Читать книгу Посмотри в глаза чудовищ - Михаил Успенский - Страница 7

Они расположились на базарной площади древнего греческого города Керкенитида[85] и стали ждать ночи. Облака, просвеченные розовым заходящим солнцем, очень медленно плыли – слева направо…

Здесь при желании можно было без опаски развести небольшой костёр: с земли огонь в раскопе не будет виден, а сверху смотреть некому, потому что боги от Земли уже давно и навсегда отвернулись. Дым развеивался бы в воздухе лёгким вечерним влажным ветром, а запах его неизбежно заглушила бы лютая вонь от целебного грязевого озера.

– Давно, видно, тут археологи не бывали, – сказал Коминт.

– Так ведь их сюда и не пустят, – сказал Николай Степанович, – пока в Киеве не постановят, от кого древние греки произошли: вiд хохлiв чи вiд москалiв…

– Удивляюсь я, как эти греки тут зимой в хитонах без штанов-то ходили. В сандалиях на босу ногу.

– Наверное, климат был другой. Князья тьмутараканские охотились с гепардами, князя Олега тварь наподобие гюрзы укусила… Впрочем, Макс Волошин, не к ночи будь помянут, именно в греческом одеянии всю жизнь и проходил здесь.

– И без штанов? – не поверил Коминт.

– Не знаю, не заглядывал…

Гусар тенью скользил по кромке раскопа, неся боевое охранение.

– Белый он, приметный, – вздохнул Коминт.

– Он когда надо белый, – сказал Николай Степанович. – А когда надо…

Словно услышав, что о нём говорят, пёс спрыгнул в раскоп и, огибая углы фундаментов, выбежал на площадь.

– Кто-то идёт, – сказал Николай Степанович, вставая. – Неужели выследили? Нет, я бы понял. Кто-то посторонний.

– А кто нам свои… – махнул рукой Коминт.

Он проверил «калашников» и снова поставил его на предохранитель.

– Может, кладоискатели не унялись, – предположил Николай Степанович. – Дай-ка посмотрю… – он закрыл глаза. Здесь, в безлюдье, могло кое-что и получиться. Коминт поёжился. За много лет их совместной работы он так и не привык до конца к жутковатым фокусам командира. – Так… Восемь человек, все с оружием. И даже… ого! Гранатомёт. Серьёзные ребята.

– Теперь все серьёзные, – проворчал Коминт. – Все с гранатомётами. Одни мы, как сироты…

– А зачем тебе гранатомёт? – удивился Николай Степанович. – Ты, по-моему, ножом и танк вскроешь, как жестянку.

– А на дистанции? – не унимался Коминт.

– Ладно, будет тебе и гранатомёт… помолчим-ка пока.

Посыпалась земля. Где-то, невидимые простым глазом, в раскоп спускались люди.

– Прятаться будем? – спросил Коминт.

– А смысл? Они нас и так не увидят. «Серая вуаль» – штука хитрая. Сиди и слушай.

«Серая вуаль», конечно, не делала человека невидимым. Просто окружающие как-то забывали на него посмотреть. А посмотрев, тут же забывали, что посмотрели.

Появились – по их мнению, бесшумно – первые четверо.

– Нормально, командир, – вполголоса сказал один, оборачиваясь. – Только собака бегает, прирезать бы…

Гусар повернул тяжёлую башку и внимательно посмотрел на говорившего. Тот осёкся.

– Слу-ушай, Лёвка! – сказал другой. – А может, это ихняя собака? Вот мы и придём: не вы ли собачку потеряли?

– Ага, – мрачно сказал Лёвка. – С гранатомётом… Мозгом думать надо.

Был он немолод и усат. Наверное, за это его и называли командиром.

Одета группа была достаточно пёстро: кто в зимнем камуфляже, кто в летнем, кто в шинели, кто в кожане. Оружие тоже было разнообразное: три «калашникова», ППШ, винтовка-тозовка, охотничий «медведь» и помповый дробовик. Гранатомёт несли в брезентовом чехле.

Ополченцы, как определил их для себя Николай Степанович, расположились в другом углу площади и закурили. И он с удивлением отметил, что не курил сегодня вообще весь день… и, пожалуй, не курил вчера. И позавчера. Это был по-настоящему дурной признак.

– Подождём, пока они там все перепьются, – сказал командир-Лёвка. – И возьмем тёпленькими. Прямо с баб сволочей поснимаем… – он зашипел, как бы подбирая потёкшую слюну.

– На воротах всё равно кто-то будет, – сказал гранатомётчик. У него был резкий армянский акцент. – Я же говорил – с моря заходить надо. С моря всегда прикрытие небольшое.

– На море у них катер с пушкой. И в катере два гаврика. Товар они на катере возят или где?

– Катер-матер… – проворчал армянин. – Подплыли бы тихо – и никакого катера. Где катер? Не было катера. Никогда не видел катера. А вот где твой поганый блядский мент, командир?

– Придёт, рано ещё…

– Что-то я ему не верю, – сказал армянин.

– А кому ты веришь?

– Маме верю. Генералу Погосяну верю. Ментам не верю. Никогда, понял? Ещё вот таким от пола был, не верил ментам. И папа мне говорил: последним дураком будешь, если ментам поверишь.

Похоже, он тоже был не молоденький: если и младше Лёвки, то заметно старше всех остальных бойцов. Лет тридцать, определил для себя Николай Степанович. И если дойдёт почему-либо до драки, то – самый опасный боец…

– Ну и правильно делаешь. Но это нужный мент, понимаешь, Тигран? Нужный. Нам без него туда не в жисть не сунуться.

– Ты командир… – сказал Тигран и замолчал, оставшись при своём мнении.

Сидели тихо, изредка чем-то металлически брякая. Кто-то разбирал, успокаивая себя этим, пистолет.

– Не нравится мне собака, – сказал парень в шинели. – Чего она тут ходит? Будто следит. За мной раз кошки следили – жуткое дело…

– Кошки?

– Ну да. Куда ни пойду – следом кошка. Так с неделю за мной и ходили.

– Валерьянку на штаны пролил, – сказал Лёвка. – Или валокардин. Кстати, никто не взял с собой валокардина?

– Что, сердце прихватило?

– У командира не бывает сердца.

– Идёт, – сказал тот, который был с ППШ. – Слышу.

– Вояки, – сказал Тигран. – Слышит он… Я вот слышу, что машина какая-то к лагерю свернула. Это я слышу.

Раздался шорох гальки, и появился девятый: в военного образца крытой куртке и каскетке цвета маренго[86].

– Ну, слава Богу, – сказал Лёвка. – Докладывай обстановку, лейтенант.

– Чего докладывать! Пьют! – радостно сказал лейтенант. – Дато с Гвоздём уже в отключке, водилы на рулях спят, бляди скучают, и даже охрана потихоньку принимает. Я им в будку графин коньяка унес. Хороший коньяк, одесский, забористый. Валит с ног, как пулемёт.

– А Барон?

– Барон поёт – что ему. Поёт Барон. «Ай да кон авэла…»

– Гвоздь в отключке? – с сомнением спросил Тигран.

– Так он же на старые дрожжи льёт! – закричал лейтенант. – Он на старые дрожжи! Знаешь, как они вчера гудели!

– Сколько охраны? – деловито спросил Лёвка.

– Трое у Дато и столько же у Гвоздя. Полагается поровну. Давайте, парни, покажите татарве, хохлам да цыганам, кто в Крыму хозяин! Мы же люди официальные, нам нельзя…

Этого Николай Степанович не вынес. «Тот?» – прошелестел он Коминту, и Коминт пожатием руки подтвердил: тот.

– Ну, если уж вы официальные, – сказал он, подходя сзади к лже-менту поганому и накладывая длань на погон, – то я – сама Матильда Кшесинская[87].

Все вскочили, но Коминт негромко сказал:

– Не вздумайте стрельбу устраивать, козлы. Услышат.

– Да мы с тобой и вручную… – начал кто-то, но Гусар сбил говорившего с ног и встал ему на плечи.

– Спокойно, господа, – сказал Николай Степанович. – Из ваших разговоров я понял, что пришли мы сюда с одной целью. Заодно хочу вас предупредить, что этот вот субъект отнюдь не лейтенант Сермягин, как он себя называет, а глава службы безопасности УНА-УНСО[88] Константин Иванов, он же Котик Перехват. И в лагере сейчас не пьянка, как вам было солжено, а то, что в их кругах именуют «стрелкой», а в высших – «саммитом». Пьяных там нет, дураков тоже. Боюсь, что все дураки сидят здесь. Константин, потрудитесь осветить обстановку надлежащим образом, – движением руки он развернул голову «бэзпэчнику» так, чтобы тот встретился с ним глазами. Испуг и бессильная злость читались в этих глазах…

И панически-напряжённым голосом Константин, подчиняясь чужой воле, начал выкладывать всё, как оно есть на самом деле. А на самом деле…

– Нам ведь что нужно? – торопливо говорил Котик. – Нам нужно, чтобы вы там шум устроили, чтобы Дато на Гвоздя и Барона плохо подумал, а те на него, ясно? Чтобы не сговорились они, потому как сговорившиеся они нам не нужны. А так ничего плохого я же вам не хотел…

– Не тронь пушку, – предупредил кого-то Коминт.

– Достаточно? – спросил у Лёвки Николай Степанович.

– А вам я с какой стати верить буду? – буркнул Лёвка. – Может, вы тоже…

– Представленных доказательств мало? – поднял бровь Николай Степанович. – Кстати, кто вы, герои?

– Мы – Фронт русского национального освобождения Крыма[89]. А вы кто такие?

– А мы просто разыскиваем ребёнка, похищенного цыганами. Девочку держат здесь. Считайте, что мы из частной сыскной конторы.

– Крутая, должно быть, контора, – с уважением проговорил Тигран. – А сейчас этот гётферан[90] правду сказал?

– Всё, что мы спросили, он сказал. А если о чём-то забыли – сами виноваты. Впрочем, я тут давно с оптикой лежу. Оптика у меня хитрая. Пока что всё сходится.

Про оптику он сказал для отвода глаз. «Оптикой» Николая Степановича был Коминт, весь день незаметно проведший там, на территории бывшего пионерлагеря. С приказом всё узнать и ни во что не вмешиваться.

– А катер?

– Дался тебе этот катер… – проворчал Лёвка.

– Хороший катер. Поэтому интересуюсь.

– На катере тоже охрана, – сказал Котик. – Четверо.

– Котельная, – страшным голосом напомнил Николай Степанович.

– Не знаю… – Котик вдруг содрогнулся мгновенно и скривился набок, как при приступе холецистита[91]. – И знать не хочу. Не моё дело. Сидит там какой-то придурок, не выходит никогда.

– А дети?

– Дети к нам не касаемо. Это у Барона спрашивайте.

– Спросим и у Барона… Значит, сказать тебе больше нечего?

– Нечего, начальник, – обрадовался Котик.

– Ну так прощай, – сказал Николай Степанович, убрал руку с плеча – и тотчас китайский нож влетел провокатору под левую лопатку.

Ополченцы в ужасе отпрянули.

– Ребята! – расцвёл Тигран-гранатомётчик. – Настоящий командир пришёл!