Читать книгу Призвание – писатель. Том 3 - Сборник - Страница 6

1

Ночами я сплю плохо. Мне кажется, что какая-то моя часть – душа, что ли? – вырывается из меня и парит под потолком, недоумённо разглядывая распластанное на простынях тело. А телу почему-то тоже неймётся. Что-то мне всё время мешает устроиться поудобней и швыряет из стороны в сторону.

Просыпаясь утром с больной головой, долго лежу на смятых подушках и никак не могу ответить на надоевший вопрос, дурацким телетайпом всю ночь сверливший виски: отчего мне так плохо, и почему я никак не могу успокоиться?..

А ведь мог бы жить и жить, как остальные. Просыпаться поутру в добром здравии и хорошем настроении, пить свеже-заваренный кофе и гулять по оживлённым улицам с собакой, восхищаться красивыми женщинами и слышать множество звуков – шум проезжающих машин, шаги спешащих людей, бодрящую музыку духового оркестра из приёмников и новости из открытых форточек. Выпивать под вечер бокал хорошего вина и возвращаться в свою каморку, чтобы прочесть две-три страницы из толстой книжки перед сном и спокойно почивать до утра.

Но нет, почему-то такое безмятежное существование у меня не получается. Для меня в размеренном распорядке жизни таится скука неимоверная. Словно я куда-то нёсся сломя голову всю свою жизнь, ставил перед собой почти невыполнимые задачи – и решал их! Друзья, поддерживающие меня раньше, наверное, были самыми замечательными и отзывчивыми людьми на свете, и дружбой с ними я безмерно дорожил. Вместе мы творили чудеса – притом всё это получалось, как я уже сказал, просто, без особых усилий и нервов. Так, наверное, всё удавалось при сотворении мира Всевышнему. Впрочем, я не верю ни в какие божества, а если они и существуют, то ни в чём не собираюсь с ними конкурировать. Руки, ум и фантазия – вот мои настоящие божества до сих пор…

Женщина, которая появилась однажды, словно луч света, прорвавшийся сквозь толстые шторы в затхлый покой моего жилища, разрушила всё, что я создавал. Я и мои друзья. А может, и не разрушила бы, если бы я этого не позволил, но я этого не сделал, хотя прекрасно видел приближающийся хаос. Значит, во всём виноват лишь я. Какое-то странное умопомрачение…

И всё потому, что я любил эту женщину, безумно любил. Наверное, увидел в ней свой идеал, единомышленника, дышащего со мной в унисон. А вышло в итоге, что она даже не старалась приблизиться ко мне, поддавшись минутной слабости, хотя я, невзирая ни на что, бросился за ней без оглядки, решив, что открою с ней для себя новые горизонты.

Только с ней я понял, что любовь – это не успокоение, а отчаяние и самопожертвование, когда с радостью растворяешься в своём избраннике, и ему требуется именно это… Всё ближе и ближе подбирался я к этой женщине, а она по-прежнему уходила от меня, не отпуская далеко, но и не давая приблизиться.

Просто она выстроила для себя совершенно другую вселенную, в которой мне не нашлось места…

2

Меня зовут Ленни Джонсон. Я и сам не знаю, в кого превратился сегодня. Да это и не важно. Всё, что пишут обо мне и говорят, – всего лишь жалкое отображение какого-то придуманного картонного персонажа, сочинённого на потребу вчера, когда это требовалось для самоутверждения, а сегодня… Сегодня я, наверное, другой. Такой, каким себя ещё не знаю. Зато я абсолютно уверен, что прожитый день – это уже безвозвратное прошлое, и он должен уходить в небытие со всеми его картинками и фантомами, и вспоминать о нём совершенно лишне. Чтобы не печалиться и не сожалеть об упущенном.

А ведь не вспоминать не получается… То и дело память выталкивает наружу пёстрые и яркие куски густого, как патока, прошлого – счастливые улыбки оставленных друзей и покинутых женщин, ослепительные лучи софитов, гул взбудораженной толпы, звон гитар и простенькие, но такие отчего-то необходимые всем слова песенок, сочинённых мной и моими друзьями.

Всё это раньше без остатка забирало меня, а сегодня я стараюсь очиститься от этого, как от грязи, в которой испачкал свой чистенький мещанский костюмчик. Но ни для чего другого я его и не надевал. А под ним… Что под ним?

Первое время вспоминать это было интересно. А сегодня? Уже не знаю. Может, и было бы любопытно, если бы появлялись какие-то новые детали в воспоминаниях, но их нет. Как нет и никогда не было второго дна в этих безумных и счастливых прожитых днях. Всё это безвозвратно ушло.

И потому продолжать такую жизнь, как раньше, стало неимоверно скучно, а местами даже пошло. Костюмчик снят и выброшен, а что в самом деле под ним?.. Недосуг поглядеть в зеркало. И почему-то боязно…

Так старики вытаскивают из своего помутнённого от времени и невзгод сознания молодые годы, всё ещё гордятся победами над своими юными, а теперь ушедшими в иные миры подругами, ставшими жёнами и матерями их детей, потом – детьми, разъехавшимися в разные уголки света и позабывшими о немощном родителе… Чем ещё они могут гордиться?

А может, им и есть чем гордиться! Каждый из них был по-своему счастлив своим маленьким, почти микроскопическим счастьем, отвоёванным у безжалостного времени. Оно было именно таким, какого хотелось, а значит, не мне кого-то осуждать. Со временем у меня свои счёты. Как и у каждого из нас.

Остаётся только завидовать старикам и их маленьким радостям. Честное слово, им повезло больше, чем мне, хотя бы уже в том, что их мирок был небольшим, но уютным, до конца исследованным и послушным, и в нём старикам существовать до своего последнего вздоха было легко и удобно. Они знали, каким будет финал, и на иное не рассчитывали. Разве это не счастье?

Правильно ли я сделал, искусственно оградив себя высокими стенами – сперва для защиты от ураганов, стремящихся разрушить всё, что мной создавалось раньше, а потом уже и неизвестно от чего. Теперь же наступил момент, когда я и сам, даже если очень захотел бы, не смог бы выйти за эти стены. Ведь ни ворот, ни даже крохотной щели в них я не оставил, самоуверенно решив, что это не понадобится. Предчувствовал ли я, что мне когда-то не захочется такого одиночества, наивно принятого за свободу?.. Наверное, предчувствовал, но опрометчиво посчитал, что мне всё, как всегда, будет по плечу. Сам возвёл стены – сам их и разрушу…

В конце концов я даже решился на отчаянный шаг: попробовал отказаться от женщины, которую любил. Как поздно мне стало понятно, что любовь требует жертв, которых обоим необходимо приносить на её алтарь! Абсолютной свободы, о которой грезишь с юности, не бывает. Каким бы бунтарём и ниспровергателем авторитетов ты ни считал себя, каждый раз ограничиваешь себя рамками – собственными, искусственными и прилипчивыми, как грязь к ботинкам. Рано или поздно начинаешь бороться с ними, и ничего не можешь поделать. Следом за одними встают новые рамки, и это продолжается бесконечно. Пока не выбиваешься из сил…

Круг очерчен, и нужно с этим (хочешь ты того или нет) смириться. Даже попробовать жить дальше, не переступая границ. Больно это с непривычки и несправедливо, но устаёшь быть бунтарём и ниспровергателем собственных монстров и монументов…

3

Я даже не пытался доказать всем, следившим за каждым моим шагом, что счастлив и самодостаточен. Им достаточно было лишь убедиться, что мои иллюзии и воображение и есть то самое вожделенное и неподдельное счастье, которого всем так не хватает. И этим суррогатом настоящих чувств, красочной картинкой собственного благополучия я щедро делился с каждым, кому потребуется…

Долго ли такое могло продолжаться?

Потому я и запел новые, необычные для себя песни, заговорил о проблемах, которые беспокоят уже не меня одного, а каждого из тех, кто ко мне пока что прислушивался. Услышан ли был мой голос? Понял ли кто-то, что это были не столько песни, сколько удары моего сердца? Уже настоящие, а не придуманные… Кровь и надрыв, бессильная ненависть и страх, и от них оставался один шаг до беды. Не до победы – до беды…

Даже в непростых отношениях с любимой женщиной я, почти пересилив себя, изменился – внешне стал добрым и покладистым семьянином, примером для миллионов тех, у кого никак не складываются взаимоотношения с любимыми. Я верил, что у меня получится, а кроме того – снова получится что-то сказать людям. Хотелось ли мне в тот момент превратиться в гуру, каждое слово которого считают откровением?.. Трудно ответить однозначно, ведь это всё-таки стало бы частью вожделенного счастья, которым я собирался поделиться со всеми, и которого достичь даже самому пока не получалось. Может, и удалось бы однажды, да время ушло…

С печалью и жертвенной готовностью я ждал, что рано или поздно карающий меч, под которым я всё время ходил, опустится на мою повинную голову. Бесконечно подниматься по лестнице невозможно. Где-то на середине подъёма ступеньки оборвутся, и дальше будет неминуемое падение в пропасть. В никуда. А впереди ещё останется столько ступенек, на которые хотелось бы шагнуть…

Невозможно быть одновременно успешным и до конца свободным. А я таким, наверное, всё-таки был, как ни убеждал себя в том, что имеющееся у меня сегодня – всего лишь подножие счастья, крепкое и нерушимое, а вот сделаю ли ещё шаг, потом ещё полшага, и дальше…

А дальше ничего не могло быть, потому что есть всё же некая высшая сила, не позволяющая подняться над своей природой и миновать свою пропасть. Вырваться из собственной убогой оболочки, взмахнуть крылами и полететь…

Я, Ленни Джонсон, так и не ставший ни богом, ни гуру, а больше всего желавший остаться человеком, понимал это как никто другой. Просто никому не удавалось подняться так высоко, чтобы увидеть то, что скрыто вдали…

Потому я и принял с готовностью и благодарностью пули, выпущенные в меня случайным завистником-безумцем, жаждавшим прикоснуться ко мне хотя бы пулей. Я ничего не опасался, потому что прекрасно понимал: так стремительно, в одно мгновение, мой путь закончиться не сможет, и смертельное ранение ничего не изменит.

Повторяю: я предчувствовал это.

В то роковое и, наверное, всё-таки счастливое звёздное мгновение я с готовностью поднялся на новую ступеньку своего бытия, оставив всё, что было раньше, за чертой, которой наивно разделяют жизнь и смерть. Всё же сумел выйти из своего заколдованного круга.

Вышел – но куда? Какие новые горизонты распахнутся передо мной? То ли это, что я предполагал?

Но… почему в глазах темно, а вокруг мёртвая тишина?!

…Потому и сплю плохо по ночам. Мне кажется, что какая-то моя частица – нет, не душа, а нечто иное, чему названия нет, – постоянно вырывается из меня и парит под потолком моего жилища, разглядывая распластанное на простынях измученное тело. А потом возвращается ко мне и рыдает обиженной женщиной на груди.

Я ни о чём больше не сожалею. Сожалею лишь о том, что так и не достиг простого человеческого счастья, о котором не переставал мечтать. Первый раз в жизни не добился того, чего хотел.

А может, и об этом уже не сожалею. Поздно…

Да и кому это нужно в окружающем меня вселенском мраке?! Или свете, которого глаза уже не видят…