Читать книгу Дмитрий Донской - Наталья Павлищева - Страница 3

Иван Иванович стал московским князем. Теперь надо бы и в Орду за ярлыком на великое княжение ехать. Ханом обещано, что в случае смерти Симеона ярлык ему перейдет, но ордынским обещаниям верить, что весенней погоде, у ханов на один час сто мыслей разных. Им все русские князья что песок в реке – кто подарки дороже даст, того и ярлык.

В Орду Ивану не впервой, не раз бывал уже, в год рождения своего первенца ездил вместе с братьями, богатые дары возил, хана Джанибека задабривал. Любимая жена Александра дома страху натерпелась, не всегда князья из Орды живыми возвращались, не всегда и после долго жили. Но все обошлось, и с Иваном ничего не случилось, и младенец здоровеньким в октябре 6858 (1350) лета родился. Нарекли Димитрием в честь заступника Димитрия Солунского. Славный покровитель у маленького княжича.

И снова жена на сносях, а князю в дальний путь собираться. Но у него жизнь такова – не захочешь, а поедешь. Не ты, так другой ярлык возьмет, перекупай его тогда.

Но до князя в Орду отправился новый митрополит Алексий. Прежний Феогност давно готовил себе преемника, точно предчувствовал беду. Поставил Алексия своим наместником во Владимире, чтобы привыкал. Только Алексию что привыкать, он все время вместе с Феогностом, в его делах разбирался хорошо.

Русь давно от всех зависима. Князья перед каждым ордынским ханом спины гнут, подарки дорогие возят, но и митрополиты не меньше. Митрополитов над православными Руси Константинопольский патриарх ставит, они хотя и греки, а в Орду тоже ездят, тоже задабривают. Почему? До хана Узбека, который мусульманство принял, в Орде к священникам относились вежливо, не обижали. И Узбека митрополиту Петру тоже удалось замирить, а теперь каждое послабление подарками добывать надо, чтоб не брали в десять рук с церквей да монастырей.

Вот и получается, что ставят митрополитами в Царьграде, а утверждать приходится в Сарай-Берке. И в саму Византию без позволения Орды не проедешь, если нет подорожной, каждый обидеть может. Развел руками Алексий и отправился к хану. Правда, получилось, что к ханше, сам Джанибек в отлучке был, а правила за него разумная Тайдулла, в Золотой Орде так – жены да матери все в руки берут, если хана дома нет. И когда дома, их слово тоже не последнее, оттого подарки ханшам не хуже, чем их мужьям и сыновьям.

Новому митрополиту тяжело вдвойне. Алексий не грек, он русский, а таковых Царьград не жалует. Не верят греки, что русский среди православных сможет ничью сторону не блюсти, в стороне стоять. Тем паче московский Алексий. Сам он крепкого боярского рода Бяконтов. В монастырь ушел по своей воле, а ведь как старший сын мог все наследовать за отцом. Но оказалась тяга к духовному сильнее, на пятнадцатом годочке принял постриг, родители не противились, только отец условие поставил: далече в монастырь не уходить, семью не забывать. Алексий исполнил, во всем меру знал, и за монастырские дела болел, и за семейные, постригся в Благовещенском монастыре, что за Кремлем рядышком.

Для начала Алексию предстояло добыть подорожную, чтобы в Константинополь ехать.

Князь Иван Иванович был растерян, оставшись безо всякой поддержки. Если бы не бояре московские, то самому тяжело справиться. Но московское боярство сильно, на ноги встало при Иване Калите, крепло при Симеоне, в обиду нового князя не дало. Отправили в Орду подарки дорогие, привезли в обмен ярлык, стал Иван Иванович законным великим князем. Радовались бояре, послушен Иван Иванович, боярство не обижает.

Хотя пока в Орду дважды ездил, тревожный случай был, казалось, все может прахом пойти, но князь вовремя прислушался к умным людям. Даже если и поперек себя пошел, то вида не подал…

Княгиня Александра беспокойно вскинулась на ложе: крик за окном истошный или показалось? Прислушалась… Кричат. Убили вроде кого-то?

Ахти! Ежели бы простого смерда или холопа, так не вопили бы. Сердце сжал страх, она в Москве не так давно, пока не привыкла ни к палатам, ни великой княгиней быть. А мужу все недосуг, тоже непривычно, в Звенигороде куда как тише и спокойней.

Мужа рядом на ложе не было, он в Орде, у кого узнать? Встала, накинула на плечи большой плат, кликнула ближнюю девку. Но та спала, что ли, не отозвалась. Так и самих князей порешат, а челядь не заметит! – разозлилась после третьего зова княгиня. Сама толкнула дверь, чтобы выглянуть из горницы, и тут же налетела на Малашку, которую не могла дозваться.

– Ты что?! Спала?!

– Не… – замотала та головой, – на двор бегала. Орали там громко, бегала смотреть, что случилось.

Долгие разговоры дурехи надоели княгине, дернула подбородком:

– Ну чего без толку балаболишь?! Кто кричал?

Глупая девка вдруг прижала руки к груди, глаза от ужаса расширились, губы затряслись. У Александры сердце вмиг зашлось, неужто весть дурная, с князем что?! Пообмякла, стала вниз сползать. Малашка только успела подхватить, посадить на ближнюю лавку, руками перед лицом затрясла, воздух разгоняя, сама забормотала:

– Боярина … Алексея Петровича … Босоволкова, что Хвостом зовут …

– Что? – наконец осознала, что беда не с мужем, княгиня Александра.

– Убили! – выдохнула Малашка.

– Ох, господи! Я думала, с князем что!

– Не, от князя вестей нет. А Хвоста, бают, от Вельяминовых убили, по их наказу.

Меньше всего среди ночи княгиню интересовали бояре Вельяминовы и даже убитый Босоволков. Она перевела дух и отправилась обратно в постель досыпать, но по пути вспомнила о сыновьях, не испугались ли? Малашка замотала головой:

– Не, спят как голубки.

А зря княгиня не задумалась над тем, что услышала от Малашки. Хвост был не средним боярином, он за князя Ивана Ивановича стоял еще при жизни Симеона, за что и поплатился изгнанием. Вернул его князь Иван не так давно и поставил… тысяцким! Тысяцкий на Москве птица важная, под ним ополчение, за ним сила. Много лет тысяцкими были бояре Вельяминовы, должность переходила от отца к сыну. А князь Иван Иванович вдруг взял и поставил своего приятеля Алексея Хвоста! Ладно бы с боярством посоветовался, так нет, сам все решил.

Алексей Петрович опасности не учуял, начал свое гнуть, слова про прежних тысяцких обидные говорить, вот и поплатился. Убили его посредь Москвы, когда звонили к заутрене. Кто? Бог весть, только все в один голос твердили, что Вельяминовых рук дело. Бояре и сами не отказывались, мол, за честь родовую постояли, как иначе?

Москва притихла. Что в городе беда, княгиня Александра поняла только утром, когда вдруг сказали, что Вельяминовы бегут из города с семьями и всем скарбом.

К княгине зашли княжичи, пока отца нет, оба льнут к матери. Старший Дмитрий плотный, коренастый, крепко сбитый, младший более тонкий и нежный, как девочка. Руки Александры легли на их головки – погладить, пока никто не видит, рыжеватые волосики. У старшего темнеть начали, а ведь были во младенчестве оба рыжими, что твое солнышко! Мальчики чуть прижались к ее плечам, но Дмитрий тут же отпрянул. Ванюша запоздал и попался на глаза вошедшему быстрым шагом молодому боярину Ивану Васильевичу Вельяминову.

Боярин склонил голову перед княгиней, приветствуя, и не обратил никакого внимания на княжичей, но Иван тоже осторожно выбрался из-под материнской руки, все же не пристало даже маленькому льнуть к женскому плечу. Дмитрий уже стоял чуть поодаль, внимательно вглядываясь в лицо молодого Вельяминова. У Александры мелькнула мысль: неужто знает о ночном? Выходило, что знает и чего-то ждет от прихода боярина. Сама княгиня только головой покачала:

– Пошто влетел как на пожаре? Детей пугаешь!

Вельяминов недовольно мотнул головой: хотя и великой княгиней стала, а все тетеха! Была Санька дурехой, дурехой и в князьях осталась.

– Наши люди Хвоста убили, про то ведаешь?

Александра кивнула, вдруг с испугом прижав руки к груди. Маленький Иван спешно подвинулся ближе под материнскую защиту. Вельяминов бочком заметил, что Дмитрий, наоборот, весь напрягся, ноздри курносого носа раздулись, в глазах огонь. Ого! Этот никак и впрямь князь? Неужто в деда Ивана Калиту удался?

Но у боярина только мелькнула эта мысль, постарался отбросить, не до Калиты ныне и не до княжича тоже. Со дня на день князь Иван из Орды вернется, уже известно, что ярлык получил, что скажет? Алексей Хвост был его боярином, а ну как опала на Вельяминовых? Теперь вся надежда на эту тетеху, к которой младший княжич жмется. Александра и сама из Вельяминовых, неужто даст своих в обиду в угоду чужим? Но ей еще в голову вдолбить надо, чтоб заступилась. Между братьями даже спор вышел, стоит ли идти к княгине, просить? Иван Васильевич решил сам сходить. Не сможет Санька не вступиться за родичей, не такова она.

Не успел Иван Вельяминов сказать все, что хотел, как в палату вошел еще один нежданный гость. От жадного взгляда Дмитрия не укрылось, что боярин даже чуть побледнел. Вошедший Феофан Бяконт лишь кивнул, приветствуя и его, и княгиню.

– Не ее проси, Иван Васильевич, бояр проси. Заступится боярство, вернешься на Москву, а нет, так и князь не поможет, не то что княгиня. – Глаза Бяконта смотрели насмешливо, потом взгляд вдруг стал жестким, почти жестоким: – Верно решили пока уехать. С Богом. Вернетесь, когда весть пришлем.

Дольше разговаривать боярин не стал, круто повернулся на каблуках и вышел вон. Чуть смутившийся Вельяминов тоже поспешил откланяться. Глядя ему вслед, Дмитрий растерянно спросил:

– А на Москве бояре хозяева?

Мать замотала головой:

– Не знаю, ничего не знаю… Скорей бы уж отец приехал. Москве без князя нельзя, смутно все вон как…

Но что бы она ни говорила, Дмитрий запомнил: без бояр нельзя! Их надо слушать, не то убьют, как вон убили посреди Москвы Алексея Хвоста! Дмитрию еще не раз придется убедиться, что и он без бояр никто. Даже став великим князем, он будет одним из самых послушных князей Руси, но это пойдет ей на пользу.

Великий князь Иван Иванович вернулся домой, и все успокоилось. И Алексия митрополитом утвердили, и жизнь наладилась. Посадские тоже вроде забыли убийство своего тысяцкого, а ведь шумели сильно, все казалось, что пожгут дворы Вельяминовых вместе с хозяевами. Люди, ежели по одиночке, вполне разумны, а как в толпу собираются, так преград для них нет, как и ума. Верно сделали Вельяминовы, что спешно уехали. Жизни свои сберегли, и дуроломов, что на поджоги да разбой подбивали, тоже.

И вдруг… Все необычное в жизни случается вдруг.

Ордынцев в Москве так много, что прибытие еще одного никто и не заметил бы, если б тот не приехал от хана к… митрополиту Алексию. Хан Джанибек не то просил, не то приказывал митрополиту срочно прибыть в Сарай-Берке, чтобы исцелить ханшу Тайдуллу от внезапной немощи – слепоты.

Иван Иванович расстарался, напоил-накормил посла, девок подсунул ладных да умелых, выведал, что же случилось с ханшей. Выходило плохо: Тайдулла не только зрение потеряла, но бесами ночными мучима, ни сна, ни покоя. И твердо верит, что только разумный Алексий ее излечить способен.

Сам Алексий жил во Владимире, чтобы ничего худого не говорили, мол, под боком у великого князя в Москве живет, потому с его руки ест, под его дудку и пляшет. Пока посол в Москве нежился, князь спешно отправил во Владимир своего человека с подробным пересказом. Чем помочь, и не знал. Не ехать нельзя, и ехать опасно, а ну как ханша помрет? Алексия казнят, на сан не посмотрят. Да и как ее лечить, некрещеную-то?

Митрополит долго не думал, все в руках божьих, коли рассудил Господь ханшу лечить, значит, надо ехать. Вон Джанибек походом грозит, коли не поможет Алексий Тайдулле. Да и саму ханшу Алексию тоже жаль, разумная женщина, даром что чужой веры…

Перед отъездом митрополит отправился в церковь Святой Богородицы помолиться о заступничестве да помощи перед иконой Божьей Матери. И тут произошло то, о чем потом долго сказы сказывали. Хоть немного видаков нашлось, но были такие.

Не успел Алексий свечу перед образом запалить, как она вдруг загорелась сама! Прочитал молитву митрополит, а свеча все горит… Тогда он понял, что это знак, загасил ее, но в храме не оставил, взял с собой. Сначала хотел всю в Сарай-Берке везти, но потом разделил на куски и раздал, чтобы добрые люди зажгли и о здоровье ханши молились.

Провожали Алексия едва ли не всем городом, слух о свече разлетелся мигом. А как уехал, молились всем миром, чтоб помогла та свечка исцелить ханшу, чтоб не пострадал митрополит от ордынского всевластия.

Чудо случилось, и ханшу исцелил, и сам вернулся. Но сразу отправился к великому князю с тяжким разговором. В Орде нестроение, против Джанибека собственный сын зло держит. Это неудивительно, часто так бывало, но для Руси это плохо. С Джанибеком еще Иван Калита дружен был, и Симеон тоже. И Ивану хан без проволочек ярлык выдал. Потому как разумен Джанибек. Случись что с этим ханом, кто знает, каков будет другой?

В женских покоях княжеского терема сидели четыре женщины – свекровь и три невестки: великая княгиня Ульяния, вдова Ивана Даниловича Калиты, и три жены его сыновей – две Марии, вдовы Симеона и Андрея, и Александра – нынешняя великая княгиня, жена Ивана Красного. Три женщины княжеских родов, одна Александра боярская дочь, за что всегда была не любима родичами.

Великая княгиня и без того тиха и нерешительна, а чувствуя эту нелюбовь, совсем смешалась. Она растерянно пыталась потчевать гостий, но те почти ни к чему не прикасались. Зашли после литургии приличия ради, помянуть великого князя Ивана Даниловича.

Со двора доносились звонкие мальчишечьи голоса, там играли княжичи. Старший из них сын Александры Дмитрий, сразу за ним сыновья князя Андрея Иван и Владимир, а потом еще один сын нынешней великой княгини Ванятка. Из мальчиков явно выделялись Дмитрий и Владимир, они и дружили больше, и силой с остальными не сравнить.

Вот и теперь их голоса слышней всего. Княгиня Евдокия, заметив, как налились слезами глаза Симеоновой вдовы (не могла слышать детских голосов!), подошла к окошку, прикрыть. И невольно загляделась на княжичей. Дмитрий и Владимир пытались вдвоем столкнуть с места холопа Юрку Рудого. Юрка славился своей статью и огненным цветом волос.

Холоп стоял, скрестив руки на груди, и усмехаясь смотрел на пыхтящих от натуги княжичей. Богатырская стать позволяла ему недвижно выдерживать все наскоки мальчиков. Юрке помогало еще и то, что мальчишки толкали его с боков навстречу друг другу. Дмитрий кричал двоюродному брату:

– Навались! Володька, еще давай! Жми!

Но как ни наседали, как ни пыхтели, а сдвинуть не получалось. Рядом хохотали стоявшие вокруг великий князь Иван Иванович и несколько ближних слуг.

Вдовая княгиня Ульяния тоже подошла к окну, недовольно поморщилась. И это великий князь и его сын?! Митька толст и неуклюж, больше похож на крестьянского мальчишку, чем на будущего князя. Владимир куда как приятней. Он и ростом высок, и в кости тонок, строен, хотя по-мальчишески угловат, лицо умное, красивое. Особенно хороши большие внимательные глаза. Но он моложе Митьки, а потому всегда будет сидеть за ним.

Вздохнув, Ульяния отошла к лавке, но садиться не стала, сказалась недужной и стала прощаться. Поднялись и две невестки. Александра чуть не заплакала, принялась причитать, что почти и не ели, почти не посидели… На нее обратили мало внимания, хоть и великая княгиня, но как была боярской дочкой, так вовек и останется.

На дворе великая княгиня Ульяния подозвала к себе старшего внука:

– Митрий, поди сюда.

Тот с явным неудовольствием отвлекся от привязывания к хвосту дворового пса какой-то дряни и с сопением направился к бабушке. Весь его вид требовал скорее отпустить обратно.

– Ты и великим князем став, так с холопами играть будешь?

Мальчишка похлопал черными ресницами над светлыми глазами (и откуда такое, в роду Рюриковичей ни у кого не было, явно Санька Вельяминова расстаралась!) и засопел основательней:

– Я ж не князь…

Ульяния только рукой махнула, мол, что с тобой, дурнем, речи вести! Она знала, что не очень усидчив княжич над книгами, ему больше нравится бегать да прыгать, или слушать, но не самому буквицы разбирать.

Убедившись, что бабушка потеряла к нему интерес, Митька рванул к оставленной веселой компании, заорав на весь двор:

– Стой! Без меня не выпускай!

Почти сразу раздался лай пса, которого мальчишки погнали по двору, и отчаянное мяуканье кота, сидящего в коробе, привязанном к собачьим задним лапам. Холопы бросились ловить собаку, чтобы освободить котенка. Один из дворовых мальчишек, видимо, хозяин собаки, показал Дмитрию кулак. В ответ княжич показал свой.

Ульяния поспешила прочь со двора. Нет, сюда она больше ни ногой! Тут такого насмотришься… За ней торопилась и вдова Симеона Гордого. А мать Владимира и старшего Ивана вдова князя Андрея осталась пока поговорить с великим князем. Тот предлагал не увозить Володю из Москвы, оставить воспитываться вместе с братом Дмитрием, с которым княжич очень сдружился.

– Тогда уж обоих, – вздохнула княгиня и смущенно объяснила: – Я постриг хочу принять.

– Оставляй обоих.

Больше всего радовались сами княжичи, они в тот же вечер устроили догонялки по всему терему, и слуги едва успевали уворачиваться от топающего Дмитрия. Эта дружба продлится до конца их жизни. Самым верным и преданным другом для Дмитрия Ивановича будет именно двоюродный брат Владимир Андреевич, хотя и его умудрится обидеть своенравный и упрямый князь Дмитрий Донской. Но это будет много-много позже…

А тогда по переходам княжьих палат с криками и визгом носились Митька и Вовка, а за ними пытался бегать и маленький Ванятка, Митькин брат. Брат Владимира, тоже Иван, стоял в стороне, грустно поглядывая на веселившихся княжичей. И один, и второй Иваны проживут очень недолго.

Митрополит как в воду глядел. Не успел он вернуться, как в Москву принесли две вести, одну другой хуже: умер хан Джанибек, а в Царьграде над Русью поставили другого митрополита – Романа, посчитав, что Алексий слишком связан с великим князем. Но это не все, послам развязали языки и те под страшным секретом рассказали, что хан умер странно, вроде в походе у него помрачился рассудок, и его сын Бердибек велел подданным зарезать своего отца! Мало того, за Джанибеком последовали и двенадцать братьев Бердибека, и едва оправившаяся от болезни ханша Тайдулла!

Москва содрогнулась, власть в Золотой Орде попала в руки безжалостного отцеубийцы, а ему придется кланяться и делать вид, что все в порядке!

Алексий думал о своем – снова надо ехать в Царьград, доказывать, что радеет обо всех православных на Руси, чтобы вернуть себе право зваться митрополитом. Негоже еще и так делить православных, нельзя, чтобы два разных митрополита были, хоть в вере Русь должна оставаться единой!

Он понимал, что это литовский Ольгерд постарался, нажаловался патриарху цареградскому, мол, митрополит знает лишь свой Владимир да Москву, а до остальных и дела нет. Если честно, то Ольгерд был отчасти прав, сыну московского боярина, даже постриженному много лет назад в чернецы, трудно отрешиться от Москвы. Но не в том дело, что на Москве родичи, Алексий просто нутром чуял, что с Москвы начнется возрождение Родины, попранной и разделенной между другими правителями. А потому готов помогать великому князю, кто бы им ни был, во всем.

Только говорить об этом в Царьграде никак нельзя, снова пришлют чужого грека, который Руси не разумеет, станет гнуть свое. Хотя, чего уж поставят… поставили. Может, Роман и всем хорош, да только если Ольгердом назначен, то Москве от него пользы будет чуть, скорее вред.

Алексий вздохнул, перекрестился: «Прости мне эту ложь, Господи! Не ради себя, не для своей славы сие вершу. Помоги для Руси расстараться, ей пользу принести!»

Так и пришлось снова и великому князю, и митрополиту в Орду ехать, только Алексий дальше в Царьград отправился, а Иван Иванович обратно вернулся. Все снова обошлось, то ли Бердибек помнил о дружбе отца с московскими князьями и не был против, то ли подарки оказались хороши, получил Иван и от него ярлык на великое княжение. А митрополит подорожную в Византию.

Князь вернулся быстро, а митрополит задержался на два года. Сначала в Царьграде, доказывая, что сможет лучше поставленного Ольгердом Романа послужить на Руси православию. А вот потом… Чтобы показать, что для него все православные земли одинаково дороги, и разобраться с самим Романом, которому и Цареградский патриарх не указ, Алексий отправился в Киев. И поплатился за свою доверчивость! Литовскому князю Ольгерду Царьград уж точно не указ, он и вовсе не православный – посадил митрополита Алексия под замок в темницу и выпускать не собирался!

Прибыв в Москву, князь Иван Иванович вернул из Рязани бежавших туда бояр Вельяминовых, простив им убийство своего боярина Алексея Петровича Босоволкова по прозвищу Хвост. И маленький Дмитрий окончательно убедился, что главная сила на Москве – бояре.

А еще он понял, что вторая сила, даже более сильная, – это митрополит. Князя в Орду провожали просто, только жена рыдала с перепугу, а Алексия так всем миром. И слушали митрополита внимательней, чем Ивана Ивановича. Попробовал осторожно спросить отца, почему так, тот вздохнул:

– Сынок, духовное, оно всегда прежде человеческого, оттого и власть митрополичья выше, чем княжеская. Тем паче такого, как митрополит Алексий.

– Он самый-самый? – заблестел глазенками княжич.

– Не он один. Сергия Радонежского, игумена монастырского, люди тоже раскрыв рты слушают. Никакой князь или боярин так не сможет.

– А о чем он говорит?

– Божье слово несет, веру в людей вселяет. К кому, как не к ним, с любой бедой идти, у кого, если не у них, совета и утешения просить?

Знать бы, насколько западут в душу мальчика эти отцовские слова! Только мало пришлось поучить отцу своего сына, мало что успел. За него доделали остальные, в том числе и митрополит Алексий, и преподобный Сергий Радонежский.