Читать книгу Сиреневое счастье - Регина Хайруллова - Страница 11

Глава 10. Медвежья душа

Оглавление

Мария Петровна вместе с Василием Фёдоровичем отправилась в деревню. Она располагалась недалеко от барского дома, так что добрались они за четверть часа. Крестьянские избы выглядели точно так же, как и много лет назад, когда Марию Петровну ещё ребёнком водили в деревню. Из стройных рядов, спускавшихся к Волге, выделялся лишь один домик: до того ветхий и покошенный, что, казалось, его мог сдуть малейший порыв ветра. В нём-то и жила старушка.

Мари осторожно наступила на полусгнивший порог, и он заунывно заскрипел. Василий Фёдорович открыл дверь, и изнутри пахнуло духотой, прелостью и особым запахом старости, который невозможно описать. Вдоль закопчённых стен висели иссохшие травы, в тёмном углу шипела кошка, кто-то тихо стонал. Смерть уже стояла под мутными окнами.

Старушка, лёжа на узкой лавке и щурясь, прохрипела:

– Мишка, эт ты?

– Пожаловала дочь твоего барина, – ответил Василий Фёдорович и этим перепугал старушку: та замешкалась, попыталась встать и едва не упала с лавки.

– Не надо, – вмешалась Мария Петровна, подходя ближе. – Не вставайте.

– Батюшки, и впрямь барышня! – воскликнула полуслепая старуха, вытягивая вперёд руки и ощупывая воздух. – Я вас по голосу узнала-с. Здоровьичка вам, барышня.

– Мы хотим послушать одну из твоих историй, – перебил её Василий Фёдорович, брезгливо оглядываясь и подавая Марии Петровне стул.

– Какую же? Их мно-ого у меня, – сказала она, кашляя.

– Да любую. Хоть ту, что про медведя-оборотня.

Мари осторожно опустилась на ветхий стул напротив старушки. Он скрипнул, но не разрушился. Василий Фёдорович сел в углу.

– Грустная это сказка, – вздохнула старушка и села кряхтя. – Ну, слушайте-с, раз угодно.

Когда-то жил один человек. Был он таким бедным, что не мог кормить даже себя, потому ни жены, ни детей у него не было. Задолжал он соседям, и те стали то угрожать ему, то советы разные давать – у кого какой характер, видишь ли.

Сказали ему как-то нарубить побольше дров да и продать их в городе. Мужик-то начал было, но бросил: таскать брёвна ой как не хотелось: всё спина болела. Он бы и жил себе как раньше, но сосед его – Егорка – подкараулил мужика и втолковал ему по голове-то, что долг надо бы вернуть. Тогда придумал мужик – Петрушкой его звать – на зверей охотиться. Вот тока зайцы быстро бегали, птицы быстро летали, а мужик был совсем не быстрый. Стал он ловушки делать. Где верёвку привяжет, где в кустах подкараулит, помаленьку научился зверей ловить. Половину сам съедал, а половину за долги давал. «Что же это такое? – говорил он после охоты. – Денег нету, семьи нету, а теперь и сил нету!» Говаривал он так, злился, да не менял ничего: ленивый был, Петрушка-то.

Один раз наткнулся он на зверька мёртвого. Был он маненький, худенький, но шёрстка так и блестела на солнце, будто из золота какого. Шкурка была чёрная, мягкая, гладкая, и до того она мужика подивила, что принёс зверька в деревню: другим показать.

Смотрели все. Дети-глазопялки с вопросами лезли, девки мимо пробегали, а сами поглядывали, мужики бороды чесали, а бабы хохотали: «Добытчик! Крысу бы принёс, и то больше».

– Тебя не спросил! – крикнул тогда мужик и поплёлся домой.

Избёнка-то его была совсем плохая, даже пополоше моей: сквозь стены-то ветер выл, полы все сгнили, воняло…

Тут старуха тяжело вздохнула и погладила худую огненно-рыжую кошку, которая теперь сидела у неё на коленях. «Попрошу отца помочь ей. Возможно, поблизости есть пустой дом», – решила Мария Петровна.

– Жилище это от матери с отцом осталось. Те были работящие, и все их любили. А вот мужик наш таким не был. Всё он пытался сделать хитростью да смекалкою. Это бы и ничего, вот только ни хитрости, ни смекалки у него не было. Была лень одна.

Положил он зверька-то на стол и стал думать, глядючи на шёрстку чёрную. Думал он, что бы сделать, но тут в дверь постучали. Да так, что мужик вздрогнул.

– Выходи! – крикнули с той стороны. – Выходи, Петрушка! Худо будет!

Мужик притаился: авось уйдут.

– Избу снесу, коль не вылезешь!

Петрушка нехотя поднялся и дверь открыл. Влетел Егор.

– Мало было?! – сказал он, напирая на мужика. – Не понял ты?

Петрушка попятился и вытянул руки.

– Понял всё, понял я.

– Раз понял, тогда на кой крысу припёр? Мы о чём говорили? – он стукнул кулаком по столу, где зверёк лежал.

– Что я должен всё вернуть.

– А как? – спросил Егор, покраснев весь от гнева.

Мужик сглотнул и промолвил:

– Охотой.

– А добыча где?

Тут Петрушка не выдержал.

– Да разве ж я виноват? Нет зверей в лесу! Нашёл дохлую тушку, принёс сюды, – он показал на стол, где лежал зверёк. – Что же мне делать-то? Не на медведя ж идти!

– Пойдёшь, коль я решу. Завтра же и пойдёшь, и медвежонка принесёшь, – уже спокойнее сказал Егор. – Снимем шкуру и отвезём в город. И с этого твоего, – он махнул на тушку своей ручищей. – Всё понял?

Егор поднял кулак перед самым носом Петрушки. Тот кивнул.

Петрушка всю ночь ворочается. Тока заснёт – видит медведей. Больших, зубастых, когтистых. Они всё на задние лапы встают и ревут, и от рёва их само сердце сжимается у Петрушки, и дрожит он, и просыпается.

Так он мучился до рассвета, а когда солнце встало, пошёл в лес. Слонялся от дерева к дереву, медвежат выискивал и богу молился, чтобы не встретить их. Петрушка-то наш хорошо-о помнил историю одну, где медведь деду-то его ног отгрыз. Оборачивался Петрушка и вздрагивал, рогатину сжимаючи, а рогатина-то досталась ему от того самого деда, что когда-то медведей бивал.

Так, стало быть. Петрушка-то наш устал выискивать да и присел под деревом-то. Задремал он и увидал мать с отцом. Кивают они ему да руки протягивают. Мать ладонь на щеку положила, и была она мокрая да холодная – эт он сам потом сказывал. Петрушка потрогал её, и ладонь ушла. Вместо неё шуба пришла. Мягонькая да пушистенькая. Он укрылся ею и уж в сон провалился, но тут рыкнул кто-то. Петрушка наш вздрогнул, глаза открыл.

Сидит медведь, медвежонок, махонький такой, а всё равно страшно. Ещё и рычать пытается. Петрушка наш от страха вскочил и пусти-ился-я бежать. Бежит, а у самого мороз по спине дерёт.

С того-то дня мужик всяку ночь медведей видел, ни живой ни мёртвый ходил, и такого его Егор мучил, грозился шкуру с него снять.

– Не пойду, хоть прибей! – кричал Петрушка и пужался всё больше: и медведя, и Егора. А разок Егорка так поколотил его, что Петрушка набрался духу и в лес пошёл.

Идёт, жара вокруг, а у него мороз по коже. Ищет он медвежонка, трясётся со страху, меж деревьев бродит, да молится Господу Богу нашему.

Старушка перекрестилась и вздохнула, глядя полуслепыми глазами в сторону иконки. Мария Петровна тоже вздохнула: неприятно ей было слушать, как несчастного сосед обижает, кроме того, Мари никак не могла понять, зачем Василий Фёдорович привёл её сюда. «У меня portrait не окончен, а я здесь сижу. Ещё и спина затекла», – подумала она и взглянула на жениха. Он сидел на ветхом табурете, смотрел в мутное окно и, должно быть, о чём-то размышлял, теребя в пальцах трубку. Старушку он, кажется, совсем не слушал.

– Искал он, искал, да и нашёл на свою беду. Медвежат нашёл. Глядел он на бурый мех, и виделась ему каждая шерстинка копейкою. Получалось так много, что хватило б и на избу, и на жену, и даж на дитё. Петрушка думал, что его б все зауважали за дух его крепкий да за богатство, а Егор извинялся бы ещё.

Размахнулся он, всадил рогатину. Кровь брызнула, крик поднялся: и раненый кричал, и брат его, и мужик кричал. Медвежонок дёрнулся, зубы оскалил и так заревел, что мужика передёрнуло, и глубже он всадил остриё, пока наружу с кишками не вышло. Медвежонок замолк, а братец его бежать пустился.

Поднял Петрушка убитого и поволок домой. Выходя из лесу, услыхал он страшный, дикий рёв и зашагал быстрей. По деревне шёл он со стыдом и страхом, голову опустивши: за убийство детёныша, да ещё и медвежьего, грозила ему божья кара. Потому шёл он то горбясь, то дико озираясь: не идёт ли медведь. Петрушка добрался до своей избы, запрятал медвежонка и уснул на пороге. Разбудил его Егор.

– Дурень ты! – крикнул сосед, и мужик проснулся. – Какого лешего по деревне да с медведем? В мешок бы хоть сунул. Где он? – сосед оглядел захудалую избёнку.

– Там, – Петрушка слабой рукою показал в угол.

Егор взял медвежонка, сунул в мешок и ушёл.

– Сегодня за новым, – бросил он.

Петрушка упал на колени перед иконкой и до-олго молился, пока ноги не онемели. Опосля, качаясь, вышел во двор. Солнце стояло высоко. Лучи его гладили грязного Петрушку, как мать родная. На яранках10 земляницы бабурки11 сидели да пчёлы. Мужик наш вздохнул, перекрестился и пошёл к соседу.

– Хоть убей, а не пойду! – кричал он, а Егор замахивался, ударял Петрушку, а тот всё повторял и повторял, что никуда не пойдёт. – Я не просто медведя убил, – шептал Петрушка, – я детёныша забрал! А знаешь, что бывает за это?..

– Покалякай тут, дурень! Сказки свои брось! – Егор плюнул на Петрушкины лапти. – Значит так. Сегодня вместе идём. Авось большого уложим.

– Нельзя… – молвил Петрушка, но сосед уж закрыл дверь своей большущей избы.

После обеду пошли они в лес. Петрушка всё молился, почти плакал, а Егорка шикал на него и ругался себе под нос. Тут даже он свиньёй не был, ведь в лесу как? В лесу человек – всё равно что бабурка без крыльев.

– Давай уйдём, – просил Петрушка. – Давай завтра, поутру. Егорушка!

– Заткнись, – ответил ему сосед и не промолвил ни словом больше.

Солнце уж садилось, а они всё бродили да ходили по лесу, все овраги прошли, все холмы оглядели, но медведей не было. Устал даже Егор. И есть хотелось им, и спать.

– Пойдём, а? – всё умолял Петрушка, но тут услыхал он рёв знакомый.

Сердце его изо всех силёнок о грудь застучало, в животе всё сжалось, руки льдом обдало, будто зимой.

– Вон она, – прошептал Егорка, показывая куда-то меж деревьев.

Петрушка сглотнул ком и поглядел. В зелени, под последними лучами солнца стояла медведица с детёнышем. Шерсть их блестела как и прежде, но уж не копейками, а светом, каким-то божьим светом, как Петрушке казалось. Из глаз его вышли скупые мужицкие слёзы: узнал он медвежонка, что спасся. Утёр Петрушка глаза свои и замолился Господу Богу нашему.

– Я слева, ты справа, – всё шептал Егор. Он уж пошёл, а Петрушка к земле прирос. Смотрит на медведей, сердцем и телом содрогается.

– Как люди, ей-богу, люди, – подумал он и двинулся с места.

Егор вонзил рогатину в спину медвежью, а медведица извернулась, рявкнула и кинулась на Егора. Петрушке страшно стало за соседа: хоть и гад, а человек же. Подошёл он к медвежонку, чтоб мать отвлечь. С криком бросился детёныш, смерть братца помня, а медведица на Петрушку зарычала, на задних лапах пошла. Глядит она ему в глаза да так и говорит ими: «Разорву! Страдать станешь за смерть сына моего».

Испужался Петрушка пуще прежнего, зовёт Егора, помочь просит, а сам назад всё ступает, глаз не отводит от медведицы.

10

      Яранка – цветок

11

      Бабурка – бабочка

Сиреневое счастье

Подняться наверх