Читать книгу Маэстро и другие - Луиджи Лунари - Страница 4

Это был один из тех редких случаев, когда Маэстро явился в Театр в свободный от репетиций день. В такие моменты он, как обычно, сидя за девственно чистым письменным столом, с нарастающим раздражением выслушивал доклады обо всем, что произошло в Театре за время его отсутствия. Сотрудники, выстроившиеся перед столом полукругом, с преданностью и затаённым страхом в глазах вываливали на него свои проблемы. Много же их накопилось, пока он в находился в Марокко, где в супер-продвинутой арабско-американской клинике проходил курс лечения по специальной технологии, возвращающей натуральный блеск волосам.

Времени у него было в обрез: уже вечером его ждал рейс в Рим, где предстояло важное голосование в Сенате, а следующим утром ещё один перелёт – в Париж. Нуволари, в прошлом знаменитый чемпион Формулы-I, а нынче – шофёр Театра, который в полдень забирал его в Малпенса3, уже был на пути во Францию, везя в багажнике машины два чемодана с книгами и одеждой (главным образом свитера с высоким воротом). В Париже он прямиком из аэропорта доставит Маэстро в министерство культуры, где у него назначена встреча с министром, а оттуда – сразу же в Киберон, в знаменитую клинику Луизона Бобе, где, накануне нового театрального сезона он собирался пройти курс очистки организма с помощью каких-то чудодейственных водорослей.

Иными словами, была дорога каждая минута. С самого утра Маэстро находился в том лихорадочном возбуждении, которое охватывало его всякий раз, когда предстояло сделать кучу дел в кратчайшее время. Он примчался в Театр ровно в час дня, что, естественно, означало для всех отмену обеденного перерыва. Распахнув дверь решительным движением вечно спешащего человека и бросив: «Привет, ребята!», – чем вогнал в ступор привратника и курьеров, он понёсся по коридору под звуки открывающихся дверей, из которых выглядывали встревоженные физиономии сотрудников с приготовленными для шефа служебными записками в руках. Всего на мгновение он притормозил перед Сильвией, у которой три дня назад умерла мать, чтобы пожать ей руку и сказать участливо: «Ты только подумай, а я своего отца даже в глаза не видел», – и дальше, в свой кабинет, где исполнил обычный ритуал: бросил тренч на диван, аккуратно выровнял складки оконной шторы, выстроил по размеру шариковые руки и карандаши на письменном столе и, усевшись, наконец, в любимое кресло из стали и кожи и заранее обессилев от того, что ему предстояло, откинулся на спинку. После чего, обведя глазами сотрудников, которые тем временем уже заполнили кабинет, принялся сообщать им новости о своём пребывании в Марокко: врачи – хамы, еда – дерьмо, спать совершенно невозможно.

Тем не менее, было очевидно, что он пребывает в хорошем настроении, которое не испортила даже бестактная оговорка Тины Нинки, почтительно именуемой сотрудниками Старой Синьорой, многолетней, бессменной и неувядаемой руководительницы его секретариата, которая, запутавшись в пройдённых им курсах лечения, принялась расхваливать… блеск его кожи.

В целом совещание проходило спокойно. Руководители отделов дирекции и служб Театра по очереди докладывали Маэстро о положении дел и формулировали свои срочные потребности. Он выдавал моментальную реакцию, изрекая сентенции, приглушая страсти, поторапливая, ставя в тупик, делая пометки в блокноте. Все это производило впечатление максимальной эффективности процесса: «Да!», «Нет!», «Завтра!», «Этим займусь я лично!», «Я ему позвоню!», «С этим ничего не поделать», «Пусть идёт в задницу!», «Вот увидишь, согласится, никуда он не денется!». Подумать только, в одно мгновение решалось то, что так долго, напрягаясь, не мог решить каждый из них сам по себе! Ну и кто они после этого, если не кучка ни на что не годных бестолочей? Или так им наглядно демонстрировали пропасть между Божественным Юпитером и простыми смертными – между Маэстро и его сотрудниками?

Для полноты картины не хватало пусть маленькой, но тупиковой проблемы, которая выглядела бы как неразрешимая. Маэстро – а иначе и быть не могло, учитывая его редкие появления – был слабо осведомлён о повседневной жизни Театра, но чувствовал себя обязанным делать вид, что знает всё, и это порой ставило собеседников в нелепое положение. Когда, например, руководитель пресс-бюро Солерци попытался в подробностях изложить проблему, возникшую в связи с рекламой одного из спонсоров Театра, крупного банка, Маэстро с раздражением в голосе прервал его: «Да-да-да, я полностью в курсе, закругляйся!». Солерци замер с открытым ртом, размышляя, продолжать говорить, как бы не заметив вранья Маэстро, или же, притворившись, что поверил ему, действительно, закруглиться? Но закруглиться означало бы остаться без ясного указания, что делать. А как может последовать такое указание, если очевидно, что Маэстро вовсе ни в каком не в курсе.

Но, как обычно, смутить чем-либо Маэстро было невозможно. Покончив подобным образом ещё с парой щекотливых вопросов, он поднялся и, разведя руки жестом Христа на кресте, воскликнул:

– Друзья мои! Я только что прилетел из Рабата, сегодня вечером я должен быть в Риме, завтра – в Париже, послезавтра, если не умру от усталости, в Кибероне! Любой другой из живущих на этой земле после столь тяжёлого перелёта и ужасной ночи остался бы дома и спал, а я здесь, с вами! К тому же, сейчас уже половина второго, в это время все нормальные люди обедают, расслабившись, вытянув ноги под столом, я же сижу в своём кабинете, где вы морочите мне голову софитами, которые кто-то не привёз, деньгами, которых не хватает, пожарными, которые неизвестно, чего хотят! Если вы желаете моей смерти, так мне прямо и скажите, я хотя бы подумаю, как мне вести себя в этой ситуации! И побойтесь бога, не можете же вы претендовать на то, чтобы я всё за вас делал, иначе это действительно означало бы, что вы хотите моей смерти!

И, поселив тем самым в душах присутствующих достаточный комплекс вины, он взмахом руки заставил умолкнуть хор протестующих голосов и продолжил:

– Братцы мои, вы большие молодцы, только вам осталось научиться самой малости – решать все проблемы самостоятельно! Трения со спонсорами, перенос сроков строительства – это всё материя, в которой вы прекрасно разбираетесь, не хочу сказать, лучше меня, но по меньшей мере, не хуже. И посему, поимейте совесть, делайте всё са-ми! Собирайтесь, обсуждайте и предлагайте мне решения. Так мы с вами должны работать! А сейчас, простите, мне надо к портному, затем к парикмахеру, а ровно в восемь у меня самолёт. Согласитесь, разве это жизнь!

И т. д. и т. п.

Но на этом всё не кончилось. Голос подала Старая Синьора, которой в этот день выпала участь служить источником мелких неприятностей. Как это было демократично заведено Маэстро, вместе с другими сотрудниками она стояла перед его письменным столом, невзирая на свои восемьдесят лет (точнее, Маэстро не принимал во внимание её её восемьдесят лет), и трясущейся от старости рукой протягивала ему свёрнутый вчетверо лист бумаги:

– Это письмо от профкома технических сотрудников, они требуют встречи с тобой…

Маэстро с изумлением уставился на неё: профком технических сотрудников?! У него что, мало дел, чтобы ещё встречаться и с его членами?! С этими болванами, которые только и умеют, что требовать прибавки жалования и просить пристроить на работу их родственников! Для чего тогда существуют Служба персонала и Генеральная дирекция? Почему они не встречаются с ними? Какого хрена они собираются свалить на его плечи ещё и свои проблемы!

– Я попыталась сказать им это, – проблеяла Нинки, – но они требуют встречи именно с тобой.

– Но почему именно со мной! – начал заводиться Маэстро.

– Потому что ты директор, Джорджо, – приторным тоном напомнила ему Нинки.

Это уточнение примирило Маэстро с обстоятельствами.

– Да-да, конечно… я директор… понятное дело, – буркнул он, с довольным видом поправляя ворот свитера. – Но все-таки надо иметь хоть чуточку уважения к несчастному старику. Хотя бы один из вас, кто доставал меня своими проблемами, подумал, что я сегодня, вероятно, даже не успею поесть?

С удовлетворением отметив выражение сочувствия, проявившееся на физиономиях присутствующих, Маэстро смилостивился: как никак, профком технических сотрудников представлял рабочий класс, и пусть его руководители были теми ещё засранцами, как, впрочем, и те, кого они представляли, встретиться с ними было политически целесообразно.

– Ладно, – сказал Маэстро, снова широко разводя руками. – Скажите им, что как только я вернусь… во время одной из репетиций… или как только выпустим спектакль… в общем, скажите, что хотите… я их приму.

Но вместо привычного гула одобрения сошедшей благодати, в кабинете стояла удивившая Маэстро тишина. Он посмотрел на Нинки.

– Это срочно… – проговорила дребезжащим голосом Старая Синьора. – И к тому же, это предусмотрено соответствующим пунктом внутреннего регламента Театра…

– А не пошли бы вы все в жопу вместе с вашим внутренним регламентом! – взорвался Маэстро, красный от вспышки внезапного гнева.

И скрылся в туалете.