Читать книгу Любовь в наследство - Лиз Карлайл, Лиз Карлайл - Страница 7

Стоя в стороне, Габриел смотрел, как старшие мальчишки гоняют мяч по лужайке. Он и раньше видел их в Финсбери, и ему очень нравилось наблюдать за игрой, а особенно когда этот надутый шар прыгал по траве со скоростью молнии и издавал веселое «чпок!», когда по нему били.

Заметив Габриела, самый младший из мальчишек поманил его пальцем, и, оглянувшись на клевавшего носом дедушку, тот побежал к игрокам.

– Нам нужен шестой, – сообщил мальчишка, подкатывая ему мяч. – Ты хоть играть-то умеешь?

– Конечно, – кивнул Габриел.

– Оставь его, Уилл. – Самый старший оттолкнул приятеля локтем и отбил мяч. – Мы не играем с евреями.

У Габриела опустились руки.

Старший мальчик, ехидно посмеиваясь, побежал по лужайке спиной вперед, выкрикивая на ходу:

– Ну что? Хочешь мяч? Хочешь его? Так вот… держи.

Он широко замахнулся и с такой силой ударил ногой по мячу, что у Габриела, которому он попал прямо в живот, перехватило дыхание. Как подкошенный он рухнул в траву, в висках застучало, а вокруг все смеялись. Сначала засмеялся только один, затем к нему присоединился второй, потом третий, и в конце концов хохотали уже все мальчишки. Но окончательно униженным Габриел почувствовал себя, когда дед поднял его с травы и принялся грозить мальчишкам кулаком:

– Паршивцы! Убирайтесь в свой Шордич, поросята!

Покатываясь со смеху, мальчишки убежали, а дед отряхивая его одежду, спросил:

– Что это ты выдумал, Габи?

– Мне… понравился мяч.

– Ну и ну! Так давай купим тебе мяч, – вздохнул дед.

– Но мне хочется с кем-то поиграть.

– Тогда найди себе подобных. – Малахия крепко взял внука за руку и повел через лужайку к дому. – Они не хотят общаться с нами, Габи. Когда ты это усвоишь, а?

В эту ночь жара спала, и на Суррей как из ведра обрушился ливень. Лежа в кровати, Гарет прислушивался к завыванию ветра и монотонному шуму стекавшей по водосточным трубам воды. Уставший после дневного переезда и мыслей об обязанностях, которые теперь лежали на нем, новоиспеченный герцог сразу же погрузился в глубокий неспокойный сон, но едва миновала полночь, проснулся в холодном поту, сердце колотилось как сумасшедшее. Напуганный, он рывком сел, но понял, что запутался в простынях. С трудом приходя в себя, он не сразу осознал, где находится.

Селсдон-Корт. В коридоре, за дверью его спальни, горит светильник. Его кузен, слава богу, мертв. Здесь нет ни корабля, ни цепей, а только сон, липкий, как мокрый гниющий парус. Гарет даже ощутил эту омерзительную вонь вместе с запахом просмоленных канатов и тяжелым тошнотворным запахом немытых тел. «Святой Назарет»? О господи! Гарет уже многие месяцы не вспоминал об этой старой гнилой посудине.

Только сейчас Гарет осознал, что тело его сотрясает дрожь, и, стараясь успокоиться, провел трясущейся рукой по волосам. Господи, что бы это могло значить? Почему именно в эту ночь он должен был увидеть тот сон?

Ведь он уже не ребенок и может сам защитить себя. Наверное, просто необходимо было выпить – да, хорошая порция бренди, как говорит старина Ротуэлл, незаменимое средство ото всех недугов.

Освободившись от простыней, Гарет переместился на край кровати и вытер пот со лба. За окнами вспыхнули молнии: одна, за ней другая, – а через мгновение где-то вдалеке прогремел гром.

Гарет зажег лампу и, накинув халат, подошел к небольшому столику между окнами, и, налив себе бокал бренди, залпом выпил, потом еще и уже в третий раз наполнил бокал, но взор его упал на часы, стоявшие на камине: половина третьего, – и его вдруг охватило беспокойство. Почему показалось, что он где-то в другой жизни?

Это было то самое место, и возвращение сюда пробудило в нем массу воспоминаний. Странно, но Гарет думал о Сириле и бабушке. Вся его детская жизнь не была раем, но что такое настоящий ад, Гарет не понимал, пока не оказался на «Святом Назарете».

Одним большим глотком опустошив бокал, Гарет едва не задохнулся – бренди обожгло горло. Старина Ротуэлл наверняка покатился бы со смеху, если бы увидел его сейчас: в темноте, съежившимся, как загнанный зверек.

У Гарета не было склонности к выпивке. Он считал, что эта дурная привычка характерна для обладателей голубой крови, для тех, кому не нужно вставать с рассветом, чтобы заработать себе на жизнь, то есть для таких же, каким он стал сейчас, вдруг ясно осознал Гарет.

При этой мысли он так занервничал, что не смог устоять на месте и принялся метаться по комнате. Его дед был прав: не подходит ему такая жизнь. Тогда как все это могло произойти? Некоторое время Гарет был погружен в водоворот мыслей и смутных воспоминаний, поэтому не смог бы сказать, что именно в конце концов отвлекло его от размышлений и почему, отдернув тяжелые шторы, он окинул взглядом двор.

Селсдон-Корт первоначально возник как северная башня, которая потом, во времена Вильгельма II, превратилась в украшенный зубцами замок. Постепенно замок стал роскошным особняком: до сих пор сохранились многие оригинальные его части, в том числе южная и восточная башни, самые старые, соединенные высокой стеной. В мерцающем свете фонарей на воротах Гарету были видны неясные очертания стены и грубые желтовато-коричневые камни кладки по ту сторону внутреннего двора. Со своего наблюдательного пункта ему были хорошо видны зубцы стены, но ее внутренняя часть оставалась в тени.

Гарет взглянул вверх: дождь еще продолжал поливать, но уже не так яростно. Очередная вспышка молнии, пронзившая небо, осветила дом. Гарет снова перевел взгляд на стену, и тут ему показалось, что у башни что-то мелькнуло. Может, просто игра света? Пожалуй. Последовала еще одна вспышка, более отдаленная, и на этот раз ошибки быть не могло: женщина в белом.

Она шла словно привидение, воздев руки к небесам. Боже правый, она что, молит о смерти? Небо снова осветилось, окутав женщину бледным потусторонним светом. Казалось, ее не смущала гроза, и Гарет, не осознавая, что собирается делать, сунул ноги в домашние туфли.

Потом он, конечно, понял, что следовало позвать слуг, тогда ноги остались бы сухими и не появилось бы лишних забот, но под влиянием момента он сломя голову помчался по полукруглым коридорам и вверх-вниз по лестницам из одного крыла дома в другое, умоляя Господа указать ему верный путь. Неужели он забыл дорогу на стену? Детьми они с Сирилом часто играли в башнях, а на винтовых лестницах устраивали сражения.

Дверь появилась перед ним внезапно – закругленная, деревянная, с коваными железными накладками, установленная под странным углом к стене. Распахнув ее, Гарет оказался в круглом зале башни. Лестница была как раз напротив, и он, поднявшись на половину пролета, увидел следующую дверь: узкую, дощатую, – но, увы, запертую!

Мощным ударом плеча Гарет заставил дверь распахнуться в темноту на скрипящих петлях, и прямо напротив дверей увидел женщину, спиной к нему, которая, казалось, еще больше увеличивала напряженность в пространстве. Горизонт снова осветился, целиком озарив представшую его взору восточную башню, но Гарету не нужно было видеть лица женщины: он уже знал, кто это, причем с первой секунды, как ее увидел.

– Ваша светлость! – Его возгласа почти не было слышно из-за рева дождя. – Антония! Стойте!

Но она не услышала, и он двинулся к ней, не обращая внимания на лужи. С намокшими от дождя светлыми волосами, доходившими до самой талии, она выглядела еще более хрупкой и миниатюрной.

– Антония? – опять окликнул ее Гарет.

Она не отреагировала, а когда он дотронулся ее плеча, обернулась, но без всякой тревоги и посмотрела… нет, не на него, а словно сквозь него, и Гарету стало не по себе, особенно когда он увидел, что на ней ничего нет; кроме тонкой муслиновой ночной сорочки, которая промокла насквозь и нисколько не скрывала идеальной формы красивую грудь.

– Антония, – заговорил он тихо, заставив себя перевести взгляд на ее лицо, – что вы здесь делаете?

– Беатрис… – забормотала она, не глядя на Гарета. – Экипаж… слышите?

Она бросилась прочь, запустив руку в мокрые волосы, однако он мягко, но решительно остановил ее, удержав за локоть, и спросил, стараясь перекрыть шум дождя:

– Кто такая Беатрис?

– Все кончено, – хрипло проговорила Антония. – Это… это, должно быть, они?

– Антония, опомнитесь! Сюда никто не придет.

– Дети, дети, – продолжила бормотать она, с явным раздражением покачав головой. – Я должна подождать.

Герцогиня что, лунатик?! Или, может, немного не в себе? Она, несомненно, не осознавала, где находится, и Гарет понимал, что должен во что бы то ни стало увести ее с этой стены, пока их обоих не убило молнией.

– Пойдемте отсюда, Антония, а то простудитесь. – Гарет потянул ее за руку.

– Нет! – выкрикнула она в панике. – Нет, я не могу уйти!

Она так дернулась, что Гарету пришлось применить силу, дабы удержать ее. Антония сражалась с ним как маленькая ведьма: колотила и руками, и ногами, царапала ногтями, пытаясь высвободиться. И ей почти это удалось, если бы Гарет не схватил ее в охапку и с силой не прижал к себе. Он старался не причинить ей боли, она же продолжала молотить его изо всех сил.

Тело Антонии оказалось хоть и миниатюрным, но на удивление сильным и к тому же весьма и весьма соблазнительным. Эта хрупкая женщина извивалась, вырывалась, наносила ему такие удары, что у Гарета подкашивались ноги, хоть он и старался ее удержать, поскольку все это происходило на высокой стене, под дождем, и ничто, кроме невысоких зубцов, не мешало им обоим перелететь через них и рухнуть на огромные камни внизу. Но в конце концов Гарету все же удалось своим телом прижать ее к стене башни. Антония едва дышала, и Гарет, прижимая ее к себе, в то время как дождь ручьями стекал по его лицу, прошептал:

– Ради бога, успокойтесь!

Она вдруг начала плакать – вернее, это был не плач, а раздирающий душу вой, – и Гарету показалось, будто этот звук, как ледяные пальцы ужаса, сжал его сердце. Тут у Антонии начали слабеть колени, и ее обмякшее тело стало сползать вниз по стене. Гарет подхватил ее и, положив голову себе на плечо, дал возможность выплакаться. Крепко обхватив ее другой рукой, он почувствовал, что ее сопротивление ослабло, и, крепче прижав ее к себе, ощутил, как жизнь, сознание или что-то иное медленно возвращается к ней.

– Как же вы меня напугали! – тихо прошептал Гарет в ее мокрые волосы.

– Я… простите, – сквозь рыдания проговорила герцогиня. – Простите! О господи!

– Гроза, нужно поскорее уйти отсюда.

– О, не оставляйте меня! – всхлипывая, взмолилась Антония и, как утопающий, обхватила его за шею. – Я… просто не могу… – Она зарыдала с новой силой, издавая звуки, похожие на рев раненого зверя, и в душе Гарета словно что-то оборвалось. – Да, никто не придет. Простите, я… все перепутала.

– Все в порядке, дорогая.

Крепче обняв ее за талию и плечи, Гарет ощутил, как к нему прижимается соблазнительное женское тело, восхитительно теплое, несмотря на дождь и остатки леденящего душу слепого страха. Господи, ну какой же он свин… Голова Антонии лежала у него на плече, женщина все еще продолжала рыдать.

– Я вас не оставлю, – пообещал Гарет. – Пойдемте, Антония, нам нужно в дом.

По-прежнему обнимая за шею, она встретила его взгляд. Ее глаза были полны страха, страдания и чего-то еще – может быть, предчувствия неотвратимого. Ее нижняя губа задрожала, а потом и все тело, словно от безысходности и от того чувства, которое испытывает тот, кому удалось избежать опасности. Такое чувство подчас выливается в ненасытный голод и вызывает желание ощутить себя по-настоящему живым.

Господи, но это же нелепо! И какой он негодяй. Их лица были мокрыми от дождя, ее дыхание все еще оставалось прерывистым, как у напуганного ребенка, но когда Антония чуть прикрыла глаза и едва заметно откинула голову, Гарет не удержался и поцеловал ее. И вот именно сейчас, когда поливал дождь, а вдали зловеще грохотал гром, ему показалось, что он поступил правильно, она хотела от него именно этого.

Он надеялся, что это будет нежный поцелуй, который успокоит Антонию: во всяком случае, так он говорил себе, – но когда ее губы приоткрылись навстречу ему, приглашая превратить поцелуй в нечто большее, согласился с ней и скользнул языком в бархатную теплоту ее рта. Если даже он лишился рассудка – что ж, так тому и быть. Гарет так долго не целовал женщину с таким наслаждением с тех самых пор, когда…

Он, конечно, понимал, что воспользовался ситуацией и эмоционально неуравновешенным состоянием женщины, но остановиться был не в силах. Да и Антония с такой страстью целовала его, поднявшись на цыпочки и прижавшись к нему грудью. От нее пахло мылом, дождем и гарденией, а намокшая ночная сорочка так прилипла к телу, соблазнительно подчеркивая все его изгибы, что не оставалось простора для воображения.

Закрыв глаза, Гарет опустил руку ниже и коснулся ее округлого бедра, убеждая себя, что это именно то, чего ей хочется. При его прикосновении Антония издала глухой горловой звук и плотнее прижалась к его бедрам. Да, она хотела именно этого, да, это безумие, которое неожиданно охватило их обоих.

Гарет забыл о дожде, который продолжал лить как из ведра, забыл о том, что кто-нибудь из окон второго этажа может их увидеть, что их может убить молнией. Он уже тяжело дышал, мысли его путались, а желание было одно: стиснуть ее в объятиях, овладеть этим прекрасным телом.

Да, это было безумие, и Гарет смутно понимал, что оно пройдет, но когда Антония коленом провела по его бедру, он сделал невероятное: сжал ладонью ее соблазнительные ягодицы, приподнял так, чтобы раздвинуть ей ноги и пробраться к тайному местечку.

Ее рот был все еще приоткрыт навстречу его поцелую, но в предвкушении она затаила дыхание, а потом вдруг подняла ногу еще выше и в исступлении обхватила ею Гарета. Господи, что она с ним делает?

– Антония, – прохрипел Гарет, глотнув воздуха, – ты действительно этого хочешь?

– Да, чтобы забыть обо всем, – прошептала она, подняв к нему лицо. – Вот так. Я хочу почувствовать…

– Пойдем в дом.

– Нет! – В ее глазах вспыхнула тревога. – Нет, здесь и сейчас.

– Антония… – Его губы заскользили вниз по ее щеке, горячо касаясь кожи. – Я не думаю…

– Нет! Не надо думать. Давай только чувствовать, – едва ли не в истерике воскликнула Антония и впилась в его губы.

Это была уже не женщина, а колдунья, загадочная, как сирена. О да, она прекрасно владела искусством обольщения, но Гарету было не до того, чтобы задумываться, где она приобрела эти познания.

В лихорадке страсти и безумия он поднял и прижал женщину к стене башни. Ее нога оставалась на его талии, руки пустились в далеко не целомудренное путешествие, а медовые уста не оставляли его рот ни на мгновение. Гарет не думал ни о ливне, ни о молнии, ни о раскатах грома. Антония была само желание, и кровь застучала у него в висках и начала пульсировать в мужском естестве, с готовностью вздыбившемся под скудным ночным бельем.

Проскользнув к нему в рот, ее нежный теплый язычок, нападая и отступая, затеял с его языком безумный танец желания. Побуждаемый непреодолимой потребностью, Гарет скомкал ее мокрую ночную сорочку и поднял вверх. Антония не сопротивлялась, а, наоборот, изо всех сил вцепилась в его ночной халат. Гарет понимал, чего она хочет, распахнул халат и тут же почувствовал, как ее тело прильнуло к нему сквозь путаницу муслина и льна. Больше ждать он не мог.

Он поднял Антонию на руки, закинул вторую ногу себе за спину и прижался к ней сильнее.

– Ты действительно хочешь этого? – спросил он хрипло.

– Да. – Ее голос дрожал от возбуждения. – Я хочу тебя. Безумно! Ну же…

Его не пришлось просить дважды. Возбужденное мужское естество с готовностью скользнуло в гостеприимно распахнутые складки нежной женской плоти. Прижимая ее тело к себе, Гарет поднял ее повыше и глубоко вошел в нее.

Она лишь ахнула, потрясенная.

Гарет начал двигаться, молясь, чтобы не потерять контроль над собой.

– О господи, мы не можем…

– Нет! – перебила она поспешно. – Ни о чем не думай, главное – не останавливайся.

Гарет почти выходил из нее, прижав к себе бедра, и опять глубоко проникал, еще и еще, и это все, что он мог сделать, чтобы контролировать свои движения и не превратиться в грубое животное. Антония судорожно дышала, протяжно стонала, быстро уловив его ритм, не позволяла ему держать ее в неподвижности. Вокруг них стучал дождь, а в отдалении звучали раскаты грома. Гарет поднял ее еще выше, чтобы погружаться глубже, а затем, высвободив руку, просунул между их телами. Антония вскрикнула, и ее возглас сказал Гарету больше, чем бесстыдное поведение. Коснувшись восхитительно твердого бугорка, он принялся пальцем легонько гладить его, описывая круги, и Антония, откинув голову на каменную стену, только хрипло дышала и стонала в предвкушении.

Гарет видел, как струи дождя стекают по ее стройной, лебединой шее, но Антония не замечала ничего, охваченная страстью. Это было едва ли не животное совокупление, и желание освобождения затмевало все иные желания и потребности. Никогда еще Гарет не чувствовал такого необузданного, такого отчаянного желания овладеть женщиной – как телом, так и душой. Глубоко погрузившись в нее, он весь пульсировал, тело его буквально вопило, требуя облегчения, и Гарет ускорил движения.

Антония, словно обезумев, кричала, хрипела, извивалась в его руках. Вспыхнувшая на горизонте молния осветила ее лицо, обращенное к небесам с выражением исступленного восторга. Ее пальцы вдруг впились в его плечи, она отрывисто вскрикнула и, содрогнувшись всем телом, вытянулась, в то время как он, в изнеможении откинув голову, то отстранялся, то опять глубоко погружался в ее трепещущее лоно, пока наконец его семя не выплеснулось в нее мощной волной греховного наслаждения. Совершенно выдохшиеся, они под струями дождя прижимались друг к другу, Антония руками и ногами так крепко держала Гарета, когда их тела продолжали содрогаться, словно боялась улететь в пропасть. Выбросив из головы все мысли и предавшись чувствам, сквозь мокрую сорочку он ощущал тепло ее нежного тела, чувствовал, как расслабилось ее лоно вокруг его плоти, слышал ее дыхание, а затем вдруг остро испытал безотчетный стыд за то, что себе позволил.

Антония все еще прижималась спиной к стене башни. «Она же каменная, – неожиданно подумалось Гарету. – Должно быть, это неприятно». И тем не менее они оба, словно по обоюдному согласию, не отпускали друг друга. Антония долго ничего не говорила, а потом медленно начала скользить по нему вниз, пока ее ноги не коснулись мокрого каменного пола. Она опустила голову, и Гарет бережно поправил ее мокрую рубашку, ощущая, как его собственный халат прилипает к ногам.

К этому времени дождь ослабел, гроза ушла.

К Антонии вернулось прежнее оцепенение, а заглянув ей в глаза, он увидел то же выражение отрешенности. Боже правый, что они натворили? Содеянное вызывало у него тревогу и больше не казалось правильным.

Гарет взял ее за плечи, как будто собирался встряхнуть, и спросил:

– Антония, кто я? Произнеси мое имя.

Внезапно внутри башни откуда-то показался неяркий трепещущий свет, снизу послышалось эхо шагов, и Антония встрепенулась, словно намереваясь уйти, но Гарет схватил ее за локоть и повторил:

– Мое имя! Я просто хочу услышать его из твоих уст.

– Габриел, – произнесла она едва слышно. – Или… архангел Гавриил.

Гарет отпустил ее.

Она назвала его по имени, которое уже давно ему не принадлежит…

– Миледи? – послышался с лестницы голос горничной. – Вы там, ваша светлость?

Антония проскользнула в открытый проем башни и скрылась в темноте винтовой лестницы. Теперь она в безопасности.

А чего же он ожидал? Гарет повернулся и быстро пошел к противоположному концу стены. Холодные капли моросящего дождя падали на лицо, домашние туфли и халат промокли насквозь, и Гарет почувствовал, что замерз, но ни переживания, ни физические неудобства не могли избавить его от страшного вопроса: что же он наделал?