Читать книгу 94, или Охота на спящего Единокрыла - Майк Лебедев - Страница 5

Предположение, что наименьшими хлопотами можно обойтись при охоте на впавшего в послеобеденную дрёму единокрыла – так и остается всего лишь заблуждением из целой вереницы подобных же ничем не обоснованных гипотез. Происходит это от крайне скудных представлений о том, в котором часу единокрыл обедает, что кушает за этим обедом, да и кушает ли он вообще, ибо в своем привычном ареале истинный единокрыл практически не имеет естественных врагов и, как следствие, не имеет и друзей. Или наоборот.

Тем не менее, если принимать в рассмотрение чисто временные рамки, то можно с некоторой уверенностью заявить: наиболее подходящим моментом для охоты на спящего единокрыла являются внутрисезонные погодные и климатические инвертивы. Термин этот, как, впрочем, и всё утверждение в целом, не имеет под собой прочной и внутренне непротиворечивой логической базы – но, во всяком случае, подкрепляется достаточным фактическим материалом.

Когда июнь оборачивается неожиданным утренним заморозком… Или низкое декабрьское небо вдруг прохудится теплым дождем… Когда в августе судорожно ищешь в шкафу шапку, но зато потом лето в октябре всё продолжается и продолжается, и ты каждую секунду боишься, что оно всё-таки кончится, а оно всё-таки не кончается… Когда сухая, простывшая земля ноября ждет снега и не может дождаться… потому что он вдруг выпадает в апреле, поверх первой, самой нежной листвы – знайте: это где-то неподалеку, ворочаясь с боку на бок и укутываясь в собственные перья, засыпает Единокрыл…

Вбежав домой, один из наших героев стремительно сбросил свое продвинутое пальтишко Lonsdale на рыбьем меху и, так и не стащив ботинки с запутавшимися от волнения шнурками, аки лев кинулся к телефонному аппарату. Дрожащими руками он развернул вынутую откуда-то из сердца заветную бумажку с номером. Номеров, кстати, оказалось сразу четыре: различались они крайней цифрой после запятой, а первые три «станции» указывали на то, что владелец их имеет своей штаб-квартирой помещение в районе среднего Ленинского проспекта. Это был добрый, обнадеживающий знак – по крайней мере, исключались съемные, однооконные «хрущевки» и разово арендованные под процесс вербовки дома культуры на рабочих окраинах столицы. С трудом попадая взмокшими пальцами в отверстия диска, наш герой кое-как осилил семь его оборотов и…

– Зе Москоу Стар ньюспейпер, хэллоу, глэд ту си ю! – раздалось в трубке настолько нежным девичьим голоском, что у героя от немедленного желания стать обладателем двухсот долларов США свело судорогой всё, что только могло ей свести. Одновременно из головы его тут же вылетело то немногое, что еще оставалось в ней от сданного полгода назад «госэкзамена» по условно разговорному английскому, и, с трудом ворочая вмиг пересохших языком, он прошептал:

– Гуд морнинг… э… гуд дэй. Хеллоу, короче. Лет ми плиз… э… мистер…

– Вы можете говорить по-русски, – сообщил голосок с той переменой настроения, что невидимая обладательница его всё же при прочих равных предпочла бы носителя «каррент инглиша».

– Мне бы эта… Мистера… Мистера Сергей Зе Оборотнян, короче, – кое-как облек свою мысль герой в логически завершенную форму.

– К сожалению, Сергея на данный момент нет в офисе – он отъехал на переговоры, – сообщил голосок, давая понять, что на данную минуту разговор более исчерпан.

ОООО!!! ОН! Он ЕСТЬ!!! Этот человек существует в природе! Это не выдумка и не чья-то неумная шутка над святым – ОН существует!!! Параллельно воображение тут же услужливо нарисовало герою картину «переговоров»: большой, красивый зал (не исключено, что и приснопамятный «Георгиевский зал Кремля»), за длинным, покрытым кумачовой скатертью с золотыми кистями столом сидят высокие переговаривающиеся стороны… сидят, переговариваются… ПЕРЕГОВОРЫ.

Забегая вперед. С той поры автор и сам посетил бесчисленное множество переговоров. Если исключить те «переговоры», которые сотрудники нижнего (да и среднего, чего уж там) звена используют как сомнительное оправдание своего отсутствия на рабочем месте… то и остальные мало чем напоминают заинтересованный обмен мнениями. Процентов девяносто их и вообще следовало бы назвать «моноговорами»!!! В общем, с того славного дня светлый образ «переговоров» несколько поблек в его глазах – но в тот момент… нет, тот момент был решительно прекрасен: ОН, он ЕСТЬ! Да не просто «есть», а на переговорах! Потрясенный сим великим открытием герой даже не сразу сообразил, что уже минут пять стоит с так и пищащей трубкой в руках.

Следующий день не принес никакого продвижения в избранном стратегическим направлении – загадочный Сергей Оборотнян вновь оказался в отъезде. Еще через день натиск был усилен, и в день было совершено целых два звонка, а еще спустя сутки руководство операцией в свои руки принял лично старина Курбский. Это в некотором роде тоже не принесло своих плодов, так как всё, чего добился старик при всём своем бронебойном напоре – это перехода ответов на новый качественный уровень «Только что уехал» и «Буквально пять минут назад пришел и вот уже снова на переговорах». Вызванный же для дачи объяснений Рожаев предположение о дурацком розыгрыше решительно отмел, заодно напомнив нам, что упорство и настойчивость в достижении поставленной цели – качества «в области рекламы» далеко не последние. Последовавшая за этим еще неделя беспрерывного «гона» на живца порядком подточила наши физические, а что еще важнее – моральные силы. Запал таял. Англоговорящая фея того конца уже узнавала нас с плохо скрываемым раздражением – и все же, в один прекрасный момент выбросив нам счастливое число, неожиданно сказала «Минуточку!» Минуточка, как водится, показалась вечностью, за которую наши герои как раз успели заново пересмотреть всю свою нелепую жизнь – и вдруг в трубке раздалось некое шевеление, и чей-то негромкий, усталый голос произнес «Алло»…

Первым же делом неуловимый Сергей Оборотнян (а это был, если кто еще не догадался, именно ОН) счел своим долгом известить нас о том, что только-только прибыл с тяжелейших переговоров – и тут же должен выезжать на следующие, не менее напряженные. Наши герои прозрачный намек на жесткую ограниченность маэстро во временных ресурсах поняли верно и, вырывая друг у друга трубку из рук, наперебой затараторили, выкрикивая в основном славословицы как в адрес будущего возможного нанимателя в частности, так и в адрес сферы его профессиональных интересов в целом. К нашему решению попробовать свои скромные силы в упомянутой уже «области рекламы» Сергей отнесся благосклонно – сказалась, как выяснилось, рекомендация от Владимира Рожаева, который успел в общих чертах обрисовать нас как ребят толковых, исполнительных и непрожорливых (а еще – «порядочных», хотя я до сих пор терзаюсь сомнениями относительно того, какой именно смысл вкладывали в данное слово промеж собою эти два лирических персонажа).

– Надо будет уже лично встретиться и всё детально обговорить, – произнес ОН утомленным и, как нам показалось, слегка опечалившимся вдруг голосом, и где-то на коленке зашуршали перебираемые листы записной книжки, – Среда мимо… Четверг занят… Во вторник шесть переговоров и встреча… Ладно, давайте как раз через недельку, в субботу, в одиннадцать. В баре, который на втором этаже, в гостинице «Патиссон-Европейская»…

– Где-где??? – обескуражено переспросили мы, синхронно выпуская трубку из рук. Проще было сразу назначить встречу на, скажем, Луне – по крайней мере, было бы ясно, что нам вежливо, но твердо отказывают. И такими милыми и родными сделались нам сразу малогабаритные квартирки Проспекта Мира и задрипанные ДК шоссе Энтузиастов…

– Да не ссыте вы, – неожиданно отошел от деловой лексики Сергей Оборотнян. – Там свободный вход, оденьтесь поприличней, да и всё. Мне там близко просто, да меня там и знают все хорошо… (Еще одна загадка природы: Сергея Оборотняна, как скоро выяснится, неважно знали даже в многочисленных рекламных отделах фирм, которые он якобы (ну или не якобы) возглавлял… что уж говорить о рядовых привратных служащих… хотя ладно – прим. авт.). Ну всё, пока. Жду.

– Про «поприличней» мог бы и не говорить, – возмущенно заметил Старина, но только убедившись, что трубка твердо и безоговорочно прижата к рычагу. Хотя именно к нему, как исконному приверженцу стиля «кэжуал», этот совет относился, пожалуй, в более степени, нежели к кому-то еще… впрочем, все эти мелочи никак не могли затмить Главного: всемерного ликования, воцарившегося в наших сердцах! Дело, считай, в шляпе – осталось пережить какую-то недельку с небольшим. Всего каких-то восемь таких коротких, и таких длинных дней и ночей – и хрустящий денежный поток теперь уже неизбежно, неотвратимо просыплется на наши очумевшие от счастья головы!!!

Но еще стремительнее обрушилась Слава… В какие-то часы слухи о грядущем финансовом Процветании наших героев разлетелись по всем пятнадцати этажам общежития на Ч-ской улице. К вечеру того же числа значительная часть его обитателей от пассивного распространения информации перешли к активным действиям. Один из героев, активировав в себе весь имеющийся боезапас здорового эгоизма и разумной жадности, стоически отражал попытки коллег и друзей пристроиться к его грядущему успеху. Старина Курбский же напротив, видимо, на память об уходящих нестяжательных временах – неожиданно возжаждал напоследок осчастливить как можно большее число сокурсников, со-поточников, со-этажников и так далее. В результате этих безответственных действий в течение каких-то суток даже по скромным прикидкам на обещавшую стать исторической встречу в баре «Патиссон-Европейской» собралось никак не менее семи человек, а еще примерно столько же расценивало свои шансы как весьма вероятные (не было среди них, по-прежнему, лишь Владимира Рожаева). Более того, некоторые горячие головы даже подвергли сомнению преимущественное право первых Соискателей и потребовали организовать для себя дополнительную историческую встречу, раньше первой! Это уже не лезло ни в какие рамки, Курбскому предельно вежливо, но столь же предельно строго было указано, и горячие головы несколько поумерили свой пыл.

Справедливости ради заметим, что в итоге к «Патиссону» выдвинулась делегация в составе всего четырех человек, включая обоих отцов-основателей, конечно. Отчасти удивительно, но двоими примкнувшими оказались как раз наш старый знакомый Корефаныч с одним из присных. Вероятно, к четвертому курсу они всё же несколько притомились однообразием репертуара самого Большого Театра страны, да и живых денег, как уже было доложено, экстатичное битье в ладоши не приносило. Характерно, но работа в «области рекламы» казалась им в чем-то созвучной их прежней специальности. Забегая вперед и проведя в данной области как минимум следующие пятнадцать лет скажу лишь одно: возможно, в чем-то они были и правы (и судьба их в дальнейшем также сложилась достаточно счастливо).

А между тем… а между тем – пришла Весна! Скоропостижно испустил свой простывший дух февраль, и снег теперь можно было наблюдать лишь во время заключительных трансляций Олимпийских игр в Лилиехаммере. Забило изо всех щелей солнце, зазвенела капель, зачирикали весело перелетные птицы и вновь зашуршала по асфальту летняя резина, сменив на этом важном посту заскорузлое цоканье «шипованной». Стоит ли и говорить, насколько эти перемены к лучшему коррелировали с текущим настроением участников?!! Разве что, в отличие от настроения, такая Весна по всем приметам должна была теперь продолжаться вечно…

В назначенные день и час четверо неловко топтались у стеклянных дверей отеля «Патиссон-Европейский». Наши герои, несмотря на полноценно прожитые к тому моменту двадцать один годок, в столь роскошное, можно даже сказать «буржуазное», место попали почти впервые. Ранее время свое они привыкли делить между своим не самым близким к центру научно-техническим заведением и многочисленными футбольными площадками – а потому, помимо легко объяснимого предстартового волнения, испытывали еще и немалую долю стеснения. Более того, один из героев ощущал еще и нечто вроде предательства, предательства прежнего самого себя. «Что ж: но такова суровая цена, которую мы должны заплатить за будущее благополучие себя, детей, родителей, внуков, а может, и далее…» – утешал он сам себя, но ощущение не проходило. Прочие участники внешне вели себя спокойно и где-то даже безразлично. Наверное, им удавалось что-то тщательно скрывать. Наконец, кое-как осмыслив принцип работы автоматической двери на фотоэлементах и пугливо озираясь на одетого в разляпистую ливрею швейцара, четверо решились таки переступить порог новой жизни.

Ровно в 11.23 стремительной – не иначе, как прямо и только что с «переговоров» – походкой раздвижные двери форсировал Он. О, не узнать Его было решительно невозможно! Аккуратная прическа «шапочкой» выдавала в нем бывшего маменькиного сынка, дорвавшегося наконец до многочисленных радостей земного бытия. Выражение глубокой озабоченности судьбой рекламы в одной отдельно взятой вселенной искажало прекрасные черты его лица… «Здравствуйте, РЕБЯТА, – обратился Он, признав в нас свою будущую паству – проходим в зал». Нам, само собой, и до, и после доводилось слышать массу самых разных ласковых к себе обращений, но такого… Подонок, ведь Рожаев рекомендовал его как собственного одноклассника, а стало быть – безусловно, равного нам по годам! Сглотнув, «ребята» со всей почтительностью поприветствовали грядущего благодетеля. По дороге (вернее, ковровой дорожке) наверх нам было предложено взять по газете, лежавшей на специальном лотке. Газета была почему-то на английском, забавно пахла свежей краской и в целом на ощупь производила довольно благоприятное впечатление. Поэтому недостаточное внимание к ней со стороны праздношатающейся вокруг публики я объяснил ранним часом и недостаточностью языковой подготовки аудитории. Возможно, так оно и было. Называлась газета «The Moscow Star», и это словосочетание отчего-то показалось нам смутно знакомым.

Делегация поднялась на второй этаж, в большое и достаточно гламурно организованное пространство (видимо, зал «переговоров»), на отшибе которого, за колонной, словно замаскировался маленький искомый бар. Буфетчица – правильнее будет назвать ее именно так – с ленивым сожалением взглянула на утренних гостей. Делегаты плюхнулись на диван перед низким журнальным столиком, причем диван оказался настолько мягким, что итоговый ракурс делегатов чем-то напомнил небезызвестного «орла». Сам же отец родной на чем-то типа фасонной табуретки примостился с торца, тем самым жестко обозначив классическую рассадку «начальство и планктон». Планктон, с целью несколько разрядить обстановку, дружно затянулся. Затянулся, прошу заметить, не абы чем, а специально купленными «импортными» именно что «на выход», и даже Курбский по торжественности момента отказался от милых его легким самокруток. Тем не менее, Сергей Оборотнян поморщился. Стало ясно, что он ощущает громадную ответственность за свою роль как в области рекламы в частности, так и в подлунном мире вообще, а потому забота о собственном здоровье является частью его профессионального навыка. Поморщилась и буфетчица вдали, несколько поводив своим длинным носом. Курбский собрался с духом и последними средствами и заказал у нее кофе, в количестве примерно исходя из числа участников мероприятия. Тетя сменила настороженное выражение лица на милостивое и даже спустя пятнадцать минут поменяла нам пепельницу, вызвав тем самым первый, но отнюдь не последний, культурологический шок. Пора было переходить непосредственно к делу.

К нему и перешли. Наполовину засунув руку в делового вида сумку и будто бы задумавшись, стоит ли покуда знакомить кандидатов с её содержимым, Сергей Оборотнян разлился знаменитым курским соловьем. С жаром, которому могли бы позавидовать наши друзья Марк и Кирпичный Человек, слитые воедино. Из его короткой, но насыщенной речи явственно следовало, что на рынке московской прессы нет и не предвидится издания более популярного, нежели подведомственная ему «The Moscow Star». Соискатели несколько недоуменно переглянулись. В принципе, насколько хватало их наблюдательности за нашей самой читающей в мире публикой, на «топе» в столице находились несколько иная периодическая продукция и в первую очередь, само собой, использующая в качестве базового все-таки русский язык. Во всяком случае, до сего дня лицезреть кого-либо, сосредоточенно изучающего именно «The Moscow Star», как-то не доводилось. О чем, преодолевая поистине животный страх, один из героев и поведал Сергею Оборотняну.

Тот посмотрел на него с ласковой улыбкой санитара психбольницы и, подключив к речи такие художественные обороты как «целевая аудитория», «социально-демографический портрет» и «имущественный срез», в два счета развеял все наши сомнения. По всему выходило, что «The Moscow Star» является, очевидно, лакомым кусочком для любого мало-мальски разумного рекламодателя. Да, тираж ее, конечно, невелик, ее не встретишь на развале у метро, и язык ее, конечно, английский – но зато читают ее сплошь деловые люди, бизнесмены, включая, само собой, зарубежных, и вообще – сплошная элита и сливки самого высшего общества! Эксклюзивность, престижность, продвинутость – вот три основных составляющих ее имиджа! В конце концов, мудро заметил Сергей, вы никогда не увидите, чтобы кто-то завернул курицу в нашу газету! (этот светлый образ будет еще неоднократно навещать нас и в дальнейшем).

Доверие публики было восстановлено – настал момент «подсекать». Из сумки наконец-то была извлечена бумажка, снабженная красочной эмблемой газеты «The Moscow Star» и откликавшаяся на диковинное заграничное имя «прайс-лист». Слева на ней, насколько хватало нашего почти уже законченного научно-технического образования, располагался ряд «степеней двойки», а справа… а от цифр справа просто вдохновенно зарябило в глазах!!! Сто долларов! Двести долларов! Четыреста! Семьсот пятьдесят! Тысяча двести! И наконец – две тысячи долларов с таким хвостом, что страшно было произнести даже внутри себя!!! О, неужели, неужели – неужели это график возрастания нашей зарплаты, о которой так щедро сулился Рожаев, а мы, ослы, еще имели наглость не верить ему??? ОООО!!!!…

Для читателей, справедливо полагающих, что реклама – это то, что мешает смотреть любимые телепередачи, я поясню. Газеты по своему размеру (ну или типа графски выражаясь – «формату») можно условно разделить на две группы. «Большие» (навроде «Правды» или «Известий») – это «формат А2». А если сложить его пополам – то это «формат А3», и эксклюзивно-продвинутое издание «The Moscow Star» принадлежало как раз к последнему подвиду. Реклама в газете продается долями полосы: целая полоса – 1/1, далее «полполосы» 1/2, потом «четверть», и так далее, до 1/32, размером аккурат со спичечный коробок. Но даже этот коробок тянул, если верить «прайс-листу», на полновесную сотку баксов – а что уж было говорить про остальные!!! Поразительно, кстати, устроен русский язык. Сто долларов (во всяком случае, в кругах нашего вращения) – это была «сотка», а сто рублей – «стольник», и никогда наоборот. Иван Сергеевич Тургенев, узнай он о таком занятном факте, наверняка многое бы тягостно переосмыслил и перераздумал. В каком-то смысле даже хорошо, что он не дожил до этих прекрасных времен…. Хотя ладно. Вернемся к главному.

Закадычный же школьный друган Рожаева, нимало не смущаясь, кооптировал нас на службу в качестве рекламных агентов – то есть людей, которые будут день и ночь, высунув язык, бегать по городу, агитируя православный народ расстаться со своей кровной денежкой, дабы каждый вложенный в рекламу рубль обернулся затем плотным потоком благодарных покупателей и клиентов. В принципе, это грамотный, хотя и вполне циничный подход: средств на содержание агента не требуется никаких, он не занимает дорогостоящего офисного пространства, не пользуется казенными телефонной и факсовой линиями, нуждаясь лишь в регулярном эмоциональном взбадривании – но зато в случае успеха его «старшОй» может ухватить вполне жирный куш. По идее, набрать их можно хоть сто, хоть тыщу – нашлись бы такие старательные и ответственные дураки (а они нашлись, но в полном объеме этой информацией еще, конечно, не овладели). А что касается размеров оплаты труда, то…

– …а что касается оплаты, то скажу сразу: семь целых двадцать пять сотых с каждого заказа – ВАШИ. Сразу и без вопросов, как только приходят деньги…

О! – в этой цифре, данной с точностью аж до второго знака после запятой (заметьте – 7,25%!!!), чувствовался строгий, научный подход. До той поры все потенциальные работодатели комментировали наши будущие гонорары несколько туманно: «сперва раскрутитесь», потом «закроете первоначальный взнос», «в принципе, уже на второй месяц бесперебойных поставок возможен выход на маленький плюс», и так далее. С другой стороны, отсутствие гарантированного прожиточного минимума не могло не настораживать, поскольку постольку…

Всё дело, как всегда, испортил Курбский. Мгновенно выхватив откуда-то из-под полы калькулятор, он тут же произвел некое вычисление и торжествующе выпалил:

– То есть, если я продам целую полосу – то как раз выйдет двести грина?!!!

От произнесения вслух магической цифры вновь потемнело в глазах, и вопросы отступили.

– Я не думаю, что ты так сразу уж прям продашь целую полосу, – мягко заметил Оборотнян, снова надев на себя доброжелательное лицо работника оздоровительного учреждения. Но тут он, как говорится, не на тех напал: недаром, по общему мнению, наше заведение дает своим питомцам одно из лучших технических образований в стране. Курбский тут же произвел новую серию расчетов и вновь захватил стратегическую инициативу в свои руки:

– Так, ладно. Если я продам не полосу, а восемь раз по одной восьмой… О, так даже больше выходит!!! (это эффект так называемого «непрямого деления» полосы: 8 по 1/8 всегда выйдут дороже одной по 1/1 – прим. ред.)

– Ну, в принципе, верно, – согласился Оборотнян, вовремя смекнув, что трудовой энтузиазм будущего сотрудника будет прямо пропорционален цифре, которую он сейчас увидит на экране прибора, благо она сама по себе обходится бесплатно.

– Ну а где их брать, этих самых рекламодателей? – подал с дальнего конца стола реплику присный Корефаныча.

– Везде! – веско провозгласил Сергей Оборотнян, – Практически везде! Оглянитесь вокруг себя: зайдите в любой бизнес-центр, откройте другие газеты и журналы, посмотрите телевизор! Хотя с телевидением, конечно, вам работать еще рановато… но будущий рекламодатель может ждать вас буквально за любой дверью!!!

Мы оглянулись: кроме буфетчицы, с любопытством следившей за процессом вербовки, вокруг по-прежнему никого не было, а сама она на «рекламодателя» как-то не тянула. Зато услышав слово «дверь», оживился один из героев, в голове которого тут же ожил ассоциативный ряд.

– За дверью… дверь… – задумчиво молвил он, – В принципе, это дело очень похоже на укрепление дверных коробок!

Оборотнян озадаченно поднял бровь – очевидно, до того момента ему не приходилось подвергать свое жилище этой необходимой процедуре. Это было явно наше упущение, и мы с Курбским в двух словах обрисовали ему суть мероприятия.

Оборотнян вторично поморщился: видимо, наше сравнение хромало, и метафора показалась ему достаточно «нисходящей» – но, дабы не угасить порыва, он задумчиво выронил:

– Ну да… да. В чем-то, в принципе, да.

Мы с Курбским возликовали – еще бы, да мы же практически уже профессионально подготовлены! Можно было переходить к производственным нюансам.

Вслед за «прайс-листом» из волшебной сумки появилась бумажка с еще более ласкающим слух именем – «Контракт»… «Так вот ты какой…» – подумали Соискатели, уставившись на сероватый листок, снабженный снизу печатью, выполненной в лучших традициях минимализма: окружность, четко и незатейливо название в середине и пара черточек для разнообразия в случайных местах. Такую печать дети, играя в больницу, изображают на своих рецептах…

– Правила заполнения контрактов знаете? – спросил Оборотнян. Тут автор вздрогнул: до того момента Контракт ему случалось заполнять лишь один, а именно – контракт на прохождение обучения на военной кафедре. С того момента «расторгнутым контрактом» бравые полковники регулярно пугали нерадивых будущих офицеров запаса. Особенно тех, кто в тот самый момент, когда все прилежно готовятся к будущей схватке с вероятным противником – вместо этого сидит в баре «Патиссон-Европейской» и, сладостно вздыхая, мечтает о резервной валюте, этим самым противников эмитируемой…

– …слева – кого и что ставим, справа – сколько. Это несложно…

…Несмотря на все последующие события, я очень благодарен Оборотняну за приобретенные под его руководством жизненные навыки – и дарованная нам схема была первым таким примером. «Слева – кому (или что), справа – куда (или сколько)». Это, друзья, поистине та самая гениальность в простоте, и этим принципом я затем пользовался бесчисленное число раз, и в самых разных областях. Например, если пишется пьеса – пожалуйста! Слева – кто говорит, справа – что. И так далее. Еще светлой памяти мастер Каравайцев говорил мне примерно то же самое: «Неважно, что ты всего лишь грузчик. Главное – это ЧТО ты грузишь. А еще важнее – КУДА…» (но это лирика).

Критично оценив число Соискателей и немного пожавшись, наниматель вынул из сумки еще четыре бумажки. Это оказались «Копии Контракта», поэтому печать на них смотрелась чуть менее комично, сливаясь серым цветом с прочими линиями.

– Это чтоб не бегать каждый раз ксерить, – пояснил Оборотнян, – с нашей печатью им, с их печатью нам (о, вот снова: с их – нам, с нашей – им! – прим. авт). Потом раздал Копии с выражением лица Чапая, отрывающего от сердца именной маузер в пользу показавшего героизм бойца.

– В принципе, ситуация нам ясна, – вновь обрел присущую ему уверенную манеру Курбский, – Прекрасная газета, но в силу ряда причин еще недостаточно раскрученная, нуждается в рекламодателях. Мы же нуждаемся в деньгах – так что, думаю, мы нашли друг друга. Рекламодатель, по сути есть везде, надо лишь отыскать его и склонить к рекламе посредством переговоров. Кстати, Сергей, я хотел уточнить – а где лучше всего эти переговоры проводить?

– Да прямо здесь и можете проводить, – благородно разрешил Оборотнян, усекая, что дело сделано. Курбский, правда, непроизвольно вздрогнул, вспомнив, во что влетели ему четыре наперстка кофе, но Обортнян, используя прием «отрицания отрицания», вернул его к жизни:

– Можно в «Дульмане» еще. В «Афанасии Никитине» еще неплохо кормят…

О, еще и кормить! Реклама «Дульмана» и «Никитина» аппетитно светилась на последней странице «The Moscow Star», и, исходя из «прайс-листа» можно было лишь догадываться, во что встанет там бедному студенту рядовая трапеза! Хотя… Надо будет тактично уточнить у Рожаева, где всё это хоть находится…

– Ну, всё, – завершил Оборотнян свой мастер-класс, – мне пора. Спешу на переговоры. И, обернувшись уже в дверях, загадочно добавил: «По номерам 939 – не звоните. Там – МАФИЯ». И исчез. И в чем-то он, фигурально выражаясь, был безусловно прав.

Потрясенные, герои вышли на свежий предвосьмимартовский воздух.. Двое приблудных, откланявшись и пояснив необходимость вечернего клакирования Зураба Соткилавы, скрылись по направлению к Большому Театру, а заодно и с горизонта Большой Рекламы. Как и при зачатии Процесса, Отцы-основатели остались вдвоем. Неспешно, словно под тяжестью свалившихся на них необъятных перспектив, прошлепали они до Нового Арбата. «С нашей печатью – им, с их печатью – нам» – повторял про себя автор поведанное ему заклинание успеха. Теперь мы не просто шли по улице – внимание было приковано к оказавшемуся неожиданно большим числу рекламных щитов вокруг, над и под. Телефоны с пары из них один из героев тщательно переписал в заранее припасенный блокнотик – представленные на них фирмы могли бы, по его мнению, украсить собою и страницы ЕГО газеты… Курбский, отчаянно жалевший об отсутствии собственного блокнотика и клявший такую непредусмотрительность, советовал записать телефонов побольше. Но автор, будучи человеком в душе не жадным, быстро прикинул, что на первый месяц заработка с двух телефонов будет вполне достаточно. Впрочем, еще три штуки, качеством похуже, он все-таки записал на счет Курбского.

Так, незаметно, в светлых мечтах, Соискатели добрели до Дома Книги, где, возбужденные, методом, чуть позже названным «методом прямого напористого контакта», уже хотели было сходу «взять» неосмотрительно распахнувший свои двери компьютерный салон – но передумали. Справедливо решили не портить людям выходной, отложив Большую Охоту до девятого марта. Жить светлой мечте, таким образом, оставалось ровно два с половиной дня…

А потом был праздник, праздник вступления и инициации в новую, безбедную жизнь, заодно совмещенный с праздником женской солидарности, тем более, что женщин в комнате 1505 в тот день не присутствовало по принципиальным соображениям. Зато присутствовала упомянутая курица, которую Курбский виртуозно пожарил практически целиком на крошечной «дачной» сковородке. И вновь возник пресловутый спор о целесообразности использования столовых инструментов, особенно в данном случае, когда мы практически одни… Секундное замешательство разрешил сам автор чудесного кушанья. «У БОГАТЫХ свои причуды» – заметил он и решительно взялся рукой за истекающее жиром крыло…