Читать книгу Созвездие Кита. Орбиты - Сборник стихов, Сборник стихотворений - Страница 4

* * *

Почему эта дата круглая, а не овальная

Почему я не сплю, если этот район спальный

Почему это в ящик играют, но не поют

Почему алфавит не кончается буквой ю

Почему ты до смерти любишь, а сам живой

Почему, когда плачешь, то говорят «Невой»

Почему я не плачу Волгой или Окой

Почему ты не Машей машешь мне, а рукой

Почему что тебе лекарство – другому яд

Почему ты сказал «никто не пришёл» а я

Почему ты сказал «но ты» и не видишь нот

Почему так смешно, смешно, так до слёз смешно

Слово Если

если слово

действительно может

принадлежать,

если только оно

и вправду

моё, а не чьё-то

(сколько раз

я его усмиряла:

«сидеть, лежать»,

не давая свободы – ему,

а себе – отчёта)

если даже

я вправе

владеть им,

повелевать —

верховенство моё

фальшивое,

напускное

если я и близка с ним,

то я – не родная мать

загонять в клетку воздух —

безумство чистейшее. но и

есть в бессмысленном

редкий соблазн —

натворить красоты,

а потом расхлебать,

горько плача,

пока не остыло

так я делать и буду

могла бы и слово дать

если б только оно

хоть на каплю

моим

было.

* * *

и не помню, как я тогда добралась домой,

хоть убей, я не знаю, как я потом выжила,

выжата_я, жевала луну, как лимон,

я бежала рекой и строчкой – с оттенком рыжего.

я себя терпеть не могла. но бумага стерпит,

и чернильная ночь поглотит во мне человека.

я несла в зубах кислый, ржавый, скулящий серп,

и нести его было – есть – абсолютно некому.

не смотри на меня в оплывающих окон воск.

мы по-разному дышим: ты в спину, а я – на ладан.

то ли это синдром кометы, что вырос хвост,

то ли я становлюсь на лапы у ног Пилата.

ты не спрашивал, нет, ты сам по себе вопрос.

«чистый лист, говоришь? снимай. это тоже маска».

да, я помню – касание кисти. и видит Босх —

страшный суд – это твой шедевр. твоя краска.

да не важно уже: дай бог или чёрт возьми, —

вторчерметная ночь нежна, тяжела, бредова.

я лгала, что ложилась под окна твои костьми, —

я ходила туда, чтоб из косточки выросло слово.

проржавевшая ночь – душный склад человечьего лома.

помню: горький спиртовый свет заливали на

почерневшую, открытую рану окна,

и стекала строка под лежачие камни дома.

Крейсерова соната

Что тебе снится, холодный крейсер?

Волны бушующих одеял?

Блёклая гладь половиц ли, оскал

Солнца и скал на пейзажах Гессе?

Сон без сновидца – постель пустая,

Устлана снегом, отстирана добела.

Выйди со мной на балкон, полистаем

Смену времён за стеклом. Пробыла

Вечность и день на конечной станции.

Сумрачный вечер за кругом полюса.

Помнишь, в начале пути? – был глянцевый…

Откуда все эти продольные полосы?

Тело китовое, корпус титановый,

Как же ты шёл, чтобы так износиться-то?

Брюхо под воду – и на растерзание

Глыбам голодным. А был весь ситцевый, —

Ночью спустишься – был весь бархатный:

В сердце – каюта мягкая. Волны

В окна – стаккато на дне стакана

Бурей сахарной. Что ж так солоно?

Отчего же тогда так солоно?

Ты ли, бросавший якорь у города,

Каждому влезть на хребет норовившему, —

Ты ли протягивал мостики, гордый

Тем, что хоть плюнет – и ты простишь ему…

Где же теперь закалённые стёкла?

Что закипает в твоих котельных? —

Ночь по колено. На палубе блёклой

Доски в царапинах знаков нательных.

Был ведь живой! – только корпус китовый

Сдавленно стонет. И в иглах белых

Льда, и в липучей копоти трогаю

Больше не крейсер – чужое тело.

Рана сплошная – смертельно усталое, —

Нет в голове ни царя, ни матросов…

Окажись ты способен на самое, самое малое! —

Не осталось мостов, говоришь,

Неужели и тросов

Нет? Я же выведу, высушу, вытащу!

У меня рука – золотая, лёгкая, нежная…

Залатаю, смотри, залатаю тебя, и быть ещё

Сотне рейсов, семь футов под килем – и всё по-прежнему!..

Кроме, разве что, шрама и шва

Белой нитью на чёрном теле.

«Спи, – говорю полушёпотом, —

Спи, сновидец, в своей постели.

Спи, русский крейсер…» А что потом?

Птицы отпели.

Пепел метели у ног,

я в головах,

и заря в небосводной наледи.

Не выходя за порог, не являясь на люди,

Пляшет, бесшумный, <…>

Воздух, молочный, парной,

Луч, оживший

на скользкой палубе.

hv

В открытый космос форточка сквозит.

Блокадный Звездоград вовсю бушует.

Пальто и паспорт – только реквизит,

Играю на Земле свою, большую.

Сливаясь с чужеродным веществом,

Почти могу поверить в жизнь до смерти;

Что сущее измерено числом

Дней, отведённых отроду планете.

Но я из тех, чей стар как мир рукав,

А в рукаве припрятан свет Сверхновой.

Кто, всё до кванта крайнего отдав,

Последний атом

вкладывает

в слово.

* * *

При свете фонаря-подсвечника

Я пересчитываю косточки

У поездов на позвоночниках.

Пришли когда-нибудь мне весточку!

Пиши немного, неразборчиво,

Размашистым, неровным почерком, —

Письмо не с голубем, а с ласточкой,

Не ранним утром – поздним вечером.

Я буду с нежностью беречь его,

Письмо ребёнка, мирно спящего

В твоей груди. Живого. Вечного.