Читать книгу Месяц за год. Оборона Севастополя - Сергей Юрьевич Соловьев - Страница 10

Наступило долгожданное лето, нестроевые собирали фурштатские повозки, набивая их имуществом полка. Больных оставили в городском лазарете. Ранний отбой сменился ранним подъёмом. горнист заиграл сбор, и солдаты, одевшись, получали оружие у каптенармусов, и поэскадронно шли в конюшне полка. На плацу стоял полковой оркетр, но не играли музыку, не желая потревожить обывателей.

Прославленное знамя держал гордый эстандарт-юнкер. Полотнище красного цвета с белым крестом, колыхалось на ветру, а рядом стоял командир полка со свитой. Юнкера построились вне строя эскадронных шеренг, но в третьем дивизионе полка. Время было шесть часов утра по традиции, и лучшие всадники империи начали выезжать через ворота. По три в ряд кирасиры заняли всю Захарьевскую улицу, за ними встали и друзья-соперники конногвардейцы. К Бреверну подъезжали командиры эскадронов, докладывая о готовности. Наконец, и сам де ла Гарди рапортовал командиру бригады, прежнему командиру Кавалергардов, генерал -майору Безобразову Сергею Дмитриевичу.

Наконец, по сигналу командира, ровно в пять часов, кавалергарды двинулись по улице. За полком, провожая друзей и близких, следовали кареты и экипажи петербургских дам. Прекраснейшие тысячные кони, многотысячные кареты, фаэтоны, прелестнейшие девушки из лучших семей Санкт- Петербурга ехали вслед гардейской кирасирской бригаде. За двумя полками выстроился своеобразный эскорт, но он держался на некотором отдалении.

Мишель тоже смотрел с улыбкой на такое почётное сопровождение, хотя и с непривычки было ещё неудобно носить медную каску с прикрепленным на ней орлом. Кирасы у него ещё не было, а Яким на бричке следовал с обозом. У каждого офицера был с собой и небольшой экипаж для вещей, да и к нему была привязана личная лошадь. В походе, безусловно, следовали на строевой. Его Порох был в отличной форме, бодр и весел, на нем был также навьючен чемодан и ольстры, но и те и другие были пусты. За городской чертой, уже около восьми часов, грянул полковой оркестр. Залепский всё тянул голову, пытаясь увидеть и кареты императорской семьи.

– Мишель, что хочешь увидеть?– спросил весёлый Никита, – неужели что то потерял? Или кого-то?

– Да не понятно…

– Императорский кортеж? – догадался Репнин, – нет, они уже в Петергофе, их сопровождает Конвой его Императорского Величества, Казаки.

– Понятно, – протянул Залепский.

– И Ксения наверное уже там… Отличные места. Ты взял свою камеру для даггеротипов?

– Да, конечно. И два ружья, револьверы, и так, по мелочам.

– Насчёт охоты не уверен…

Через три с половиной часа полк достиг села Ульянка, легендарного Шереметьевского дома.

– Что здесь? – не понимая, спросил Мишель Никиту.

– Традиции, великая вещь… Командир уже послал письмо с вестовыми графу, о том, что прибудет полк на постой. Шереметев, как радушный хозяин, уже выставил угощение для солдат и офицеров.

– Граф человек богатый… – задумчиво согласился Залепский.

– Всё оплачено по договору, но традиции есть традиции…

Поступила команда спешиться, коноводы устраивали коней, а полк в пешем порядке, проследовал к столам. У офицерских столов стоял сам Шереметев, ожидая гостей. Залепский смотрел на красивый дом у пруда, на все эти чудесные места.

– Пошли, – вмешался в идиллию фон Розен, – обед стынет, господа юнкера.

И вправду, обед был неплох, с отличным вином. Дальше полк ожидал марш до Красного села. где нестроевые полка уже готовили палатки для солдат, а в Павловской слободе для офицеров были приготовлены квартиры.

Марш продолжался до вечера, и полк прошёл положенные сорок вёрст пути. Полк разместился недалеко от Кавалерийского Лагеря, и рядом с Конногвардейским полком.

***

Погода стояла превосходная, хотя и в колете было непросто, жарковато. Палатки солдат и квартиры офицеров были не так недалеко от дворцовых зданий. Фрейлины, так живо интересовавшие Репнина, размещались в Кавалерских домах, недалеко от дворца.

Солдатам проще, им разрешалось купаться, но там, где они не могли попасть на глаза августейшей фамилии. Это была запруда реки Лиги, или Дудергофские озера. Это происходило каждую субботу или после напряженных занятий. Лошадей пускали на вольный выпас и кормили лишь травой, и не слишком утруждали. Но, боевая учёба была. В отдалении от дворца, перед глазами императора, проводили полковые учения.

Весь полк, поэскадронно, развернулся в три боевые линии, заняв почти полверсты поля. Развернутое знамя, штаб-офицеры на правом фланге, и они пошли на рысях. Мишель восторженно смотрел по сторонам, видя идеальное построение. Он лишь держал левой рукой, с надетыми крагами, повод коня. Но выездка Пороха была просто идеальной, конь привык быть в строю. Никто не вырывался вперед и не нарушал строй, хотя блиставший медными кирасами и касками полк шёл на рысях. Грохот копыт, верно, был слышен за версту. Наконец, прозвучала команда:

– Палаши вон!

И громадные всадники с лязгом вытащили своё главное оружие. Первые ряды эскадронов, с пиками, так и держали древки в своих руках. Штабс -ротмистр Тульев подал своего коня, и оказался п

рядом с Залепским.

– Пойдёшь вместе с фланкерами эскадрона.

– Так точно, ваше благородие, – ответил Мишель.

Марш продолжался. И полковник Есипов скомандовал:

– Во фланкеры!

И шестнадцать всадников, по восемь с каждого фланга, рассыпались в поле, а с ними поскакал и Залепский, держась за унтером Гореловым. Стрелки повторяли эволюции полка, держась на расстоянии от фронта в двести саженей.

Наконец, по сигналу, поднятому флагу, полк стал перестраиваться в походную колонну. Их, седьмой эскадрон был последним, левофланговым. но Залепский увидел небольшую свиту Николая Павловича. Император сам был в конногвардейском мундире. на громадном коне, объезжал строй в сопровождении полковника Бреверна. За императором был и шеф гвардии. Николай Павлович остановился, и прозвучал его громоподобный голос:

– Привет, молодцы!

– Здравия желаем, ваше величество! – грянул голос рядовых полка.

Снова заиграл полковой оркестр, и юнкер слышал приглушенные разговоры солдат:

– Государь доволен, значит, сегодня лишний фунт говядины ждёт…

– Точно…Может, и пиво будет.

Залепский усмехнулся. и теперь почувствовал, как ему жарко. Всё- таки ему легче, его ждёт Яким со свежей рубашкой и кувшином холодной воды, что бы помыться.

В полковую офицерскую артель юнкеры не входили, и питались в столовой. Тем более, царь давал обед в честь офицеров полка. В расположении были выставлены караулы, а солдат вахмистр повёл на речку искупаться. Залепский, Голицын и Репнин переглянулись, и переодевшись в свежее бельё, отправились в другое, не всем известное место для купания. Взяли бричку Никиты, куда положили нехитрую снедь, на козлы сели Яким и Прохор. Денщик Голицына Федор остался, места ему не нашлось.

– Никита, ты голова…– радостно говорил Серж, – и место тихое, да и от солдат далеко. И, никого из дворцовых не видно.

– Как бы конфуза не случилось, – озаботился Мишель, – а то мало ли дамы, а мы – в неглиже…

– Значит, в лучшей форме для них форме, – рассмеялся Репнин, – Есть там и мыльный дом, и Купальня рядом с ручьем. И баня.

Голицын лишь кивнул, и первый кинулся в прохладную воду, быстрыми движениями рук продвигаясь от берега. Плавал он отлично, и Залепский не мог ударить в грязь лицом, и тоже оказался в речке. Сразу полегчало, и усталость тела словно ушла, смытая целительной влагой. Репнин рядом плавал, не удаляясь далеко.

– Всё готово! – крикнул Прохор, – садитесь отобедать!

– Пошли, – сказал Серж.

Трое товарищей быстро выбрались, и наступая мокрыми ногами на землю, избегали острые ветки. Точно, хлеб, сыр, колбаса ждали будущих защитников отечества, как и кувшин недорого вина. Мишель зацепил себе в миску еды, налил вина в кружку. День, точно, был неплохим. Поели, искупались и опять поели. Но кувшина оказаласось мало, и в дело пошёл запасной. Мишель чувствовал, что захмелел, на Серж был необыкновенно весел, но всё равно полез в воду. Он поднимал целый фонтан брызг. Залепский на секунду отвернулся, приметив кусочек окорока, а посмотрев на речку, не увидел Голицына. Репнин, довольный и весёлый, спал на одеяле. денщики занимались с повозкой.

– Голицын! Ты где? – закричал испугавшийся Мишель, – шутка не удалась!

Да видно что это была не шутка, и Залепский побежал к реке, чуть не разбил ногу о пенёк и нырнул. Хмель словно сам утонул, только появилась противная дрожь в руках. Юноша саженками подплыл к том месту, где видел Сержа, и погрузился в воду. В море он не плавал, а в реке не слишком всё видно. При третьем погружении увидел, что -то тёмное, а на ощупь, вроде живое, и потащил наверх. Отплевавшись от воды, потащил тело Голицына к берегу.

– Яким! Прохор! – закричал он, – сюда!

Сам пока вытащил Сержа на берег, и бросил на бок, на траву. К счастью, утопленник закашлялся, и его стошнило на землю, хорошо хоть Залепский успел отпрыгнуть.

– Чёрт, Серж? Ты чего там делал? – пытался свести всё к шутке Залепский.

– Тонул, – ответил ныряльщик, и развёл руки, – уж с русалками встретился, ещё немного, был бы как Суворов младший. – сказал, поник головой, и заснул.

– Однако, – только и мог сказать Мишель, и выпил вина, пытаясь успокоится.

– Яким, – и он тихо добавил, – вы их оденьте как-нибудь, и поедем в расположение, возвращаться надо. И никому ни слова. И Прохору скажи, что бы не болтал, что здесь было.

– Как не понять, барин, – ответил сметливый бывший солдат, – никто ничего не узнает.

Вдвоем они одели спящих корнетов, Прохор убрал посуду и остатки снеди, Залепский погасил костёр, и сам залез в бричку, стараясь успокоиться. Репнин и Голицын спали рядом. и не особо тревожились о происшедшем. Яким обернулся с козел, и только пожал плечами, и поправил фуражную шапку.

Денщики помогли занести спящих и уложить их на кровати. На столе горели две свечи, и Мишель решил почитать немного перед сном. Полчаса прошло быстро, и юноша погасил свет, и лёг отдыхать. В темноте осталась лишь гореть лампада перед иконами.

***

Мишель шёл по лесу с ружьём в руке, мимо кустов орешника, малинника. Шёл бесшумно, и вот, мимо него прошёл громадный лось, навел ружьё, а выстрелить не смог. Попался заяц- тоже выстрелить не смог, лиса пробежала- опять осечка.

Охотник не понимал, в чём дело, крутил спусковое устройство, и тут перед ним оказался слон, виденный только на картинках. Был слышен шум, грохот, Залепский прицелился, спустил курок, и – выстрел!

Мишель открыл глаза, поднялся на локтях, опёршись на соломенный тюфяк кровати, и увидел, как Голицын смотрит с удивлением на разбившийся кувшин для воды.

– Извини, – тихо сказал Серж, – пить хочется…

– Фу, – выдохнул Залепский, – я в слона стрелял, – И улёгся опять.

К счастью, это было воскресенье, и служба сменилась отдыхом. Репнин встал раньше всех, и Прохор поливал ему на голову, а Никита довольно смеялся.

– Ещё, ещё…Ну, Мишель, вчера отлично отдохнули…

– Неплохо… Яким, налей по фужеру вина…

– Мне половину, – откликнулся Голицын.

Серж посмотрел на Залепского, нахмурился, достал свой кожаный чемодан, порылся там немнөго, и достал кипарисовый футляр.

– Это тебе, Мишель, – сказал он, положив подарок на кровать.

– Чего это? – не понял он.

– Подзорная труба. Вдаль смотреть

– Так нельзя…

– Мишель, – обаятельно улыбнулся Голицын, – я князь, и могу дарить. За то что я не присоединился к почётному списку утопленников, как Фридрих Барбаросса, и Суворов младший..

– Вы про что? – не понял Никита.

– Пошли есть… А потом бы осмотреться…– невпопад сказал Голицын.

Денщики привели коней, и юнкера верхами двинулись к Петергофу, к Царскому Селу.

При конной прогулке ветер обдувает наездника, и день не кажется таким жарким, а светило яркое солнце, так что его лучи были сильными, и дамы, прогуливавшиеся вдоль дороги, укрывались под белыми зонтами. Это были дамы, приехавшие вместе с императрицей, и двором его величества.

Сами барышни с улыбками смотрели на пригожих кавалергардов, и юноши посекундно кивали красавицам. Вдруг, Голицын глянул вперед, и послал своего жеребца к коню Залепского.

– Послушай, Мишель, потом надо взглянуть и на Петергофские фонтаны, ты их и не видел… Красивейшая штука, скажу я тебе… А Самсон… Он покрыт сусальным золотом, и сияет, словно весь из золота…

Залепский слушал, но вдруг понял, что Серж словно отвлекает его.. Он посмотрел, и просто удивлён…Шла Ольга Николаевна Плещеева, держа в олно руке зонт. И всё бы ничего, но под руку она держала незнакомого господина в темном сюртуке, цилиндре и с тростью в руке. За Ольгой шла её горничная, Прасковья. Они и увидела Залепского, и глаза её изрядно округлились. Плещеева же спокойно говорила с незнакомцем, не замечая ничего вокруг..

Голицын схватил поводья коня Залепского, и натужно улыбнулся.

– Мишель, поехали к фонтанам, – твердо сказал он.

– Для чего же? Мы же хотели посмотреть Кавалерские дома.

Тут он, наконец, заметил Прасковью, кивнул ей, с некой задумчивостью глянул на даму, криво усмехнулся, и кивнул князю.

– Поехали, у всех здесь свои дела, как видно.

И послал своего коня рысью, но впрочем осторожно, не мешая фланирующнй по дорожке публике. Залепский не подавал и вида, что его задело то, что Ольга Плещеева не одна.

« Она мне не жена, одинокая красавица, к тому же и вдова. Идет с кем-то, и это хорошо, Может, так и лучше будет», – думал так юнкер, не слишком вникая в подробности.

***

Ольга Плещеева долго тряслась в экипаже, посматривая за Парасковьей, женщину часто укачивало в дороге. С собой можно было взять лишь горничную, да конюха Семена, он же был кучером. и сидел на козлах экипажа. Больше брать с собой прислуги не дозволялось, квартира, отведенная ей на лето была небольшой, а Семену предстояло жить на конюшне. Быт налажен в Царском Селе неплохо, и целый штат поваров и прачек обслуживал придворных и августейшую семью. Она достала оплетенную бутылку воды с лимоном, налила себе в кружку, и с наслаждением выпила. Становилось жарковато, и опять взялась за веер.

Ольга, подняв глаза на дремлющую горничную, достала спрятанное письмо от Мишеля, и с радостью прочитала ещё и ещё раз. Убрала, потом глянула на себя в зеркало, и успокоилась.

« Ничего, на военной службе всё у него получится, да и я за ним пригляжу, – говорила она сама себе, – всё хорошо будет. И здесь встретимся, поговорим. Сегодня- завтра их полк в Царское Село придёт. Он на хорошем счету, лучший стрелок в полку, а я с царицей-матушкой поговорю, Александра Федоровна точно поспособствует, что бы Мишель офицерский чин получил и в Кавалергардах остался. Но, надо будет за Лизой Обуховой присматривать, чтоб не увела моего милого друга..»

Как только Ольга припомнила о своей подруге, кулачки женщины сжались сами собой. Лиза Обухова была известной разбивательницей сердец, считалось, что у и неё в воздыхателях бывало по десятку гвардейских офицеров.

Служанка сидела в карете, делая вид, что спит. Барыня у неё была хорошая, незлая и заботливая. Ну, любила попугать, что мол, запорю- так не разу даже Семена за водку не драли, а уж он не раз порку заслужил. И Михаил Дмитриевич юноша красивый да видный, приятный, к барышне такой обходительный. Прасковья видела пассы с письмом своей барыни, но это только помогало её планам. Усы и бакенбарды Воинова радовали её взор иногда, а так, если у господ всё сладится, это было бы несравненно чаще.

Возок остановился у деревянного дома, но выстроенного в классическом стиле. Фрейлина вышла, подошедшие мужики разгрузили возок, и занесли вещи в квартиру. Ольга дала работникам по гривеннику, и присела на скамью. Ей всегда нравилось жить летом в Царском- и не в имении, в деревне, и не в Петербурге. Что-то похожее на их усадьбу в Москве. И сад большой, и дышится хорошо.

На следующий день она явилась на службу, и сопровождала Марию Федоровну, находилась при ней. Сейчас она шла по дороге с чиновником двора, Грудневым Львом Евгеньевичем. День был солнечный, женщина прикрывалась зонтиком, не спеша обговаривала быт фрейлин. Слева, по дороге, услышала стук копыт, недалеко от них шагом шли верховые. Плещеева чуть напряглась, было бы неправильно обращать внимание на гвардейских офицеров. Она взяла под локоть чиновника, Лев Евгеньевич лишь понимающе улыбнулся. Проказы гвардейцев были известны, эти проиществия с большой историей и выполнялись с необыкновенной выдумкой молодыми аристократами. Правда, она услышала, как охнула Прасковья, и увидела уже спины трёх юнкеров, кавалергардов, скачущих к Царскому Селу.

– Как нескладно всё, – вырвалось у женщины.

Господин Груднев посмотрел на собеседницу, не понимая, в чём дело.

– Не вам, Лев Евгеньевич, не вам … Так о чём мы? О хранении продовольствия дворца, Александра Федоровна очень интересовалась, – продолжился разговор.

Плещеева провела беседу, записывая в блокнотике замечания Груднева свинцовым карандашом. Мысли стали сбиваться, она злилась на собеседника и себя. Но наконец переговоры закончились , и она вернулась домой, где быстрая Прасковья поставила самовар и достала закуски.

– Кто был? На дороге? Чего разохалась? – быстро спросила барыня гувернантку.

– Да так…

– Пашка, хватит! – и Плешеева хватила ладонью по столу, – выведешь меня!

– Да барыня, – и она пригорюнилась, – Трое юнкеров ехали, Голицын, Репнин, да Залепский. Голицын всё отвлекал вашего друга, но он вас заметил, лицо цветом сразу как его мундир сделалось, и они поскакали дальше.

– Да что ж такое, – и от обиды Плещеева заплакала, – и ладно бы правда, Груднев был мой кавалер… А ведь дела обсуждали. Но и винится перед ним не буду! Не стану больше писать, сам пусть думает!

– Точно, точно так, – поддакивала Прасковья, не на шутку испугавшись гнева Плещеевой, и ещё больше чем её слёз.

***

Юнкера оставили лошадей в коновязи, и пешком пошли к дворцу, полюбоваться фонтанами. Было на что посмотреть, это точно! Каскад фонтанов, прекрасные статуи, будто выполненные из золота.

– В Италии только такое видел, – тихо сказал Серж, а Репнин кивнул , соглашаясь, – больше такого нет…

– А в Москве?

– В усадьбе Шереметева бывал, но там фонтанов нет. Съездим к нему, он любит хвастаться коллекцией фарфора. Там занятно.

Голицын пошёл впереди, как человек, бывавший злесь не раз и не два, Залепский суть отстал, и , как бы случайно, к нему подошёл и Репнин.

– Не нужно сразу отчаиваться, и думать, что Ольга Николаевна крутит роман и с другими. Возможно, это просто родственник, или чиновник, – говорил Никита, – Ксения ничего не говорила о том, что Плещеева оказывает кому-либо знаки внимания.

– Ответ не совсем однозначный, ты не находишь?

– Ну да… Напиши, в чем же дело?

– Пожалуй…

После возвращения в квартиру Мишель быстро сел за стол, не сказав ни слова, но наблюдательный Яким принёс бумагу, перо и чернила, и барин принялся сочинять послание. Наконец, всё было готово, конверт запечатан, не розовощёкий и маленький, а рослый и усатый, немало переживший, Купидон понёс это письмо. Даже не на крыльях, а на хозяйской бричке.

Ехал наш вестник любви, культурно, осмысленно. Все видели, едет нестроевой, или денщик по важным делам. Раз так, то серьёзный человек. Царское Село не было проходным двором, и солдатские караулы в будках были здесь нередки, да бы абы кто не потревожил царское семейство. Но вот, потянулись кавалерские дома, и, наконец, он увидел заветный дом за белым забором.

Яким по привычке подтянул свой мундир, приосанился, и позвонил в колокольчик над дверью дома.

– Кто там? – раздался любимый голос.

– Я это, Яким. Открывай, Прасковья.

Заскрипел засов, и открылась дубовая дверь. Перед ним, уперев руки в бока, стояла Паша. За ней кто-то выглядывал, но тут же исчез, заметив, что Яким видит наблюдателя.

– День добрый, Письмо я принес для хозяйки.

– Давай письмо. Здесь постой, жди, – хмуро ответила гувернантка.

– Чаю ему налей, – раздался голос хозяйки, – а письмо сюда неси.

– Спасибо барыня, долгих вам лет, – тут же ответил Яким, отдавая письмо.

Горничная забрала конверт, быстро вернувшись, и привела посланца в столовую.

– Сапоги -то чистые? – спросила она.

– Так чище и не бывает. – охотно объяснил Воинов, – даром, что солдатского покроя, но из лучшей козловой турской кожи, привезённой с самого Константинополя!

– Здоров завирать. Что будешь пить?

– Так водку, конечно.

– Госпожа сказала чай.

– Значит чай, лишь бы в вашем обществе, Прасковья Лукерьевна.

Горничная подошла к горячему самовару, налила из него пышущую жаром воду, затем подлила в ней из заварочного чайника. Чай был готов. Подумав, поставила перед гостем кусок сахара, и щипцы, колоть сахар.

– Однако… – пробуя чай с сахаром, удивился денщик,– сладкий, прямо как вы, Прасковья…

– Хватит, – тихо сказала она,– как барин-то?

– Расстроился, что Ольга Николаевна с кем- то прогуливается, но его Репнин и Голицын успокоили. Письмо написал, я принёс.

– Долгих лет его друзьям… Ладно, – только и ответила горничная, и налила себе чай.

Так вдвоём они распивали чаи, с полчаса или больше. Женщина была вполне рада видеть своего кавалера, а он- её.

– Прасковья, пусть Яким зайдёт, – раздался голос барыни,

– Пойдём… – сказала, вставая , женщина

Воинов вошёл в кабинет, и спальню одновременно, перед ним в кресле сидела Плещеева, в по-летнему простом клетчатом бумазейном платье. Она была необыкновенно мила, так что Яким даже порадовался за барина.

– Яким, возьми письмо, вот коробка для барина, это подарок. Я так видела, что ему Петергоф интересен, так что по средам, после шести по полудни, и в воскресенье, после трёх по полудни, я свободна от службы у государыни, он может заехать. Понял ли, не перепутаешь? – улыбнулась она, – это тебе за труды, – и изящная рука положила ему на ладонь червонец.

– Всё исполню, ничего не позабуду. В среду, после шести пополудни, и в воскресенье после трех по полудни. Ничего не забуду.

– Езжай тогда.

– Счастливо оставаться, – и хоть был не на службе, но отдал честь по военному, знал, что женщины это обожают.

Прасковья проводила его до калитки, и оглядевшись, что никого нет, сама крепко поцеловала Якима.

– Просто ты молодец у меня. До встречи.

Воинов забрался в бричку и неспешно покатил в Павловскую слободу, в офицерские квартиры. Поцелуй Прасковьи согревал душу, пожалуй, побольше, чем червонец барыни. Дорога слегка пылила, хотя здесь её даже поливали водой в жару. Денщик спешился около конюшен, поставил лошадь в денник, и взяв посылку, направился к квартирам юнкеров. Двое, фон Розен и Алексей Токмаков стояли стойке, отрабатывая фехтование.Выпад, отбив, выпад-отбив, зашагивание ногами, и опять серия ударов и отбивов. Оба были прекрасными фехтовальщиками, кирасир засмотрелся на это действо.Наконец, вздохнув, прошёл мимо и зашёл в квартиру Залепского и его друзей.

Голицын и Репнин расставили шахматы на доске, и начали игру. Залепский читал книгу Ершова и просто был покорен слогом и сюжетом «Конька- Горбунка». На столе перед ним стоял кувшин с холодной водой, и Мишель подливал себе в кружку, никак не сумев напиться.

– Барин? – обратился Яким, – можно поговорить?

И Воинов выразительно посмотрел на дверь из дома. Мишель кивнул, поднялся с кровати, и накинул на плечи сюртук, и надел фуражку. Он, выходя, кивнул товарищам на улице, и прошёл к деревьям, окружающим дом.

– Что скажешь? – нетерпеливо спросил Залепский денщика, – что за секреты?

– Ваше письмо отдал, вот ответ и вам подарок… И на словах:

« Я так видела, что ему Петергоф интересен, так что по средам, после шести по полудни, и в воскресенье, после трёх по полудни, я свободна от службы у государыни, он может заехать»

Вот, её собственные слова, Михаил Дмитриевич.

– Порадовал, спасибо… И что никто не слышал, тоже хорошо…Вот, тебе, – и юноша вложил в руку денщика два рубля.

Юноша, в отличном настроении, забрал подарок и письмо и вернулся в квартиру. Денщик же держал на ладони две монеты, подаренные ему.

– Вот и верь тому, что женщины скаредные, – говорил сам себе Воинов, – Особенно из благородных… И кто больше кого любит…Ну, барин, конечно, жалованья большого не получает, так для него и два рубля деньги немалые, ну, правда, и Дмитрий Иванович посылает сыну тоже рублей по двести в месяц.

Яким занимался своими делами, а Залепский быстро открыл коробку, и увидел рубашку из прекрасного голландского тонкого полотна, и мигом переоделся. Вскрыл конверт, стал быстро читать письмо на розовой бумаге, и счастливо улыбался.

Дорогой Мишель!

Рада, что ты тоже в Петергофе. Надеюсь, скоро увидимся, два дня в неделю есть свободные вечера, я сказала об этом твоему денщику. Надеюсь, мой подарок тебе понравится.

Ольга.

Юноша вернулся в комнату к друзьям, оба враз оторвались от шахмат, понимающе улыбнулись, и продолжили баталию.

– Никита, я тебе в Санкт – Петербурге тоже советую ателье мсье Леона Роше. Прекрасный шов, крой выше всяких похвал, отличное голландское полотно. Господин Залепский, видно, проникся духом аристократизма, и стал весьма утончённым.

– Серж… Еле произнёс вспыхнувший Залепский, – это просто подарок хорошей знакомой, моего искреннего друга.

– Ага… – только и вымолвил Голицын.

– Я очень обязан твоему другу, Мишель. Очень, – заметил, улыбаясь, Репнин.

– Скоро неделя состязаний. Сначала стрельбы, затем скачки на две версты…Традиция кавалергардов в том, что бы не участвовать в этих скачках, но мы участвуем.

– Не понял???

– Не на строевых конях, а на своих, или конях конезаводчиков. Многие присылают коней, что бы дать их на время лучшим седокам Империи. Гвардейским кавалеристам. Ну а наши скачки – осенью, в Михайловском Манеже.