Читать книгу За речкой шла война… - Николай Прокудин - Страница 6

Глава 2. Первый день службы

Оглавление

Утром Никита едва не опоздал на службу. Ночь стояла душная, вечером долго ворочался, не мог уснуть. И под утро, конечно, проспал.

Завтракать пришлось на бегу. Питались они с женой в гарнизонной столовке под громким названием «кафе» – ни кастрюль, ни тарелок у молодой семьи не было. Багаж ещё путешествовал где-то по бескрайним просторам Средней Азии. В столовке завтрак уже завершился. Для опоздавших кроме вчерашней котлеты «смерть желудку» да лапши – более ничего. Быстро проглотив это самое «более ничего», Ромашкин помчался в штаб для инструктажа и тотчас попал под горячую руку начальства.

Начальство – хронически злобствующий Хомутецкий:

– Лейтенант! Почему сапоги не чищены?!

Никита взглянул на чуть запылившиеся во время пробежки сапоги:

– Почему не чищены? – повторил Ромашкин претензию комполка с искренним недоумением.

– Ма-алчать! Не чищены! Я сказал!.. На первый раз объявляю замечание!.. Вы сегодня в патруль заступили?

– Так точно!

– Слушайте мой приказ! Разыскать майора Иванникова и доставить ко мне! Будет вырываться – скрутите. Разрешаю.

– А кто это? – осторожно поинтересовался Ромашкин.

– Ты не знаешь Иванникова?!

– Никак нет! Я ведь только вчера прибыл в полк…

– Гм. Твоя проблема! Не моя забота! Найдешь! Шагом марш выполнять приказ!


В подчинение Ромашкин получил двух молодых младших сержантов.

– Как ваши фамилии, бойцы?

– Наседкин, – ответил боец с рваной губой.

– Магометов, – высокомерно произнес второй боец, с сильным кавказским акцентом.

– Кто такой Иванников, знаете?

– А! – сообразил Наседкин. – Это зампотех девятой роты. Разжалованный майор. Его за пьянки из штаба полка турнули к нам в батальон. А чего?

– Надо найти, боец.

– Да-а… В лицо-то я его знаю, но где искать, понятия не имею. В городке столько всяких… закутков.

– Будем искать! – в манере Никулина из «Бриллиантовой руки» резюмировал Никита. «Такого же, но с крыльями», блин! Ангел, блин, Иванников.

Где тут могут обитать ангелы типа Иванникова? Ой, где только ни…

Буквально за забором стоял первый одноэтажный барак, на который указал сержант как на объект розыска Иванникова.

Эти домишки-бараки были разделены каждый на четыре квартиры. Ворота палисадника перед входом в ветхую квартиру-четвертинку сломаны, дверь висела на ржавой петле. Мусор устилал весь двор неравномерным слоем – где гуще, где пуще. Рой мух взлетел при появлении людей и гулко зажужжал в воздухе. Вспугнутые крысы шмыгнули по щелям, злобно разглядывая оттуда незваных пришельцев.

М-да. Если так грязно во дворе, то каково же в доме? Входить в лачугу н-не хотелось. А надо… Никита с силой дернул за ручку двери – гнилая доска треснула, ручка оторвалась и осталась в руке.

– Не так надо! – Наседкин обошел офицера сбоку, схватился за дверное полотно, приподнял и отодвинул в сторону, освобождая проход. – Нежней, нежней.

В образовавшееся отверстие хлынул дневной свет. Навстречу свежему воздуху наружу устремилась смрадная вонь.

– О-о-о! – задушенно протянул Никита, стараясь не дышать. – Наседкин! Ступай, посмотри, нет ли тут твоего… Иванникова.

– Да почему ж он мой! – открестился сержант. – Какой он мне знакомец! Еще приятелем назовите! Или собутыльником!

Однако приказы не обсуждаются, но выполняются. Наседкин нырнул внутрь – вынырнул через полминуты:

– Пусто! Ни души! – гундосо доложился, прижав нос щепотью. – Ну там и помойка! Тошниловка!

– Всё осмотрел?

– А чего там смотреть? Пустые стены!

Через дорогу стоял следующий такой же «гадючник», без стекол в оконных рамах и даже без дверей. Тоже пусто.

В третьем «гадючнике» у входа обнаружились свежие следы чьего-то недавнего присутствия: огрызки, объедки, грязные стаканы. У калитки – огромная куча: бутылки, очистки, мятая бумага, тряпье. Куча, явно приготовленная к вывозу на свалку.

– Это наша рота наводила на прошлой неделе порядок, – просветил Наседкин. – Тут жил прапор один… фамилию вот забыл… Друган Иванникова. Прапора выселили, никто тут пока не живёт.

– Проверим, – брезгливо морщась, Никита вошел внутрь и в инстинктивном испуге отпрянул.

Из сеней с воплем «ма-ао!!!» метнулся наружу между сапог полосатый бродячий кот.

– Брысь, сволочь блохастая! – топнул Никита.

Патрульные гоготнули.

В кухне до края кирпичной печки – нагромождение из банок, бутылок, замшелой посуды, кастрюль и сковородок. В спальне – аналогично: гора мусора из тряпья, газет, окурков и черепков. В тёмном углу – железная армейская кровать. И на ней… труп? Не иначе, труп. Живой бы здесь не выжил! Никита с холодком в груди легонько пнул накрытое рогожкой тело носком сапога.

Оп! Жив, курилка! Тело хрипнуло, закашлялось до слюней, приподнялось и даже село на кровати. Отвратное тело, честно сказать! В трусах и майке, исхудавшее до синевы. А запах! Перегар плюс кисло-прелый пот. Борода. Не щетина, нет. Уже полноценная борода. «Давно сидим, отцы?»

– Ты кто? – Никита чуть отвернулся, чтобы «аромат задов» от этого… существа прошел от него по касательной. – Иванников? Ты Иванников? Майор?

– Пинчук я. Бывший прапорщик Пинчук.

– Пень-чук? Чук и пень. Взять его, хлопцы! На гауптвахту! Там разберемся, что за пень! – распорядился Никита.

– Не имеете права! Уволен с военной службы в прошлом годе! Не пойду на «губу». Я вольный казак! – Слово «вольный» существо Пинчук выдохнуло аккурат в лицо Никиты. Не получилось увернуться, чтоб хотя бы по касательной.

– Скот ты смердючий, а не вольный казак! – озлился Никита. – Да нет, скоты и те живут в лучших условиях.

Сильно кавказский боец Магометов из-за спины Никиты высокомерно буркнул на своем тарабарском что-то типа «говно».

– Молчать, боец! – окоротил Никита. – Я говорю! Команды «голос» не было!.. Кем работаешь, Пинчук? Где?

– Никем и нигде! Я свободный человек, скиталец. Странник.

– Ну да?! И что ты, скиталец, делаешь в закрытом гарнизоне?! Если уволен с военной службы, а?! Больше негде скитаться?!

– А негде, негде! Туточки меня хоть милиция не заметёт. Мне туточки хорошо.

Всё-таки до чего ж широкое понятие – «хорошо»!

– Семья твоя где, зассанец? Есть семья? Жена?

– Какая семья, ты чо?! Один я… Жена была. Ушла. Три года уже как. И детей увезла. В Расею… А мне в Расее делать нечего. Здесь мой дом. Двадцать пять лет отслужил, оттрубил в Педжене, тут и схоронят! Нету семьи! Никого нету!

Действительно, какая семья?! Какая жена?! Распоследняя бродяжка-синюха рядом и вместе с таким не ляжет – даже из пьяной жалости. Мочой от него – как из привокзального сортира!

– Хоть бы матрас подстелил поверх пружин! – чтобы что-то сказать, проворчал Никита.

На стальной кроватной сетке валялась старая рваная шинель.

– Был матрас! Сперли, сволочи! Неделю назад. Найду кто – нюх начищу!

Во-во. Нюх. Начистит он!

– Кому твой матрас нужен! Вонючка!

– Ты, это, лейтенант… слова выбирай! А то щас и тебе нюх начищу! Думаешь, я тут один такой? Нас много шхерится по городку. Ехать мужикам некуда, не на что и незачем. Живём мало-помалу, хлеб жуём.

– Живём? Это ты называешь жизнью?

– Послужи тут лет пятнадцать, и посмотрим, каким станешь. Могет, тож опустишься. – Существо потеряло интерес, снова улеглось на кровать и зарылось в тряпье.

Никита махнул на существо рукой. Вот не было у него хлопот – доставлять гражданского, если на слово ему поверить, на «губу». Да и Пинчуком назвалось существо, не Иванниковым. А лейтенант Ромашкин получил приказ насчет майора Иванникова, никак не насчет прапорщика Пинчука. Ну его. Пошли отсюда!

Прошли… Обошли еще с дюжину подобных вместилищ той или иной степени загаженности. Обнаружили ещё с полдюжины субъектов той или иной степени деградации. М-да, такие могли и на пинчуковский матрас покуситься, могли. Переходящий матрас имени Советской Армии, тёплыми изблевавшей чад своих из уст своих!

Майор Иванников среди «чад» так и не нашелся. Всё, бойцы, отбой. Свободны. Перекур и на обед. Если кусок в горло полезет после насыщения эдаким амбре. Фу, аж подташнивает!

За речкой шла война…

Подняться наверх