заслуженные восемь лет.