Читать книгу Летние домыслы - Лола Адриановна Кретова - Страница 7

В открытое окно вливался утренний воздух. Лёгкие облачка подгонял ветер, и они уносили отблески зари прочь, за макушки сосен. Воронова потянулась, глянула на сад. Маленькие птички щебетали и перепрыгивали с ветки на ветку. «Погода меняется», – удовлетворённо подумала Агния: пейзажи с облаками и пасмурным небом ей нравились гораздо больше.

Ветер изменил запахи, воздух насытился солью и сладостью. Слева от крыльца лежала утренняя тень, готовилась прижаться к дому и ползти за угол. Воронова прихватила старый шёлковый палантин – вдруг станет прохладно. Окинула тревожным взором землю под кустом лапчатки и с облегчением выдохнула: газон был в целости и невредимости.

Нестеров запустил Агнию в сад и, извинившись, ушёл в дом готовиться к очередному выпуску своей передачи. Воронова выбрала новую точку – с цветущим чубушником на переднем плане. Освещённый ранним солнцем, куст отбрасывал длинную тень на садовую дорожку, проложенную к угловому входу в дом. Агния работала самозабвенно, без перерывов. В какой-то момент она почувствовала взгляд, подняла глаза и увидела в окне второго этажа фигуру Нестерова – он смотрел на неё, придерживая занавеску, но тотчас скрылся в глубине комнаты.

Часов в десять Валентин спустился в сад, через минуту за оградой послышался звук подъезжающей машины. Валентин открыл створки ворот, машина – светлый минивэн – въехала во двор. «Волшебное стекло», – было написано на боку автомобиля неброским компактным шрифтом. Услышав шум и голоса, Агния заторопилась, наскоро нанесла последние мазки, поднялась с табурета и сделала несколько шагов по газону навстречу происходящему у ворот: любопытство одержало верх.

Она успела увидеть отъезжающую машину; Нестеров обернулся и весело улыбнулся Агнии.

– Не бойтесь, – сказал он, – это не разбойники. Мне привезли зеркало. Вы уже закончили? Можно я посмотрю?

– Вот это да! – восторженно воскликнула Агния к удивлению Нестерова, – это же было «Волшебное стекло»! – Лицо её смягчилось и расслабилось, как у ребёнка.

– Осторожно, вы пачкаете юбку вашей кисточкой, – сказал Нестеров и подошёл поднять палантин, который соскользнул на траву. Загрубевшие от земли пальцы садовника цепляли шёлковые нити, Нестеров вдохнул, вспомнив былое, аккуратно стряхнул палантин на складной табурет и отошёл в тень деревьев, чтобы получше рассмотреть картину. «Хотите взглянуть на зеркало?» – предложил он, переводя взгляд на лицо Вороновой, по-прежнему оживлённое.

Агния почему-то рассмеялась. Валентин подождал, когда она закрепит холст в этюднике и сложит художественные принадлежности. «Спросить сейчас или немного позже?», – размышлял он и в итоге решил, что спросит о картине, прощаясь.

Валентин отворил двери, на мгновенье Воронова задержалась – вгляделась в серо-зелёный оттенок морилки, провела рукой по обшивке дома, трогая на ощупь сатиновое, едва заметное лаковое покрытие. За дверьми оказалась просторная, залитая светом зала – то ли прихожая, то ли гостиная. К стене напротив дверей было прислонено запакованное в картон зеркало, вверху на картоне – та же надпись старинным шрифтом: «Волшебное стекло». По лицу Вороновой скользнула лукавая улыбка. «Поможете?» – обернулся к ней Валентин, стараясь побыстрее высвободить зеркало из картона.

Вдвоём они сняли картонную обёртку, солнечные лучи устремились к стеклянной поверхности, пытались проникнуть вглубь, но тотчас были отброшены. Воронова зажмурилась и предложила сразу повесить зеркало, а то ведь Нестерову непросто будет сделать это в одиночку. Нестеров отмерил высоту, принёс инструмент, зеркало качнулось, подбросив солнце к потолку, Воронова крепко взялась за деревянную раму – зелёную с узким золотым ободком и небольшими виньетками модерна. Оба отступили назад, чтобы посмотреть на результат.

Стена имела цвет чайной розы, пол – морёного дуба, наличники – приглушённый зелёный оттенок; в этой комнате зеркало выглядело великолепно. Из-за вытянутой формы оно могло показаться узким – стоя рядом, Нестеров и Воронова едва в нём помещались, зато над их головами отражалось не менее полуметра прозрачного воздуха, и это придавало значимость и загадочность всему – комнате, зеркалу, стоящим перед зеркалом людям.

Прошло секунд десять, и тут вдруг прозрачный воздух в зеркале сгустился, засветился зелёным; отражение людей ничуть не изменилось, осталось прежним. От неожиданности Валентин взмахнул рукой, пытаясь рассеять изумрудное сияние над головами. Сияние действительно рассеялось.

– Это всегда неожиданно, – подтвердила художница. – Я видела несколько раз, но привыкнуть невозможно.

– У вас тоже есть такое зеркало? – удивился Валентин.

– Да, только маленькое. Мне подарил его владелец «Волшебных стёкол», мы с ним старые друзья. Константин Жаров – вы ведь у него заказывали зеркало, верно? Какое совпадение. Он находит мне заказчиков время от времени, а я ему. Правда, у него лучше получается.

– И в вашем зеркале…

– Только два раза и по-другому. Честно говоря, не знаю, как это выходит, когда и почему. Должно быть, какой-то тепловой или оптический эффект. Я даже до конца не уверена, что Константин это знает, – шутливо сказала Воронова и отошла в сторону. – У него всё немного волшебное – окна, витражи, калейдоскопы – всё, что он делает.

Нестеров озадаченно молчал. Выбирая зеркало, он был уверен, что продавец просто перебарщивает с устаревшей стилистикой, ему и в голову не приходило всерьёз воспринимать слова о неких непредсказуемых художественных эффектах.

Солнечные пятна на полу угасли – небо затянуло облаками.

– Вы ничего не сказали о сегодняшнем этюде, – выждав, произнесла художница. – А ведь мне интересно ваше мнение.

– Да, я хотел вам сказать, – опомнился Валентин. – Знаете, мне очень нравятся обе картины. Я бы мог купить одну из них? Впрочем, я бы купил обе, если возможно.

– Обе? – удивилась Воронова. – Ничего, если я подумаю? Одну – с удовольствием, но мне бы тоже очень хотелось иметь пейзаж с вашим домом.

«Так приходите, рисуйте ещё», – хотелось сказать Нестерову, но он предпочёл промолчать.

По стеклу забарабанил дождь. «Мой этюдник!», – забеспокоилась художница. Опередив художницу, Нестеров выскочил на крыльцо. «Почти сухой», – довольно сказал он, вернувшись с её вещами. «Дождь сильный, зонтик не поможет. Пойдёмте, выпьем чаю».

Из гостиной они вышли в коридор – выход был по левую сторону от зеркала. Было довольно темно – немного света попадало в коридор откуда-то из-за угла. Но Нестеров привык – быстро толкнул дверь напротив и они вошли в небольшую кухню. За окном, размытым косыми струями дождя, виднелись фруктовый сад и стена сарая.

Агния присела за стол. Над её головой был скошенный выступ, в котором она по аналогии опознала лестницу на второй этаж, зашитую снизу досками. Под выступом висела деревянная полка, на ней – стеклянные банки с травами. Надписи свидетельствовали о том, что липа здесь соседствует с малиной, зверобоем, лимонником, смородиной и чабрецом.

Нестеров поставил на скатерть чашки из тонкого фарфора и достал из буфета дедушкину серебряную сахарницу – вместо сахара в ней лежали конфеты.

– Это дом ваших родителей? – спросила Воронова.

– Нет, дом моего деда, – ответил Нестеров. Он был построен для моей прабабушки, а дед перебрался сюда, уже будучи профессором. Тут ему лучше работалось. Да и мне тоже, – добавил он.

– Вы тоже профессор? – предположила Воронова. – Ваше лицо кажется мне знакомым.

– Не удивительно, ведь я – садовник, – уточнил Нестеров. – Сами понимаете, приходится то и дело бывать на публике, положение обязывает.

Художнице показалось, что за иронией этих слов стояла реальность, но расспрашивать о его роде занятий она не стала. Лицо Нестерова – недоверчивость в уголках рта и в морщинках под глазами – к тому не располагало.

Дождь с силой забарабанил по стеклу.

– У меня огурцы не закрыты, – вспомнила Агния.

– Ну вот, теперь вы будете говорить со мной лишь об огороде, – пошутил садовник. Агния улыбнулась.

– Если не решитесь продать оба пейзажа, я бы взял сегодняшний, – Валентин вновь заговорил о картинах, словно думал о них всё это время. – Разумеется, если он будет мне по средствам.

– Правда? Мне показалось, что первый был вам более интересен. Вы так долго его разглядывали, – сказала Воронова, рассчитывая услышать подробности.

– Первый гармоничен и узнаваем, в нём есть живая сила схваченного момента. Но во втором больше определённости, строгой чистоты линий и цвета – словно отстоялось всё и стало прозрачнее, лаконичнее, но внутренне сильнее. Правда, не все профессиональные художники стремятся именно к этому. Лично мне ближе стремление к ясным линиям, к тому, чтобы не было бесконечных пояснений, заменяющих отсутствие собственной манеры живописи. Не знаю, совпадает ли это с вашим видением, но вам, Агния, эта ясность удаётся, – добавил Валентин.

Он впервые произнёс её имя, это мимолётное вторжение личного в рассудительное на мгновенье отвлекло художницу от созерцания мысли своего собеседника.

– Но ведь сказанное вами не относится исключительно к живописи, у всех творческих профессий – композиторов, актёров, архитекторов – у них ведь то же самое: чем меньше никчёмных уточнений, тем совершеннее. Ваш дом – тому пример, ведь и модерну порой приходится страдать от излишеств, когда в него пытаются впихнуть всё, что понравилось, – согласилась и возразила Воронова.

– Пожалуй, вы правы, – кивнул Валентин. – Лаконичность и ясность уместны в любом занятии и действии, в том числе в обычном светском диалоге. И как профессиональное усилие, и как творческий итог. Знаете ли, даже я, будучи всего-навсего садовником, не люблю лишнего – я лишнее стараюсь убрать.

– Думаю, мы сможем договориться, – произнесла Агния, поглядывая в окно. – Дождь перестал, спасибо, что приютили меня.

В гостиной она мельком глянула в зеркало, но не увидела ничего необычного.