Читать книгу Веление души - Сергей Смирнов - Страница 4

Большинство детей испытывают страх перед созданными их богатым воображением монстрами, скрывающимися в непроглядной темноте. Я же с юных лет находилась во власти наиболее реального и неотвратимого объекта страха, свойственного каждому из нас. Этот страх пустил во мне незримые корни, когда мне было пять лет, и я ехала с мамой в троллейбусе, увидев на одной из остановок, как под автобус забежал игривый котёнок. Когда автобус уехал, моё внимание приковала находящаяся на остановке бабушка, которая схватилась руками за голову. Я не видела того, что случилось с котёнком, однако одного взгляда на сокрушённо качающую головой бабушку оказалось вполне достаточно, чтобы я прочувствовала весь ужас произошедшего.

В тот день я впервые осознала хрупкость жизни и поняла, что живые существа не вечны и могут внезапно умереть в любой момент, задолго до наступления глубокой старости. Проникшая в меня мысль о том, что рано или поздно все, кого я знаю, включая меня, умрут, приводила меня в ужас и уныние. В свои пять лет я ощущала себя настолько живой и полной сил, что искренне недоумевала, зачем вообще кому-то нужно умирать, словно смерть являлась самой несправедливой вещью на свете.

В то время как мои сверстники мечтали о новой кукле и красивом платье, я думала лишь о том, чтобы стать врачом-биологом, когда вырасту, чтобы изобрести эликсир вечной молодости и подарить его миру, дабы живые существа жили вечно и никогда не умирали. Ведь когда ты есть, то перестать быть, словно тебя никогда не существовало, кажется абсолютным злом, противодействию которому ты желаешь посвятить всю свою жизнь. При этом ты не понимаешь, почему другие люди не стремятся к тому же, растрачивая отведённое им время на глупые мечты о новой кукле и красивом платье, словно подобные вещи могут хоть как-то помочь людям пережить неотвратимое наступление в их жизни часа икс.

Шли годы, и страх смерти стал моим постоянным спутником, от которого я не могла избавиться и делала вид, что не замечаю его дыхания за спиной. Я была уверена в том, что моё детское знакомство со смертью выльется однажды в новую встречу с ней, однако не подозревала, что эта встреча окажется для меня настолько сокрушающей, насильно поставив меня лицом к лицу с заклятым страхом.

Четвёртая стадия рака желудка с метастазами в лёгкие, печень, почки, селезёнку и поджелудочную железу. Полгода жизни на химиотерапии или два месяца на паллиативном лечении. Именно такой страшный диагноз, не оставляющий ни тени надежды на лучшее, услышала от хирурга-онколога моя мама после проведённой ей гастроскопии и компьютерной томографии.

В свои сорок пять моя мама ни разу не брала больничный и обладала железным характером, работая шеф-поваром в ресторане итальянской кухни и вырастив меня в одиночку после ухода от моего непутёвого отца-алкоголика, которого я совсем не помню. Будучи гордой женщиной, мама отказалась от алиментов и содержала меня сама, решив навсегда избавить меня от неприглядного лицезрения папиных запоев и его пагубного присутствия в моей жизни.

С детства мама постоянно твердила мне, что она не вечна, и я могу рассчитывать в жизни только на себя, поэтому обязана получить профессию, которая позволит мне себя содержать. Следуя маминым наставлениям, я выучилась после школы в кулинарном техникуме на повара и получила работу в столичном ресторане домашней кухни. Мама исполнила передо мной свой родительский долг и добилась того, чтобы я встала на ноги, обретя независимость и самостоятельность.

Однако каким бы сильным ни был человек, пережитый развод, двадцать лет тяжёлого труда на кухне и необходимость в одиночку растить ребёнка не прошли для моей мамы даром и сказались на её здоровье самым драматичным образом. Когда стало известно, что обнаруженная у мамы опухоль желудка неоперабельная, я едва не сошла с ума, почувствовав себя тем самым маленьким котёнком, раздавленным, словно грецкий орех, колесом многотонного автобуса. Мама же стоически приняла озвученный ей врачом приговор и отказалась от химиотерапии, предпочтя ей паллиативный уход на обезболивающих препаратах.

Я знала, что при таком раскладе дни моей мамы были сочтены, но отказывалась верить в реальность происходящего, убеждая себя в том, что вскоре обязательно проснусь и обнаружу, что весь этот кошмар окажется лишь жутким сном. Однако реальность порой превосходит даже самые худшие из наших кошмаров, заставляя проживать наяву то, что мы никогда бы не осмелились увидеть во сне. И пусть неумолимой судьбою детям уготована свыше тяжкая ноша пережить своих родителей, отпустив их в лучший из миров, не каждому ребёнку доводиться стать свидетелем того, как всего за пару месяцев смертельная болезнь обращает цветущего жизнью человека в обтянутого кожей живого мертвеца.

Первые две недели паллиативного ухода на дому мама пила выписанные ей онкологом обезболивающие таблетки и раз в день ела приготовленную мной для неё еду, сохраняя хоть какой-то аппетит. На третью неделю мама полностью отказалась от твёрдой пищи и перешла на употребление жидких белковых коктейлей. Мама сильно ослабла, но, опираясь на меня, всё ещё могла дойти до туалета и относительно связно говорить, хотя её когнитивные способности заметно угасали с каждым днём.

Через месяц с начала паллиативного ухода мама более не имела сил подняться с постели, перестала пить белковые коктейли и была способна лишь с трудом ворочать во рту непослушным языком. Я ежедневно меняла маме памперсы для взрослых, поила водой из детской бутылочки и начала колоть сильнодействующие обезболивающие, поскольку выписанные онкологом таблетки и пластыри уже не помогали. После опиоидных уколов большую часть дня мама беспробудно спала, а я сидела у её кровати и горько плакала, будучи не в силах ничего изменить. Моя мама была слишком молода, чтобы умереть, и должна была прожить в два раза дольше, нянча внуков, однако страшная болезнь лишила маму радости становления счастливой бабушкой.

Через шесть недель изрядно исхудавшая без приёма пищи мама стала похожа на высохший скелет с острыми скулами, впавшими щеками, запавшими глазами и свисающими с костей мышцами. В редкие часы бодрствования, когда мама приходила в себя по окончанию действия очередного укола, я давала ей немного попить из бутылочки, меняла памперс и ставила витаминную капельницу, стараясь поддержать ускользающие из мамы остатки жизни.

Я понимала, что конец близок, поэтому неоднократно пыталась поговорить с мамой по душам, чтобы сказать ей, как сильно я её люблю, будучи безгранично благодарна за то, что она вырастила меня человеком и в одиночку поставила на ноги. Но каждый раз, когда я начинала говорить, моё горло сжимал невидимый комок, а глаза предательски застилали слёзы, поток которых я была не в силах остановить. Лёжа на подушке, измождённая болезнью мама из последних сил поднимала свою испещрённую венами руку, напоминающую сухую ветвь дерева, и клала её на мою ладонь, едва членораздельно произнося всего несколько слов: – Сильные девочки не плачут.

На этом наша беседа по душам заканчивалась и, нежно целуя мамину ладонь, я мысленно возвращалась в детство, когда в ответ на мои слёзы по тому или иному поводу мама никогда не жалела меня и говорила, что слезами делу не поможешь. За все минувшие годы я так ни разу и не увидела маминых слёз, которой пришлось стать очень сильной, чтобы позаботиться о нас обеих. Отказывая мне в утешении, когда я его искала, мама хотела, чтобы я стала такой же крепкой, как она, и двигалась только вперёд, преодолевая любые испытания. Ей удалось вырастить меня приспособленной к выживанию в этом мире, однако всю жизнь мне не хватало маминого тепла, её заботливых объятий и искреннего разговора по душам, в котором мама отказала мне даже перед своей смертью, не желая предстать в моих глазах слабой.

На седьмую неделю паллиативного ухода у мамы стали синеть ноги на фоне отказа надпочечников. Даже сильнодействующих уколов перестало хватать маме на сутки, и она мучительно стонала по ночам от боли, умоляя вколоть ей очередную дозу. Выписанный онкологом анальгетик разрешалось колоть не чаще раза в сутки, поэтому я давала маме дополнительно обезболивающие таблетки, чтобы облегчить мамины страдания, и делала на утро новый укол, помещающий маму в милосердное беспамятство.

На опиоидных уколах и витаминных капельницах мама продержалась ещё две недели, приходя в себя на несколько часов в сутки, чтобы немигающе смотреть сквозь меня взглядом человека, жаждущего освобождения от своего уничтоженного болезнью тела. До сих пор, закрывая глаза, я то и дело вижу этот не поддающийся описанию взгляд находящегося между жизнью и смертью человека, и не могу сдержать слёз от переполняющей меня боли.

За несколько часов до смерти мама попросила дать ей кусочек шоколада. Моему удивлению не было предела, ведь к тому времени мама ничего не ела уже полтора месяца, и я с радостью положила ей в рот дольку тёмного шоколада. Мама принялась жадно рассасывать губами и языком горький шоколад, поскольку не могла откусить его зубами, и на секунду я поверила, что всё ещё может сложиться хорошо, если мама вновь начнёт есть и наберётся сил для противостояния убивающей её болезни.

Однако внезапно мама стала задыхаться и едва не захлебнулась заполнившей её рот слюной, поэтому мне пришлось спешно вытащить из её рта влажный кусочек шоколада, вкусом которого мама ненадолго сумела насладиться, прежде чем спустя несколько часов её не стало. Я какое-то время неотрывно смотрела в мамины погасшие глаза, пытаясь осознать произошедшее, после чего закрыла дрожащей ладонью мамины веки и расплакалась от овладевших мной эмоций.

Только я знала, насколько тяжёлый груз, который я носила в себе с раннего детства на протяжении почти двух десятилетий, в одночасье свалился с моих плеч. Испытывая облегчение от того, что мама больше не страдает, я одновременно радовалась внезапно открывшемуся мне осознанию того, что смерти нет. Все эти годы со дня гибели котёнка под колёсами автобуса я ужасно боялась смерти, а когда вновь заглянула ей в глаза, то от моего страха не осталась и следа. Тело моей мамы неподвижно лежало передо мной, но я точно знала, что то, что делало мою маму ею, оставило её бренную оболочку и продолжило жить дальше, отправившись в место, именуемое людьми раем.

В тот день, ровно год назад, я впервые осознала, что все мы вечны и не можем умереть, на время приходя в этот мир, чтобы попытаться сделать его чуточку лучше и оставить после себя немного больше света и добра, чем было в этом мире до нас, после чего наша бессмертная душа возвращается в свою небесную обитель. Впервые взглянув на смерть не как на неизбежное зло, а как на бережно переводящего нас за руку из одного мира в другой проводника, я оставила свой страх позади и обрела в душе утраченный в детстве мир и покой.

После маминых похорон я продолжила мысленно общаться с её душой, чувствуя, что у моей мамы всё хорошо, и она, наконец, может позволить себе больше не быть всё время сильной. Затем я вернулась на работу и проводила по пятьдесят часов в неделю за плитой, готовя для многочисленных посетителей ресторана домашней кухни. Моя жизнь стала возвращаться в привычное русло, равномерно распределяясь между отдыхом и работой, однако вскоре я поняла, что болезненный уход мамы из жизни оставил в моём сердце зияющую пустоту, которую я была не в силах заполнить работой. Я более не испытывала прежней радости и удовлетворения от того, что готовила для людей еду, и чувствовала, что в моей жизни не хватает чего-то очень важного, без наличия чего я не могла двигаться дальше и быть собой.

Я не знала, что мне делать и стала медленно, но верно впадать в уныние, пока судьба не подала мне важный знак. Через пару месяцев после маминых похорон в ресторан, где я работаю, пришла пожилая женщина, страдающая болезнью Паркинсона. Я видела, как седая голова бабушки мерно раскачивалась взад-вперёд, а её скрюченные узловатые пальцы дрожали, словно пересчитывали незримые глазу монеты. Бабушке было трудно есть самой, поскольку ложка в её непослушной руке непрерывно выплясывала в воздухе, отказываясь помещать пищу в раскрытый рот.

Поскольку у меня начался обеденный перерыв, я подошла к пожилой женщине и предложила ей свою помощь. Бабушка согласилась, и я покормила её с ложки, пока тарелка пожилой женщины не опустела, и она расцвела передо мной в благодарной улыбке, назвав меня своим спасителем. В тот момент я испытала непередаваемое счастье, растёкшееся в моей груди приятным теплом, и снова почувствовала себя живой и полноценной.

Когда бабушка ушла, я поняла, что хочу заботиться о людях, которые в силу состояния своего здоровья не способны ухаживать за собой сами. Получив опыт паллиативного ухода за мамой, я осознала, что после её смерти мне не хватает заботы о тяжелобольных людях, оказание которой наполняет мою жизнь особым смыслом. Так, я стала внештатным сотрудником социальной службы, ухаживая на протяжении последних десяти месяцев на волонтёрской основе за парой немощных стариков, проживающих в моём районе. Раз в неделю, по субботам, я прихожу к своим лежачим подопечным на дом и, как могу, облегчаю их жизнь, пытаясь привнести в далёкую от счастья жизнь угасающих стариков немного радости и душевного тепла.