Читать книгу Откуда приходят люди в этот мир? - С. Д. Добрунов - Страница 10

Они стали встречаться каждый день. Не было тогда ещё сотовых телефонов. Созвониться, связаться друг с другом было не так-то просто, как теперь. Свидания назначали в определённых местах и в определённое время. Для них таким местом стало кафе на Энгельса, где подавали сок манго. Со временем все официанты знали их, и если кто-то из них приходил раньше, то ему несли два стакана сока сразу, потому что второй должен был появиться следом. Глеб и Катя стали своеобразным символом кафе, брендом, а для Кати и Глеба таким специальным символом, имеющим тайное значение только для них, стали стаканы с соком манго. Глеб с особым умилением, даже с упоением смотрел, как Катя макает свои губки в сок, наслаждаясь его вкусом. Та тоненькая нить, которая протянулась между ними, когда Глеб свернул на главную, освещенную и очищенную аллею парка и взглянул на Катю, тянувшую сумку, становилась с каждым днём крепче и крепче, и оба цепко и нежно держали каждый свой конец, боясь «порвать и повредить волшебную невидимую нить…» Поначалу они просто изучали друг друга, аккуратно ощупывая словами прошлое и настоящее каждого, постепенно и ненавязчиво проникая в душу друг к другу.

…Март заканчивался, иногда наступали уже теплые деньки, и настойчивое солнце рвало плотную пелену облаков и обдавало землю ярким ослепительным светом. Снег начал таять, превратив улицы и тротуары в месиво из снега и воды. Пешеходы в промокшей обуви аккуратно переступали, выбирая сухие места, всё же больше радуясь первым атакам весны на уходящую зиму, чем слякоти. Постепенно светало раньше, а темнело позже. Днем, особенно, когда солнце освещало тёплыми лучами землю и гнало прочь с неба тяжелые облака, все сильнее и громче раздавалось щебетание и трель тоже радующихся теплу птиц. Весна рвалась в природу, стучалась в жизнь людей, наполняла мир предвкушением грядущих перемен и вечной радостью ожидания счастья.

Больше не было надобности прятаться от непогоды в кафе. Глеб всегда провожал Катю в общежитие через парк, по той аллее, где снега уже почти не осталось, ветки деревьев тяжелели и гнулись под весом набухающих почек, и только место «дуэли» скрывалось ещё под толстой коркой льда; кое-где на нём чернели пятна Глебовой крови. Несмотря на решительность в обращении с женщинами прежде, наглость даже при первом посещении общежития, сейчас Глеб вел себя нерешительно и боялся прикоснуться к Кате – столь невинной, наивной и красивой была она теперь. Под солнцем и веснушки горели ярким огнём и глаза синели ещё больше и губки изгибались изящнее, блистая ровными белыми зубиками. Катя горела, сияла, торжествовала вся от неожиданного и такого жданного счастья. Да и целовалась она только один раз, когда ещё училась в школе, плохо и неумело и ей не понравилось. И она ждала настоящего поцелуя с ним, с Глебом, такого, каким Рет Батлер целовал Скарлет, но Глеб почему-то даже не пытался прикоснуться, как будто боялся чего-то. Они уже пересмотрели все фильмы во всех кинотеатрах, побывали и в театре, и на выставках и даже в цирке, посещали регулярно эстрадные концерты; Глеб был вежлив, проявлял заботу, заваливал цветами, всякими вкусными конфетами, но ближе чем на пять сантиметров не приближался.

Но вот как-то утром, когда все общежитие жужжало собирающимся на учебу табуном студентов, Катю пригласили к телефону на вахту.

– Сегодня вечером я приглашаю тебя к себе домой, вернее, в берлогу, как я называю это жилище, – Катя узнала Глеба и ощутила, как он волнуется, с трудом высказывая свои мысли. И у самой, у неё сердце забилось часто-часто и застучало в висках. – Но там уютно и тихо, будет званый ужин с деликатесами и вином, музыка, танцы, и мы с тобою вдвоем… Привет, – высказался, наконец Глеб.

Что-то вспыхнуло в груди у Кати и она задышала глубоко и часто, не в силах сразу ответить, молчала.

– Ты не согласна? – преодолев это молчание, спросил Глеб.

– Я согласна, я, конечно согласна, – представив именно тот поцелуй, ответила, не скрывая восторга, Катя.

– Тогда в семь я заеду за тобой в общежитие.

Конечно, Катю уже интересовало, где и как живет Глеб, но особого значения она этому ещё не придавала. Все внимание её сосредоточено было пока на изучении этого человека как личности и как предмета своей любви, и поэтому она была не очень удивлена, когда, подьехав на такси к обычному жилому дому, они вошли не в подьезд, а в длинный коридор, как у них в общежитии, только у них в общаге все было аккуратнее и чище, а уж потом подошли к двери, обитой красным дерматином, и Глеб, демонстративно достав ключи, открыл дверь и широким жестом пригласил Катю войти. Катя осторожно переступила порог и попала в маленький коридорчик, откуда вели три двери: дверь напротив входа была открыта – там находилась кухня, влево дверь была закрыта, и по картинке с мальчиком над горшком было понятно, что там внутри; вправо двери не было вообще, а был лишь большой проем в стене коридорчика, ведущий в маленькую, очень маленькую комнатку, такую маленькую, что мебель занимала все место. Посередине стоял стол, накрытый к ужину. Катя сразу обратила внимание только на две большие, ещё не зажженные свечи по противоположным краям стола и на большой графин с соком манго. Рядом, почти вплотную к столу, стоял сложенный книжкой диван. Чтобы его разложить, нужно было убрать стол, а убирать его здесь было явно некуда. Одно окно, закрытое плотной шторой, создавало в комнате полумрак, но сквозь щелку между половинами штор вверху проникал солнечный свет, отражаясь яркой полоской на противоположной стене. В углу, возле окна, на красивом камодике стоял огромный ящик телевизора, на котором, как бегемот, развалился бобинный магнитофон, а в другом углу вплотную к стене стоял маленький платяной шкаф с наполовину отбитым зеркалом на двери.

– Вот это моя конура, – глубоко вздохнув сказал Глеб, – хоть и конура, но всё же моя личная собственность… вернее, наша. И ещё я скоро куплю машину «Жигули» или «Ладу» … ну на что денег хватит. – Глеб не без удовольствия обвел рукой ещё раз свою конуру. – Давай, снимай пальто, можно не разуваться, у меня это не принято, – улыбнулся он.

Но Катя уже ощупала взглядом почти чистый, хорошо вымытый пол, покрытый, правда, начинающим местами лопаться линолеумом, а в крохотной прихожей уже видела огромные, с Глебовой ноги, тапочки.

– Нет уж, здесь весьма чисто, – она присела на краешек кресла и стала расстёгивать молнию на сапогах. Растерявшийся Глеб засуетился и, ничего другого не придумав, принёс ей свои же тапочки. Сам же пошел в кухню и сразу вернулся, щелкнул тумблером магнитофона; что-то стукнуло, грюкнуло внутри этого монстра, и полилась музыка – мягкая, ажурная (?) и спокойная, потому что это была великая и неповторимая музыка «Beatles», кассеты которой писались, переписывались и слушались почти в каждой квартире тех лет, и которая никогда никого не раздражала и не утомляла.

– Let it be» – это аперитив к сегодняшнему вечеру, – Глеб указал рукой на диванчик, предлагая Кате сесть там, – слушай, а я сейчас буду тебя кормить, – и опять вышел в кухню.

Оказалось, что он и готовит неплохо. Вскоре зашкворчало и запахло жареным мясом и ещё чем-то вкусным. Катя пробралась мимо стола и дивана и заглянула в кухню, где в фартуке крутился Глеб, но он погрозил ей пальцем, и она вернулась назад, успев заметить, что в большом чугунке на крохотной печке кипит подсолнечное масло, издавая вкусный аромат: значит, будет ещё и картофель-фри – очень вкусный и модный тогда продукт.

Перевод песень «Beatles» тогда тоже знали все… и когда тень стала нависать над певцом, и ему явилась мать Мария… Катя, слушая, рассматривала свои веснушки в отбитом наполовину зеркале на двери шкафа. Из крошечной кухни появился Глеб, неся две тарелки с большими отбивными и все той же картошкой фри хорошо, обжаренной со всех сторон. Ещё в тарелках чувствовалось, как она будет хрустеть во рту. Затем, когда «все стали шептать слова справедливости, появилась бутылка «Бисера» и два фужера; также стол дополнили неизвестно откуда взявшиеся ранней весной три апельсина и не очищенный от кожуры и нарезанный тонкими дольками большой ананас, сложенный вновь в целый и украшенный хвостом листьев – просто искуство повара, его «знак качества».

И начался вечер, первый ужин при свечах, почти званый, и очень приятный, романтичный. Свечи горели, отражая на стене большие тени Глеба и Кати. Было вкусно, уютно и тепло. Было хорошо! Просто и легко…

А затем Глеб придвинул стол вплотную к шкафу и на площади между стеной и столом, где трое человек уже не поместились бы, под звуки «Michel» Глеб в первый раз прикоснулся к Кате и почти вплотную сначала, а потом и вплотную приблизился к ней, к её тонким губам и веснушкам… И тот поцелуй, ну как Рет и Скарлет, состоялся, наступил, произошел, только ещё лучше, ещё дольше, ещё красивее, ещё, ещё, ещё… И были три слова, понятные только для неё, главные слова на всём белом свете!..

А утром, когда весеннее солнце через маленькую щель между штор кралось по лицу спящей ещё Кати, поджигая веснушки, и разбудило её, «девушка не верила, что когда-нибудь умрет» и, действительно, новая жизнь пришла к Кате – пока ещё нереальная, сказочная и наверняка бесконечная. Смерти не было вообще места в этом мире, и поверить в то, что «кто-то кому-то может купить любовь», как настойчиво утверждали «Beatles», было невозможно.

На завтрак были заварные, настоящие ещё заварные пирожные с кремом, наполненные холодом морозилки и очень вкусные. Сок манго издавал аромат нескончаемых поцелуев, состоял из запаха Катиных волос, был вкусом любви…

– Как ты думаешь, наверное, уже пора познакомить тебя с моими предками? – спросил Глеб, наблюдая за пенкой поднимающегося кофе в турке.

– Я боюсь, но я согласна, – ответила Катя, глубоко вздохнув и закрыв глаза, как предложил из комнаты Пол Макартни, а Глеб, следуя его же советам, поцеловал её.

– У меня нет родителей, – выдохнув, шепотом проговорила Катя, – я их вообще не помню, они погибли в аварии в Сибири на комсомольской стройке. Мы с сестрой росли у бабушки в Вешенской, бабушки уже тоже нет. А вот Настя – единственная родная и самая лучшая сестра на свете. Уж она-то не похвалит меня за то, что я делала сегодня ночью… – с грустью проговорила Катя.

– Так не говори ей пока, – смущенно и не без скрытой гордости сказал Глеб.

– А я и не буду, просто бесполезно говорить. Ведь она – это я, а я – это она. Она, наверняка, все знает, почувствовала, что «ЭТО» cлучилось именно сегодня, – Катя сидела сбоку откидного столика у самой стенки в маленькой кухоньке, положив нога на ногу, вид у неё был грустный: то ли от воспоминания о погибших родителях, то ли потому, что «ЭТО» уже случилось, то ли боялась предстоящей встречи с Глебовыми родителями… – У неё-то и муж, и двое близнецов, уже больших мальчиков. Мужа зовут Олег. Это он дотащил ту сумку до вокзала в станице, – продолжала Катя, иногда макая губки в сок.

Глеб пил свой кофе, он тоже стал задумчив и невесел, потому что воспринял весть о гибели Катиных родителей как свою беду, потому что сегодня ночью Катя стала ему родным и близким человеком, второй его половинкой.

– В следующую субботу у меня выходной, и ты можешь пропустить институт, – он улыбнулся, – вот и съездим в твою Вешенскую станицу, у меня есть дело к твоей сестре, вернее, просьба, – и он опять улыбнулся хитро, только уголками рта.

– Какое? Какая? – раскрыв почти до челки свои и без того огромные глаза, действительно удивившись, спросила Катя.

– Когда спрошу, тогда и узнаешь. Сегодня у нас в программе фильм «Случай в квадрате 36—80» про настоящих мужиков, чтобы ты могла еще передумать. – Он поднял руку ладонью вперед, точно так как это сделала та дама в ЗАГСе, когда отправила их на два месяца: «Можете ещё передумать». И неожиданно взял её на руки и аккуратно пронес через узкую дверь в кухню на диванчик, и они опять забылись, унеслись в никуда, как только соприкоснулись их губы…

– С сегодняшнего дня мы живем здесь вместе как муж и жена, настоящие, – первым вернулся в реальный мир Глеб.

В его словах не было даже намёка на ту грубость, когда он предложил ей «пообщаться» там, в общежитии. Это были мягкие и нежные слова и в то же время твёрдые неоспоримые слова мужчины, берущего всю ответственность за сказанное на себя. Кате вдруг стало уютно и тепло, как будто она действительно оказалась за «каменной стеной» надёжности и ответственности Глеба. Она осмотрела маленькую комнатку, крутящиеся бобины на магнитофоне, наполовину отбитое зеркало двери шкафа и ей показалось, что это и есть тот огромный хрустальный дворец, куда сказочные принцы на белом коне увозят своих любимых женщин, Она положила голову Глебу на грудь и закрыла глаза, не веря в реальность своих мыслей.

– Я согласна, – опять сказала Катя, подчиняясь ему и радуясь тому, что есть кому подчиняться, – я согласна, – еще раз повторила она.

Неделя эта была по-настоящему медовой, только что мёда самого не было, а были поцелуи – длинные, бесконечно длинные и нежные, были слова – красивые, нужные и важные, были подарки, цветы – белые розы, вообще редкие и дорогие, были бессонные ночи и тот луч солнца, каждое утро прокрадывающийся сквозь щелку в шторах, озаряя и включая ярким светом веснушки на только недавно уснувшей Кате.

На занятиях она полуспала, а после уже бежала, как настоящая жена, в магазин за продуктами и, как настоящая жена, крутилась в маленькой кухне, готовя еду для Глеба – как для настоящего мужа. А потом, когда он приходил с работы… все начиналось опять, продолжалось и повторялось, вплоть до луча солнца сквозь щелку…

И в природу тоже пришла настоящая весна. Для начала апреля было слишком солнечно и тепло, снег давно исчез, воздух прогрелся, тяжелые почки уже открывали маленькие листочки, травка поднялась над газонами и зазеленела яркими пятнами среди асфальтовых пустынь большого города.

И утром, когда Катя, ещё сонная, отправлялась на занятия, и после обеда, когда уже радостная и возбуждённая спешила по магазинам с деньгами, которые ей дал почти настоящий, нет не почти, а уже настоящий муж, мужчина, её мужчина, и вечером, когда они отправлялись гулять, – всё время мир весны был озвучен пением, трелью, переливами, щебетанием птиц.

– Глеб, может мне после занятий съездить на вокзал и купить билеты? – спросила Катя за завтраком в четверг.

– Зачем? – удивился Глеб. – Я беру машину у Антон, а и мы поедем на белой «Ладе», почти как на белом коне. Антон очень хочет продать её мне, ну а я, конечно, очень хочу купить её. Вот и испытаем, попробуем этого коня…