Читать книгу Военно-политический роман. Повести и рассказы - Михаил Курсеев - Страница 5

Зима в заботах и хлопотах пролетела быстро, Михаил почти забыл свои страдания о первой любви, свою поездку в колхоз и последнюю встречу с одноклассницей Галиной. Только иногда, редко вечерами в часы одиночества, где-то глубоко-глубоко в душе что-то щемило и шевелило память. В такие минуты, как считал он – минуты слабости, брал себя в руки, пытаясь чем-то отвлечься, искал себе работу или занятие. Когда было совсем невмоготу, то он садился и писал стихи, потом наутро их сжигал, чтобы строки страданий, выплеснутые на лист не травили душу.

В конце марта Михаил на своём тёмно-бордовом мопеде проезжал мимо пожарной части напротив роддома. Навстречу шли две девушки, в одной из них он узнал сестрёнку одноклассницы его старшей сестры. Её звали Галина, сестра Миши прожужжала ему все уши про эту девочку, но он любил другую, поэтому словам сестры никогда не придавал никакого значения. Сейчас, как он считал, сердце его было свободно, и он другими глазами посмотрел на девушку. Да и та была уже не та маленькая девчонка с косичками, а красивая расцветающая девушка тринадцати лет. Миша, рассмотрев Галину, решил непременно познакомиться с ней.

Взяв с собою, на всякий случай – пару пацанов из своей команды, вечером они прибыли в тот двор, где она жила, в надежде встретиться с ней. Она жила недалеко от их района, во дворе из четырёх отдельно стоящих кирпичных многоэтажных домов напротив роддома. Поэтому их район так и называли коротко: «роддом», даже иногда странно было слышать ответ на вопрос: «Откуда ты?» С роддома, – отвечали проживавшие там. Дома – по три-четыре подъезда были построены и заселены в конце шестидесятых почти одновременно, это был своеобразный анклав, окружённый частным сектором.

Многие ребята с «роддома» прекрасно знали и уважали Михаила, поэтому он рассказал им о цели своего визита. Оказалось, что в Галину давно уже был влюблён тайно парень из их двора Валера, его Миша не знал. Вот так они и познакомились, хотя первая мысль была драться, но по негласному правилу в городе считалось – позором драться за девчонку. Девчонка сама была вправе выбирать себе парня, другое дело – защитить девушку, было делом чести. Но в данном случае встретились два парня влюблённых в одну девушку, но никто её не обижал и не оскорблял.

Так и началась их дружба – Валеры и Михаила, они решили добиться от неё ответа, но девушка, как оказалось в ближайшие дни, а потом и месяцы, не готова была дать им ответ. Наверно поэтому, не давала никакого ни да, ни нет, ни одному. Мало того, общение с ней у влюблённых парней началось только через подруг, лично с ними она даже разговаривать не пожелала. Как заявили по секрету девчонки – подруги её:

– Валера и Миша, вы оба ей нравитесь, но она пока не знает кто из вас больше.

Ситуация складывалась комично-трагической, весь двор наблюдал за двумя влюблёнными парнями, сочувствовал им и ждал с интересом и нетерпением развязки этого странного романа. Все им помогали, как могли, передавали цветы, которые те приносили каждый день, но дарили их, как общий букет от обоих, записки с предложениями – погулять, отправлялись тоже общие от двоих. Гуляли: до-смешного так же, она спереди с подружками, они на удалении сзади вдвоём и так почти каждый день с марта по июнь. Самое удивительное в дружбе двух влюблённых соперников было то, что любовь к одной девушке не разъединяла их, как обычно бывает, а, наоборот, с каждым днём укрепляла их дружбу. Они настолько сдружились, что дня не могли прожить друг без друга. Вечерами, проводив Галину после прогулки, они допоздна сидели вдвоём и расхваливали достоинства своей любимой, недостатков её они не замечали и были оба уверены, что их и не было.

Михаил по характеру был менее терпеливым и выдержанным, чем Валера. Может поэтому, а может потому, что он мужскую дружбу ценил выше, чем любовь и шуры-муры, но однажды сидя на скамеечке, проводив Галину он заявил:

– Валера, ты мне друг, поэтому как в той песне, – уйду с дороги, таков закон, третий должен уйти. Наступила пауза, Валера долго думал. Казалось это – то о чём мечтал, но дружба их с Михаилом настолько окрепла, что он не мог уже принять такой жертвы.

– Это не правильно, Галина не дала ответа, а если она любит тебя больше? – начал Валера свои рассуждения.

– Вдруг ты уйдёшь, а мне она скажет, что я ей не нужен, нет, мы должны добиться сначала от неё ответа.

В таком русле они спорили ещё долго, но, в конце концов, – опять гуляли в двух метрах сзади, букет цветов один дарили, кормили её ворованной черешней и клубникой, передавая свои дары ей через подруг.

В конце июня Галина с родителями куда-то уехала на два месяца, влюблённые от отчаяния не знали чем заняться и куда деться, поэтому тоже решили уехать – куда глаза глядят. Глазам их особо и глядеть некуда было, из пионерского возраста они выросли, а до взрослого – ещё не доросли. У Михаила в Пензенской области в селе жили родственники, где он проводил каждое лето не меньше месяца, поэтому он предложил Валере поехать с ним, как он выразился:

– В глушь, в деревню.

– Давай, Валера, поехали, мои тётки будут рады, я два года у них не был, – сказал он.

– Я с удовольствием, если мать отпустит, – так они и порешили.

Вера Ивановна – мама Михаила по блату, а только так можно было тогда купить билеты, купила им два в купейном вагоне на поезд Ташкент – Москва. Через пять дней они оба уже лежали на верхних мягких полках и созерцали пейзаж пустыни.

Валера первый раз в своей жизни ехал в поезде дальнего следования, поэтому ему особенно нравилось их путешествие полное загадок и романтики.

– Интересно, а где сейчас Галина, может тоже сейчас в поезде где-то едет, – начал рассуждать Валера.

– Заткнись, о ней ни слова, всё отпуск, не трави душу, отдыхаем, – оборвал его Миша. Хотя честно, но он, глядя в потолок вагона, думал о том же, о ней же.

– Вон посмотри, – повернувшись к окну, сказал он, – верблюд, вон ещё два.

– Точно верблюд, а кибитки, какие у них убогие, ужас, – отозвался Валера.

За окном вагона пустыня потянулась, как монотонная песня акына, кругом пески и пески, местами ровные и гладкие, а местами волнистые барханы. Растительности почти никакой, даже перед редкими кибитками отдельных селений, только иногда торчали пирамидальные тополя, а в пустыне редкие колючки и саксаулы. Вдоль железной дороги часто попадались деревянные решетки, похожие на деревенские заборы.

– Для чего тут заборы? – спросил Валера.

– Это не заборы, это барьеры для удержания снега зимой и песков от заноса железной дороги, – пояснил Миша в меру собственных познаний.

– А рельсы, уложенные вдоль дороги зачем?

– На случай ремонта, чтобы не пришлось везти их за тысячу километров в случае необходимости замены.

– А что партизаны взрывают, – не унимался Валера.

– Сам ты партизан, всё когда-то изнашивается и ломается и чтобы ты не загремел со второй полки, их меняют заранее.

Пейзаж почти не менялся до самой темноты, в Кызыл Орде на перроне шла бойкая торговля, хотя было уже поздно. Это был самый большой поезд, проходивший через их станцию, и торговцы ждали его. Было очень много рыбы: вяленая, копчёная, маленькая и большая, балыки холодного копчения столь аппетитно пахли, что не купить кусочек у пассажиров поезда не было сил. Кроме рыбы продавали фрукты и овощи.

– Пошли, надо кое-что купить нам, – сказал Миша не один раз, проезжавший через эту станцию с родителями. Они всегда здесь покупали в подарок родственникам рыбу вяленную и копчёную. Овощи и фрукты – как правило, они брали ещё в Чирчике, укладывая их в решётчатые специальные ящики, которые покупали там же на базаре, а вот рыбу всегда здесь.

– Почём сазан? – спросил Михаил.

– Ты, чё? Пятёрка, ни копейки больше, – как опытный знаток своего дела начал он торговаться, – ну, не хочешь я пошёл…

– Стой, ладно, – пять, возьми ещё лещей за три, – соглашался хозяин сазана.

Оценив лещей, Миша согласился, расплатившись за рыбу, он отдал Валере её:

– Иди, отнеси в вагон, а я куплю кое-что ещё.

Тут он увидел торговку с большим тазиком, плотно закутанным в какие-то тряпки, торговка бежала к составу, видно запоздала с приготовлением своего блюда. Михаил знал, что в тазике у неё горячие очень вкусные манты с разной начинкой, какие могли готовить только здесь в Кызыл Орде, даже в Ташкенте, он таких вкусных никогда не ел. Особенно ему нравились манты с тыквой, он крикнул:

– Апа, давай сюда, много возьму.

Старая казашка, сделав резкий разворот градусов на шестьдесят, резво кинулась на клич Миши.

– Манты, тыква, мясо, десять копеек штука, – объявила торговка.

Он не обманул, взял у неё десять мантов с тыквой и десять с мясом, отправился в свой вагон. На станции объявили отправление:

– Скорый поезд номер двадцать пять, сообщением Ташкент – Москва отправляется с первого пути, будьте осторожны.

В динамике зазвучала мелодия «Прощанье славянки».

– Мелочь, а приятно, – подумал Михаил.

– Почему в Ташкенте не включают на вокзале музыку?

Проходя по вагону, он заглянул к проводнику и попросил:

– Будьте любезны, – два чая в пятое купе.

Прошёл к себе, Валера был на месте.

– Ты где так долго был, я уже начал волноваться, объявили отправление, а тебя всё нет, – причитал он.

– Спасибо за переживания, ты настоящий друг, но за меня не бойся, я много ездил на поездах и никогда не отстану, главное не уходить далеко, особенно, если поезд не на первом пути. Его может отсечь другой поезд, тогда проблема добраться до своего, лезть под вагонами или бежать по кругу. Второе, внимательно слушать сообщения диктора, особенно, когда длительная стоянка, чтобы не расслабиться. Будешь выполнять эти правила, не отстанешь.

На всякий случай, отвечая, он учил Валеру, впервые, ехавшего на поезде дальнего следования.

Поезд уже набрал полную скорость, колёса равномерно отстукивали свою дробь – тата-та, тата-та, когда в купе вошёл проводник и принёс, заказанный Михаилом чай.

– С вас восемь копеек, – сказал проводник, поставив стаканы с чаем на стол.

Стаканы из тонкого стекла были в металлических медных подстаканниках, украшенных каким-то Ташкентским пейзажем, вернее – картинкой строения, наверно, видом здания железнодорожного вокзала.

Михаил по-барски выдал десять копеек, при этом скромно добавил:

– Сдачи не нужно, большое спасибо.

– Рахмат, кушайте на здоровье, – удаляясь, промолвил проводник.

Михаил достал, купленные у старой казашки манты, выложил их на тарелку из-под графина с водой, стоявшего на столике.

С ними в купе до Москвы ехали ещё два мужчины средних лет, поэтому Миша пригласил их тоже присоединиться к их столу. Те вежливо стали отказываться, но Миша с присущим среднеазиатским радушием и гостеприимством настоял:

– Вы манты главное попробуйте, нигде больше таких вкусных, вы не найдёте.

Мужчины, поддавшись столь убедительным доводам Михаила, согласились, достали к столу от себя огромный кусок балыка из сома холодного копчения. Все сели пировать. Вскоре заказали ещё чая. За окном была кромешная тьма, такая, какая бывает, наверное, только в пустыне, когда не светит луна. Поезд, продолжая отстукивать ровную дробь, чуть покачиваясь в такт этому ритму, со стремительной скоростью летел вперёд.

Утром, когда солнце было почти в зените, Михаила разбудил восторженный голос Валеры:

– Просыпайся, соня, смотри: какая красота, обалдеть – какие берёзы, сосны, как на картинках. Вот это да, ёлки-палки, – продолжал восторгаться он.

Вчерашний пейзаж унылой пустыни сменился на красоту русских лесов и степей Оренбуржья. То тут, то там за окнами проплывали смешанные зелёные леса со стройными, как невесты, берёзками, с упирающимися в небо высоченными соснами, а порой виднелись могучие дубы великаны. Между лесами просматривались бескрайние колосящиеся поля озимых. Вчерашние серые убогие кибитки сменили деревянные дома сёл и деревень, украшенные резными ставнями и наличниками всевозможных цветов. Маленькие речушки и пруды дополняли красивейшие пейзажи русской глубинки. Поезд ехал гораздо медленней, чем ночью, когда он стрелой летел по пустыне, остановки на разъездах стали чаще и дольше.

Попутчики сидели внизу, и пили чай, один из мужчин, как бы оправдываясь, весело сказал:

– Проснулись, орлы, мы вас не дождались, уже проголодались, – завтракаем, давайте присоединяйтесь, милости просим – к нашему столу.

– Приятного аппетита, – чуть не хором ответили ребята.

– Не ждите нас, кушайте, нам ещё умыться надо, – добавил Миша, спрыгивая со второй полки, за ним последовал Валера. Взяв полотенца, они двинулись в конец вагона, где был открыт единственный туалет, в который и стояла огромная очередь. Почему-то в семидесятые и восьмидесятые годы в поездах дальнего следования было принято – открывать только один дальний туалет от проводников. Может потому, что люди были настолько привыкшие к очередям, что мало кто этим фактом возмущался, а проводникам было это на руку. Один туалет убирать же легче, да и у самих под боком – персональные, а не общего пользования удобства. В те времена проводники чувствовали себя не обслуживающим персоналом, а скорее начальствующим составом вагона. Справедливости ради сказать – были разные: и добродушные и злые, приветливые и безразличные ко всем и всему. В вагоне, где ехали ребята проводники были средние, как оценил бы их Михаил. Они не ворчали на пассажиров, обслуживали, но не навязывались с услугами, периодически делали уборку в вагоне, но второй туалет не открывали.

Попутчики, закончив утренею трапезу с интересом сидели – разглядывали стопку журналов, газет, предложенную им для выбора немыми. Немые – это особое явление, которое было и по сей день живёт в поездах дальних и ближних. Они носят всякое чтиво, раскидывают стопками по разным купе, потом возвращаются и на пальцах показывают пассажиру сумму за понравившиеся экземпляры. Вообще, Миша не верил, что они немые, хоть ни разу не видел и не слышал, как они разговаривают. Он думал, что просто им так удобнее общаться с покупателями, не надо отвечать на глупые вопросы типа, – Почему так дорого или откуда это у вас? Немые иногда предлагали и клубничку: журнальчик заграничный или колоду карт порно.

Миша тоже глянул периодику, предложенную для выбора, взял себе журнальчик «Нева», он толстый, хватит и на обратную дорогу, и в нём можно было почитать интересные рассказы и стихи. Через минуту немой появился на пороге купе, каждому показал столько пальцев, на сколько – тот выбрал, а это означало рубль, два рубля, три. Дробей и копеек немые не знали, может, не изучали никогда, или просто, мелочиться не хотели. Главное не они, ни с ними никто никогда не торговался, может, не умели по немому говорить пассажиры или в поезде никогда мелочные люди не ездили, – к таким выводам пришёл Миша, углубляясь в свои наблюдения и рассуждения.

За чаем пришлось топать самим, чтобы долго не ждать, проводники с утра не успевали разносить всем желающим. Хоть и солнце стояло высоко, но пассажиры не спешили рано просыпаться. У кого – отпуск, у кого – командировка, но все после трудовых будней на земле, многие считали своим долгом вдоволь отоспаться на колёсах, да и очередь в туалет. А спали столько, сколько могли осилить. Некоторые за двое суток умудрялись проспать по сорок шесть часов. При этом они с гордостью говорили, что, если чай не пить, то могли проспать и сорок восемь. Это ж надо – как устали эти люди, наверно, много работали.

Мама Миши напекла ребятам в дорогу целую кучи пирожков с капустой, картошкой, вкуснейших в мире пирожков. С мясом в дорогу она боялась давать детям пирожки, в поезде жарко, мясо быстрее портилось, чем капуста и картошка. Но и эти она наказала им съесть в течение суток, поэтому пирожки надо было уничтожать, а то они станут опасными для здоровья. Осилив кое-как с помощью спутников по купе половину запаса пирожков, ребята забрались наверх на свои полки и принялись с удовольствием созерцать, мелькающие за окном картины дивной русской природы. Большой ближайший город Оренбург будет ещё нескоро, только ближе к вечеру, а всего ехать ещё почти сутки.

– Миша, а в деревне, куда мы едем речка большая? – спросил Валера.

– Мы едем не в деревню, а в село, село большое, райцентр, а речка там маленькая, – объяснил Миша.

– А какая разница между селом и деревней, село больше, чем деревня?

– Нет, бывают деревни больше, чем некоторые сёла, но раньше в селе была обязательно церковь, а в деревне не было, вот и вся разница.

– А вашем селе есть церковь сейчас?

– Была когда-то, сейчас там почта, – ответил Михаил.

– Значит, мы едем в деревню, – съязвил друг.

– Называй моё село, как хочешь, но для меня роднее уголка, чем эта деревня в мире нет, я там родился, вся моя родня там живёт, а в Узбекистане только родители и друзья.

– А зачем тебе церковь, Галина с тобой сюда венчаться не поедет, – съязвил теперь Михаил.

– Это почему не поедет?

– А там вам обоим моя родня глаза выцарапает, как узнает, что ты у меня девушку увёл, и космы вырвет, так что успокойся, довольствуйся наличием ЗАГСа в твоём родном городе.

– Во-первых, ещё не известно: кто и кого у кого увёл или уведёт, но если повезёт тебе, то моя родня в моём городе никогда тебя не тронет. Я лично тебя буду охранять в нашем ЗАГСе, клянусь, – торжественно произнёс Валера.

– Да ты что, брат, я шучу, а ты всерьёз, вот возьму и срочно женюсь на ком-нибудь в своей деревне, чтобы тебя успокоить лишь бы.

– Женилка ещё не выросла, – Валера, обидевшись, отвернулся к стене и принялся делать вид, что читает журнал.

Видно, услышав разговор ребят, желая их помирить, один из командировочных мужчин подал свой голос:

– Ребята, я случайно услышал, что вы из Чирчика?

– Да, – одновременно ответили два друга.

– Мы были в вашем городе в командировке, там итальянцы строят завод «Капролактам», слышали про такой? – продолжил он.

– Конечно, слышали.

– Так вот, это новое предприятие по современным технологиям совершенно безопасно, но у вас уже есть огромный химический комбинат. Мы считаем, что для одного города с населением в двести тысяч два мощных химических производства многовато. Мы подготовили предложения по установке очистки выбросов химического комбината, и если нас не уволят за наши предложения, то всё будет хорошо, а если наши предложения кинут под скатерть, то не знаю… – зачем-то раскрывал правительственные тайны он им, он сам не знал. Может для того, что как то хотел помочь городу, чтобы хоть через кого-то довести информацию до населения об угрожающей опасности, не в силах сделать это официально.

А просто, может, ему хотелось спасти хоть этих двух отличных ребят, угощавших их незнакомых москвичей мантами и пирожками с таким искренним восточным радушием русской души? Он знал одно то, что сейчас, раскрывая государственную тайну о том, как медленно там травят население, выдавая на-гора тонны удобрений, пороха и тротила, он совершает преступление, но считал большим злом травить народ и ничего не делать.

Его напарник вроде во всём его поддерживал, но сейчас благоразумно молчал, хотя доклад и расчёты они готовили вместе. А ведь в тридцать четвёртом, именно его отец, известный учёный химик, строил этот химический комбинат в Чирчике. Правда, сын его не помнил, в пятьдесят первом, его отца расстреляли за вредительство. Вредительство заключалось в том, что известный учёный предлагал очистные установки для выбрасываемых в атмосферу вредных веществ химическими производствами. Сейчас схемы этих установок используются во всём мире. А тогда в НКВД решили, что профессор хочет разбазарить народные средства, пытаясь ослабить мощность производства пороха, тротила, отравляющих веществ. Как пособника империализма, шпиона десяти разведок капиталистических стран, именем… приговорили к расстрелу, приговор привели к исполнению немедленно.

Сейчас, конечно, времена другие, но самодуров на любом уровне хватает во всех министерствах, если раньше НКВД боялись, то сейчас коллеги прикрывшись партийными лозунгами любое святое начинание, так закатают по кабинетам, что хуже любой лубянки. Там хоть в архивах найти ещё что-то можно, в коридорах и лабиринтах бюрократии всё пропадает бесследно.

– Я много раз был в горах, в Акташе есть вершина – «Святой Ишан», вот с этой вершины за пятьдесят километров виден «лисий хвост». Так у нас в городе называют рыжий след от дыма, идущий из самой большой трубы на химическом комбинате, а ещё у нас в городе часто чувствуется сильный запах аммиака, – рассказал Миша.

– Правильно, от этой трубы много вреда, но ещё больше вреда от труб дым которых, вы не видите и запаха не чувствуете. Кое-что делается и уже сделано, но так мало, к сожалению, поэтому, работая на Капролактаме, мы подготовили предложения и по Химпрому. Но население города тоже не должно дремать, а требовать.… Впрочем, что я говорю… Может, когда вы подрастёте, что-то изменится… – на этом разговор на эту тему закончился.

Было видно, что напарник этого мужчины всё время внимательно слушал, порой казалось, что даже пытался сказать что-то своё, но сдерживал себя. Ребята ничего не знали ни про его расстрелянного отца, ни про то, что именно его отец принимал активное участие в строительстве Чирчикского химического комбината в далёком тридцать четвёртом. Вслух им это никто не рассказал.

В обед доели пирожки с балыком из сома, балык был солоноватый, или в поезде было очень жарко, но очень хотелось пить, а холодного ничего в вагоне не было. Когда, наконец, остановились в Оренбурге, Миша бросился искать прохладительные напитки. В привокзальных киосках выбор был невелик, какая-то минералка и лимонад «Буратино», да и те тёплые. Так что он вернулся ни с чем и грустно сообщил Валере:

– Будем стойко переносить тяготы и лишения нашего путешествия, – только он это произнёс, как появилась женщина, катившая тележку с мороженным.

Не успела она открыть рот, как Михаил был уже возле неё, за ним моментально выросла очередь в полсостава. Кроме мороженного, в тележке были бутылки с холодным «Крюшоном». Миша взял весь ассортимент, имевшийся в наличии в тележке: всё и всего по четыре, по количеству пассажиров в их купе. Его попутчики стояли и курили какие-то вонючие сигареты с фильтром у входа в вагон. Михаил предложил добытое им мороженное и крюшон, мужчины согласились взять, но при условии, что не бесплатно, спорить было бесполезно, да и мороженное начинало на жаре таять, хоть уже и вечерело, но на перроне было не намного прохладнее, чем в вагоне. Висевшее впереди над локомотивом солнце, ещё ярко светило своими лучами вдоль перрона и слепило глаза.