Читать книгу Оптинские старцы - Наталья Горбачева - Страница 3

Cердцем Оптиной пустыни, местом, где бился пульс ее жизни, откуда исходила благодатная сила старчества, был знаменитый оптинский скит. Так повелось, что именно там, среди монахов, предпочитавших более строгую, уединенную жизнь, в полукилометре от самого монастыря, жили и старцы.

Отец Лев⁸ почитается первым старцем Оптинским. Но справедливости ради наравне с ним должно назвать и настоятеля монастыря отца Моисея. Дело в том, что о духовных дарах отца Моисея – прозорливости, рассудительности – знали только близкие, дальние же предполагали в нем обычного монаха, облеченного высоким саном архимандрита и направившего свою энергию на монастырское строительство. Оба – отец Моисей и отец Лев – прошли одинаковый духовный путь. Между этими строгими подвижниками было глубокое взаимопонимание и полное единодушие, что может быть только между людьми одинакового духовного разума и высоты. Но так случилось, что к отцу Моисею народная тропа еще не была протоптана, возможно, из-за его обремененности настоятельской должностью. А вот к отцу Льву уже началось настоящее паломничество.

Преподобный Леонид (Наголкин), в схиме Лев

Отец Лев (в миру Лев Данилович Наголкин) родился в 1768 году в Орловской губернии. В молодости он занимался торговым делом и, будучи купеческим приказчиком, объездил много городов и сел, общаясь с людьми разных званий и состояний. Одаренный от Бога прекрасной памятью, любознательностью и сообразительностью, он, еще живя в миру, приобрел глубокое знание людей и опытность. Лев Данилович был большого роста, величественный, обладал большой физической силой, так что мог поднимать мешки до двенадцати пудов. Случилось однажды, что он один проезжал по глухой лесной дороге – и на него напал волк. Вскочив в сани, зверь вырвал из ноги молодого приказчика кусок мяса. Не растерявшись, сильный юноша засунул ему в глотку кулак, а другой рукой сдавил горло. Обессиленный волк упал с воза. После этого случая отец Лев прихрамывал всю жизнь.

Двадцати восьми лет Лев Наголкин оставил многопопечительную жизнь в миру и пошел в послушники Оптиной пустыни. Через два года, повинуясь неудержимому желанию в совершенстве обучиться духовной жизни, он перешел в пустынную Белобережскую обитель, в которой настоятелем был старец высокой духовной жизни Василий (Кишкин), долгое время живший на Святой горе Афон в Греции. Здесь послушник Лев принял иноческий постриг с именем Леонид. Он отличался таким смирением и человеколюбием, что братия Белобережского монастыря при открывшейся вакансии единогласно избрала его своим настоятелем. Но не по сердцу была отцу Леониду многозаботливая настоятельская должность, и в скором времени, в 1808 году, сложив с себя настоятельство, он поселился в уединенной келье в глухом лесу вместе с двумя другими подвижниками. Так жили они около трех лет – в пустынном безмолвии, в постоянных трудах, посте и богомыслии. Здесь отец Леонид принял схиму с именем Лев.

О высокой духовной жизни трех подвижников прознали люди, которые стали тысячами стекаться к дверям их кельи за благословением, молитвенной помощью и духовным советом. Тяготясь разраставшейся молвой, старцы – не годами, но мудростью (отцу Льву было около сорока лет) – переселились на Валаам. Как говорил про них местный юродивый, «торговали здесь хорошо». Под этим иносказанием следовало понимать, что многих валаамских иноков привлекли к себе старцы своим смирением и мудростью, став духовными их руководителями⁹.

Однако в 1829 году по приглашению настоятеля Оптиной пустыни схимонах Лев вернулся в монастырь, став родоначальником старчества, той духовной школы, из которой вышла вся плеяда последующих старцев. Они преемственно сменяли друг друга в течение целых ста лет – до самого разгрома знаменитой Оптиной пустыни.

Ко времени появления в Оптиной отец Лев несомненно обладал великими дарами Божиими – прозорливостью и рассуждением. В первую очередь это стало понятно братии монастыря. К его скитской келье ежедневно стекались монахи просить совета и наставления, открывать свои помыслы. Отец Лев вникал во все мелочи монастырской жизни, и как бы само собой возникло непререкаемое правило – просить его благословения на всякое важное событие в жизни обители.

Ради духовных советов старца стал приходить к дверям его кельи из городов и сел народ: дворяне, купцы, мещане и простой люд. О нем говорили: «Он для нас, бедных и неразумных, пуще отца родного. Мы без него, почитай, сироты круглые».

Исключительный ум, соединенный с прозорливостью, давал ему возможность видеть людей насквозь, но по своей великой любви он относился ко всем терпеливо, отечески.

Как-то утешал отец Лев крестьянина, у которого украли колеса с повозки: «Оставь, Семенушка, не гонись за своими колесами – это Бог тебя наказал, ты и понеси Божие наказание и тогда малой скорбью избавишься от больших. А если не захочешь потерпеть этого малого искушения, то больше будешь наказан».

От проницательного взора отца Льва не могли утаиться никакие душевные тайны приходивших к нему. Бывало, что человек невольно или из-за стыда утаивал свои грехи, но старец, выслушав исповедь, сам открывал все утаенное, побуждая духовных чад к чистосердечному раскаянию.

Относительно каждого человека старец повиновался голосу Божию. Кого-то он уговаривал оставить грешную жизнь. Иногда же вместо долгих уговоров отец Лев сразу выбивал у человека из-под ног почву, давая осознать и почувствовать свою несостоятельность и неправоту. Старец как бы духовным скальпелем вскрывал гнойник, образовавшийся в огрубевшем сердце человека. Последствием таких действий всегда были слезы покаяния. Как знаток души человеческой, отец Лев понимал, каким способом уврачевать больную душу.

Для иных годился и актерский прием. Жил недалеко от Оптиной один барин, который хвастался, что лишь только взглянет на отца Льва, так его насквозь и увидит… Приехал он к старцу, когда у него было много народа. Отец Лев имел обыкновение в особых случаях загораживать глаза, словно от солнца, левой рукой, приставив ее козырьком ко лбу. Именно это он и сделал при входе того барина и сказал так: «Эка остолопина идет! Пришел, чтобы насквозь увидеть грешного Льва, а сам, шельма, семнадцать лет не исповедовался и не причащался!». Барин затрясся, как лист, а после плакал и каялся, что он, грешник неверующий, действительно семнадцать лет не причащался Святых Христовых Таин.

Описывали и другой случай, когда приехал к старцу помещик П., который, увидав старца, подумал про себя: «Что же это такое говорят, будто бы он необыкновенный человек! Такой же, как и прочие, необыкновенного ничего не видно!» – и как только он подумал, старец и сказал: «Тебе бы все дома строить! Здесь вот столько-то окон, тут столько-то, крыльцо такое-то…». По прозорливости своей отец Лев узнал мысли помещика, который, направляясь в Оптину, увидел такую красивую местность, что задумал уже поставить там дом и строил в уме планы на этот счет.

Однажды преподобный спас от смерти двоих купцов, приехавших к нему за благословением. Выручив от продажи хлеба большую сумму денег, купцы спешили домой, но старец своей властью удержал их в Оптиной лишних три дня. После этого купцы благополучно возвратились в свой город. Спустя некоторое время открылось, что, когда купцы получили деньги, они были замечены грабителями. Поселившись рядом в гостинице, злодеи познакомились с купцами и в дороге намеревались их ограбить и убить. И исполнили бы свое злое намерение, если бы святой Лев не задержал купцов в своей обители. О неудавшемся покушении раскаявшиеся грабители письменно известили купцов, испрашивая у них прощения.

«Душа человеческая в глубине своей таит много добра. Надобно его только отыскать» – вот, пожалуй, главное, о чем думал и говорил старец с приходящими к нему. Всем и каждому он внушал, что нелегко достается душевное спасение. Нередко в подтверждение этой истины повторял простую, сложенную им самим поговорку: «Душу спасти – не лапоть сплести». Его самого никто никогда не видел возмущенным, гневающимся или раздраженным. В самые тяжкие дни жизни старца никто не слышал от него слова нетерпения или ропота, никто не видел его в унынии. Спокойствие и христианская радость, полнейшее незлобие никогда не оставляли любвеобильного старца. Удивлялись тому многие и желали узнать, как достичь подобного состояния. «Батюшка, как вы приобрели такие духовные дарования, какие мы в вас видим?» – спрашивали ученики. И преподобный смиренно отвечал: «Живите проще, Бог и вас не оставит и явит Свою милость».

Помимо дара прозорливости, отец Лев был наделен и даром исцеления души и тела. Многим страдавшим от телесных недугов, часто соединенных с недугами душевными, старец подавал благодатную помощь, помазав болящих елеем (маслом) от неугасимой лампады, теплившейся в его келье перед Владимирской иконой Божией Матери. Иных он отсылал в Воронеж ко святым мощам святителя Митрофана. Пройдя пешком сотни верст, больные в дороге и исцелялись, возвращаясь в Оптину благодарить чудотворного старца.

Приводили к отцу Льву многих бесноватых. Среди них встречались такие, которые сами не знали, что одержимы нечистым духом, и только в присутствии святого старца впервые проявлялся их недуг. Он духовными очами видел затаившегося до времени в человеке врага и строго его обличал. Посрамленный бес от этого начинал открыто заявлять о себе. Подобные вещи случались, как правило, с теми из неразумных мирян, которые для спасения души своей тайно носили тяжелые вериги или изобретали для себя другие подвиги, совершенно не помышляя при этом об очищении сердца от страстей. Преподобный Лев снимал с таковых страдальцев вериги, накрывал голову епитрахилью и читал краткую заклинательную молитву, затем помазывал святым елеем. Известно множество случаев подобных исцелений.

Однажды привели к старцу одну бесноватую – держали ее шесть человек. Увидев преподобного, она тут же упала перед ним, а бес нечеловеческим голосом закричал в ней: «Вот этот-то седой меня выгонит. Был я в Киеве, был в Москве, Воронеже, никто меня не гнал, а теперь-то я выйду!». После молитвы старца и помазания елеем бесноватая тихо встала и пошла вон из кельи. Каждый год приходила она в Оптину здоровая благодарить старца, а после его кончины с великой верой брала землю с его могилы для других болящих, от которой и они получили великую пользу.

Вообще доверие старцу и послушание ему играет огромную, во многих случаях решающую роль для приходящего к нему человека. Это особо подчеркивал отец Лев. «Если спрашивать меня – так и слушать, а если не слушать – так и не ходить ко мне», – говорил он часто. «Не столько искусство и опыты старческие действуют, сколько вера с упованием вопрошающих благодать Божию на нас вообще привлекают… Если кто искренне и от всей души ищет спасения, того Бог и приведет к истинному наставнику… Не беспокойтесь – свой своего всегда найдет».

На всю Россию уже прославился преподобный Серафим, Саровский чудотворец. Явил он себя великим старцем, но всего семь лет было отпущено ему для общественного служения, в 1833 году святой отошел в вечность. И вот в другом, ранее неведомом, уголке страны стало происходить нечто подобное саровскому чуду. Молва засвидетельствовала истинную праведность и принадлежность к столь немногочисленному племени «печальников народных» оптинского иеросхимонаха Льва. Рассказы о его прозорливости и чудесных исцелениях передавались из уст в уста. Тысячи паломников направились в Калужскую губернию, в Оптинский монастырь…

Старчество отца Льва в Оптиной пустыни продолжалось тоже недолго – двенадцать лет, с 1829 по 1841 год. Однако все эти годы старец непрерывно претерпевал гонения.

Против отца Льва восстал некто отец Вассиан, поступивший в Оптину пустынь в 1812 году. Будучи неподражаемым постником и весьма усердным молитвенником, отец Вассиан по простоте своей поддался вражескому искушению и долгое время по неведению был противником старческого руководства. Подобный отцу Вассиану монах описан Ф.М. Достоевским в романе «Братья Карамазовы» под именем Ферапонта. К схимонаху Вассиану присоединились и некоторые из старших иноков. От них стали исходить доносы, основанные на ложном истолковании роли старца в монастыре, а также на непонимании самого смысла старчества.

Первые шесть лет гонения на старца еще не принимали серьезного оборота, но в дальнейшем они усилились. Сначала из епархии приехали следователи и допрашивали весь монастырь. Но все показания были благоприятны для старца.

Поток доносов не уменьшился, закрутились интриги. Кроме ложных донесений, новый Калужский архиерей (который не благоволил к отцу Льву и имел твердое намерение сослать его в Соловецкий монастырь) получал через Московскую тайную полицию анонимные доносы с обвинениями против старца и настоятеля отца Моисея. Лжесвидетельствовалось, что последний несправедливо оказывает скитским монахам предпочтение перед живущими в монастыре, и что скит подрывает авторитет монастыря, и если его не уничтожить, то древняя обитель разорится, и прочее в том же духе.

Отец Моисей был вызван для объяснений к духовному начальству, а отцу Льву было строжайше запрещено принимать посетителей. Его перевели из скита в монастырь и переселяли из кельи в келью. К гонениям старец относился благодушно: с пением «Достойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу…» переносил он свою келейную икону Владимирской Богоматери на новое место жительства и продолжал служение.

Запрещение принимать народ предписывалось отцу Льву неоднократно. Каждый раз, повинуясь воле архиерея, он прекращал прием, но, видя тяжелые скорби страждущих, возобновлял душеспасительные беседы. Однажды отец Моисей, проходя по монастырю, увидел огромную толпу народа перед кельей старца в то время, когда последовало очередное запрещение из Калуги. Настоятель вошел в келью и сказал:

– Отец Леонид! (Старцу также запретили и носить схиму, называясь именем, данным при пострижении. – Н. Г.) Как же вы принимаете народ, ведь владыка запретил!

Тогда старец отпустил тех, с кем в тот момент занимался, и велел келейникам внести к себе калеку, лежащего у дверей. Те принесли и положили перед ним.

– Вот, посмотрите на этого человека, – сказал отец Лев. – Видите, как все телесные члены его поражены. Господь наказал его за нераскаянные грехи. Он сделал то-то и то-то (старец назвал тайные грехи калеки) и за все это теперь страдает: живой – точно в аду. Но ему можно помочь. Господь привел его ко мне для искреннего раскаяния, чтобы я его обличил и наставил. Могу ли я его не принимать? Что вы на это скажете, отец Моисей?

– Но владыка грозит сослать вас, – нерешительно сказал настоятель, содрогаясь при виде лежащего на полу несчастного.

– Ну так что ж, – ответил старец. – Хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костер разведите и на огонь меня поставьте, я буду все тот же отец Леонид! Я к себе никого не зову, но кто ко мне приходит, тех гнать не могу. Особенно в простонародье многие погибают от неразумия и нуждаются в духовной помощи. Как могу я презреть их вопиющие духовные нужды?

Отцу Моисею нечего было возразить, он, как всегда в подобных случаях, молча удалился, предоставляя возможность старцу жить и действовать, как укажет ему Сам Бог.

Понимая великое значение старчества, отец Моисей был всегда на стороне старца, и между ними не возникало ни малейшего трения. Но защита настоятеля была бы малосильна, если бы не заступничество за отца Льва двух митрополитов, двух Филаретов – Киевского и Московского. Киевский митрополит заступился за старца в Синоде. Он также посетил Оптину пустынь, где в присутствии епархиального духовного начальства оказывал отцу Льву знаки особого уважения. Святитель Филарет Московский самолично написал Калужскому епископу: «Ересь предполагать нет причины».

Незадолго до смерти старец опять был подвергнут гонениям, так же как и его духовные дочери – инокини из женских монастырей, которые посещал отец Лев ради духовного окормления. Его самого назвали масоном, святоотеческие книги, которые он давал читать монашествующим, – чернокнижием; многих монахинь, замеченных в близком духовном общении со старцем, изгнали из обителей. Перед самой кончиной старца монахини все же были оправданы и впоследствии самые преуспевающие из них заняли начальственные должности.

Последним тяжелым испытанием старца была его пятинедельная предсмертная болезнь, во время которой он жестоко страдал, но помощи врачей не принимал. За год до своей кончины он знал ее час. С молитвой на устах старец предал свой дух Богу.

Тело преподобного три дня стояло в соборном храме без малейших признаков тления. Более того, оно согрело всю одежду и даже нижнюю доску гроба. Руки его были мягки, как у живого. Удивительно то, что, болея, старец имел руки и все тело холодными, при этом многим, любящим его, говорил: «Если получу милость Божию, тело мое согреется и будет теплое».

Это чудо засвидетельствовали сотни людей, съехавшихся со всей России на погребение. Вдруг оказалось, что в одночасье все будто осиротели. И ясно стало, сколь велик был первый Оптинский старец иеросхимонах Лев, который при жизни своей говорил, что он ничего более не желал бы, как возможности тихонько сидеть в своей келье, но жалость к народу заставляла его вечно быть на людях.