Читать книгу Сиреневое счастье - Регина Хайруллова - Страница 8

Глава 7. Театр

Оглавление

Фиделия сидела в партере рядом с новым знакомым. Шла видоизменённая комедия Гоголя «Ревизор», в которой чиновников одели в современные костюмы и каски вместо шляп, а дочь городничего больше походила на неформалку, чем на благородную девицу. Актёры кричали, бегали по партеру и сцене, показывали пошлости и откровенную ерунду, никак не связанную с классической постановкой. Фиде хотелось уйти, и небеса услышали её желание.

Театр стал рушиться.

Сперва упала громадная люстра. Люди закричали, и треснули стены. Трещина побежала вперёд, к самой сцене, и унесла её в подвал вместе с нерадивой постановкой. Оставшиеся в живых вскочили и побежали к выходу. Началась давка.

У всех выросли огромные животы, которыми они напирали друг на друга. Обезумевшие походили на свиней. Одна такая толкнула Фиду к бывшей сцене. Фиделия упала и никак не могла встать, а вокруг один за другим появлялись человекоподобные монстры, хотевшие растоптать её. Наконец Фиду поднял Дмитрий, единственный, кто был похож на человека. В тот же миг театр опустел. Они стояли на обломках некогда роскошного места, вокруг которого стал расти лес. Деревья появлялись из каждой сломанной вещи. Лес казался дружелюбным, в нём не было пошлых сюжетов и глупых людей, в нём царили гармония и принятие. Фида хотела ступить в этот райский лес, но Дмитрий удержал её за руку. Его лицо стало меняться, и вот на неё уже смотрит человек из далёкого прошлого. Он просит встать к стене, и Фида покорно встаёт, хотя знает, что не должна этого делать.

Страшно. Безумно страшно стоять так у разрушенной стены, из которой тянутся руки-щупальца, они хватают её тянут в глубь обломков, откуда слышится противный пьяный голос: «Фиде-е-елия, где же ты?! Я пришёл спасти тебя!»

Фиделия закричала и проснулась в холодном поту. Такие сны ей виделись после встречи с Дмитрием, и из-за этого она с каждым днём становилась всё беспокойнее и рассеяннее. На работе не слышала клиентов, те жаловались на неё, Фиду ругали, она обещала быть внимательнее, но не справлялась с этим обещанием.

В пятницу Фида взяла отгул. Проснулась она в пять утра от очередного кошмара. На этот раз Дмитрий оказался отцом, который бросил её посреди пустынной дороги и уехал.

Фиделия заварила душицу, которая всегда помогала успокоиться. Внутренняя дрожь, высокая температура, боль в животе и ещё куча надоедливых симптомов появлялись всякий раз, когда Фиде предстояло что-то важное или страшное. К мучительным ощущениям в теле добавлялись пугающие мысли, от которых голова трещала по швам. Мысли о том, что Дмитрий всё-таки может оказаться маньяком, а этот день – последним в её жизни. «А если он и есть то счастье, что я столько ждала?» – спрашивала себя Фида и при этом касалась своих рисунков, кистей, кювет с акварелью, альбомов, переходила к ночникам, что подарил отец, трогала детские фотографии и механический карандаш, вдыхала запах старых шишек и гербария, обнимала мамину одежду, что до сих пор висела в шкафу и уже стала её собственной, и при этом неосознанно прощалась. Когда Фиделия поймала себя на этом, она вышла из дома, чтобы не сойти с ума до пяти вечера.

Ноги сами привели её к роще, которая уже успела измениться: деревья, низкие на тех выходных, теперь были высокими, могучими и украшенными чьими-то рисунками, некоторых же деревьев и вовсе не было, овраги оказывались в новых местах, прежние же завалили ветки и мусорные мешки, и лишь тропинки оставались всё теми же сосудами, ведущими в сердце природы.

Фида провела рукой по дубу, к которому прислонилась после первой встречи с Дмитрием. На коре по-прежнему оставались засечки от топора, из которых сочился сок. На месте раны толпились жуки и осы, упивавшиеся кровью дуба. Дерево истекало и, казалось, медленно покидало бренный мир. Впрочем, ветви его по-прежнему тянулись вверх, словно не желали видеть горестную землю. Об ствол дерева головой тёрлась огненно-рыжая кошка, которая вскоре исчезла.

Фида села на бревно, лежавшее рядом, и мыслями вернулась в детство.

Она всегда с нетерпением ждала свой день рождения, в который мама и папа устраивали настоящий пикник. Рано утром они собирали рюкзаки с едой, покрывалом и посудой и отправлялись в небольшой поход. Они шли по роще, разглядывали цветы, угадывали по пению птиц и так добирались до полянки, вокруг которой росла земляника. Они срывали её руками и ели, и она была гораздо вкуснее той, что продают на рынках. Потом расстилали большое покрыло и доставали бутерброды. Начинался завтрак. Мама с папой о чём-то спорили, смеялись и загорали, а Фида бегала по полянке, ела ягоды и смотрела на облачные замки, что плыли по небу, становясь тортами и бисквитами, на солнышко, что мягко согревало, на далёкий лес и на маму с папой, и ей казалось, что всё, чего она когда-либо хотела, у неё есть прямо сейчас, и большего не нужно.

Когда солнце начинало припекать, они собирали покрывало и шли к Волге, чтобы освежиться. Они осторожно спускались по обрыву, заросшему сиренью и травой, и выходили на ровную дорогу посёлка. Виднелись крестьянские домики и огороды. Уже отсюда слышался мерный шум воды. Они шли ещё немного и выбирались на каменистый берег, усыпанный кислыми яблоками, которые падали из заброшенных садов. Могучие синие волны омывали берег, речная пена окатывала камни, брызгала на лицо и уползала обратно в воду. Вдали зеленел левый берег, казавшийся бесконечно далёким. Здесь они проводили ещё пару часов, пока Фида не начинала проситься домой.



Волга


Фиделия вздохнула поглубже, улыбнулась далёким воспоминаниям, которые теперь казались по-настоящему счастливыми, встала с бревна и отправилась обратно.

Несколько часов она фотографировала картины и зарисовки, чтобы показать их директору кафе и, если повезёт, договориться с ним о выставке. Фида так и видела привычные серые стены, украшенные её картинами. Пейзажи соседствуют с натюрмортами, скетчи уживаются с крупными работами, везде царит гармония и покой. Пьяные перестают дебоширить, даже самые неотёсанные и грубые из них восхищаются кистью художника. «Но кто же это сотворил?» – спрашивают они. «Наша Фиделия, наш талант», – гордо отвечает директор, а Фида смущается, кивает и думает, что мир наконец принял её.

Мечты целиком поглотили Фиделию, но стоило закончить со снимками, как беспокойные мысли вернулись с новой силой.

– Я ведь его не знаю, – говорила она вслух, расхаживая от кровати до ванны. – Киндяков, как же! Не то псих, не то маньяк, вот он кто, – Фида кивнула отражению, припомнив первое впечатление и ночные кошмары. – Лучше бы сбежала, как тогда. И зачем приспичило меняться? – спросила она у фотографии родителей. – Это всё вы. Если бы жили нормально, у меня бы не начались все эти бзики. Ты, – Фида ткнула пальцем на отца, – оставил нас с матерью из-за какой-то художницы. А ты сошла с ума из-за этого. Будь вы нормальными, я бы училась в художке и давно выставляла картины. Но вы всё загубили. Вы всё испортили, – Фида покачала головой и повесила фотографию обратно. – Господи, да что со мной не так?! – вопросила она, глядя в потолок. – Почему у всех всё нормально, а я даже на свидание не могу пойти? Я проклята, что ли?!

После этого монолога у Фиды ещё сильнее разболелась голова, так что она пошла заваривать очередную порцию душицы. От травы её бросило в жар и стало клонить в сон. Фиделия задремала и проснулась в четыре. Ровно через час она стояла у входа.

Из такси поспешно выходили люди. Женщины выглядели так, словно надели всё лучшее, что оказалось под рукой. Девушки и юноши делились на две категории: одни носили вечерние наряды, другие же приходили в рваных джинсах и футболках. Мужчины в основном носили деловые костюмы, и всё бы ничего, если бы не их цвета. Напротив Фиды стоял мужчина в фиолетовом пиджаке и таком же галстуке, в кислотно-розовой рубашке и, конечно же, в джинсах. Поблизости бродил старичок в тёмном пальто и дачной шляпке в красно-чёрную полоску. За спиной у него висел походный рюкзак. Казалось, он никак не мог определиться, куда хочет пойти: в театр или на пикник, оттого подготовился и туда, и туда.

Конечно, такие эстеты встречались и на работе, и в маршрутках, но театр отчего-то кишел ими, и Фида с детским любопытством разглядывала этих людей, стараясь ни о чём не думать.

Она представляла, что вот сейчас придёт Дмитрий в своём фраке, возьмёт её под руку, и они войдут внутрь, а Фида будет смущаться и опускать глаза, когда в гардеробе спросят: «Вам на одну вешалку можно повесить?»

Раздался третий звонок. Постановка началась, все зашли внутрь, а Фида осталась зябнуть на улице. Ветер насквозь продувал тонкую ткань материнского платья, и ноги, едва защищённые капроновыми колготками, чувствовали каждое его прикосновение. По телу бежали мурашки. «Похоже, что я простыну», – подумала Фиделия, согревая дыханием ледяные пальцы.

Сиреневое счастье

Подняться наверх